и. Мой папа был задрипанным баптистским 
проповедником. Ты знаешь, что означает слово "задрипанный"? -  Его 
рот искривился грубой усмешкой. -  Ты вышел из обеспеченной семьи, и 
я не думаю, что ты понимаешь, что такое быть голодным. Моя мама от 
забот к двадцати пяти годам превратилась в старуху. Мы все время были 
в дороге, как бродяги. Это были тяжелые дни, Генри. Великая Депрессия, 
по всему Югу никто не мог найти работу, поскольку все было закрыто.
	На несколько секунд Фальконер задержал взгляд на флаге 
Конфедерации, и его глаза потемнели.
	-  Однажды кто-то увидел нас на дороге и дал нам для житья 
старую потрепанную палатку. Для нас, Генри, это был шикарный 
особняк. Мы разбили лагерь на обочине дороги, мой папа смастерил из 
досок крест и прибил к дереву плакат с надписью "КАЖДУЮ НОЧЬ 
ПАЛАТОЧНЫЕ ПРОПОВЕДИ ПРЕПОДОБНОГО ФАЛЬКОНЕРА! 
ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ ЖЕЛАЮЩИЕ!" Он проповедовал бродягам, 
которые двигались по дороге в Бирмингем в поисках работы. Он также 
был и хорошим священником, однако что-то под пологом этой палатки 
вкладывало в его душу серу и огонь; он изгнал Дьявола из стольких 
мужчин и женщин, что Ад не успевал вербовать новых. Люди восхваляли 
Бога, а демоны разлетались как ошпаренные. Незадолго до смерти моего 
отца работы у него было столько, что он уже не справлялся. Сотни 
людей искали его день и ночь. Поэтому я стал помогать ему, а затем 
продолжил его дело.
	Фальконер смерил взглядом Брэгга.
	-  Я стал использовать радио-шоу лет десять или около того назад. 
Да, это было хорошо, но как быть тем, у кого нет радио? Что делать тем, 
у кого нет телевизора? Разве они не заслуживают быть приближенными к 
Богу? Знаешь, сколько людей протянули руки к Иисусу прошлым летом, 
Генри? Минимум пятьдесят за ночь, пять раз в неделю с мая по август! 
Так, Джордж?
	-  Совершенно верно, Джи-Джи.
	-  Ты многообещающий молодой человек, -  обратился Фальконер 
к адвокату. -  Мне кажется, что у тебя на уме идея экспансии. Правильно? 
Порвать региональные связи и выйти на общегосударственный уровень? 
Это прекрасно, как раз за такие идеи я тебе и плачу. О, да, все правильно, 
в конце концов так и будет, однако у меня в крови спесь! -  Он 
усмехнулся. -  С Иисусом в сердце и спесью в крови вы можете победить 
Сатану одной левой!
	В дверь постучали, и в комнату вошел портье с тележкой, на 
которой стояли одноразовые стаканчики и кувшин холодного лимонада. 
Портье разлил лимонад и удалился, сжимая в руке религиозный 
буклетик.
	Фальконер хлебнул холодную жидкость.
	-  Здорово прочищает мозги, -  сказал он и добавил: -  Похоже, 
мистер Форрест забыл о нас?
	-  Я разговаривал с ним утром, Джи-Джи, -  ответил Ходжес. -  Он 
сказал, что у него с утра неотложная встреча, но он будет здесь сразу же, 
как освободится.
	Фальконер хмыкнул и принялся за газету алабамских баптистов.
	Ходжес открыл папку и стал разбирать стопку писем и прошений -  
"писем фанатов к Богу", как называл их Джи-Джи, -  присланных со всего 
штата, и в каждом из них приглашение "Крестовому походу Фальконера" 
посетить их город этим летом.
	-  Петиция из Гроу-хилла, подписанная более, чем сотней людей, -  
сообщил он Фальконеру. -  Большинство также прислали и 
пожертвования.
	-  Господь не сидит без дела, -  прокомментировал Фальконер 
листая газету.
	-  А вот тоже интересное письмо, -  Ходжес развернул его на столе 
перед собой. Линованная бумага в некоторых местах была покрыта 
пятнами, похожими на пятна от жевательного табака. -  Послание из 
города Готорна...
	Фальконер оторвался от газеты.
	-  Это примерно в пятнадцати милях от Файета и наверное менее 
чем в десяти от моего дома если по прямой. Что в нем?
	-  Письмо от некоего Ли Сейера, -  продолжил Ходжес. -  Похоже, 
что с начала февраля город остался без священника, и они с тех пор 
ограничиваются воскресными чтениями Библии. Когда мы последний 
раз гастролировали по соседству с вашим родным городом, Джи-Джи?
	-  Года четыре назад или больше, кажется, -  нахмурился 
Фальконер. -  Без священника, а? Вероятно, они уже истосковались по 
направляющей руке. Он не пишет, что стало со священником?
	-  Да, он говорит, что священник заболел и уехал из города, чтобы 
сменить климат. Кроме того, Сейер пишет, что побывал на проповеди 
Фальконера в Тускалузе в прошлом году и спрашивает, не могли бы мы 
посетить Готорн этим летом.
	-  От моего города до Готорна практически рукой подать, -  
пробормотал Фальконер. -  Может подъехать народ из Окмэна, Пэттон-
Джанкшна, Берри, дюжины других мелких городишек. Может, настало 
время побывать дома, а? Возьми на заметку это письмо, Джордж, и давай 
попробуем найти место в расписании.
	Открылась дверь, и в комнату нервно улыбаясь вошел тощий 
мужчина средних лет в мешковатом коричневом костюме. В одной руке у 
него был пузатый портфель, а другой он сжимал папку, с какими обычно 
ходят художники.
	-  Прошу прощения за опоздание, -  извинился вошедший. -  
Встреча в офисе затянулась на час...
	-  Закрой дверь, а то здесь сквозняк. -  Фальконер приветственно 
помахал рукой и поднялся на ноги. -  Посмотрим, что твои рекламщики 
подготовили для нас в этом году.
	Форрест бочком прошел к мольберту, поставил портфель на пол и 
поставил папку на мольберт так, чтобы всем было видно. Под мышками 
у Форреста проступали темные круги.
	-  Жара сегодня, да? Должно быть, лето будет жарким. Могу я ... э-
э?.. -  он сделал движение в сторону тележки с лимонадом, и когда 
Фальконер утвердительно кивнул головой, налил себе стакан. -  Я 
думаю, вам понравится то, что мы сделали в этом году, Джи-Джи.
	-  Посмотрим.
	Форрест поставил наполовину опустошенный стакан на кофейный 
столик, глубоко вздохнул и, раскрыв папку, развернул три модели 
плакатов.
	Рукописные буквы возвещали: "СЕГОДНЯ НОЧЬЮ! ТОЛЬКО 
ОДНУ НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ ДЖЕДА 
ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Под надписью 
размещалась глянцевая фотография Фальконера, стоящего на подиуме с 
поднятыми в пламенном призывном жесте руками.
	На втором плакате Фальконер стоял около книжного шкафа, 
обрамленный с двух сторон флагами Соединенных Штатов и 
Конфедерации. Он протягивал в направлении камеры Библию и на его 
лице сияла широкая улыбка.
	Ниже простыми печатными буквами была нанесена надпись: 
"ВЕЛИЧАЙШИЙ ЕВАНГЕЛИСТ ЮГА ДЖИММИ ДЖЕД 
ФАЛЬКОНЕР! ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! ПРИХОДИТЕ И СТАНЬТЕ 
БЛИЖЕ К БОГУ!"
	Третий плакат представлял собой сплошной рисунок, 
изображающий Фальконера, поднявшего вверх разведенные руки в 
умиротворяющем жесте. Внизу на рисунок накладывались белые буквы: 
"ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! СМОТРИТЕ И СЛУШАЙТЕ ДЖИММИ 
ДЖЕДА ФАЛЬКОНЕРА И СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" 
Фальконер подошел к мольберту.
	-  Этот рисунок просто замечателен, -  сказал он. -  Да, мне 
нравится вот это. Действительно нравится! С такой рекламой 
сбрасываешь с себя десяток лет, не правда ли?
	Форрест улыбнулся и согласно кивнул головой. Он достал трубку 
из шиповника и кисет и наполнил одно из другого. Прикурив со второй 
попытки, он выпустил клуб дыма.
	-  Я рад, что он вам понравился, -  проговорил он с облегчением.
	-  Но, -  подчеркнул Фальконер тихим голосом, -  что касается 
текста и шрифта, то больше всего мне нравится надпись на среднем 
плакате.
	-  О, нет проблем, мы можем совместить их в любой желаемой 
вами комбинации.
	Фальконер подошел еще ближе, пока не оказался в нескольких 
дюймах от своей фотографии.
	-  Это то, что мне нужно. Этот плакат говорит. Мне нужно пять 
тысяч копий, но с той, другой надписью и шрифтом. Это нужно сделать 
к концу этого месяца.
	Форрест прочистил горло.
	-  Ну... я думаю, что это немного затруднительно. Но мы 
справимся с этим, нет проблем.
	-  Прекрасно. -  Фальконер сияя отвернулся от плаката и вытащил 
трубку изо рта Форреста как соску у младенца. -  Я не терплю опозданий, 
мистер Форрест. И я в очередной раз напоминаю вам, что я не терплю 
запаха дьявольского сорняка.
	В его глазах что-то ярко блеснуло. С лица Форреста исчезла 
напряженная улыбка, когда Фальконер опустил трубку в стакан с 
лимонадом. Раздалось легкое шипение, и табак погас.
	-  Курение вредно для вашего здоровья, -  тихо произнес 
Фальконер, будто разговаривая с набедокурившим ребенком, -  но 
полезно для Дьявола.
	Он оставил "виновника" в стакане, потрепал Форреста по плечу и 
снова стал любоваться плакатом.
	Зазвонил один из телефонов. Трубку снял Ходжес.
	-  "Крестовый поход Фальконера". О, привет, Кемми, как у тебя... 
да, конечно, секундочка. -  Он протянул трубку Фальконеру. -  Джи-Джи, 
это Камилла.
	-  Скажи, что я перезвоню ей, Джордж.
	-  Похоже, она чем-то встревожена.
	Фальконер сделал паузу, а затем двумя широкими шагами 
подошел к телефону.
	-  Привет, дорогая. Чем могу помочь? -  он увидел, как Форрест 
убрал плакаты с мольберта и вынул из стакана намокшую трубку. -  Что-
что? Дорогая, плохо слышно. Повтори снова. Я еле тебя слышу. -  Его 
лицо вытянулось. -  Тоби? Когда? Сильные повреждения? Я же 
предупреждал тебя, что эта его охота за автомобилями до добра не 
доведет! Хорошо, успокойся... попроси Уэйна помочь. Погрузите Тоби в 
трейлер и отвезите к доктору Консайдайну. Он лучший ветеринар в 
округе Файет, и он не откажет тебе... -  он остановился на полуслове и 
стал слушать. Его рот открывался и закрывался как у вытащенной на 
берег рыбы.
	-  ЧТО? -  прошептал он таким слабым голосом, что трое мужчин, 
находящихся в комнате, с удивлением переглянулись. Они никогда не 
видели Дж. Дж. Фальконера в подавленном настроении.
	-  Нет, -  прошептал он. -  Нет, Кемми, этого не может быть. Ты 
ошибаешься. -  По мере того, как он слушал, его лицо начало бледнеть. -  
Я не... знаю, что делать... Ты абсолютно уверена? -  Он бросил взгляд на 
мужчин, его мясистые руки готовы были переломить телефонную трубку 
пополам. -  Уэйн с тобой? Хорошо, тогда слушай меня внимательно. Это 
не мое дело, просто слушай. Отвезите пса в ветеринарку и пусть его всего 
проверят. Не говори никому кроме доктора Консайдайна и еще скажи 
ему, что я просил сохранить это в тайне, пока я не переговорю с ним. 
Поняла? А теперь успокойся! Я буду дома через пару часов, выезжаю 
сразу, как только освобожусь. Ты точно в этом уверена? -  Он помолчал, 
глубоко вздохнул и произнес: -  Ну, ладно. Целую тебя. Пока.
	Фальконер положил трубку.
	-  Что-нибудь случилось, Джи-Джи? -  спросил Ходжес.
	-  Тоби, -  тихо ответил Фальконер глядя в окно на окружающие 
дома, солнечный свет полоскал его лицо.
	-  Моя собака. Ее сбил на шоссе грузовик.
	-  Примите мои соболезнования, -  произнес Форрест. -  Хорошую 
собаку трудно...
	Фальконер повернулся к нему. Он триумфально улыбался, а его 
лицо приобрело свекольно-красный оттенок. Он сжал кулаки и воздел их 
к потолку.
	-  Джентльмены, -  его голос захлестывали эмоции. -  
Неисповедимы пути Господни!




3. ПАЛАТОЧНОЕ ШОУ


11

	Июльским субботним утром Джон Крикмор выехал из дома. В 
воздухе еще ощущалась ночная прохлада, хотя солнце уже стояло над 
холмами красным шаром. Джон ехал на работу в магазин Ли Сейера, и 
из-под колес "Олдса" поднимались клубы пыли, которые медленно 
плыли по направлению к полю, на котором виднелись сухие коричневые 
стебли кукурузы.
	Дождя не было с последней недели июня. Джон знал, что 
наступает критический момент. Его кредит в продуктовом магазине 
почти истощился, а на прошлой неделе вдобавок Сейер сказал ему, что 
если дела не улучшатся -  а это маловероятно, учитывая время года и 
ужасную жару -  то ему придется отказаться от его услуг до осени. Как и 
большинству фермеров долины, Джону пришлось залезть в семейный 
неприкосновенный запас. Самыми же довольными существами в 
готорнской долине были, видимо, местные свиньи, которые пожрали 
большую часть кукурузы; еще одним счастливцем был мужчина из 
Бирмингема, который скупал по смехотворно низким ценам сухие 
кочерыжки от кукурузных початков, делая из них трубки для продажи в 
аптеках.
	Если же говорить о предстоящих событиях, то в августе в Файете 
открывается ярмарка. Вышивки Рамоны всегда шли на ней хорошо. 
Джон вспомнил женщину, купившую одну из работ Рамоны и сказавшую 
при этом, что она выглядит так, будто сделана "бабушкой Мозес". Джон 
понятия не имел, кто такая "бабушка Мозес", однако понял, что это надо 
расценивать как комплимент, поскольку женщина охотно рассталась с 
пятью долларами.
	Утреннее марево над шоссе превратило Готорн в плывущий 
мираж, готовый вот-вот исчезнуть. Джон беспокойно заерзал на сиденье, 
проезжая мимо все еще никем не купленного и быстро разваливающегося 
дома Букеров. У дома была дурная репутация, и вряд ли кто-нибудь, 
находящийся в своем уме, согласится поселиться здесь. Только оставив 
позади это обвитое лозами и сорняками строение, он позволил себе 
вспомнить тот ужасный апрельский день, когда он увидел учебники 
Билли, лежащие на ступеньках дома Букеров. До сих пор у мальчика 
иногда случались кошмары, но он ничего им так и не объяснил, а Джон 
предпочитал ничего не знать. Что-то изменилось в лице Билли с того 
самого дня; его глаза стали беспокойными, и за ними угадывался какой-
то секрет, которого Джон непонятно почему боялся. Больше чем когда-
либо Джон сожалел об отсутствии в городе настоящего священника, 
который смог бы вникнуть в эти изменения в Билли. Весь город страшно 
нуждался в проповеднике: субботние ночи становились все более 
дикими, случайные ссоры часто стали перерастать в драки, а в Дасктауне 
как-то раз даже была перестрелка. Шериф Бромли был хороший, 
трудолюбивый человек, однако Готорн почти вышел из-под его 
контроля. Джон понимал, что городу как никогда необходим сильный 
слуга божий.
	Давным-давно он и сам хотел стать священником, однако 
фермерская наследственность взяла верх, притянув его к земле.
	Как-то раз, августовской ночью, во время палаточной проповеди, 
он наблюдал, как его отец содрогался и катался по опилкам, в то время 
как люди вокруг странными голосами кричали "аллилуйя"; на всю жизнь 
в памяти Джона остался образ долговязого рыжего мужчины с 
отсутствующим взглядом на искаженном лице и вздувшимися на шее 
венами. Джон боялся голубых вечерних сумерек, когда -  как говорил его 
отец -  Божий Глаз словно горящее солнце скитается по миру в поисках 
грешников, которые должны умереть этой ночью. Всем понятно, что 
Жизнь -  это божий дар, а Смерть -  вмешательство Сатаны в 
совершенный мир, созданный Господом. Когда человек умирает 
духовно, то за этим неминуемо следует смерть физическая, и бездна Ада 
раскрывается, чтобы принять его душу.
	Его отец был хороший семьянин, однако один на один говорил 
Джону, что все женщины, начиная с Евы, коварные и лживые -  за 
исключением его матери, лучшей из женщин, когда-либо созданных 
Господом -  и что он должен все время остерегаться их. Они имеют 
странные предметы поклонения, могут распоряжаться деньгами и 
красивыми одеждами и раз в месяц кровоточат, чтобы искупить 
Первородный Грех.
	Но когда в двадцать лет на танцплощадке Джон Крикмор глядел 
на шеренгу местных девушек, ожидающих приглашения к танцу, его 
сердцу как будто приделывали крылья. Смуглая девушка, одетая в белое 
платье; в ее длинные рыжевато-коричневые волосы вплетены белые 
цветы; их глаза на несколько секунд встретились, а затем она отвела 
взгляд и вздрогнула, как игривый жеребенок. Он наблюдал, как она 
танцевала с парнем, чьи деревенские башмаки ступали по ее ногам как 
лошадиные копыта, но она только улыбалась сквозь боль и 
приподнимала подол платья, чтобы оно не запачкалось. Запах 
канифоли, исходящий от смычков скрипачей, смешивался с запахом 
табака, а от сотрясения, вызываемого кружащимися и топающими 
парами, с чердака сарая сыпалось, словно конфетти, сложенное там сено. 
Когда девушка и ее партнер оказались довольно близко от Джона 
Крикмора, он вклинился между ними, подхватил девушку и быстро 
повел ее в танце так, что мистеру Большое Лошадиное Копыто осталось 
только схватить руками пустой воздух, чертыхнуться и пнуть ногой клок 
сена, поскольку Джон по комплекции превосходил его раза в два. 
Девушка робко улыбнулась, но в ее карих глазах была настоящая 
веселость, и когда танец закончился, Джон спросил, не могли бы они 
встретиться как-нибудь вечером.
	Поначалу он ничего не знал о Ребекке Фейрмаунтейн, матери 
Рамоны. Позже отметал рассказы про нее как глупые слухи. Он отказался 
выслушивать идиотские россказни и женился на Рамоне, а потом стало 
уж слишком поздно, и он попеременно обращался то к луне, то к 
Библии. Он не мог утверждать, что его не предупреждали об истинном 
положении вещей. Он помнил, что даже Рамона несколько раз пыталась 
поговорить с ним о том, чего он не желал слушать. Он цеплялся за 
Библию, за память об отце, который говорил, что порядочный мужчина 
никогда не уйдет от женщины, а также Бога. И жизнь пошла своим 
чередом. С тех пор случилось два благословенных события: рождение 
Билли и то, что Ребекка Фейрмаунтейн, оставшаяся после смерти мужа 
совсем одна, переехала в дом аж за пятьдесят миль от них, поскольку 
тамошняя земля была богата глиной, необходимой ей для гончарных 
работ.
	Мужчина, которого Джон никогда раньше не видел, городской, 
насколько можно было судить по одежде, прибивал плакат к 
телефонному столбу рядом с магазином Сейера. Джон притормозил свой 
"Олдс" и вытаращил глаза. На плакате был нарисован праведного вида 
мужчина, воздевший руки к небесам, и надпись, которая гласила: 
"ВЕЛИЧАЙШИЙ ЕВАНГЕЛИСТ ЮГА ДЖИММИ ДЖЕД 
ФАЛЬКОНЕР! ТОЛЬКО ОДНА НОЧЬ! ПРИХОДИТЕ И 
СТАНОВИТЕСЬ БЛИЖЕ К БОГУ!" Ниже была вторая надпись, более 
мелкими буквами: "ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ЦЕЛИТЕЛЬСКОЙ СИЛЫ 
СВЫШЕ В ЛИЦЕ МАЛЕНЬКОГО УЭЙНА ФАЛЬКОНЕРА!"
	Сердце Джона громко застучало. Благодарение Господу! -  
подумал он. Его молитвы были услышаны. Он и до этого слышал о 
Джимми Джеде Фальконере и его палаточных проповедях, спасших 
тысячи грешников; ему всегда хотелось попасть на них, однако каждый 
раз они проходили слишком далеко от Готорна.
	-  Эй, мистер! -  позвал он.
	Мужчина повернулся, его загорелое лицо выделялось ярко-
красным пятном на фоне ослепительно белой рубашки.
	-  Когда и где будет выступать этот проповедник?
	-  Вечером в среду в семь часов, -  ответил мужчина и ткнул 
молотком в направлении поля для софтбола, -  вон там.
	-  Спасибо, -  улыбнулся Джон. -  Большое спасибо.
	-  Не за что. Будете там? Приводите всю семью.
	-  Можете в этом не сомневаться! -  Джон помахал на прощание 
рукой и поехал дальше. Его дух поднялся от мысли о том, что следует 
взять с собой Билли, чтобы тот послушал великого евангелиста, 
который, несомненно, вернет жителям Готорна почтительность к 
Господу.


12

	В среду вечером, одетый в колючий темно-серый костюм, который 
был как минимум на размер меньше, чем нужно, Билли стоял на террасе. 
Его запястья торчали из коротких рукавов, а галстук, на котором 
настоял его отец, почти душил его. Этим утром он с папой ездил в 
парикмахерскую Пила для жестокой стрижки, которая определенно 
укоротила его уши дюйма на два. Впереди волосы были достаточно 
умаслены, чтобы удерживаться от порывов ветра, но непослушный 
хохолок на затылке уже преодолел сопротивление бриолина. От Билли 
сильно пахло "Виталисом", аромат которого он очень любил.
	Несмотря на то, что из-за костюма ему казалось, что по нему 
ползают шмели, он нетерпеливо ждал начала палаточной проповеди; он 
не совсем понял, что собой представляет данное мероприятие, кроме 
того, что это очень похоже на церковь, однако жители города уже 
несколько дней обсуждали это событие и то, кто что оденет и кто с кем 
сядет. Когда этим утром они с папой проезжали мимо поля, Билли видел 
огромную палатку, которую устанавливали рабочие, и грузовик, 
груженый опилками для посыпания земли, передвигающийся по полю 
как гигантский жук. С виду хрупкая палатка заняла почти все поле для 
софтбола. Ее полог развевал