большой рукояткой, 
с помощью которой можно заставить вращаться мир в любом 
направлении. Ты лучше всех людей должен знать силу страха.
	-  Я? -  Уэйн оторвал взгляд от шахматной доски. -  Почему?
	-  Потому что в этом мире есть два величайших ужаса: Болезнь и 
Смерть. Ты знаешь, сколько миллионов бактерий населяет человеческий 
организм? Сколько из них может внезапно стать смертельно опасными и 
начать сосать соки из человеческих тканей? Ты знаешь, как хрупок 
человеческий организм, Уэйн.
	-  Да, сэр.
	-  Твой ход.
	Уэйн начал изучать лежащую перед ним доску из слоновой кости. 
Он пошел слоном, не имея в голове других идей, кроме как съесть одну 
из черных ладей Крипсина.
	-  Ты уже забыл то, что я говорил тебе, -  заметил Крипсин. -  Ты 
должен научиться смотреть через плечо.
	Он протянул руку на другую сторону доски и съел второй своей 
ладьей последнего слона Уэйна. Лицо его при этом напоминало 
раздутую белую луну.
	-  Почему вы живете так? -  спросил Уэйн. -  Почему не выходите 
наружу?
	-  Почему же, иногда выхожу. Когда у меня намечена какая-то 
поездка. Сорок девять секунд от двери до лимузина. Сорок шесть от 
лимузина до самолета. Неужели ты не понимаешь, что плавает в воздухе? 
Каждая эпидемия чумы, которая свирепствовала в городах и странах, 
кося сотни и тысячи, начиналась с маленького микроорганизма. 
Паразита, который выделился при чихании или прицепился к мухе, 
когда та залезала в крысиную нору. -  Он наклонился к Уэйну, его глаза 
расширились. -  Желтая лихорадка. Тиф. Холера. Малярия. Черная чума. 
Сифилис. Кровяные нематоды и черви могут инфицировать вас и убить 
вашу силу, оставив в результате пустую оболочку. Бациллы бубонной 
чумы могут быть дремлющими и безвредными на протяжении 
поколений, а затем неожиданно истребить полмира. -  На черепе 
Крипсина засверкали маленькие капли пота. -  Болезнь, -  прошептал 
он. -  Она повсюду вокруг нас. Она прямо за этими стенами, Уэйн, 
прижалась к ним и пытается проникнуть внутрь.
	-  Но... люди теперь иммунны ко всем этим вещам, -  возразил 
Уэйн.
	-  Никакого иммунитета не существует! -  Крипсин почти кричал. 
Его губы несколько секунд беззвучно шевелились. -  Степень 
сопротивляемости росла и падала; болезни менялись, вирусы 
мутировали и размножались. В 1898 году бубонная чума убила в Бомбее 
шесть миллионов; 1900 году она появилась в Сан-Франциско; 
аналогичные чумным бактерии были найдены у земляной белки. Ты 
понимаешь? Они ждали. Каждый год в Соединенных Штатах 
регистрируются случаи заболевания проказой. В 1948 в Штатах чуть не 
разразилась эпидемия оспы. Болезнь все еще здесь! Кроме того, 
появились новые бактерии, новые паразиты, которые эволюционировали 
все это время!
	-  Если болезни поставить под контроль, то и смерть окажется под 
контролем, -  сказал Крипсин. -  Какую силу должен иметь человек, 
чтобы... не бояться. Эта сила сделает его подобным Богу!
	-  Я не знаю. Я... никогда не думал об этом с такой точки зрения.
	Уэйн взглянул в обрюзгшее лицо Крипсина. Глаза мужчины были 
бездонным черными омутами, а поры на коже напоминали размером 
блюдца. Его лицо, казалось, заполнило всю комнату. По телу Уэйна 
разлилось тепло и ощущение безопасности. Он знал, что в этом доме он 
был в безопасности, и несмотря на то, что иногда он видит кошмары, 
посылаемые ему этой женщиной-колдуньей, она не сможет до него 
добраться. Ничто не сможет добраться до него; ни обязанности, ни 
страхи, ни какие-либо болезни окружающего мира.
	Крипсин поднялся с кресла с ворчанием гиппопотама, 
выныривающего из черной воды. Он неуклюже пересек комнату, 
подошел к кровати, отодвинул окружающую ее пластиковую занавеску и 
нажал пару кнопок на пульте управления. В тот же миг на трех 
видеоэкранах возникло изображение. Уэйн искоса взглянул на них и 
хмыкнул. Это были видеозаписи его телевизионного шоу, и на всех трех 
экранах он касался людей, стоящих в Очереди Исцеления.
	-  Я смотрю это снова и снова, -  сказал огромный мужчина, -  и 
надеюсь, что вижу правду. Если это так, то ты единственный человек на 
земле, который может сделать для меня то, что я хочу. -  Он повернулся к 
Уэйну. -  Мой бизнес -  комплексный, требующий много внимания. Я 
владею компаниями от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка плюс еще 
многими в других странах. Для распоряжений я пользуюсь телефоном. 
Люди делают все, чтобы стать ближе ко мне. Однако мне пятьдесят пять 
лет, мне везде мерещатся болезни, и я чувствую, что дела ускользают у 
меня из рук. Я не хочу, чтобы это произошло, Уэйн. Я перенесусь в Рай -  
или в Ад -  оставив дела такими, как они есть. -  Его черные глаза 
загорелись. -  Я хочу отвести от себя смерть.
	Уэйн смотрел на свои руки, сцепленные на коленях. Голос 
Крипсина эхом отдавался в его голове, будто он сидел в огромном 
кафедральном соборе. Он вспомнил, что его папа говорил ему, чтобы он 
хорошо прислушивался к тому, что говорит мистер Крипсин, потому что 
он мудрый и справедливый человек.
	Крипсин положил руку на плечо Уэйна.
	-  Я рассказал тебе о своем страхе. Теперь расскажи мне о своем.
	Уэйн, поначалу нерешительно, стал рассказывать. Потом он 
разговорился, пытаясь высказать все, что было внутри него, и зная, что 
мистер Крипсин поймет. Он рассказал ему о Рамоне Крикмор и ее сыне, 
о том, как она прокляла их с отцом и пожелала отцу смерти, о смерти и 
воскрешении своего отца, о том, как она стала насылать на него 
кошмары и как он не может выгнать из головы ее лицо или лицо 
мальчика-демона.
	-  Из-за нее... у меня болит голова, -  объяснил Уэйн. -  А этот 
парень... иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как... как будто он 
думает, что лучше меня...
	Крипсин кивнул.
	-  Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
	-  Да, сэр, доверяю.
	-  Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал 
тебе заснуть и все забыть?
	-  Да, сэр. Я чувствую... что вы верите мне. Вы слушали меня и вы 
поняли. Другие... они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром...
	-  Тауэр? -  спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. -  Я хочу 
показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты 
доверял мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. 
Но... если я сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для 
меня взамен, чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
	Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета 
перемешались в длинную радугу.
	-  Да, сэр, -  прошептал Уэйн. -  Они должны гореть в Адовом 
пламени навечно. Навечно.
	-  Я могу для тебя послать их в Ад, -  Крипсин наклонился над 
Уэйном сжав его плечо. -  Я попрошу мистера Найлза позаботиться об 
этом. Он религиозный человек.
	-  Мистер Найлз мой друг, -  сказал Уэйн. -  Он приходит по ночам 
и разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал 
апельсинового сока... -  Уэйн заморгал и попытался сосредоточить 
взгляд на лице Крипсина. -  Мне... нужно немного волос колдуньи. Я 
хочу подержать их в руках, потому что я знаю...
	Огромное лицо улыбнулось.
	-  Это просто, -  прошептало оно.


49

	Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, 
желтые листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше 
дома Крикморов.
	По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше 
выкручивала фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый 
огонек, и она придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она 
следовала традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить 
маленький огонь и садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, 
которые разводят огромный костер и становятся подальше от огня. На 
столе рядом с ней горела керосиновая лампа с металлическим 
отражателем, дающая достаточно света для того, чтобы она могла в 
третий раз перечитать письмо, полученное сегодня от сына. Оно было 
написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но на конверте, 
в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было напечатано 
название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в Чикаго уже 
почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он 
описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте 
Хиллберн. Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри 
Хиллберн и другими докторами, работавшими с добровольцами.
	Билли написал, что познакомился с другими испытуемыми, но 
большинство из них оказались неразговорчивыми и замкнутыми. 
Мистер Перлмен, миссис Бреннон, пуэрториканка Анита, заросший 
хиппи Брайан -  все они экспериментировали с тем, что доктор Хиллберн 
называла "тета-агентами" или "бестелесными существами". Билли также 
упомянул о девушке по имени Бонни Хейли; он писал, что она очень 
симпатичная, но держится в стороне от остальных, и он видит ее очень 
редко.
	Он проходит тесты. Много тестов. Его искололи иголками, 
прикрепляли к голове электроды и изучали зигзаги на длинных 
бумажных лентах, выползавших из машины, к которой он был 
подключен. Его спрашивали, какие изображения отпечатаны на том, что 
называется картами Зенера, и попросили вести дневник сновидений. 
Доктор Хиллберн очень интересуется его встречами с Меняющим 
Облик, и о чем бы они ни говорили, она всегда записывала разговор на 
магнитофон. Похоже, что она более требовательна к нему, чем к 
остальным, и она сказала, что хочет вскоре увидеться с Рамоной. На 
следующей неделе настанет очередь сеансов гипноза и испытание 
бессонницей, чего он вовсе не хочет.
	Билли писал, что любит ее и что вскоре напишет снова.
	Рамона отложила его письмо и прислушалась к ветру. Огонь в 
камине трещал, давая тусклый оранжевый свет. Она написала ответ на 
письмо Билли и отправит его завтра.
	~Сынок, ты был прав уехав из Готорна. Я не знаю, как все 
обернется, но я верю в тебя. Твой Неисповедимый Путь вывел тебя в 
мир, и он не кончается в Чикаго. Нет, он будет продолжаться и 
продолжаться до конца твоих дней. Каждый находится на своем 
собственном Неисповедимом Пути, идя по следу дней и выбирая лучшее 
из того, что бросает на него жизнь. Иногда невероятно трудно 
распознать что хорошо, а что плохо в этом суматошном мире. Что 
выглядит черным, на самом деле может оказаться белым, а то, что 
похоже на мел, оказывается на деле черным деревом.
	Я много думала о Уэйне. Однажды я ездила туда, но свет в его 
доме не горел. Я боюсь за него. Его притягивает к тебе так же, как и тебя 
к нему, но он испуган и слаб. Его Неисповедимый Путь мог бы привести 
его к тому, что он стал бы обучать других исцелению своего организма, 
но сейчас он занавешен корыстью, и я не думаю, что он ясно видит его. 
Ты можешь не хотеть принимать это сейчас, но если хотя бы раз в жизни 
у тебя будет возможность помочь ему, ты поможешь. Вы связаны 
кровью, и несмотря на то, что ваши Пути ведут в разных направлениях, 
вы остаетесь частью друг друга. Ненавидеть просто. Любить гораздо 
труднее.
	Ты знаешь, что есть более великая тайна, чем смерть? Жизнь -  то, 
как она крутится подобно карнавальной карусели.
	Кстати, когда я читала о девушке Бонни, я почувствовала 
некоторую петушиность. Видимо она для тебя не просто девушка, раз ты 
так о ней пишешь.
	Я очень горжусь тобой и знаю, что буду гордиться еще больше.
	Я люблю тебя~.
	Рамона взяла лампу и вышла в спальню, чтобы взять рукоделие.
	Уловив свое отражение в зеркале, она остановилась оглядеть себя. 
Она увидела больше седых волос, чем темных, и много морщин на лице. 
Но глубоко в глазах она еще оставалась той неуклюжей девушкой, 
которая увидела Джона Крикмора, стоявшего у противоположной стены 
амбара рядом с мотыгами, девушкой, которая хотела, чтобы этот парень 
обнял ее так, чтобы затрещали ее ребра, девушкой, которая хотела 
летать над холмами и полями на парусах мечты. Она гордилась тем, что 
не потеряла эту часть себя.
	Ее Неисповедимый Путь был практически закончен, поняла она с 
оттенком грусти. Но, думала она, посмотри, сколько сделано! Она 
любила хорошего человека и была любима им, вырастила сына, всегда 
вставала на защиту себя и делала мучительную работу, которую 
требовало от нее ее предназначение. Она научилась принимать радости и 
печали, видеть Дарующего Дыхание в упавшей росе и сухом листе. Одно 
только мучило ее -  рыжеволосый мальчик -  копия своего отца -  
которого Дж. Дж. Фальконер назвал Уэйном.
	Неутомимый ветер шумел вокруг дома. Рамона одела свитер, взяла 
рукоделие и направилась обратно к камину, где просидела и 
внимательно проработала около часу. В задней части шеи возникло 
ощущение покалывания, но она знала, что долго это не продлится.
	Что-то шло сквозь ночь. Она знала, что оно шло за ней. Она не 
представляла себе, как оно выглядит, но она хотела посмотреть ему в 
лицо и дать понять, что не боится.
	Когда она смотрелась в зеркале, она видела в нем свою черную 
ауру.
	Рамона закрыла глаза и позволила себе задремать. Она снова была 
ребенком, бегающим по зеленым лугам под жарким летним солнцем. 
Она легла на траву и стала наблюдать, как облака меняют форму. Вон 
там дворец с пушистыми башнями и флагами, а...
	-  Рамона! -  услышала она. -  Рамона! -  Это была мама, зовущая ее 
издалека. -  Рамона, маленькая чертовка! Немедленно домой, слышишь?
	Ее щеки коснулась ладонь, и она проснулась. Огонь в камине и 
лампа почти погасли. Рамона узнала прикосновение, и ей стало тепло.
	Раздался стук в дверь.
	Рамона еще несколько секунд покачалась в кресле. Затем она 
подняла подбородок, встала и пошла к двери. Несколько секунд ее рука 
лежала на задвижке, затем она вздохнула и отодвинула ее.
	Высокий мужчина в соломенной ковбойской шляпе, джинсовой 
куртке и потрепанных джинсах стоял на террасе. У него была серая с 
проседью бородка и темные, глубоко посаженные глаза. За его спиной 
стоял глянцево-черный грузовик-пикап. Жуя зубочистку, он протяжно 
произнес:
	-  Как поживаете, мэм? Похоже, я не там свернул с шоссе. Вы не 
будете так любезны принести мне стакан воды, а то, знаете ли, в горле...
	-  Я знаю, кто вы такой, -  сказала Рамона и увидела в глазах 
мужчины легкий шок и нерешительность. Он не был настоящим 
ковбоем, подумала Рамона, у него слишком гладкие руки. -  Я знаю, 
зачем вы здесь. Заходите.
	Он заколебался, улыбка исчезла с его лица. Он увидел, что она 
действительно знала это. Какая-то часть его уверенности испарилась, а 
под ее твердым взглядом стал ощущать себя словно бы жуком, только 
что вскарабкавшимся на камень. Он почти решил бросить эту затею раз 
и навсегда, но вовремя вспомнил, что не сможет забрать свои деньги и 
бежать; рано или поздно они все равно найдут его. Кроме того, он все-
таки профессионал.
	-  Так вы зайдете? -  спросила Рамона и открыла дверь пошире.
	Он вынул изо рта зубочистку, промямлил "спасибо" и вошел в дом. 
Он не смотрел в ее лицо, потому что знал, что ей все известно, она не 
боится, и это делало его задачу невыносимой.
	Она ждала.
	Мужчина решил сделать это как можно более быстро и 
безболезненно. И это будет в последний раз, да поможет ему Господь!
	Рамона закрыла дверь, чтобы не было сквозняка, и вызывающе 
повернулась к гостю.


11. ПРОВЕРКА

50

	Из горла Билли вырвался приглушенный крик, и он сел на кровати 
в темноте среди сбившихся простыней. Его мысли путались от ужаса. Он 
включил лампу и обернулся одеялом. За окном стучал дождь.
	Он не помнил деталей кошмара, но тот имел отношение к его 
матери. И к дому. Искры, улетающие в ночное небо. Отвратительная 
морда Меняющего Облик, ярко-красная в свете пламени.
	Билли встал с кровати и с трудом вышел в коридор. По пути в 
мужской туалет он увидел свет, горящий внизу, в гостиной. Он спустился 
по лестнице, надеясь найти кого-нибудь, с кем можно поговорить.
	В гостиной горела только одна лампа. Телевизор был включен и 
тихо показывал настроечную таблицу. На софе, свернувшись калачиком 
и накрывшись коричневым дождевиком с заплатанными локтями, 
лежала девушка с разноцветными глазами. Правда, сейчас ее глаза были 
закрыты и она спала. Билли немного постоял над ней, восхищаясь ее 
каштановыми волосами и красотой лица. Пока он смотрел, она 
вздрогнула во сне. Она была даже симпатичнее Мелиссы Петтус, 
подумал Билли, но казалось беспокойной личностью. От мистера 
Перлмена он узнал, что ей девятнадцать и ее родственники живут в 
Техасе. Больше никто ничего о ней не знал.
	Неожиданно, будто почувствовав его присутствие, ее брови 
затрепетали. Она вскочила так резко, что Билли испугался и отступил на 
шаг. Она посмотрела на него с сосредоточенностью загнанного 
животного, но ее глаза оставались затуманенными и мертвыми.
	-  Они должны сгореть, -  прошептала она едва слышно. -  Так 
сказала Кеппи, а Кеппи никогда не ошибается...
	Тут Билли увидел, что ее взгляд проясняется, и он понял, что 
девушка говорила во сне. Она неуверенно посмотрела на него, и на ее 
щеках вспыхнул румянец.
	-  Что это? Что тебе нужно?
	-  Ничего. Я увидел свет. -  Билли улыбнулся, стараясь уменьшить 
ее, видимое невооруженным глазом, напряжение. -  Не беспокойся, я не 
кусаюсь.
	В ответ она только плотнее закуталась в плащ. Билли заметил, что 
на ней были одеты все те же джинсы и свитер, и он подумал, что либо 
она не раздевается, когда ложится в кровать, либо совсем не ложится 
спать.
	-  Не похоже, что по телевизору интересная программа, -  сказал он 
и выключил его. -  Ты давно здесь?
	-  Некоторое время, -  ответила она, по-техасски растягивая слова.
	-  Кто такая Кеппи?
	Она дернулась, словно ее ударили.
	-  Оставь меня, -  резко сказала она. -  Я никого не беспокою и не 
хочу, чтобы кто-то беспокоил меня.
	-  Я не хотел тебя обидеть. Извини.
	Он повернулся к ней спиной. Она, конечно, симпатичная девушка, 
но весьма невоспитанная. Он почти дошел до лестницы, когда услышал 
ее голос.
	-  Что делает тебя особенным?
	-  Что?
	-  Доктор Хиллберн думает, что ты особенный. Почему?
	Билли пожал плечами.
	-  Не знаю.
	-  Я и не сказала, что знаешь. Я сказала, что так думает доктор 
Хиллберн. Она проводит с тобой много времени. Можно подумать, что 
ты важная особа.
	Билли остановился на середине лестницы, прислушиваясь к шуму 
дождя за стеной. Бонни сидела, подтянув ноги к груди и накинув на 
плечи плащ. В ее глазах был страх, и Билли понял, что она по-своему 
ищет компании. Он снова спустился в гостиную.
	-  Я не знаю, почему. На самом деле.
	Пауза затянулась. Бонни не глядела на него, а смотрела в окно на 
ледяную бурю.
	-  Сегодня будет сильный дождь, -  сказал Билли. -  Миссис 
Бреннон сказала, что она думает, что скоро пойдет снег.
	Бонни долго не отвечала, а затем тихо произнесла:
	-  Я надеюсь, что он будет долгим. Я надеюсь, что дождь будет 
идти и идти неделями. Ведь когда идет дождь, ничего не может 
загореться, да?
	Она трогательно посмотрела на Билли, и он поразился ее простой, 
природной красоте. На ней не было косметики, и она выглядела свежей и 
здоровой за исключением темных мешков под глазами. Мало спит, 
подумал он.
	Он не понял ее комментарий, поэтому промолчал.
	-  Почему ты всегда носишь это? -  спросила девушка.
	Только в этот момент Билли осознал, что сжимает в левой руке 
кусочек угля. Наверное, он захватил его, выходя из комнаты. Он редко 
был без него, и ему пришлось объяснить его значение доктору Хиллберн, 
когда она поинтересовалась.
	-  Это что-то вроде талисмана или чего-либо подобного?
	-  Думаю, да. Я просто ношу его, вот и все.
	-  А.
	Билли перенес свой вес с одной ноги на другую. На нем была 
пижама и халат с тапочками, которые ему выдали в институте. Несмотря 
на то, что уже было за два ночи, он не спешил вернуться в постель.
	-  А ты откуда из Техаса?
	-  Ламеза. Это посередине между Лаббоком и Биг-Спринг. А ты 
откуда из Алабамы?
	-  Из Готорна. А откуда ты знаешь, что я из Алабамы?
	Она пожала плечами.
	-  А ты откуда знаешь, что я из Техаса?
	-  Наверное, спросил кого-нибудь. -  Он сделал паузу, изучая ее 
лицо. -  Как получилось, что у тебя один глаз голу