под террасой, во всех 
мыслимых местах. Мы искали кости в печке, опускали водолаза в 
колодец рядом с домом, даже протралили озеро Симмс. Мы искали и в 
этой угольной куче тоже... но мы никогда не искали в земле под ней, -  он 
снял шляпу и почесал затылок. -  Там-то и находилось тело Вилла все это 
время, в мешке. Похоже, что его забили насмерть чем-то вроде лопаты, у 
него были переломаны все кости. Да, это сраное дело чертовски... 
Простите мой плохой французский. -  Он снова водрузил шляпу на 
голову. -  Линк Паттерсон, Кейл Джойнер и я нашли Вилла сегодня 
утром. Я повстречал на своем веку много паршивых случаев, но этот... -  
Он неожиданно подался вперед и схватился за подпорку террасы так, что 
у него побелели костяшки пальцев. -  Миссис Крикмор, -  произнес он 
хрипло, будто борясь с эмоциями, которые, по его мнению, шериф не 
мог показывать. -  Я весьма сожалею о том, что случилось с вами вчера 
ночью. Я наверное... должен был что-нибудь предпринять...
	-  Не было необходимости.
	-  Вы... знаете, что про вас рассказывают, правда? Я тоже слышал 
эти рассказы, но никогда не придавал им значения, -  его губы с трудом 
складывались произнося малопонятные слова. -  Так это правда?
	Рамона не ответила. Она знала, что он отчаянно хочет понять, 
узнать ее секреты, и на мгновение ей захотелось довериться ему, потому 
что может быть -  только может быть -  внутри этого медвежьего вида 
человека тлеет искра его собственного Неисповедимого Пути. Но потом 
мгновение прошло, и она поняла, что больше не доверится ни одному 
человеку в Готорне.
	-  Я не верю в духов! -  негодующе произнес шериф. -  Это... сказки 
для дураков! Но ответьте мне только на один вопрос: как Билли узнал, 
что Вилл Букер находится под угольной кучей?
	Последовала долгая пауза, во время которой тишину нарушало 
только кваканье лягушек и стрекотание сверчков. Наконец Бромли 
произнес:
	-  Потому что он такой же, как вы, так?
	Рамона слегка приподняла подбородок.
	-  Да, -  ответила она. -  Как я.
	-  Но он всего лишь маленький мальчик! Во что... во что же 
превратится его жизнь, если он обречен видеть духов и... Бог знает кого 
еще!
	-  У вас к нам все, шериф?
	Бромли неуверенно замигал, чувствуя, как из ее глаз изливается 
огромная сила.
	-  Да... за исключением одной вещи. Джимми Джед Фальконер 
очень уважаемый и любимый в нашем округе человек, а его сын 
настоящий чудотворец. После того, как вы вскочили и стали кричать 
"Убийца", вам вряд ли избежать сети сплетен, которая на вас будет 
накинута.
	-  Сплетни? Это когда о ком-то говорят неправду? Тогда мне 
нечего беспокоиться, не так ли? Это он сам или кто-нибудь из его 
"Крестового похода" просил вас сказать мне это?
	-  Может, да, может, нет. Просто прислушайтесь к моим словам. 
Вот теперь у меня все. -  Он пошел к своему автомобилю, но, открыв 
дверь, помедлил. -  Вы понимаете, что у Билли жизнь здесь уже никогда 
не будет идти по-старому?
	Он сел в автомобиль и поехал по направлению к шоссе.
	Рамона подождала, пока автомобиль шерифа скрылся из виду, а 
затем взяла лампу и ушла в дом. Билли сидел на отцовском стуле, а на 
столе перед ним стояла лампа и лежала "Тайна пропавших друзей". Она 
поняла, что он должен был слышать каждое слово, произнесенное на 
террасе.
	-  Шериф Бромли нашел Вилла, -  сказал Билли.
	-  Да.
	-  Но как же это мог быть Вилл, если Вилл уже умер?
	-  Я не думаю, что это был Вилл, которого ты знал, Билли. Я 
думаю, это была... какая-то часть Вилла, одинокая и испуганная, и она 
ждала от тебя помощи.
	Билли задумался двигая челюстями.
	-  А я мог ему помочь, мама?
	-  Я не знаю, но думаю, что смог бы; я думаю, что он не хотел, 
чтобы его оставили лежать одного в подвале. Кому охота просыпаться в 
темноте, где вокруг нет ни единой души?
	Билли долго обдумывал свой следующий вопрос, и наконец с 
трудом выдавил его из себя.
	-  Вилл попал в Рай или в Ад?
	-  Я думаю... он уже провел достаточно времени в аду, да?
	-  Да.
	-  Пойду приготовлю ужин, -  сказала Рамона и погладила 
мальчика по щеке. После вчерашней ночи из его глаз исчезла веселость, 
но остались невысказанные вопросы. -  Я подогрею овощной суп и 
организую кукурузные лепешки, подойдет?
	-  А папа не вернется домой?
	-  Вернется, рано или поздно. Но сейчас он испуган. Ты 
понимаешь, что не каждый мог видеть то, что осталось от Вилла Букера, 
и очень немногие могли помочь ему, как ты?
	-  Я не знаю, -  неуверенно ответил Билли. Его лицо состояло из 
лоскутиков оранжевого света и черных теней.
	-  Как бы я хотела тебе помочь во всем этом, -  тихо произнесла 
она. -  Очень хочу, но есть вещи, которые ты должен понять сам. Но 
может быть... может быть, тебе сможет помочь твоя бабуля, потому что 
есть много вещей которые я сама не понимаю...
	-  Бабуля мне поможет? Как?
	-  Она начнет с самого начала. Она сможет переформировать тебя, 
также, как она формирует куски глины на гончарном круге. Она 
сформировала меня много лет назад, а ее папа сформировал ее. Твоя 
бабуля сможет научить тебя тому, чему я не смогу.
	Он минуту поразмышлял над услышанным, нахмурив брови. Ему 
нравилось место, где жила бабушка -  белый домик на трех акрах 
заросшей лесом земли с достаточным количеством извилистых тропинок 
-  но что скажет отец?
	-  Когда мы поедем? -  спросил он.
	-  Почему бы не завтра утром? Мы сядем в автобус около 
продовольственного магазина и к полудню будем на месте. Но мы 
поедем только в том случае, если ты этого захочешь.
	-  А чему я должен научиться?
	-  Особым вещам, -  ответила Рамона. -  Вещам, которым ты нигде 
больше не научишься. Некоторые из них будут легкими и веселыми, а 
некоторые... не будут; кое-что может даже причинить тебе боль. Ты 
стоишь на грани между мальчиком и мужчиной, Билли, и может быть 
некоторые вещи ты лучше поймешь этим летом, чем следующим.
	Темное мерцание глаз Рамоны одновременно и тревожило Билли, 
и возбуждало его любопытство; это было все равно, что видеть что-то 
блестящее в дальнем уголке леса, который ты не осмелился пока 
исследовать.
	-  Хорошо, я поеду, -  решил он.
	-  Тогда тебе нужно собрать кое-что из одежды, поскольку мы 
вероятно задержимся у бабушки на некоторое время. Возьми из своего 
стола нижнее белье и носки, а я пока соберу свои вещи. А потом мы 
поужинаем. Хорошо?
	При свете лампы Билли открыл ящики своего стола и достал 
оттуда несколько пар трусов и маек и положил их на кровать. За ними 
последовали носки, футболки и -  его любимые -  подтяжки а ля 
"Одинокий странник". Его куртки и джинсы лежали в мамином 
гардеробе, и он решил взять их позже. Он залез под кровать и вытащил 
оттуда большой бумажный пакет; в нем лежала коробка из-под сигар 
"Датч Мастерс", найденная Билли на обочине прошлым летом, в 
которой хранились сокровища Билли.
	Он решил использовать пакет для того, чтобы сложить туда свои 
вещи, а пока сел на кровать, положил на колени сигарную коробку, все 
еще хранящую легкий запах табака, и открыл крышку.
	Внутри лежало несколько зеленых "кошачьих глаз", гладкие 
коричневые гальки, камень со смутным отпечатком листа древнего 
растения, йо-йо, который свистел, двадцать пять вкладышей от 
жевательной резинки с изображенными на них кровопролитными 
битвами времен Гражданской войны, и...
	Билли наклонил коробку к свету. Он глядел на содержимое 
коробки, и его глаза медленно расширились; затем он выкрутил фитиль у 
лампы, потому что внезапно ему показалось, что в комнате очень темно.
	Полузасыпанный вкладышами, блестя в оранжевом свете лампы, в 
коробке лежал маленький кусочек угля. Я его не клал сюда, подумал 
Билли. Или клал? Он не помнил; нет, нет, он был уверен, что не клал. На 
первый взгляд он выглядел как обычный кусок угля, но по мере того, как 
Билли глядел на него, в его памяти всплывало во всех деталях лицо 
Вилла Букера, и он вспомнил о том прекрасном времени, которое они 
проводили вместе. Он взял уголь и поднес поближе к глазам, изучая его 
острые грани.
	Он не знал, как сюда попал этот кусочек, но понял, что на то есть 
причина. Вилл мертв, да, Билли знал это, но что-то от мальчика жило в 
памяти Билли; а если вы помните -  на самом деле помните, подумал 
Билли -  то тогда вы можете остановить время, и никто никогда не умрет. 
Он медленно сжал уголь в кулаке, и ощущение тепла разлилось от его 
ладони к локтю.
	Он мысленно вернулся к прошлой ночи и нахмурился, припомнив, 
как на него смотрел этот молодой евангелист, Уэйн Фальконер. Он не 
понял, почему его мать назвала их целительство "сродни убийству", но 
понял, что она ощутила что-то странное по поводу них, как и он сам, 
что-то, что он не мог до конца уяснить.
	Билли прислушался к ночным звукам, окружающим дом в надежде 
услышать шум папиного автомобиля, но ничего не услышал. Вдруг без 
предупреждения в его сознании всплыл образ зверя в свете фар 
автомобиля. Билли содрогнулся, положил кусочек угля назад в сигарную 
коробку и начал складывать вещи в пакет, готовясь к завтрашнему 
отъезду.


15

	Джимми Джед Фальконер проснулся в голубом предрассветном 
свете, разбуженный лаем Тоби на лугу. Он немного полежал рядом со 
спящей женой, красавицей-блондинкой Камиллой, прислушиваясь к лаю 
Тоби. Гоняет кроликов, размышлял он, слыша, как лай удаляется в 
направлении леса. При мысли о собаке он естественным образом 
перескочил на мысль о чуде.
	Это случилось в один из апрельских дней. Кемми мыла на кухне 
тарелки, когда услышала крик Уэйна и выбежала из дома, чтобы 
посмотреть, что произошло. Уэйн бежал к ней, держа в руках 
окровавленный мешок собачьей плоти, а из его рта раздавались 
невнятные крики. Он споткнулся и упал, а когда Кемми подбежала к 
нему, то увидела, что Тоби почти мертв; из его развороченной груди 
вырывалось слабое дыхание. Мускулистое тело большой собаки 
представляло собой месиво из мяса и раскрошенных костей, ее голова 
была повернута под неестественным углом, из ушей шла кровь.
	-  Его сбил грузовик, мама! -  кричал Уэйн. -  Я видел, как это 
случилось! Позови кого-нибудь помочь Тоби!
	Но Кемми не знала, что делать, а вид крови вызвал у нее 
отвращение. Ошеломленная, она отступила назад, и тогда ее сын, по 
поцарапанному, пыльному лицу которого текли слезы, пронзительно 
закричал "ПОЗОВИ КОГО-НИБУДЬ!" голосом, который потряс ее до 
глубины души. Она побежала к телефону, чтобы позвонить Джимми 
Джеду в Бирмингем, где у него была деловая встреча, но она знала, что 
Тоби осталось жить несколько минут. У входной двери она оглянулась и 
увидела, что Уэйн в измазанных кровью и грязью новых джинсах 
наклонился над собакой.
	Она только успела связаться с телефонисткой, как вдруг Уэйн 
издал леденящий душу вопль "Тоооообиииии!" Кемми бросила трубку, и 
от страха волосы у нее на голове встали дыбом. Она хотела успокоить 
Уэйна, но остановилась на террасе, увидев, что Уэйн поднял Тоби, чуть 
снова не упал, а затем медленно, поднимая ботинками пыль, двинулся к 
ней.
	Он улыбался. От уха до уха. Его глаза были заплаканные и 
распухшие, но они горели огнем, который Кемми никогда раньше не 
замечала. Она почувствовала, что сползает по перилам террасы.
	-  Теперь Тоби лучше... -  произнес Уэйн хриплым голосом.
	Он положил Тоби на пол, и Кемми чуть не упала в обморок. Кости 
собаки были вправлены так, будто этим занимался ненормальный 
ученый... или безумный ребенок. Голова пса была страшно искривлена, 
передние лапы вывернуты вовнутрь, а задние наружу, спина скручена и 
имела горб, как у верблюда. Короче, получилось что-то похожее на 
персонаж шоу уродцев, однако дыхание его было больше не затруднено, 
и хотя он не мог держаться на ногах, а его глаза были закрыты, Камилла 
видела, что он вне опасности. Она наконец сумела оторвать ноги от пола 
террасы и кое-как смогла дозвониться до Бирмингема.
	Фальконер усмехнулся про себя. Он видел рентгеновские снимки, 
сделанные доктором Консайдайном: кости представляли собой 
мешанину, и, переплетаясь причудливым образом, образовывали 
сложную головоломку, однако они были прекрасно сросшимися, и 
только по едва уловимым признакам можно было определить, что они 
были сломаны или раздроблены. Ветеринар был искренне поражен 
состоянием Тоби, говоря Фальконеру, что данный случай необъясним 
для науки... совершенно необъясним. Движения Тоби были ограничены, 
поэтому конечности ему пришлось сломать и заново срастить, но уже 
подобающим образом. Что же касается верблюжьей спины и криво 
посаженной головы, то к этому пес почти уже приспособился и снова мог 
подобно молнии носиться по лугам Фальконера. После этого случая в 
голове Фальконера все время стоял один и тот же вопрос: если он сумел 
излечить ЖИВОТНОЕ, то что же он сможет сделать с ЧЕЛОВЕКОМ?
	Ответ пришел в виде голубого побитого форда-пикапа, в котором 
сидели мужчина с хмурым лицом, женщина и маленькая девочка с 
кукольным личиком. Их фамилия была Гнатт, а жили они на другом 
конце Файета. От одного из своих друзей они услышали рассказ о сыне 
Дж. Дж. Фальконера, а тот в свою очередь слышал об этом из уст 
соответствующего ветеринара. Их маленькая девочка не могла ходить; ее 
отец сказал Фальконеру, что "ее ножки уснули и не хотят просыпаться".
	Фальконер поднялся наверх в комнату Уэйна, где с потолка 
свисали модели аэропланов. Мальчик, сидя за столом, терпеливо 
склеивал фюзеляж "Ревелла Р-38". Фальконер присел на стул и с минуту 
понаблюдал за его работой. Мальчик был мастер на все руки и ему 
нравились аэропланы.
	-  Внизу кое-кто хочет видеть тебя, -  наконец сказал евангелист.
	-  Кто, папа?
	-  Мужчина, женщина и их маленькая дочка. Ей семь лет, и ее зовут 
Черил. Ты знаешь, почему они здесь?
	Он отрицательно покачал головой осторожно приклеивая на место 
крыло.
	-  Потому что узнали, как ты вылечил Тоби. Помнишь, ты 
рассказывал мне, что когда ты увидел, что Тоби умирает, твое сердце 
заболело так, что ты подумал, будто оно взорвется, а затем ты 
почувствовал, что должен дотронуться до Тоби и захотел больше всего 
на свете, чтобы он выздоровел?
	Уэйн отложил свою работу и удивленно поглядел на отца ярко-
голубыми глазами.
	-  Да, сэр.
	-  Ты еще говорил, что думал только о том, чтобы кости Тоби 
снова срослись вместе, и что твои руки дрожали, а там, где ты ими 
касался Тоби, кости двигались сами собой?
	Уэйн кивнул.
	Фальконер очень осторожно взял сына за плечи.
	-  Черил и ее родители приехали сюда за твоей помощью. У нее 
заснули ноги, и их нужно вылечить.
	Уэйн выглядел изумленным.
	-  Она попала под машину?
	-  Нет. Я думаю, что это из-за нервов. Но ей нужно... то, что ты 
сделал до этого, излечив Тоби. Как ты думаешь, сможешь ты это 
повторить?
	-  Я не знаю. Это... это другое дело. Может быть, я больше никогда 
этого не смогу, может быть, я все израсходовал на Тоби, потому что 
очень хотел его вылечить. Из-за этого мое сердце так болит, папа...
	-  Да, я знаю. Но не становится ли тебе от этого вместе с тем 
лучше? Не вдохновляет ли это тебя, не слышишь ли ты при этом голос 
Бога и не чувствуешь ли ты Его Силу внутри себя?
	-  Возможно, но...
	-  Ты целитель, сынок. Живой чудодейственный целитель! -  он 
обнял сына одной рукой. -  В тебе есть сила, которая дана тебе для 
вполне определенной цели. Черил и ее родители ждут внизу. Что мне им 
сказать?
	-  Я... Я сделал это, потому что очень любил Тоби. А эту девочку я 
даже не знаю!
	Фальконер наклонился к нему и понизил голос.
	-  Сделай это, потому что любишь меня.
	Отец Черил Гнатт положил ее на бок на простыню, постеленную 
на обеденном столе. Маленькая девочка задрожала и схватилась за руку 
матери, когда Уэйн склонился над ней не зная, что предпринять. 
Фальконер ободряюще кивнул головой; Кемми, переутомленная 
происходящим, вышла из дома и уселась на ступеньках террасы, 
дожидаясь окончания процедуры. Когда Уэйн наконец коснулся ноги 
девочки, он закрыл глаза, в его висках застучала кровь, и он принялся 
растирать круглые колени Черил. Девочка глядела в потолок и что-то 
тихо шептала.
	Это продолжалось около часа, пока лицо Уэйна не стало 
блестящим от пота, а руки не перестали слушаться его. Родители Черил, 
не говоря ни слова, подняли девочку и отнесли ее в грузовик. Уэйн стоял 
на террасе, пока грузовик не скрылся вдали с поникшими от поражения 
плечами; когда он встретился глазами с отцовским взглядом, то из его 
груди вырвалось рыдание, и он убежал наверх в свою комнату.
	Фальконер вернулся в свой уставленный книжными шкафами 
кабинет, закрыл двойную, обитую дубом дверь и сел за письменный 
стол, смотря перед собой невидящим взглядом. Затем он решил для 
восстановления равновесия духа обратиться к Библии, каждая страница 
которой была для него откровением. Он обнаружил, что открыл 
тринадцатую главу Евангелия от Матфея на речи Христа о семенах, 
посеянных на каменистой почве, в сорняках, и на плодородной почве, где 
они дали плоды. Он медленно прочитал три страницы до того, как 
уловил послание. Оно оглоушило его, как удар молнии; конечно! -  
подумал он и на него словно нашло возбуждение. Поскольку не до всех 
доходит слово Божье, то почему бы не быть тому же самому и с 
чудесами! Если эта девочка не исцелилась, то не потому ли, что в ее 
родителях недостаточно веры, или они ужасные грешники, стоящие 
слишком далеко от света? Проблема была не в Уэйне, а либо в этой 
девочке, либо в ее родителях! Он уже почти собрался пойти и поговорить 
с Уэйном, как вдруг зазвонил телефон.
	Это был мистер Гнатт, звонивший с бензоколонки "Тексако", 
расположенной на другом конце города. Его дочка неожиданно начала 
дрожать и говорить, что плохо себя чувствует, поэтому они завернули на 
бензоколонку. Миссис Гнатт отнесла ее в туалет, где ее вырвало. 
Неожиданно Черил, закричала, что чувствует, как в ее ногах течет кровь, 
и ее испуганная мать поставила ее на ноги. Черил сразу упала, но затем 
поднялась, и своими силами добралась до грузовика, где отец подхватил 
ее на руки и стал кричать о том, как Маленький Уэйн Фальконер 
исцелил его дочь.
	Три дня спустя в "Крестовый поход Фальконера" пришло письмо 
от Гнаттов, внутри которого лежал завернутый в тонкую оберточную 
бумагу десятидолларовый банкнот. Спустя некоторое время телефонные 
звонки и письма понеслись селевым потоком, и Фальконер решил, что 
ему пора передать Уэйну все, что он знал о публичных выступлениях, о 
том, как надо управлять толпой и помещать в сердца людей любовь к 
Господу. Мальчик обладал врожденным талантом ко всему этому, и в 
последнюю минуту Фальконер добавил на плакаты, предназначенные к 
летнему туру палаточных проповедей, имя Уэйна.
	Фальконер поднялся с постели, стараясь не разбудить Кемми, 
через холл прошел в комнату Уэйна и осторожно открыл дверь. Слабые 
лучики восходящего солнца отражались на дюжине моделей самолетов -  
"Б-52", пары "Хеллкетов" морского базирования, английского "Спада", 
"Констеллейшн" и других -  свисающих на нитях с потолка.
	Уэйн сидел на стуле около окна. Легкий утренний ветерок колыхал 
занавески. За окном расстилались луга тридцатишестиакрового поместья 
Фальконера.
	-  Уэйн. -  Голова мальчика резко повернулась. -  Что-то ты 
ранехонько сегодня проснулся, а? -  Фальконер вошел в комнату 
пригнувшись, чтобы не задеть зеленый "Спитфаэр".
	-  Да, сэр. Мне надо кое-что обдумать.
	-  И это "кое-что" настолько важно, что нужно недосыпать? Ты же 
знаешь, что этим вечером мы должны быть в Декатуре. -  Он зевнул и 
потянулся, предчувствуя долгую дорогу. -  О чем же ты думал?
	-  Я думал о том, что произошло в Готорне, папа. Я думал о том 
мальчике и его маме.
	-  О? -  Фальконер взъерошил рукой волосы и тяжело присел на 
край кровати, откуда мог видеть лицо сына. -  Ты слышал, что о них 
говорили. Они -  странные люди, а эта женщина пришла на проповедь 
исключительно для того, чтобы спровоцировать скандал. Но это не 
должно тебя интересовать.
	-  Правда ли, что она ведьма, как говорили? И что мал