олжен был быть здесь! Ты обязана была мне написать! 
Я... даже... не попрощался с ним!..
	-  Что бы это изменило? -  Рамона покачала головой и взяла его за 
руку. По его щеке покатилась слеза, и он не вытер ее. -  Теперь ты здесь. 
И несмотря на то, что его нет, ты всегда будешь сыном Джона 
Крикмора. Он навсегда останется в твоей крови. Так умер ли он на 
самом деле?
	Билли чувствовал, как на него давит неутомимый ветер, шелестя 
острыми сосновыми иголками. Он знал, что то, что отец жив внутри 
него, это правда, и все же... разлуку так тяжело перенести. Так тяжело 
потерять кого-то и оплакивать его; гораздо легче наблюдать смерть на 
расстоянии, более трудно столкнуться с ней лицом к лицу. Он уже 
почувствовал, что из себя представляет мир, на примере карнавала с его 
шумом и сияющими прожекторами; здесь, в долине, окруженной 
поросшими лесом холмами и накрытой серым небом, Билли казалось, 
что он находится в центре величайшей тишины. Он провел ладонями по 
шершавому могильному камню и вспомнил, как отец прижимался своим 
небритым лицом к его щеке. Мир вращается слишком быстро! -  подумал 
он; ветер меняется слишком часто, и лето его детства, похоже, осталось в 
прошлом. Его радовала только одна вещь: вчера утром, перед отъездом 
из Мобиля, он позвонил в госпиталь в Бирмингем, и ему сказали, что 
Санта Талли пошла на поправку.
	-  Зима уже в пути, -  сказала Рамона. -  Она опять будет холодной, 
судя по тому, какими толстыми стали эти сосны.
	-  Я знаю. -  Билли взглянул на мать. -  Я не хочу быть таким, какой 
я есть, мам. Я никогда не просил об этом. Я не хочу видеть духов и 
черную ауру. Я хочу быть таким, как все. Мне это все очень трудно; это 
все очень... странно.
	-  В твоей крови заговорил отец, -  заметила она. -  Я тоже не хочу. 
Никто никогда не обещал тебе, что это будет легко...
	-  Но у меня не было выбора.
	-  Это правда. Потому что его и не должно было быть. О, ты 
можешь жить как отшельник, порвав с внешним миром, как пыталась 
сделать я после твоего рождения, но рано или поздно это постучится в 
твою дверь.
	Он сунул руки в карман и поежился от налетевшего порыва 
холодного ветра. Рамона обняла его. Она уже выплакала все свои слезы, 
но боль ее сына почти разбила ей сердце. Но она знала, что боль 
укрепляет душу, закаливает волю, и когда он наконец пересилит ее, то 
станет еще сильнее.
	Вскоре он вытер глаза рукавом и сказал:
	-  Со мной все в порядке. Прости, что я... вел себя, как ребенок.
	-  Пойдем, -  предложила Рамона, и они вместе стали спускаться с 
холма между могил к дороге. До дома было больше двух миль, но они не 
торопились.
	-  Что мне теперь делать? -  спросил Билли.
	-  Я не знаю. Посмотрим.
	Рамона некоторое время молчала, и Билли понял, что она думает о 
чем-то важном. Они дошли до того места, где между плоских камней 
журчал ручей, и Рамона внезапно остановилась.
	-  Мои ноги уже не те, что были раньше. Я расскажу тебе. Когда я 
была девочкой, то могла бегом преодолеть весь этот путь даже не 
задохнувшись, а теперь я уже икаю как лягушка. -  Она села на камень, на 
котором были нацарапаны чьи-то инициалы. Билли лег в траву на 
живот, глядя на то, как поток воды огибает камни. -  Есть кое-что, о чем 
ты должен знать. Я не говорила тебе этого при жизни отца несмотря на 
то, что он прекрасно обо всем знал. Я должна все тебе рассказать, а 
потом ты будешь думать сам, как тебе поступить.
	-  О чем рассказать?
	Рамона посмотрела вверх, на стаю пролетающих над ее головой 
ворон. Далеко в вышине солнце отражалось от карабкающегося к 
облакам самолета.
	-  Мир меняется слишком быстро, -  сказала она словно сама себе. -  
Люди дерутся на улицах, убивая и ненавидя друг друга; дети 
употребляют бог знает какие наркотики; то тут, то там безо всяких 
причин возникают войны... меня все это страшит, потому что зло ходит 
без страха и меняет свое обличье и голос, чтобы искать свою пищу. Оно 
рыщет повсюду, желая все большего и большего. Ты видел его однажды 
давным-давно в коптильне.
	-  Меняющий Облик, -  утвердительно произнес Билли.
	-  Правильно. Он проверял тебя, зондировал. Он проверял тебя еще 
раз на карнавале, но ты оказался сильнее, чем он предполагал.
	-  А ты когда-нибудь видела его?
	-  О да. Несколько раз. -  Она взглянула на него, прищурив глаза. -  
Он все время насмехался надо мной и старался обмануть меня, но я все 
время раскусывала его. Я не позволила проникнуть в мое сознание; я не 
позволила ему заронить во мне сомнение относительно моих 
способностей. Но теперь моя работа почти закончена, Билли. Теперь 
Меняющий Облик не видит во мне угрозы; он хочет тебя и сделает все 
возможное, чтобы уничтожить тебя.
	-  Но со мной будет все в порядке, да? До тех пор, пока я не дам ему 
проникнуть в мое сознание?
	Рамона сделала паузу прислушиваясь к шуму ветра в ветвях 
деревьев.
	-  Меняющий Облик никогда не сдается, Билли, -  тихо сказала 
она. -  Никогда. Он стар как время и он умеет ждать. Он рассчитывает 
захватить тебя врасплох, когда ты этого не ожидаешь, в момент твоей 
слабости. И я думаю, что он наиболее опасен, когда питается умершими, 
как зверь, когда гложет кость. Он вытягивает у духов энергию, чтобы 
становиться сильнее. Как бы мне хотелось сказать тебе, что я знаю 
предел силы Меняющего Облик, но к сожалению не могу. О, как много 
тебе еще нужно узнать, Билли! -  Некоторое время она молча смотрела на 
него. -  Но я не могу тебя этому научить. Жизнь научит.
	-  Тогда я научусь, -  ответил Билли.
	-  Обязательно. -  Рамона глубоко вздохнула. -  Так вот, что я 
хотела тебе сказать: ты родился на этот свет не один.
	-  Что? -  Билли непонимающе нахмурился.
	-  Вас было двое, -  объяснила Рамона глядя на деревья. -  Ты 
родился первым, а вслед за тобой еще один ребенок. Вы находились 
внутри меня так близко, что доктора различили только одно 
сердцебиение, ведь в те времена медицинская аппаратура была не такой 
хорошей. Итак: холодной ноябрьской ночью в грузовичке-пикапе 
родилось двое детей. Вы оба родились в водяной оболочке, что есть 
признак духовной силы. Твоя закрывала тебе лицо. Его... была порвана, 
и он сжимал ее своими ручками. Даже уже тогда что-то внутри твоего 
брата хотело, чтобы он не вступил на свой Неисповедимый Путь. Вы не 
были идентичными близнецами: ты был больше похож на меня, а твой 
брат на отца. -  Она торжественно взглянула на Билли темными 
глазами. -  Ты знаешь, твой отец и я были бедны. Мы едва могли 
прокормить себя. Мы ожидали одного ребенка, и нам пришлось сделать 
выбор. Это было самое ужасное решение в моей жизни, сынок. Есть... 
человек по фамилии Тиллман, который продает и покупает младенцев. 
Он купил у нас твоего брата и пообещал поместить его в хороший дом. -  
Ее руки сжались в кулаки, а лицо напряглось. -  Это... был единственный 
для нас выход, и мы после этого долго находились в трансе. После того, 
как мы прошли через это, твой отец уже никогда не стал прежним. Нам 
надо было выбирать, и мы выбрали тебя. Понимаешь?
	-  Я... думаю, да.
	Билли вспомнил женщину, которую он видел много лет назад, на 
палаточной проповеди, которая исповедовалась в том, что продала 
своего ребенка. Боже, как же было больно в этот момент его матери!
	-  Много лет я думала, что наши пути не пересекутся. Мы с отцом 
часто размышляли о том, что с ним случилось, но у нас был ты, и мы 
отдали тебе всю нашу любовь и внимание. Но потом... я увидела его и с 
первой минуты поняла, кто он такой. Я знала, что в нем тоже будет 
особая сила, но она должна отличаться от твоей... По его глазам я 
увидела, что он пользуется ею неосознанно. Я видела его той самой 
ночью в шатре "Крестового похода Фальконера". Он был очень похож на 
твоего отца, и в достаточной степени на Джимми Джеда Фальконера, 
чтобы тот мог выдавать его за своего сына.
	Билли остолбенел.
	-  Нет, -  прошептал он. -  Нет, только не он...
	-  Ты сам знаешь, что это правда. Я видела, как вы глядели друг на 
друга. Ты чувствовал, возможно, как и он, что-то вроде удивления и 
притяжения. Я думаю... каждый из вас нуждается в другом, не зная этого. 
Ты знаешь значение твоего Неисповедимого Пути, а Уэйн испуган и 
блуждает в темноте.
	-  Почему? -  спросил он поднимаясь на ноги. Он был зол, смущен и 
ошарашен и осознавал, что его всегда тянуло к молодому евангелисту, 
но он всегда противился этому. -  Если это так долго было секретом, то 
почему ты мне это сейчас рассказала?
	-  Потому что Дж. Дж. Фальконер этим летом скончался. Он был 
единственным, кто стоял между Уэйном и усердно работающими 
механизмами этой крестовопоходовской машины. Уэйн теперь молодой 
бизнесмен, и его сознание запечатано отпечатком большого пальца 
Джимми Джеда Фальконера. Он пошел по пути своего отца, но он не 
знает, что ожидает его в конце. В ранние годы он научился 
использованию сил страха и ненависти, называя это религией. Он слаб 
духом, Билли, а Меняющий Облик ищет слабости, и если он решит 
использовать Уэйна Фальконера против тебя, то он сможет сделать это в 
любую минуту.
	Билли наклонился, поднял камешек и бросил его в ручей. Из 
убежища в кустарнике в небо вспорхнула птица.
	-  Почему он так ненавидит нас?
	-  Может быть, он чувствует то же самое притяжение, что и мы. Он 
может по ошибке решить, что мы хотим столкнуть его с дороги, которую 
он считает праведной. Он не понимает нас также, как не понимал его 
отец.
	-  Ты думаешь, что он может... на самом деле исцелять? -  спросил 
Билли Рамону.
	-  Я не знаю. У него есть дар Божий, в этом нет сомнения. Он 
может заставить человека поверить в то, что он излечился, даже если на 
самом деле у него ничего не болело. Фальконер приложил свою руку к 
обучению Уэйна этому. Но если он на самом деле излечивает, то он 
должен обнаружить эту силу внутри себя, также как это сделал ты, когда 
имел дело с духами. При этом он, как и ты, должен был почувствовать 
боль. "Крестовый поход" требовал, чтобы он излечивал от звонка до 
звонка, без перерывов. Я думаю, он делал вид, что излечивает, и потому 
не чувствовал этой боли, если, разумеется, он вообще когда-либо ее 
чувствовал. О, он мог бросить этим людям искру или две. Но если 
бросать слишком много искр, то у может не остаться достаточно их 
числа, чтобы зажечь огонь, когда в этом действительно возникнет 
необходимость.
	-  Что же с ним может произойти?
	-  Он может надломиться под весом Похода, а может найти в себе 
силы остаться на ногах. Для него это может быть уход от жадных людей, 
окружающих его со всех сторон. После этого он обнаружит много нового 
о своем даре исцеления и перестанет каждый день продавать его со 
сцены. -  Рамона покачала головой. -  Но я все же не думаю, что он 
покинет "Крестовый поход". Он забрел слишком далеко в темноту.
	У Билли опустились плечи. Встав, пошатываясь, Рамона устало 
предложила:
	-  Нам лучше поспешить домой, пока не стемнело.
	-  Нет, не сейчас. Мне нужно... немного побыть одному, подумать. 
Хорошо?
	Рамона утвердительно кивнула.
	-  Сколько тебе будет угодно.
	Ее рука немного задержалась у щеки Билли, а затем она двинулась 
по направлению к дому.
	-  Ты боишься его? -  задал ей вслед вопрос Билли.
	-  Да, -  ответила она. -  Что-то внутри него хочет вернуться домой, 
но он не знает дороги.
	Она двинулась по проселочной дороге к Готорну.
	Билли посмотрел ей вслед, а затем пересек ручей, чтобы затеряться 
в лесу.


43

	Под тем же самым непривлекательным октябрьским небом группа 
мужчин в деловых костюмах медленно шла вдоль окружного 
общественного бассейна на окраине Файета. Вода в бассейне была 
спущена, и было заметно, что ему необходима покраска.
	-  Я хочу его перестроить, -  говорил Уэйн Фальконер О'Брайену, 
архитектору из Бирмингема, -  в форме Креста. Вон там, -  он указал на 
здание концессии, -  должна быть церковь. Я хочу, чтобы это была самая 
большая церковь, какую только видели жители этого штата. А в центре 
бассейна мне нужен фонтан. С цветными огнями. Вы сможете это 
сделать?
	О'Брайен пожевал зубочистку и задумчиво кивнул.
	-  Думаю, да. Надо быть аккуратными с проводкой. Нежелательно, 
чтобы кого-нибудь поразило током. Это должно быть визуальным 
эффектом, да? -  Он усмехнулся. -  Не поражение электротоком... я имею 
в виду свет.
	Генри Брэгг и Джордж Ходжес засмеялись. Брэгг был по-прежнему 
худ и походил на юношу несмотря на то, что седина коснулась его модно 
постриженных песочно-коричневых волос; как правило он носил синие 
блайзеры и серые брюки с острыми как лезвие стрелками. Он перевез 
свою выросшую семью четыре года назад в Файет и стал главным 
адвокатом "Крестовый поход Фальконера, инкорпорейтед".
	Джордж Ходжес, в противоположность ему, не старился так 
грациозно. Он стал лыс, за исключением бахромы коричневых волос, а 
на его лице под влиянием силы тяжести образовались складки. Он был 
одет в мягкий коричневый костюм, из нагрудного кармана которого 
торчали ручки.
	-  Я хочу, чтобы это была самая большая купель для крещения в 
мире, -  сказал Уэйн. Недавно Поход купил бассейн за полтора миллиона 
долларов. -  Сюда отовсюду начнут съезжаться люди, желающие быть 
окрещенными. Конечно, здесь будет и обыкновенное плавание -  для 
молодых христиан -  но крещение будет великой вещью. Это будет... как 
христианский плавательный клуб без платы членских взносов. Там же 
будут приниматься пожертвования на Мемориал Фальконера... -  Голос 
Уэйна стих. Он смотрел на вышку для ныряния, "Тауэр". Он вспомнил, 
как когда ему было почти десять и он наконец преодолел свой страх и 
вскарабкался на нее, чтобы попытаться спрыгнуть. Балансируя на краю, 
он чувствовал как дрожат его колени... а затем более старшие дети внизу, 
в бассейне, стали кричать ему: "Прыгай, прыгай, Уэйн, прыгай". Было 
очень высоко, и отсюда бассейн казался просто листом голубого стекла, 
которое могло разрезать его на куски. Осторожно спускаясь вниз, он 
поскользнулся, упал и прикусил губу, а затем, плача, побежал туда, где 
стоял церковный автобус, подальше от смеха.
	-  Это убрать, -  тихо сказал Уэйн. -  Тауэр. Его убрать в первую 
очередь.
	-  Он находится здесь более двадцати пяти лет, Уэйн, -  возразил 
Джордж Ходжес. -  Он стал своего рода символом для этого...
	-  Убрать, -  сказал ему Уэйн, и Ходжес умолк.
	В дальнем конце бассейна Уэйн неожиданно отпустил Брэгга и 
О'Брайена. Когда они ушли, Ходжес с тревожным нетерпением стал 
ждать, что скажет Уэйн. Юноша взглянул на бассейн, достал из кармана 
маленькую бутылочку и вытряхнул себе в рот таблетку. Его глаза были 
почти одного цвета с облупившейся краской бассейна.
	-  Я знаю, что могу доверять тебе, Джордж. Ты всегда рядом со 
мной, когда я нуждаюсь в этом.
	Ходжес долгие годы плодотворно работал в качестве менеджера 
Похода и теперь смог позволить себе приобрести дом в колониальном 
стиле в нескольких милях от поместья Фальконера.
	-  Это так, Уэйн, -  ответил Ходжес.
	Уэйн взглянул на него.
	-  Мой папа снова приходил прошлой ночью. Он сел у меня в 
ногах, и мы долго беседовали.
	Лицо Ходжеса вытянулось. ~О Боже!~ подумал он. ~Только не 
снова!~
	-  Он сказал мне, что колдунья Крикмор и ее сын хотят добраться 
до меня, Джордж. Они хотят уничтожить меня, как уничтожили моего 
папу.
	-  Уэйн, -  тихо сказал Ходжес, -  пожалуйста, не надо. Эта 
женщина живет в Готорне. Она тебе не опасна. Почему бы тебе просто не 
забыть о ней и не...
	-  Я чувствую, что она хочет, чтобы я пришел к ней! -  прервал его 
Уэйн. -  Я чувствую на себе ее глаза и слышу ее грязный голос, зовущий 
меня в ночи! А этот парень так же плох, как и она! Он иногда залезает в 
мое сознание, и я не могу его выгнать!
	Ходжес кивнул. Кемми звонит ему чуть не каждую ночь и сводит с 
ума своими жалобами на припадки безумия Уэйна. Однажды ночью на 
прошлой неделе он уехал в аэропорт, сел на принадлежащий компании 
"Бичкрафт" и начал словно маньяк выделывать петли и круги. Уэйну еще 
нет восемнадцати, а он уже столкнулся лицом к лицу с проблемами, 
которые могут заставить зашататься бизнесмена со стажем. Вполне 
вероятно, думал Ходжес, что Уэйну кажется, что он консультируется с 
призраком своего отца. Это облегчает ему его ношу.
	-  Мой папа говорит, что Крикморы должны гореть в Аду, -  
продолжил Уэйн. -  Он говорит: "Вы не должны нанести вреда 
позволением колдунам жить".
	-  Уэйн, мы послали людей в Готорн, чтобы разузнать о ней, как ты 
хотел. Она живет сама по себе, ни с кем не общаясь, ее сын недавно уехал 
и присоединился к бродячему цирку, кажется, а ее муж не так давно умер. 
Она странная, но что из этого? Она не кто иной, как обыкновенная 
мошенница. Если бы она действительно могла видеть духов и прочую 
чепуху, то почему она не проводит сеансов и тому подобное для богатых 
людей? А твой папа умер, Уэйн. Он не может приходить к тебе ночью. 
Он не может тебе советовать по поводу нашего бизнеса. Пожалуйста, 
Уэйн, оставь это.
	Уэйн моргнул и дотронулся ладонью до лба.
	-  Я устал, -  сказал он. -  Все эти встречи и совещания утомляют 
меня. Как бы я хотел уснуть ночью. Мне нужно еще снотворного. То, 
которое ты дал мне в прошлый раз, недостаточно сильно.
	-  Оно сшибает с ног лошадь! -  Ходжес схватил Уэйна за руку. -  
Послушай меня. Ты должен перестать принимать так много таблеток! 
Клянусь Богом, лучше бы я перерезал себе глотку, чем принес тебе этот 
проклятый "Перкодан"! Теперь тебе нужны лекарства чтобы уснуть и 
лекарства чтобы проснуться.
	-  Так велел мне отец, -  сказал Уэйн безо всякого выражения на 
лице.
	-  Нет. Больше никаких таблеток. -  Ходжес отрицательно потряс 
головой и собрался уходить.
	-  Джордж! -  Голос Уэйна был мягок и шелковист. Ходжес резко 
остановился, руки в боки. -  Джордж, ты забыл. Если я не смогу спать, то 
я не смогу общаться со всеми этими группами граждан, с которыми мне 
нужно встретиться. Я не смогу участвовать в радио и телевизионных 
шоу. Я не смогу просматривать материалы журнала. Я не смогу 
спланировать маршрут Похода на будущий год. Ведь так?
	Ходжес повернулся с покрасневшим лицом.
	-  Тебе не следует больше принимать эти проклятые таблетки, 
Уэйн!
	-  Принеси их. Или я найду еще кого-нибудь, кто принесет.
	О, это будет просто превосходно! -  подумал Ходжес. Если кто-
нибудь за пределами организации узнает, что Маленький Уэйн 
Фальконер превратился в наркомана и к тому же имеет странные 
галлюцинации, пресса растерзает "Крестовый поход" на клочки!
	-  Тебе нужна помощь. Но не та, которую ты получаешь от 
таблеток.
	Глаза Уэйна вспыхнули.
	-  Я сказал, принеси их мне, Джордж! Я хочу спать, не слыша, как 
эта колдунья и ее сын зовут меня!
	Ходжес знал, что должен сказать "нет". Он знал, что должен 
рассказать о галлюцинациях Генри. Уэйн расползается по швам. Под 
угрозой само существование Похода. Однако его рот открылся, и он 
произнес хриплым голосом:
	-  Проклятье, в последний раз! Ты слышишь меня? Если ты 
попросишь меня еще раз, я уйду! Клянусь!
	Уэйн улыбнулся.
	-  Прекрасно. Теперь мне нужно, чтобы было сделано еще вот что: 
я хочу, чтобы к моему приезду из Нэшвилла вокруг моего дома была 
сделана электрическая изгородь. И замените сторожа. Возьмите 
помоложе. Я не чувствую больше себя в безопасности дома.
	Ходжес мрачно кивнул, и Уэйн потрепал его по спине.
	-  Я рад, что могу положиться на тебя. Отец всегда так про тебя 
говорит.
	С этими словами Уэйн направился к стоящим поодаль Брэггу и 
О'Брайену уверенной походкой.
	Джордж Ходжес был в отчаянии. Мальчик убивает себя этими 
таблетками! Он обещал Джи-Джи, что сделает все, что в его силах, чтобы 
помочь Уэйну в делах, но теперь он думал, что все они находятся в 
опасности быть сожранным огромной машиной, которая не имела 
ничего общего с личным поклонением. Христианские рок-группы, 
интерпретации молитв и клоуны от Иисуса на проповедях -  это уж 
слишком!
	-  Джордж! -  позвал его Брэгг. -  О чем ты размечтался?
	Я должен отойти