ниеносным решениям превосходила даже способности  Фемистокла.  Он  не
отступал от задуманного, действовал с такой уверенностью в успехе, что это
казалось его полководцам божественной проницательностью. В первой  большой
битве - при Гранике - старшие военачальники  могли  еще  порицать  его  за
неосторожность. Но после гигантской битвы  при  Иссе,  когда  Александр  с
тридцатью пятью тысячами македонцев  и  тессалийских  всадников  разгромил
сотни тысяч воинов Дария с ничтожными для себя потерями, его  приближенные
стали относиться к Александру с благоговейным страхом. Прежняя простота  и
даже  фамильярность  отношений  с  ним  сменилась   преклонением.   Манера
Александра внезапно бросаться в  самые  опасные  места  битвы  делала  его
похожим на Ахиллеса, которого он числил в своих предках. И бился он с  той
же яростью: за короткий срок он получил две тяжелые раны -  в  бедро  и  в
плечо, от которых оправился нечеловечески быстро.
     - Наверное, его окружают лучшие красавицы  Ионии,  Сирии,  Египта?  -
спросила Таис.
     Неарх расхохотался добрым смешком.
     - Ты удивишься! Представь, у Александра никого нет, если  не  считать
какой-то невзрачной вдовы, которую он взял к себе в  палатку  после  того,
как старшие полководцы посоветовали ему  не  возбуждать  недоумение  среди
воинов и обзавестись любовницей... Десятки тысяч молодых женщин проданы  в
рабство - бери любую. В битве при Иссе он захватил все имущество - Дария и
его семью, включая мать, жену и двух дочерей. Жена Дария Статира считалась
первой красавицей Азии, да и царевны красивы.
     - И он не взял ее?
     - Нет. И не позволил никому из приближенных, сказав, что эти  женщины
будут заложницами.
     Таис взяла с глиняного блюда горсть карийского миндаля  -  обычной  в
Элладе еды, по которой соскучилась в Египте.
     - Так он совсем не любит женщин? - спросила она.
     - Я бы не сказал. Когда Птолемей намекнул ему, что персиянки  царской
семьи прекрасны, Александр почти с  ожесточением  ответил:  "Да  -  и  это
мученье для моих глаз!" Нет, он чувствует женскую красоту  и  преклоняется
перед ней!
     - Тогда почему он избегает женщин?
     - Мне думается, Александр не совсем обычный человек. Он безразличен к
еде и питью. Я видел, как ему  претит  обжорство  товарищей,  устраивавших
пиры после каждой победы. Он не алчен, хотя ни один человек  в  Элладе  не
владел еще такими сокровищами. Любимое занятие у него - читать по ночам, а
днем общаться с криптосами - разведчиками пути, и беседовать с философами.
     - А вдова?
     - Она не любит Александра и боится его, укрываясь в заднем  отделении
шатра, будто мышь.
     Наступила очередь засмеяться Таис.
     - Ты сам как  понимаешь  его,  близкий  друг?  Или  есть  еще  ближе?
Птолемей? Гефестион?
     - Гефестион, пожалуй, но как раз потому, что полностью противоположен
Александру. Птолемей себе на уме, хотя сообразительность  и  быстроту  его
решений Александр ценит высоко. Я знаю море, а он от него далек.  Мы,  его
ближайшие друзья,  в  последнее  время  как-то  отошли  от  него.  Решения
Александра трудно предвидеть, его поступки часто необъяснимы.
     - Например?
     - Иногда Александр ведет себя  как  мудрый  правитель,  милостивый  к
побежденным, уважающий чужие обычаи и храмы, исполненный добрых  намерений
к жителям завоеванных городов.  А  иногда  подобен  дикому,  необузданному
варвару.  Разрушает  города  до  основания,  устраивает  кровавую   резню.
Македонцы еще в Фивах показали, на что они способны.
     - О да! - вырвалось у Гесионы.
     Неарх пристально взглянул на нее и продолжал:
     - Той же участи подверглись Милет и  Галикарнасс,  не  говоря  уже  о
Газе. Сопротивление приводит Александра в бешенство,  он  расправляется  с
противником, как дикарь, забывая все свои  прекрасные  слова  о  равенстве
людей Азии и Эллады. Мне кажется, мужество и отвага  заслуживают  хотя  бы
уважения. Ведь мужество  живет  в  лучших  людях.  Как  же  можно  убивать
мужественных и отважных, оставляя жить лишь слабых душой и телом? Ни  один
хороший хозяин-скотовод не поступит так с животными, не то что с людьми.
     -  Есть  в  этой  дикости  еще  худшая  сторона,  -  внезапно,  густо
покраснев, сказала Гесиона, -  среди  избиваемых  и  продаваемых,  подобно
скоту, людей есть совсем неповторимые: художники, врачи, философы,  певцы,
артисты.  Каждый  полис,  город-государство,  славен   своими   мастерами,
достижениями в создании прекрасного, в знаниях и ремеслах.  Надо  ли  тебе
говорить, что все это требует веков постепенного  совершенствования,  даже
тысячелетий, как Египет, Эллада, погибший Крит.  Уничтожая  город-островок
со всеми носителями искусства и знания, мы обкрадываем  сами  себя  и  всю
Ойкумену, лишаемся создававшейся веками мудрости и красоты...
     Неарх поднял брови, подумал и энергично закивал в знак согласия.
     - Скажи, пробовал ты говорить об этом с Александром? - спросила Таис.
     - Пробовал. Сначала он слушал меня, зная, что я вообще редко говорю и
только о важном.
     - А потом?
     - Забывал все в очередной ахиллесовой ярости. Он похож не на Филиппа,
а гораздо больше на свою мать Олимпиаду.
     - Какая она была?
     -  Почему  была?  Она  жива  -  ей  немногим  больше  сорока,  и  она
по-прежнему красива - особенной, диковатой красотой. Знаешь ли ты, что она
царевна древнего рода  из  горной  Тимфеи,  сирота,  посвященная  Дионису,
ставшая жрицей его и, конечно, менадой.
     - Значит, она подвержена бешеному экстазу?  И  Александр  унаследовал
эту способность. Теперь я больше понимаю его необъяснимое поведение.
     -  Вероятно,  так!  Он  впадает  в   неистовство,   наталкиваясь   на
сопротивление, будь то столкновение с врагом или спор с друзьями. Пытается
преодолеть препятствие буйным наскоком, не щадя ни своей, ни чужих жизней,
не считаясь с достоинством человека,  о  котором  в  спокойные  минуты  он
немало говорит, возражая своему учителю Аристотелю.
     - Так бывает с очень удачливыми людьми, возлюбленными Тихе, судьбы, -
задумчиво сказала Таис.
     Собеседники долго молчали, слушая журчание воды под рулевыми веслами.
     Корабль  шел  под   парусами.   Стойкий   восточный   ветер   ускорил
путешествие. Заунывный крик погонщиков и рев  ослов  доносились  издалека.
Насколько  хватал  глаз,   простирались   заросли   донакса   -   камышей,
волновавшиеся под ветром подобно буровато-зеленому морю. Ближе  к  берегам
проток и стариц росли тростники с пышными метелками, трепетавшими  в  такт
течению.
     - А эту, прекраснейшую  из  всех,  жену  Дария,  ты  видел?  -  вдруг
спросила гетера.
     - Видел. Она очень красива.
     - Лучше меня? И... Эгесихоры?
     - Вовсе нет. Высокая,  тонкая.  Мрачные  черные  глаза  под  широкими
черными бровями. Рот большой, тонкогубый, щеки чуть впалые,  шея  длинная,
ноги не разглядишь в их плотной одежде. Еще черные косы, тонкие, как змеи,
вот тебе весь ее облик. На мой взгляд, куда хуже,  чем  ты  или...  Взгляд
Неарха остановился на фиванке, покрывшейся жарким румянцем, чем Гесиона.
     "Рожденная змеей" спрятала лицо в ладонях, а  Таис  весело  вскочила,
обняла Неарха и поцеловала ниже глаза, избегая колючей бороды.
     -  Ты  заслуживаешь  награды.  Я  буду  танцевать  для   тебя.   Зови
музыкантшу. Кажется, здесь есть флейтистка, а с китарой управится Гесиона.
     Неарх и все спутники были в восторге от  неожиданного  представления,
ибо для эллинов, финикийцев и египтян нет в жизни  большего  удовольствия,
чем танцы красивых женщин.
     ...Тихие  "зимородковые"  дни  окончились  с   наступлением   зимнего
солнцеворота, но погода оставалась спокойной и тогда, когда корабль Неарха
вышел из рукава Нила и  повернул  вдоль  берега  моря  на  запад,  гонимый
стойким восточным ветром. Двое искусных кормчих  не  отходили  от  рулевых
весел. В  этой  широкой  полосе  желтоватой  воды,  взмученной  накатистым
прибоем, отмели все время изменяли свое расположение.  В  жидком  песке  с
примесью нильского ила днище корабля могло  прилипнуть  к  мели  так,  что
никакие усилия гребцов и паруса не смогли  бы  сдвинуть  плененное  судно.
Поэтому ночью кормчие не решались  плыть  и  останавливались  в  маленьких
заливах.
     Таис и  Гесиона  находились  под  покровительством  Афродиты:  богиня
сделала плавание легким и быстрым. Вскоре корабль вышел  на  чистую  воду,
вне несомых Нилом песков, и подходил к видной издалека белой  полосе  пены
за островом Фарос. На косе между лиманом Мареотидой  и  широким  проливом,
там,  где  всего  месяц  назад  стояло  жалкое  селение  рыбаков  Ракотис,
скопилось восемь кораблей с лесом и камнем.  В  этот  утренний  час  густо
поднимался дым от кухонь в лагере воинов и хижинах  рабов;  подхватываемый
ветром, он уносился на запад, по пустынному либийскому побережью.
     Архитектор Александра Динократ успел многое. На месте будущего города
пролегали канавки и ряды вколоченных  в  землю  реек,  означавшие  контуры
будущих зданий, храмов, улиц и площадей.
     Начальник города, пожилой  македонец,  иссеченный  шрамами,  встретил
Неарха с большим почетом. Под защитой стены, еще пахнувшей сырой известью,
поставили две палатки, сотканные из тонкой шерсти памфилийских горных коз.
В ложах, подушках, занавесях не было недостатка  на  корабле  командующего
флотом. Под всемогущей его опекой Таис и Гесиона разместились роскошно.
     Свидание  с  морем  всколыхнуло  в  Таис  память  прошлых  лет.  Чуть
печальная, она вновь переживала незабвенные мгновения своей  короткой,  но
богатой впечатлениями жизни под родной шум моря, всплески широких  накатов
и вечно изменяющиеся извивы пенных полос. Здесь собралось много  чаек,  их
качающийся полет и резкие, тревожные крики  наводили  на  мысли  об  Эа  -
острове плача, обиталище Кирки посреди пустынного Ионического моря.
     Чтобы развеять нежданно пришедшую грусть,  Таис  попросила  у  Неарха
лодку и гребцов.  Критянин  вызвался  сопровождать  своих  гостей,  и  они
поплыли через пролив к  легендарному  обиталищу  морского  старца.  Солнце
перевалило за полдень, и ветер внезапно  утих.  С  высоты  повеяло  жаром,
сверкающие  блики  медленно  закачались  на  успокаивающейся  воде.  Лодка
подходила к острову - низкому, песчаному и совершенно пустому. Даже  чайки
утихли. Неарх повернул налево, к западному концу Фароса. Нос лодки ткнулся
в песчаный откос. Неарх, став в воду, перебросил обеих  женщин  на  берег.
Приказав гребцам ожидать, он повел Таис и  Гесиону  через  отдающие  жаром
песчаные холмики, поросшие  сухой  колючкой.  За  буграми  широкая  полоса
утрамбованного  прибоем  песка  со  стороны  моря  ограничивалась   прямой
каменной стеной. Гигантские глыбы,  еще  более  крупные,  чем  в  афинском
Пеласгиконе, здесь были пригнаны с тщательностью, напоминавшей  египетские
или критские постройки.
     - Что это? Кто жил здесь в давние времена? - вполголоса спросила Таис
у Неарха.
     Не  отвечая,  Неарх  подвел  афинянку  к  краю  стены  и  показал  на
раскиданные землетрясением глыбы, лежавшие в прозрачной  воде.  На  ровной
поверхности глыб виднелся рисунок в виде клеток, обозначенных  правильными
глубокими бороздками. Часть  квадратов  была  углублена,  часть  оставлена
вровень с поверхностью камня. Получился сетчатый рисунок темных и  светлых
квадратов.
     Таис сразу вспомнила, где она видела похожее.
     - Крит, правда? - с загоревшимися глазами воскликнула она.
     Неарх ответил широкой довольной улыбкой.
     - Там поглубже есть развалины. Гляди: будто колонна!
     - Я хочу это посмотреть, - сказала Таис, - вода не холодная, несмотря
на зимнее время. Не то что у нас в Элладе.
     - Здешних окунуться не заставишь! - весело сказал  Неарх  и  внезапно
помрачнел.
     Таис догадалась: вспомнил Эгесихору. Она  ласково  погладила  его  по
руке.
     - Я нырну. - Она побежала к берегу.
     Гесиона понеслась за ней, но обеих обогнал Неарх.
     - Если уж так, то вперед пойду я. А-э-о!.. -  закричал  он,  продувая
легкие, как это делают ловцы губок.
     Сбросив одежду, критянин нырнул, а за  ним  последовала  Таис,  и,  к
удивлению ее, Гесиона также  оказалась  рядом,  Таис  знала,  что  фиванка
неплохо плавает, но не считала ее способной на большее. Встревоженная, она
подала Гесионе знак подниматься, но девушка упрямо мотнула головой и  ушла
еще глубже, в сумрачную тень, куда Неарх  подзывал  их  жестом.  На  косой
плоскости очень крупной каменной глыбы  в  полосе  света  четко  виднелось
большое изображение осьминога с  причудливыми  изгибами  щупалец.  Упавшая
широкой  капителью  вниз  колонна  суживалась  к  основанию  по  критскому
образцу. На ее осмотр не хватило дыхания. Таис пошла наверх. Гесиона вдруг
отстала. Движения ее рук замедлились. На помощь кинулся  Неарх,  энергично
толкнувший фиванку наверх и подоспевший как раз вовремя, чтобы  подхватить
ее на поверхности моря. Придя в себя, Гесиона виновато  опустила  глаза  и
более не пыталась состязаться с пловцами, подобными Неарху и  Таис.  А  те
ныряли, пока не замерзли. Выбравшись на  сухую  плиту,  нагретую  солнцем,
Таис вторично в этот день удивилась.  Гесиона  не  торопилась  одеться,  а
безмятежно сушила волосы, почему-то не стесняясь Неарха, который прыгал  и
поднимался  на  руках,  чтобы  согреться,  исподволь  рассматривая   своих
спутниц, как и подобало вежливому гимнофилу.
     Вызывающий загар Таис, некогда поражавший афинских модниц,  побледнел
в Египте, медная ее кожа стала светлее. Чуть позолоченная солнцем  Гесиона
выглядела прелестной даже рядом со знаменитой гетерой. Ее ноги,  такие  же
сильные, как у Таис, могли бы показаться чересчур крепкими,  не  будь  они
так прекрасно очерчены. Волосы распушились  от  ветра  и  окружали  голову
пышной копной, слишком тяжелой для тонкой девичьей шеи. Гесиона  и  впрямь
склонила голову набок. Глубокие тени, скрыв ее большие глаза, придали лицу
девушки выражение усталой печали. Она уперла  одну  руку  в  крутой  изгиб
бедра,  а   другой   стряхивала   песок   с   тела   медленными   плавными
поглаживаниями. Короткий вздох берегового ветра  набросил  волосы  на  лоб
Гесионы, и она, вздрогнув от холода, вздернула голову. Вдруг смутившись  и
закрываясь волосами, она убежала под сомнительную  защиту  высоких  пучков
сухой травы.
     Неарх ощутил странное  чувство  жалости  и  влечения  к  трагической,
нежной и пылкой Гесионе. Чем-то  сродни  ему,  изгнаннику  и  заложнику  с
детства, показалась эта девушка, в которой чувствовалась  тонкая,  светлая
Душа. По блеску глаз Таис догадалась о переживаниях критянина  и  негромко
сказала, набрасывая одежду:
     - Не спеши, мореход, и она будет тебе хорошей подругой.
     - Не буду спешить. Я понимаю, что ее  надо  разбудить.  А  ты  отдашь
Гесиону?
     - Как я могу не отдать? Она не рабыня,  а  свободная  и  образованная
женщина. Я люблю ее и рада буду ее  счастью.  Только  смотри  и  ты.  Один
неверный шаг, и... ты имеешь дело не с обычной судьбой и не  возьмешь  ее,
как других.
     - А ты поможешь мне?
     - Прежде всего не буду мешать.
     Неарх привлек к себе Таис и поцеловал ее в обнаженное плечо.
     - Не спеши с благодарностями, - засмеялась Таис и,  вспомнив  что-то,
слегка оттолкнула Неарха.
     Подозвав Гесиону, Таис резким движением разогнула браслет на ее левой
руке, знак рабыни, и, сорвав его, бросила в море. Фиванка не успела ничего
сказать, а Неарх трижды хлопнул в ладоши, выражая одобрение.
     Они переехали через пролив, правя на высокий столб, намечавший  место
будущего волнореза, и у западного конца пролива нашли еще остатки критских
построек.
     Неарх сказал, что его снова и снова удивляет верное чутье Александра.
Порт, выстроенный столь основательно тысячелетия тому назад, конечно,  был
важной гаванью на торговых  путях  великой  критской  морской  державы.  А
теперь послужит и для государства сына Филиппа.
     Таис гостила в будущей Александрии до новолуния, плавая в море даже в
ветреные дни. Прибыла часть отряда македонцев, сопровождавших Александра в
оазис Аммона. К удивлению всех,  Александр  из  оазиса  пошел  напрямик  к
Мемфису - трудным и опасным путем через Ливийскую пустыню. С ним  остались
Птолемей, Гефестион и брат няни  Александра  Клейт,  по  прозвищу  Черный,
гигант неимоверной силы. Поход к святилищу Аммона в зимнее время  оказался
не столь уж труден - воду находили  в  каждой  большой  впадине.  Путь  на
восток, к Мемфису, более опасен и тяжел. Громадные горы песка  дымились  и
пересыпались под  ветром,  бесконечным  чередованием  гряд  пересекая  все
четыре тысячи стадий пути.
     Непонятно,  зачем  Александр  решился  на  этот  подвиг,   мало   что
прибавлявший к его славе.
     Неарх пожал плечами:
     - А мне понятно.
     - А мне нет. Объясни.
     - Александру надо идти в глубь Азии за Дарием, через пустыни и степи,
наполненные зноем. Он хочет испытать и закалить себя.
     - А что сказал оракул Аммона?
     - Ничего никому не известно. Жрецы  оракула  и  гараманты,  хранители
дуба, встретили Александра с величайшим почетом. Утром  он  один  вошел  в
храм, а сопровождающие ожидали его день и всю ночь. На рассвете  Александр
покинул убежище Аммона, сказав, что узнал от бога все, что хотел и  в  чем
нуждался.
     - Что же теперь делать?
     - Поплывем в Мемфис. Сегодня же. Или ты хочешь еще побыть у моря?
     - Нет! Я соскучилась по Салмаах.
     И снова потянулись бесконечные равнины Дельты, показавшиеся еще более
унылыми после чистых просторов моря. Критянин опять рассказывал о  походах
Александра. Только теперь Таис часто уходила на носовую  палубу,  оставляя
его вдвоем с фиванкой. Она замечала, что  взгляды  Гесионы,  обращенные  к
Неарху,  становятся  нежнее  и  мечтательнее.  Однажды   вечером   Гесиона
скользнула потихоньку в их общую  каюту,  куда  Таис  удалилась  раньше  и
лежала без сна. Услыхав, что девушка сдерживает смех, Таис  спросила,  что
случилось.
     -  Посмотри,  -  Гесиона  поднесла  к  свету  люкноса  морскую  губку
гигантских размеров.
     - Подарок Неарха, - догадалась Таис, - редкая вещь,  под  стать  этой
чаше.
     В углу их каюты стояла огромная, выстланная серебром, круглая плоская
чаша (или бассейн) для омовений, носить которую было под  силу  лишь  двум
крепким рабам.
     - Попробуем? - весело предложила  Гесиона.  Она  выкатила  чашу,  как
колесо, и опрокинула на пол.
     Грохот сотряс корабль, и испуганный помощник кормчего вбежал в каюту.
Очарованный улыбками женщин, он тут же прислал двух  моряков,  наполнивших
чашу водой.
     Таис погрузила в бассейн губку,  вобравшую  почти  всю  воду,  велела
Гесионе стать в него и, с усилием подняв губку, обрушила  ее  на  фиванку.
Восторженный вопль вырвался из уст  Гесионы,  дыхание  ее  перехватило  от
целого каскада холодной воды.
     - Смотри, чтобы любовь Неарха не  утопила  тебя,  как  эта  губка,  -
пошутила Таис, а девушка отчаянно замотала головой.
     Однако на четвертый  день  плавания  Гесиона  не  вышла  на  корму  и
осталась в каюте. Таис потребовала командующего к ответу.
     - Я полюбил ее. А она... Боюсь, что Гесиона так и не оттает. Как бы я
не испортил всего. Помоги чем-нибудь. Вы, искусные жрицы Афродиты,  должны
знать такие вещи.
     - Положись на меня, - успокоила его Таис. - Хоть и странно  мне  быть
союзником мужчины, но уверена, что ты не обидишь мою Гесиону.
     - Надо ли говорить?
     - Не надо! - И Таис вошла под навес в каюту и оставалась там до самой
ночи.
     Прошло еще два дня. Судно подходило к Эшмуну во мраке безлунной ночи.
Таис лежала в каюте без сна, обдумывая слова Неарха о том,  что  Александр
хотел идти к пределам мира на востоке. А что теперь делать ей?
     Неожиданно в каюту ворвалась Гесиона, с размаху  бросилась  на  ковер
перед ложем и, пряча лицо, протянула руки к Таис по шелку покрывала.
     Таис сильно потя