стальную  чашу,  поднял  и
внезапно остановился. - Мне не в чем упрекнуть тебя за все эти годы, кроме
одного. Хочешь знать?
     Таис заинтересованно кивнула.
     - Как ты позволила продать серебряную Анадиомену, сделанную  с  тебя?
Разве не знала ты, как я люблю тебя, и красоту женщины, и все, что с тобой
связано?
     -  Я  ничего  не  позволяла.   Так   распорядилась   судьба.   Лисипп
предназначил статую Александру, но сначала царю не было времени, а  вскоре
он ушел. Тогда тебе было не до скульптур. Но я рада, что Анадиомена ушла в
Индию. Там совсем особенное отношение к женской красоте, а при  теперешнем
состоянии Эллады я не уверена в целости статуи из серебра, даже если бы ее
поставили в храм.
     - Что ж, ты права, и я отбрасываю прочь свой упрек.  Кстати,  Селевк,
когда спасался у меня, говорил о планах похода на Индию. Я посоветовал ему
отказаться и уступить свою часть  Индии  Чандрагупте.  И  он  сказал,  что
уступит, если тот даст пятьсот слонов!
     - Он милый, этот гигант и собиратель гигантов!
     - Не столь уж милый, на мужской взгляд. Слоны - могучая боевая  сила,
подвижная, лучше фаланги и тяжелой конницы. Селевк не зря собирает  слонов
для своей армии. Мы с ним друзья, но будет  ли  дружен  со  мной  и  моими
наследниками его наследник?.. Чтобы противостоять его слонам, мне придется
заводить своих. Индия мне недоступна, поэтому я буду  добывать  слонов  из
Либии. И тут поистине неоценимы собранные тобою сведения о  путях  на  юг,
особенно о плаваниях  в  Пунт.  Я  уже  приказал  снарядить  корабли,  они
поплывут по Эритрейскому морю к мысу Благоуханий и дальше, откуда египтяне
привозили всяких зверей. Слоны в Либии другие, чем в Индии, они с большими
ушами, громадными бивнями  и  покатыми  спинами,  более  дикие  и  труднее
приручаются. Однако для сражения  они  даже  лучше  индийских,  ибо  более
злобны и отважны. Разве не  забавны  изломы  судьбы?  Ты  помогла  Селевку
добыть слонов своей статуей, а мне того больше  -  узнать  места,  где  их
добывают. Еще раз благодарю тебя!
     - Наступил день!  -  напомнила  Таис  увлекшемуся  царю.  -  Береника
истерзалась, и мне тоже пора.
     Птолемей с Таис совершили возлияние богам, обнялись  и  поцеловались,
как брат с сестрой. Афинянка разбудила Эрис, уснувшую под  плеск  фонтана.
Они пошли пешком к своему дому, вызывая тот же  восторг  прохожих,  как  и
много  лет  назад.  Никто  не   смог   бы   дать   сороколетней   Таис   и
тридцатипятилетней черной жрице больше пятидесяти на двоих.
     - Если бы ты знала, как легко в эксомиде! - воскликнула Таис. - И  не
нужно следить за  своими  жестами,  словами,  выражением  лица,  чтобы  не
смутить подданных. Теперь у меня нет подданных и никому я  не  обязана!  Я
могу петь, хоть и не пела так давно, что, может, потеряла голос.
     - Одна подданная у тебя есть всегда, - Эрис, смеясь,  поклонилась  на
льстивый азиатский манер.
     Афинянка остановилась, рассматривая подругу. Эрис недоуменно  подняла
брови.
     - Ты напомнила мне об одном важном деле. Я чуть не забыла о нем!
     - Каком?
     - Увидишь! Знаю, дразнить тебя недомолвками бесполезно. Я просто  еще
не додумала.
     Усталая после ночного бдения,  Таис  с  наслаждением  предалась  неге
купания и крепкого ионийского массажа. Она проспала весь день до  темноты,
а половину ночи просидела на террасе, обдумывая встречу с сыном. Леонтиску
теперь около пятнадцати лет, близок возраст эфеба. Таис решила  совместить
свидание с сыном и встречу с морем. Они поедут на Фарос, туда,  где  Неарх
показывал ей критские развалины среди кустов и песка. Там она  ныряла  под
плеск волн и крики чаек на безлюдном берегу... Теперь она возьмет с  собой
Эрис. Еще неясно отношение подруги к морю. Было бы  горько,  если  бы  она
приняла  его  иначе,  чем  сама  Таис.  Мало  ли   людей,   которых   морс
настораживает, укачивает, просто пугает...
     Афинянка могла бы не беспокоиться. День этот стал для  нее  подлинным
празднеством. Лебедино-белая лодка разрезала синие волны, мягко и  ласково
качавшие суденышко. Леонтиск был строен, как  мать,  с  такими  же  серыми
глазами и медным загаром, как у Таис, уже с пушком над верхней губой;  сын
не сводил с нее восторженных  глаз  наг  всем  пути  до  северного  берега
Фароса. Часть побережья  уже  обстроили  тщательно  притесанными  камнями,
уложенными на гигантских глыбах прежней критской гавани. Оставив  лодку  у
западного причала, Таис с  Леонтиском  и  Эрис  пошли  к  удаленному  краю
набережной. Глубокая вода темнела под крутой  стенкой.  Невольно  повторяя
Александра, она вылила в море  смесь  вина  и  душистого  масла  и  велела
Леонтиску далеко зашвырнуть золотой лекитион.
     - Теперь предадимся Тетис! [богиня моря у эллинов] - весело  крикнула
она.
     Леонтиск не смущался наготы, как  и  его  мать.  Мальчик  разделся  и
нырнул. Размеренно катящиеся валы  вблизи  острова  дробились  на  мелкие,
быстроплещущие волны.
     - Мама, иди! - позвал Леонтиск, сильными рывками отплывая дальше, где
волны шли  медленнее  и  грознее,  вспучиваясь  тяжелыми  громадами.  Стая
дельфинов  показала  угластые  плавники  и  черные  спины,  приближаясь  к
купальщикам. Затаив дыхание, Таис  скользнула  в  плотную,  упругую  воду.
Наконец-то! На несколько мгновений она даже забыла об Эрис.
     - Эрис,  милая,  плыви  сюда!  -  крикнула  Таис  и  даже  испугалась
молниеносной быстроте, с какой кинулась  в  море  черная  жрица.  Афинянка
знала, что Эрис плавает как бы с  неохотой,  без  подстегивающей  радости,
обуревавшей в воде Таис. А здесь Эрис с ее боевым воплем: "Эриале!  Эриале
и  Эрис!",  плыла,  догоняя  Леонтиска,  нисколько  не  страшась  глухого,
угрожающего шума, с каким вздымались и опускались валы в открытом море.
     - Святая Мать Богов! Как легко плывется в этой  плотной  воде!  Здесь
нет темноты болота, как в реке или озере.  Море  держит  тебя,  лаская,  -
радостно делилась Эрис с подругой.
     И Таис ликовала.
     Ветер налетел с востока, погасил сверкание зеркал на  склонах  валов,
придавил заостренные верхушки, и Таис показалось, будто невидимые  нереиды
окружили их, награждая шлепками шею  и  плечи,  задорно  плеская  в  лицо,
оглаживая тело ласковыми руками. Она сказала об этом Леонтиску, и вновь ее
удивил взгляд мальчика, пристально следивший за нею.
     Эрис скоро утомилась, она еще не восстановила  полностью  свои  силы.
Таис и Леонтиск без конца ныряли, уходя в глубину, плавали и  кувыркались,
подражая дельфинам,  носившимся  бок  о  бок  с  ними,  косясь  маленькими
дружелюбными глазками и выставляя улыбчивые бело-черные пасти.
     Усталые, они наконец вылезли на гладь гранитных  плит.  Эрис  окатила
подругу пресной  водой,  смыла  соль  и  помогла  расчесать  черные  косы.
Леонтиск, обсыхавший поодаль, застенчиво приблизился к матери и  склонился
к ее ногам, обняв сильные колени.
     - Скажи правду, мама, ты богиня?
     Встретив молящий взгляд ясных серых глаз, Таис отрицательно  покачала
головой.
     - Но ты не простая смертная? Ты  нереида  или  нимфа,  снизошедшая  к
моему отцу. Я слышал, об этом шептались слуги во дворце. Не отвергай  моей
просьбы, мама, скажи! Я только хочу знать!
     Мальчишеские руки, окрепшие в работе с веслом и парусом, туже сдавили
колени матери. Горячая вера мальчика заставила сердце Таис  Дрогнуть.  Она
вспомнила об Александре. Один намек его матери дал ему необходимую веру  в
себя. И одновременно всегдашняя правдивость восставала против обмана.
     - Ты прав, мальчик! - вдруг сказала стоявшая рядом Эрис. - Твоя  мать
не простая смертная, но она и не богиня.
     - Я так и знал. Ты одна из дочерей Тетис от смертного  мужа.  И  этот
поясок со звездой на тебе - заклятье смертной жизни?  Как  пояс  Ипполиты?
Да?!
     - Да!.. Я не бессмертна, не обладаю властью богини  и  не  могу  дать
тебе чудесной силы или неуязвимости в бою, - поспешно добавила афинянка, -
но я дала тебе любовь к морю. Тетис всегда будет милостива к тебе.
     - Милая, милая мама! Вот почему ты так нечеловечески  прекрасна.  Это
счастье - быть твоим сыном! Благодаря тебя, -  Леонтиск  осыпал  поцелуями
колени и пальцы Таис.
     Она подняла сына, пригладила завитки его черных волос и сказала:
     - Иди одевайся. Пора ехать!
     Лицо мальчика преисполнилось печали.
     - Ты не можешь взять меня с собой? Нам было бы хорошо вместе!
     - Не могу, Леонтиск, -  ответила  Таис,  чувствуя  ком,  сдавливающий
горло, - тебе следует быть с отцом, а не с  матерью.  Ты  мужчина,  моряк.
Побеждай море для радости людей, а не для избиения их. И мы вместе с Тетис
всегда будем с тобою!
     Леонтиск повернулся и пошел к  своей  одежде.  И  вовремя,  иначе  бы
увидел слезы матери.
     После морского купания Леонтиск словно вырос. На обратном пути он еще
выше  держал  гордую  голову  с  тонкими  критскими  чертами  лица.  Лодка
приближалась к гавани,  когда  мальчик  притронулся  к  матери  и  шепотом
спросил, указывая на Эрис:
     - Она тоже?
     - Еще больше меня! - также шепотом ответила Таис.
     Леонтиск вдруг взял руку черной жрицы,  приложил  ко  лбу  и  щеке  и
поцеловал в ладонь. Несказанно изумленная Эрис поцеловала его в обе щеки -
милость, никому до сей поры не оказанная. Таис  подумала,  как  хорошо  бы
мальчику иметь такого друга рядом. Не будучи богиней, она не могла  знать,
что через пять лет в великом морском сражении у Саламина, в глубокой бухте
Фамагусты, на восточном конце Кипра, Птолемей потерпит полное поражение, а
Леонтиск будет взят  в  плен.  Впрочем,  благородный  победитель,  любимец
афинян Деметрий Полиоркет, вскоре вернет сына Птолемею и сам будет  разбит
им. Памятник победы Деметрия - статуя крылатой Ники на острове  Самотракии
- будет тысячелетия восхищать людей всех народов и языков!..
     Море,  как  бы  приветствуя  возвращение  своей  дочери,  удивительно
спокойно несло "Кирку", корабль Таис, на северо-восток от  Александрии,  к
острову Кипру. Афинянка вспоминала о прежних плаваниях. Каждое  отличалось
очень хорошей погодой. Как тут не поверить в особую милость Тетис?
     - Считают, до Патоса на Кипре пятьсот египетских  схенов,  -  говорил
Таис начальник корабля, сам опытный кормчий с Астипалайи, -  а  я  намерил
больше - две тысячи восемьсот стадий.
     - Как можно мерить море? - спросила удивленная Эрис.
     - Есть несколько способов, но я пользуюсь самым простым, -  начальник
корабля прищурился, глядя вдаль,  -  при  такой  хорошей  погоде  и  малом
волнении. Смотри сама!
     По приказу начальника на палубу вышли  два  пожилых  моряка,  один  с
огромным луком и связкой тончайшей бечевки, другой с устойчивой  на  качке
морской клепсидрой [водяные часы]. Подхваченный широким  поясом,  моряк  с
луком повис над водой, упираясь босыми ногами в борт корабля,  и  выпустил
стрелу, потащившую бечевку с  навязанными  на  нее  раскрашенными  рыбьими
пузырями. Дважды бечевка ложилась неудачно,  на  третий  пролетела  прямой
дорожкой. Едва нос корабля оказался у  начала  бечевы,  кормчий  ударил  в
медный диск, и второй моряк пустил клепсидру. Другой удар раздался,  когда
нос корабля прошел конец бечевы.
     - Счет капель? - крикнул кормчий.
     - Тридцать одна, - последовал ответ.
     - Видишь, - пояснил Эрис начальник,  -  бечевка  длиной  в  полстадии
легла прямо, не искривилась  волнами  благодаря  опытности  моих  моряков.
Корабль прошел ее за тридцать один удар сердца или капель клепсидры.  Надо
поправить исчисление на  волну  и  изгибы  бечевы.  Примерно  скажу:  наша
"Кирка" делает около шестидесяти стадий в час  -  очень  хороший  ход  под
средним парусом, без весел. Считай, сколько понадобится времени  дойти  до
Патоса, только про  себя  -  не  гневи  Морского  Старца!  Чтобы  измерить
расстояние правильно, надо сделать на пути много промеров.
     Кормчий выбрал время, когда этесии - летние ветры, дующие к Египту, -
на короткое время сменяют свое направление и несут волны с  северо-запада.
Море потемнело, приняв цвет хиосского вина, и по его  сумрачному  простору
неслись рядами белогривые кони Посейдона. Сильный ветер срывал пену  с  их
гребней, сверкавшую на  солнце  под  безоблачным  небом.  Такой  вид  моря
привычен каждому эллину, а сила ветров не смущала мореходов -  они  знали,
что к вечеру она ослабеет, и самого страшного - ночной бури - не будет.
     Таис и Эрис, аккомпанируя себе на систре и китаре, распевали на  носу
корабля самые разные песни: эллинские - печальные и мелодичные: тягучие  и
заунывные персидские; отрывистые, резкие финикийские  и  египетские;  пели
песни либийских пиратов с дикими выкриками и присвистом,  вызывая  великий
восторг  моряков  и  беся  кормчего,  потому  что   мореходы   становились
невнимательными.
     Таис уединялась для игр и разговоров с дочерью  в  укромном  месте  -
между  задней  надстройкой  и  краем  палубы,  огороженным   тростниковыми
плетенками от ветра и брызг. В одну из таких  задушевных  бесед  маленькая
Ирана ошеломила Таис мечтой сделаться гетерой. С наивностью детства  Ирана
рассказывала о богатых  подарках,  которые  получают  гетеры,  о  пирах  с
музыкой и танцами, о поклонении мужчин, поверженных к ногам  гетеры  одним
взглядом ее.
     Чем больше хмурилась мать и шире улыбалась  Эрис,  тем  красноречивее
девочка старалась доказать свою правоту. Дошло до  дифирамбов  поцелуям  и
нежным объятиям мужчин.
     Разгневанная Таис поняла, с чьих слов говорила девочка, но сдержалась
и стала терпеливо объяснять дочери, что ей наговорили сказок: в жизни, чем
бы ни занимался человек, а особенно женщина, все происходит не так легко и
безоблачно.
     - Нам, женам, не так много путей в жизни дано богами, - тихо говорила
она дочери, гладя ее прямые каштановые волосы  и  заглядывая  в  серьезные
карие  глаза,  -  поэтому  каждая  дорога  должна  избираться   тщательно.
Необходимо  знать  и  взвесить  все  способности,  данные  нам  богами,  и
возможности их улучшения. Путь гетеры - один из самых трудных. Он  подобен
жизни художника, музыканта, архитектора.  Кто  из  мужей  будет  настолько
глуп, чтобы сделаться музыкантом, не имея слуха? А девушки  часто  думают,
будто очарование юности, мелодичный смех и легкость  походки  -  средства,
уже достаточные для достижения успеха. Нет, неверно. Год, другой, а  потом
все  кончается  свинскою  жизнью  в  попойках  с  грубыми,  скотоподобными
чужаками в портовых трущобах. Если даже ты  обладаешь  совершенным  телом,
красивым лицом, великолепными волосами, некоторыми способностями певицы  и
танцовщицы - всего этого достаточно лишь для подневольной актрисы, нередко
награждаемой ударами руководителя труппы. Но чтобы стать хорошей  гетерой,
кроме внешности и грации, ты должна иметь  выдающуюся  память,  читать  на
трех наречиях [имеются в виду  наречия  древнегреческого  языка,  довольно
заметно отличавшиеся друг от  друга],  любить  и  помнить  историю,  знать
основы философских учений. Тогда ты будешь говорить с поэтами и философами
как равная и возвысишься над мужами менее одаренными.  И  этого  мало!  Ты
должна  обладать  непогрешимым  вкусом  в  одеяниях,  понимать   искусство
скульптуры, живописи, может быть, рисовать сама.  Ты  должна  распознавать
людей с первого  взгляда,  подчинять  мужей,  не  насилуя  их  воли,  быть
хозяйкой на симпосионах. Еще ты  должна  увлекаться  атлетикой,  такой,  в
которой сможешь соперничать с мужами. Я, например, считаюсь хорошей.
     - Не знаю, у кого будут слезы, - ответила  Таис,  дуя  на  пальцы,  -
такая крепкая девчонка! А теперь, моя милая Эрис, займемся тобой.
     - Ты сегодня царствуешь, о  львица,  -  пошутила  Эрис,  с  некоторой
опаской поглядывая на подругу.
     - В львицу сейчас превратишься ты, - пообещала Таис и повела  подругу
в свою каморку, дверью выходившую на  рулевой  помост,  а  не  в  кормовое
помещение, оборудованное на время плавания для женщин.
     - Стань передо мной и держи зеркало. Нет, не  так,  поверни  к  себе!
Закрой глаза!
     Эрис повиновалась, зная любовь Таис к неожиданным и  всегда  занятным
выходкам.
     Таис  достала  тщательно  запрятанную  коробку   чеканного   серебра,
извлекла диадему в  виде  двух  змей,  сплетенных  из  проволоки  зеленого
золота. Головы пресмыкающихся, расширенные, как  у  Нага  в  храме  Эриду,
расходились  наперекрест,  и  каждая  держала  в  разинутой  пасти   шарик
сардоникса - полосатого, белого с черным агата. Афинянка надела  украшение
на голову Эрис. Оно пришлось впору - и не мудрено. Его сделали  по  заказу
Таис лучшие мастера Александрии за три  дня.  У  них  вместо  диадемы  или
стефане получилась корона некой эфиопской царевны.
     - Теперь смотри!
     Эрис не сдержала возгласа удивления.
     - Я велела глаза сделать сапфировыми, в цвет твоих, а не  из  рубина,
как на амулетах еврейских красавиц, - сказала довольная Таис.
     Диадема удивительно шла  к  черным  волосам  и  темно-бронзовой  коже
подруги.
     - Это мне? Для чего?
     - Я подумала об этом еще в Александрии. Я не сказала тогда. Мы едем в
страны, куда люди с таким, как у тебя, цветом кожи  попадают  или  рабами,
или гостями царского рода. Так вот, чтобы тебя не принимали за рабыню,  ты
будешь носить украшение, возможное только для очень высоких особ. Помни об
этом и ходи царевной. А вместо  варварского  ожерелья  из  ядовитых  зубов
Нагов...
     - Я не сниму его! Этот знак отличия драгоценнее всякого другого!
     - Хорошо, только надевай наверх вот это. - Таис достала из шкатулки и
застегнула на шее Эрис ожерелье из небесно-голубых бериллов.
     - Ты отдаешь мне дар главной жрицы Кибелы? - воскликнула Эрис.
     - Пока ты носишь его, никто  не  усомнится  в  твоем  положении.  Это
истинно царская вещь!..
     Наконец настал момент, когда приблизился Кипр. Афинянка прижала  руки
к груди - признак особенного волнения. Корабль подходил к  родному  уголку
Внутреннего моря, пусть удаленному, но  похожему  на  все  другие  острова
Эллады. После стольких лет, проведенных  в  чужих  странах,  наступил  час
свидания с  родиной.  Вершина  Олимпа  Трехзубчатого,  обычно  скрытая  за
облаками, выступила четко над синей дымкой покрытых дремучими лесами  гор.
По распоряжению Таис начальник корабля не пошел  в  многолюдный  Патос,  а
обогнул Северный мыс и вошел в  Золотой  Залив,  где  находились  владения
друзей афинянки.
     Лучезарный воздух, лазурная бухта, амфитеатром врезанная в  пурпурные
холмы, переносили Таис в родную Аттику. Каменная пристань, белая дорога  в
гору, на уступах которой расположились окрашенные розоватой глиной  домики
под  кипарисами,  платанами  и  раскидистыми   соснами.   Чистая   струйка
источника, падавшего с высоты в плоский бассейн на  берегу,  разбиваясь  в
мелкие капли. Выше домов  шли  полосы  темной  зелени  миртовых  зарослей,
испещренных белыми цветами, признаком жаркой половины  лета.  Неповторимый
аромат морского берега в солнечный летний день будил детские  воспоминания
о жизни в аттическом селении под нежной опекой взрослых. И Таис,  отправив
назад корабль с благодарственной запиской Птолемею,  как  бы  окунулась  в
детство.
     Каждый день вместе с Ираной, ее няней и Эрис они уплывали на западную
сторону бухты, защищенную длинным мысом, вползавшим в море,  будто  хребет
дракона. Купались до  изнеможения,  лазали  на  скалы,  жевали  любимые  в
детстве сладкие коричневые рожки и обстреливали друг друга их твердыми,  с
металлическим отливом  зернами.  У  друзей  Таис  оказалась  целая  стайка
девчонок от восьми до двенадцати - свои дочери и племянницы, дети  слуг  и
рабов. По стародавним обычаям они все играли  вместе:  бешено  носились  в
пятнашки, плели венки и плясали неистовые  танцы,  опоясанные  гирляндами,
под знойным солнцем или, совсем нагими, под яркой луной;  ныряли,  пытаясь
найти уголок с уцелевшими от ловцов  кустиками  кроваво-красного  коралла.
И