щина и не поймешь силу  черной  ламии.  Я  ее
рассмотрела как следует. У нее все противоположно мне.
     - Как так?
     - Все, что у меня узко, - у ней широко: бедра,  икры,  глаза,  а  что
широко - плечи, талия, то у  ней  узко,  -  финикиянка  огорченно  махнула
рукой. - Она сложена как ты, госпожа, только тяжелее, мощнее тебя!  И  это
сводит с ума мужчин, особенно таких, как этот мальчишка...
     - Так он отверг тебя и думает о ней? Ничего, скоро мы поедем  дальше,
и ламия сотрется из памяти Ликофона... Да, я забыла - ты хочешь  остаться?
По-прежнему хочешь?
     -  Теперь  еще  больше,  госпожа!  У  нас,  финикиян,   есть   учение
Сенхуниафона. Оно говорит,  что  желание  уже  творит.  И  я  хочу  заново
сотворить себя!
     -  И  у  нас  желание,  Потос,  есть  творчество.  Неистовое  желание
порождает или нужную форму, или кончается анойей  -  безумием.  Исполнится
время - увидим. Дай мне письмо!
     Птолемей посылал привет, просил помнить и ни в коем случае  не  ехать
дальше, пока не явится посланный за ней отряд во главе с его другом.  Если
придут плохие вести, Таис не следовало оставаться  в  храме,  а  со  своей
охраной из выздоравливающих воинов мчаться к морю, в бухту Исса,  всего  в
пятнадцати  парасангах  через  горы  на  запад.  Там  стоят  три  корабля,
начальник которых примет Таис и будет ждать еще полмесяца. Если Птолемей с
Александром не появятся к этому сроку, надлежит плыть в Элладу.
     Таис подумала, что Птолемей в глубине души благороднее, чем сам хочет
казаться среди грубых македонских полководцев.  Она  поцеловала  письмо  с
нежностью. Птолемей писал о походе  через  жаркую  степь  -  море  высокой
травы, уже поблекшей от летней сухости. Они ехали и ехали  день  за  днем,
все дальше уходя за бесконечно расстилающийся на восток горизонт.  Смутное
опасение тревожило всех и даже Александра.  Птолемей  видел,  как  подолгу
горел ночами светильник в его шатре. Полководец совещался с  разведчиками,
читал описания -  периэгеск.  Постепенно  Александр  отклонял  путь  армии
левее, дальше к северу. Проводники убедили его в  скором  наступлении  еще
большей жары. Выгорит трава, и пересохнут мелкие речки  и  ручьи,  пока  в
достатке снабжавшие войско водой. Тридцать пять тысяч человек  теперь  шло
за Александром, но здесь, в необъятных равнинах Азии,  полководец  впервые
почувствовал, что для этих просторов его армия невелика. Жаркие ветры дули
навстречу дыханием гибельных пустынь, простиравшихся за степью. Как демон,
носились вихри пыли, а на горизонте  горячий  воздух  как  бы  приподнимал
землю над мутными голубыми озерами призрачной воды.
     Когда повернули на север, трава стала выше  и  гуще,  а  желто-мутные
речки приняли  серый  цвет.  Случилось  полное  затмение  Луны.  (Как  она
пропустила его? - подумала  Таис).  Знающие  люди  возвестили,  что  армия
пришла в страну, где царствует Владычица Зверей. Всех - небесных, земных и
подземных, та, которую зовут Ашторет, Кибелой или Реей, а  эллины  считают
еще Артемис или Гекатой. Если она появится верхом  на  льве,  то  всем  не
миновать гибели.
     Александр обратился к воинам с речью, убеждая не  бояться.  Он  знает
предначертанное наперед и ведет их к концу войны и несметным сокровищам...
     Таис читала между строк Птолемея - прирожденного  писателя  -  новое,
незнакомое прежде  македонцам  чувство.  Это  чувство  скорее  всего  было
страхом.
     Впервые серьезно задумалась гетера,  насколько  безумно  смелым  было
предприятие Александра. Каким божественным мужеством надо обладать,  чтобы
удалиться от моря в  глубь  неизвестной  страны  навстречу  полчищам  Царя
Царей. Представив себе дерзость задуманного, афинянка поняла, что в случае
поражения македонская армия будет стерта с лица земли и ничто  не  поможет
ей. Перестанут существовать  и  божественный  полководец,  и  Птолемей,  и
Леонтиск... Может быть, только Неарх спасет свой флот и вернется к  родным
берегам. С какой злобой  и  нетерпением  ждут  этого  бесчисленные  враги,
крупные и мелкие, пылающие  справедливой  местью  и  трусливым  торжеством
гиены... Да, ждать пощады всем ее друзьям не придется,  и  мудр  Птолемей,
оставивший про запас вторую возможность спасения Александра и себя. Первая
заключена во флоте Неарха, ожидающем в низовьях Евфрата,  если  встреча  с
Дарием произойдет не на севере, а на юге. Птолемей  писал  о  слухах,  что
Дарий собрал все свои силы, всадников без числа от  знаменитой  персидской
гвардии Бессмертных до бактрийцев и согдов.
     Удивительное дело, несмотря на  тревогу,  проскальзывающую  в  письме
Птолемея, оно наполнило Таис уверенностью в скорой победе. Тем  с  большим
нетерпением она будет ждать новых вестей...
     На следующий день вместо Ликофона лохагос прислал рябого македонца  с
еще не зажившими рубцами на плече и шее.
     - Вместо гестиота, - осклабился воин, очевидно довольный поездкой  со
знаменитой красавицей Афин, города баснословной элегантности и учености.
     - А Ликофон?
     - Ушел в городок купить лекарство, что ли. Он вроде заболел...
     Таис хлопнула в ладоши, вызывая За-Ашт, послала воина за его лошадью.
Финикиянка уселась на Салмаах, как  не  раз  делала  на  пути  от  границы
Египта, и печальное ее лицо осветилось  мальчишеским  задором.  Обе  стали
состязаться в быстроте коней, то и дело оставляя далеко позади  охранника,
сдерживаемые только его сердитыми окриками. Выехав  на  окраину  пустынной
степи, обе женщины остановились очарованные. Степь цвела  необычно  яркими
цветами, невиданными в Элладе.
     На  высоких  голых  стеблях  качались  под  ветром   шарики   дивного
небесно-голубого цвета с яблоко величиной. Они росли разбросанно со  столь
же  редко  растущими   солнечно-желтыми,   совсем   золотыми   шаровидными
соцветиями высоких растений с узкими и редкими листьями. Золотой с голубым
узор расстилался вдаль  по  пыльно-зеленому  фону  в  прозрачном  утреннем
воздухе.
     - Небылица, а не цветы! - воскликнул македонец, пораженный  сказочной
пестротой. Жаль было мять их красоту копытами лошадей.
     Они повернули направо, дабы объехать стороной, и  снова  остановились
перед порослью еще более диковинных цветов.  До  ног  всадников  доставала
трава с жесткими вершинками, усеянными крупными пурпурными цветами в форме
пятиконечных звезд с сильно расширенными кнаружи  и  прямо  срезанными  по
концам лепестками. Таис не выдержала. Соскочив  с  иноходца,  ока  нарвала
охапку пурпурных цветов, а финикиянка  собрала  золотые  и  голубые  шары.
Стебли последних оказались очень похожими на обычный лук с резким  луковым
запахом.
     Таис помчалась во весь опор назад и поднялась на северный  перевал  к
маленькому храму неласковой, насмешливой, чужеземной  Иштар.  Стараясь  не
смотреть в узкие зелено-золотистые глаза, она поспешно разложила цветы  на
жертвеннике, постояла с  минуту  и  прокралась  в  святилище  к  горельефу
грозной Лилит. Там она отстегнула заколку и вонзила ее в палец левой руки,
помазала брызнувшей кровью алтарь и, зализывая ранку, ушла не оглядываясь.
На пути домой веселость покинула ее, и она загрустила, как в прошлый  день
тессалиец. Иль таково уж было волшебство богини персов?
     Скоро  Таис  нашла  причину  своей  задумчивости.   Почему-то   после
посещения Иштар родились опасение за  красивого  воина.  Что,  если  юноша
решился просить любви черной жрицы, не зная ничего о  законах  Кибелы?  Но
должны же они предупреждать неофита, что ему грозит? Иначе это  не  только
жестоко, но и гадко!  Таис  решила  без  зова  пойти  к  главной  жрице  и
расспросить се. Однако увидеться с ней оказалось непросто.
     После вечерней еды гетера открыла  внутреннюю  дверь  своего  дома  в
длинный коридор, восходивший к  святилищу.  Она  дошла  лишь  до  запертой
бронзовой решетки и постучалась, вызывая прикованную  привратницу.  Падшая
жрица выглянула из своей ниши, приложила  палец  к  губам  и  отрицательно
замотала головой. Таис улыбнулась ей и послушно повернула назад,  запомнив
голодный блеск глаз осужденной,  ее  впалые  щеки  и  живот.  Она  послала
финикиянку с едой. За-Ашт пришла не скоро.  Лишь  после  долгих  уговоров,
поняв, что ее не подкупают и не предадут, привратница взяла еду. С тех пор
финикиянка или сама Таис кормили ее по два раза в  день,  узнав  время,  в
какое не было риска попасться служителям храма.
     Прошло несколько дней. В храме как будто  забыли  о  гостье,  и  Таис
приписала это разочарованию главной жрицы. Ей не удалось покорить гетеру и
привлечь к служению Кибелы-Ашторет, не удалось и заинтересовать ее тайнами
Матери  Богов.  Тьма,   жестокость   и   мучения   вызывали   непреклонное
сопротивление в душе Таис. Она по-прежнему отправлялась на  поездки  то  с
рябым воином, которого товарищи почему-то прозвали Онофорбосом -  пастухом
ослов, то с самим начальником - лохагосом.  Несмотря  на  искушение,  Таис
только раз решилась искупаться в  чудесном  озерке  Прибывающей  Луны,  не
из-за боязни быть схваченной - от этого ее спасла бы быстрота  Боанергоса,
а  чтобы  не  наносить  оскорбления  служительницам  Реи.  За-Ашт   всегда
просилась сопровождать хозяйку и с каждым днем становилась все молчаливее.
Таис уже решила отпустить рабыню.
     Дни шли, а вестей с востока не приходило.  Где-то  там,  в  необъятно
просторных степях и лабиринтах холмов, затерялось войско Александра.  Таис
успокаивала себя соображениями,  что  попросту  не  случилось  оказии  для
письма. И все же даже слухов, всегда каким-то образом достигавших  воинов,
не доходило из-за Евфрата. Таис даже перестала выезжать, не ходила в  храм
и почти ничего не ела. Ночью она часто лежала без  сна,  засыпая  лишь  на
рассвете. Столь сильное беспокойство было не свойственно  полной  здоровья
афинянке. Она приписывала его зловещей атмосфере святилища Кибелы. Если бы
не предупреждение Птолемея, Таис давно  бы  покинула  это  "убежище",  тем
более что храм Реи вовсе не  был  убежищем  ни  для  кого.  Стоило  только
ознакомиться поближе с ее  служительницами,  чтобы  понять,  какая  судьба
ожидает  "знатную  гостью"  при  поражении  и  гибели  войска  Александра.
Горсточка конвоя будет перебита могучими стражами внезапно, во время  сна,
а сама Таис отправлена в нижний храм зарабатывать деньги Матери Богов. При
сопротивлении - что  же,  здесь  много  мест,  где  требуется  прикованный
сторож. И это  еще  лучший  исход.  В  худшем  же...  Таис  с  содроганием
вспомнила таинства Анантис, и дрожь пробежала по ее спине. Как бы  отвечая
ее мыслям, раздался слабый частый стук в дверь из храмового коридора. Таис
вскочила, прислушалась. Позвав За-Ашт, Таис осторожно спросила,  приблизив
лицо к притолоке:
     - Кто?
     - Госпожа... открой... во имя... - голос прервался.
     Таис и рабыня узнали  Ликофона.  Гетера  мотнулась  за  лампионом,  а
финикиянка распахнула дверь. За порогом не в силах поднять головы, залитый
кровью, лежал молодой воин. Таис втащила  Ликофона  в  комнату,  а  За-Ашт
заперла дверь и по приказанию Таис помчалась во весь дух за македонцами.
     Ликофон открыл  глаза,  слабо  улыбнулся,  и  эта  улыбка  умирающего
резанула ее нестерпимым воспоминанием о смерти Менедема.
     Из левого  плеча  воина  торчал  знакомый  Таис  кинжал  жрицы  Ночи,
безжалостной и твердой рукой вогнанный по самую  рукоятку.  Кинжал  пробил
заодно с одеждой и широкое золотое ожерелье, застряв между звеньями. Таис,
как всякая эллинская женщина, кое-что смыслила в  ранах.  Ликофон  не  мог
жить с такой раной, тем более проползти по длинному проходу,  хотя  и  под
спуск. Что-то было  не  так!  Несмотря  на  кровь,  продолжавшую  медленно
струиться из-под кинжала,  Таис  не  решилась  вынуть  оружие  до  прихода
лохагоса, который, как опытным воин, был и  хирургом  и  коновалом  своего
отряда.
     Воины не заставили себя ждать. Следом за финикиянкой ворвалась  целая
декада (десятка) с обнаженными мечами и копьями. Воины подняли тессалийца,
положили на ложе, и лохагос,  сумрачно  покачав  головой  при  виде  раны,
принялся ощупывать плечо Ликофона. Раненый застонал, не открывая глаза,  а
ветеран вдруг осклабился радостной усмешкой.
     - Что, не смертельно? - задыхаясь от волнения, спросила Таис.
     - Красивый воин всегда любимец Афродиты! Видишь, кинжал  ударил  сюда
и, если бы пошел прямо, то пронзил бы сердце. Но Ликофон нарядился,  надел
тяжелое ожерелье. Кинжал, раздвинув одно из колец, отклонился  к  спине  и
прошел между ребрами и лопаткой. Если бы не разрезанная жила, то  с  такой
раной можно сражаться правой  рукой.  Но  мальчик  потерял  слишком  много
крови. Готовь побольше вина с теплой водой! Дай скорее чистого полотна.
     Не теряя времени, лохагос  велел  двум  воинам  держать  Ликофона  за
плечи, обтер рукоять кинжала от крови, удобно  взялся  и,  упершись  левой
рукой в плечо, мощным рывком вынул оружие. Пронзительный вопль вырвался  у
юноши, он приподнялся, вытаращив глаза,  и  снова  рухнул  без  памяти  на
промокшую кровью постель. Лохагос свел края раны  пальцами,  смоченными  в
уксусе, обмыл вокруг  кровь  и  натуго  забинтовал  полосками  разорванной
льняной  столы,  привязав  руку  к  туловищу.  Тессалиец  лежал   немо   и
безучастно, шевеля сухими почерневшими губами.  По  знаку  сотника  За-Ашт
принялась поить Ликофона, который глотал воду с вином без конца. Начальник
воинов выпрямился, отер с лица пот и принял чашу вина,  поднесенную  Таис.
Кувшин пошел по кругу.
     - Кто это его? - задал один из воинов вопрос, интересовавший всех.
     Таис постаралась объяснить обычаи храма, встречу  Ликофона  с  черной
жрицей и очевидную  недостаточность  сил  юноши.  Возможно,  тессалиец  не
сообразил, что только недавно оправился от ранения.
     - Что ж, виноваты обе стороны и никто. Условие есть условие! - сказал
лохагос. - Взялся - исполняй, не можешь - не берись!  А  он  жив  остался,
осел молодой. Для меня это радость. Ликофон хороший воин, только  слабоват
насчет женщин. А я-то думал, что мальчишка около нее кружится, - ткнул  он
пальцем в За-Ашт.
     - Нет, нет, нет! - финикиянка выскочила вперед, сверкая глазами.
     - Оставь, кошка! Влюбилась, так молчи! - оборвал ее начальник воинов.
     За-Ашт хотела ответить, как вдруг раздался резкий стук чем-то твердым
в дверь из храма.
     - Идет погоня! -  почему-то  весело  ухмыльнулся  лохагос.  -  Открой
дверь, Пилемен!
     Воин, стоявший ближе к двери,  повиновался.  Ворвалась  целая  группа
черных жриц с факелами под предводительством увенчанной  золотой  диадемой
старшей. Рядом с ней в слезах шла та черная жрица, что приходила за Таис и
покорила Ликофона.
     - Видишь, Кера, сколько крови? Я не жалела, я ударила  верно,  и  что
спасло его, не знаю.
     - Ты ударила верно, - ответил вместо старшей начальник македонцев,  -
а спасло его золотое ожерелье, надетое молодым ослом для тебя!
     - Вижу! - согласилась старшая. - С тебя снята вина, Адрастея.  Мы  не
можем добить его, - она качнула диадемой в сторону  македонцев,  взявшихся
за мечи, - пусть рассудит великая жрица. Но за  свое  второе  преступление
Эрис должна быть убита. Или, если хочешь, пошлем  ее  исполнять  обряды  в
святилище Анахиты!
     Тут только Таис вспомнила о привратнице в коридоре и сообразила, что,
не сжалься она над воином, Ликофон истек бы кровью у  запертой  решетки  и
никогда не добрался бы до ее двери!
     Позади во мгле коридора одна из жриц держала за волосы осужденную. Ее
освободили от цепи, связав руки назад.  Старшая  пошла  назад  в  коридор,
равнодушно окинув взглядом македонцев  и  злорадно  усмехнувшись  ужасному
виду окровавленного пепельно-бледного юноши.
     - Остановись, Кера! - воскликнула Таис,  запомнив  грозное  имя  этой
совсем еще молодой женщины. - Отдай мне ее! - она  показала  на  связанную
привратницу.
     - Нет! Она провинилась дважды и должна исчезнуть из жизни!
     - Я дам за нее выкуп! Назначь цену!
     - Нельзя ценить жизнь и смерть, -  отказала  старшая  жрица  и  вдруг
остановилась раздумывая. - Можешь отдать жизнь за жизнь, - продолжала она.
     - Не понимаю тебя!
     - Жаль. Это просто. Я отдам тебе Эрис, а ты свою финикиянку.
     - Невозможно! Ты ее убьешь!
     - За что? Она ни в чем не повинна. Я сужу так - если мы теряем жрицу,
упавшую непозволительно низко, то приобретаем другую, годную для начала.
     - Но убив,  вы  все  равно  потеряете,  если  и  получите  взамен,  -
возразила Таис.
     - Для Великой Матери смерть или жизнь без различия!
     Таис нерешительно оглянулась на свою рабыню. Та стояла  бледная,  как
меленая стена, подавшись вперед и прислушиваясь к разговору.
     - Смотри, За-Ашт, ты хотела служить в храме.  Сейчас  предоставляется
случай, и я отпускаю тебя. Я не меняю  и  не  отдаю  тебя.  Следуй  только
своему желанию!
     Финикиянка упала на колени перед Таис, поцеловав ей руку.
     - Благодарю тебя, госпожа!
     За-Ашт выпрямилась, гордая и стройная, добавив:
     - Я иду.
     - Возьми свои вещи и одежду, - напомнила Таис.
     - Не нужно! - сказала старшая и подтолкнула  финикиянку  к  Адрастее.
За-Ашт слегка отшатнулась, но черная жрица обняла ее за талию и повела  во
тьму коридора. Жрицы расступились, и та, что держала связанную за  волосы,
пнула ее ногой в спину. Привратница влетела в комнату и растянулась  лицом
вниз  на  окровавленном  ковре.  Дверь  захлопнулась,  наступила   тишина.
Озадаченные воины стояли, пока один из них  не  поднял  упавшую,  разрезал
ремни на запястьях и пригладил упавшие на лоб волосы.
     - Сядь, Эрис, - ласково сказала Таис, - дайте ей вина!
     - Какие странные имена, - воскликнул лохагос, - беда, мщение раздор.
     - Я слышала, как двух других назвали Налия и Ата: демон и безумие,  -
сказала Таис, - очевидно, страшные  эллинские  имена  даются  всем  черным
жрицам. Так, Эрис?
     Привратница молча наклонила голову.
     - Делайте носилки, мы понесем Ликофона, - прервал лохагос наступившее
молчание.
     - Надо оставить здесь! - возразила Таис.
     - Нет! Главная их начальница может изменить решение. Тессалийца  надо
убрать отсюда. Но как оставить тебя одну, госпожа Таис?
     - У меня есть новая служанка.
     - Она зарежет тебя, как Ликофона, и удерет.
     - Удирать ей некуда. Она спасла уже две жизни, рискуя своей.
     - Вот оно что! Молодец девчонка! И все же я оставлю двух  стражей  на
веранде, - сказал начальник.
     Воины  удалились.  Таис  заперла  храмовую  дверь  на  оба  засова  и
принялась  убирать  испачканную  кровью  комнату.  Эрис  вышла  из  своего
оцепенения, помогала скоблить и мыть. Не придавая никакого значения  своей
полной наготе, она сбегала несколько раз к  цистерне  за  водой  и  успела
вымыться, яростно отскребывая грязь после своего житья в  грязной  нише  у
решетки. Рассвело. Утомленная событиями гетера  закрыла  входную  дверь  и
задернула тяжелую занавесь оконной решетки, затем показала Эрис на  второе
ложе в своей комнате, так как постель финикиянки была испачкана кровью.
     Таис улеглась и вытянулась во весь рост, изредка взглядывая на  Эрис,
неподвижно сидевшую на краю ложа, сосредоточенно и  ожидающе  глядя  вдаль
широко  раскрытыми  глазами.  Теперь   гетера   рассмотрела   свое   новое
"приобретение". "Кажется, она меласхрома - чернокожая, - мелькнуло  в  уме
афинянки, - нет, она просто  мелена,  очень  темно-бронзовая,  с  примесью
африканской крови". Черная  жрица  без  сетки,  браслетов,  пояса  и  ножа
оказалась совсем юной женщиной с громадными синими глазами, в которых  все
же отражалось темное упорство, как и  у  других  жриц.  Ее  волосы  вились
мелкими кудрями, круглые щеки казались  нежными,  как  у  ребенка.  Только
очень полные полураскрытые губы и очевидный  для  Таис  отпечаток  большой
чувственности на всем ее юном и уже женски мощном теле говорили о том, что
эта юная девушка действительно могла быть  черной  служител