тарым еще
человеком с длинной и узкой, тщательно ухоженной бородой.
     Процессия жриц в красных одеяниях,  настолько  легких,  что  малейшее
дуновение взвивало их наподобие вспышек прозрачного огня, несла на головах
золотые сосуды, из которых струились столбики ароматных голубых дымков.
     Александр выглядел усталым и мрачным. Верховный жрец поманил молодого
служителя храма, хорошо говорившего на койне, чтобы переводить.
     - Победитель  царей,  обрати  благосклонный  взор  на  ту,  что  идет
впереди,  неся  серебряное  зеркало.  Это  дочь  знатнейшего  рода,  более
благородного, чем Ахемениды. Она изображает Шаран  -  приближенную  богини
Иштар.
     Александр еще раньше заметил  высокую  девушку  с  удивительно  белой
кожей и змеистыми тонкими черными косами почти до пят.  Он  кивнул  жрецу,
отвлекаясь от дум и тот улыбнулся вкрадчиво и многозначительно.
     - Скажи слово желания, о победитель и  владыка!  Она  этой  же  ночью
будет в час летучей мыши ожидать тебя на  роскошном  ложе  славы  Иштар  в
верхних  комнатах  храма.  Тебя   приведут...   -   жрец   умолк,   увидев
отрицательный жест Александра.
     - Неужели любовь благородной служительницы Иштар не привлекает  тебя?
- помолчав, сказал жрец, явно обманувшийся в своих чаяниях.
     - Не привлекает! - ответил македонец.
     - Прости, о владыка, если осмелюсь спросить  запретное  по  неведению
твоих божественных путей... - жрец умолк в нерешительности,  и  переводчик
остановился, будто споткнувшись.
     - Продолжай, я не наказываю за неудачные слова, - сказал Александр, -
мы с тобой из разных народов, тем важнее понять друг друга.
     -  Говорят,  единственная  женщина,  которую  ты  здесь  избрал,  это
афинская  блудница.  Неужели  ничего  не  значит   для   тебя   знатность,
целомудрие, освященное божеством?
     - Та, о ком говоришь ты, не блудница в вашем понимании,  то  есть  не
доступная любому за определенную плату женщина.  В  Элладе  все  свободные
женщины разделяются на жен, хозяек дома и матерей и, с другой стороны,  на
гетер - подруг. Гетеры знают много разных искусств: танца, умения одеться,
развлечь  разговором,  стихами,  могут  руководить   пирушкой-симпосионом.
Гетеры  окружены  художниками  и  поэтами,  черпающими  вдохновение  в  их
красоте. Иначе говоря, гетеры дают мужу возможность приобщиться к  красоте
жизни, стряхнуть с себя однообразие обычных дел.
     - Но ведь они берут деньги и отдаются!
     -  И  немалые  деньги!  Искусство  и  долгое  обучение  стоят  много,
врожденный талант - еще больше, и мы  это  хорошо  понимаем.  А  в  выборе
мужчин гетера свободна. Может отдать себя за большую цену, может отказать,
может не взять никакой цены. Во всяком случае, Таис нельзя  заполучить  на
ложе так, как ты предлагаешь свою "целомудренную" Шаран.
     Жрец быстро опустил глаза, чтобы не выдать вспышки гнева.
     Разговор прервался, и Александр до конца действа-церемонии  оставался
таким же мрачным и безразличным, как и вначале.
     Всю неделю Таис убеждала Птолемея взять ее в  поход.  Птолемей  пугал
гетеру невероятными опасностями  пути  через  неведомые  горы,  населенные
дикими племенами, трудностью непрерывного марша с излюбленной  Александром
быстротой. Все эти тяготы ни к чему: ведь она сможет поехать с  удобствами
в обозах Пармения. Таис считала, что  хоть  одна  женщина-афинянка  должна
присутствовать при захвате священной и  недоступной  до  сих  пор  столицы
персов, тех самых, кто безнаказанно разорил  Элладу  и  продал  в  рабство
десятки тысяч ее дочерей. Мужи, они сами по себе и за себя, а из жен  лишь
она одна способна совершить этот  поход,  закалившись  в  пути  и  обладая
великолепным конем.
     - Для чего тогда ты подарил мне  такого  замечательного  иноходца?  -
лукаво и задорно спрашивала она Птолемея.
     - Не о том я мечтал! - сердился Птолемей. - Все получилось не так, не
предвидится конца походу!
     - Разве Александр не будет зимовать в теплой Парсе?
     - Так ведь "зима" здесь всего два месяца! - ворчал Птолемей.
     - Ты стал  совсем  несговорчивым.  Скажи  лучше,  что  боишься  гнева
Александра!
     - Приятного мало, когда он приходит в ярость...
     Таис задумалась и вдруг оживилась.
     - Я поеду с тессалийской конницей. Там есть друзья, и они укроют меня
от глаз Александра. А Леонтиск, их начальник, только воин, не  полководец,
и не боится ничего и никого! Решено: ты ничего  не  знаешь,  а  встречу  с
Александром в Персеполисе я беру на себя!..
     Птолемей в конце концов согласился. Гораздо  труднее  было  уговорить
Эрис остаться без нее в  Вавилоне.  Помогла  Гесиона.  Две  бывшие  жрицы,
должно быть, нашли что-то общее друг в друге. С  помощью  фиванки  мрачное
упорство Эрис было преодолено. Гесиона обещала приехать  к  подруге,  если
она останется в Персеполисе, и привезти с собой обеих рабынь и Салмаах. На
сборы оставались считанные дни, надо было предусмотреть многое. Она ничего
бы не сумела, если б не  Леонтиск  и  ее  старый  приятель  лохагос,  ныне
вступивший в строй во главе своей сотни, именно той, с которой  предстояло
ехать Таис.
     Прежде ускоренный поход такой дальности, наверное, устрашил бы ее. Но
сейчас, проехав на своем иноходце  еще  большее  расстояние,  Таис  ни  на
минуту не колебалась и ни о чем не  тревожилась.  И  вот  поздним  осенним
утром она поцеловалась с Гесионой, обняла безмолвную  Эрис,  и  Боанергос,
высоко расстилая по  ветру  черный  хвост,  понесся  по  пустынным  улицам
Вавилона -  за  воротами  Ураша  по  дороге  в  Ниппур  Таис  должна  была
присоединиться к отряду тессалийцев...



                           11. РОК ПЕРСЕПОЛИСА

     Суза, построенная на холмах, с центральной высокой  частью  наподобие
афинского Акрополя, напомнила Таис о родине. Хотя бы  один  день  подышать
благословенным воздухом  Эллады,  взойти  на  мраморные  лестницы  храмов,
укрыться от солнца в афинских галереях-стоях, продуваемых чистым  дыханием
моря! Еще больше напоминали  о  прошлом  празднество  и  бег  с  факелами,
разрешенные Александром, несмотря на его нетерпение  двигаться  дальше  на
юг, к  Персеполису,  где  находилась  главная  казна  персидской  державы.
Александру необходимо было прийти к Персеполису раньше, чем Дарий успел бы
собрать и подвести туда войска. И полководец показывал пример неутомимости
и в седле, и в пешем походе, изредка покидая коня, чтобы  пройти  один-два
парасанга рядом с пехотинцами.
     Когда слева, на востоке, показались покрытые снегом  горные  пики,  а
долины стали более крутыми и изрезанными, македонцы столкнулись с яростным
сопротивлением персидских войск. На перевале, с  обеих  сторон  стесненном
крутыми склонами, называемом Воротами Парсы, войско  Александра  задержала
наскоро возведенная каменная стена. Атаки македонцев персы  отразили  одну
за  другой.  Александр  остановился.  Верхняя  короткая  дорога  оказалась
непроходимой.
     Великий полководец отправил Филотаса и  Кеноса  с  частью  войска  по
нижней дороге, чтобы захватить переправу и навести мосты через реку  Аракс
- последнее крупное  препятствие  на  походе  к  Персеполису.  А  сам  при
дружеском содействии местных горных племен, которых он не  тронул  и  даже
простил им первое  нападение  на  македонцев,  прошел  горными  тропами  с
гетайрами, тессалийской конницей, агрианегорцами и критскими  лучниками  в
тыл отряду, оборонявшему Ворота Парсы. Атакованные  с  двух  сторон  персы
разбежались. Путь к реке лежал открытым.
     Таис вместе с двумя сотнями  тессалийских  конников  попала  в  отряд
Филотаса, подвергшийся нападению невесть откуда взявшейся азиатской конной
орды. Македонцы сначала даже не поняли, с кем имеют дело.
     В предрассветном  сумраке  Таис  въехала  на  бугор  в  сопровождении
лохагоса  и  второго  сотника.  Они  остановились,  увидев  расстелившуюся
впереди равнину. Вдруг обоих сотников точно сдуло  ветром.  Они  поскакали
вниз, призывая боевыми воплями свой отряд  от  подножия  холма.  Не  сразу
заметила афинянка орду полуголых всадников,  бешено  мчавшихся  по  серой,
сумеречной равнине. Лошади расстилались среди зыблющейся травы, мчась  бок
о бок  плотной  лавиной.  Их  серые  контуры  казались  волнами  на  реке,
поднявшейся в половодье, среди клонящейся под ветром высокой сухой травы.
     Страх закрался в мужественное сердце гетеры. Призрачная  орда,  молча
несущаяся навстречу македонцам, как будто выходцы из подземных далей Аида,
воскрешенные колдовством здешних жрецов-магов!
     Навстречу грозному потоку  ринулись  конники  Александра.  Дикий  вой
поднялся к небесам и отрезвил Таис. И как бы в ответ на  крики  из-за  гор
брызнули  лучи  рассвета,  озаряя  вполне  реальное  побоище.   Тессалийцы
бросились слева, отрезая орду от гор, справа ударили агриане, а в середину
устремилась  пехота  с  гигантскими  -  в  четырнадцать  локтей  длины   -
копьями-сариссами. Бой  окончился,  как  все  схватки  конных  сил,  очень
быстро. С криками злобы  и  ужаса  нападавшие,  вернее,  те,  кто  уцелел,
повернули обратно. Македонцам досталось много превосходных, хотя  и  плохо
объезженных, низийских лошадей.
     Больше до самого Аракса никто не встретился  на  пути  отряда.  Мосты
наводились с исключительным рвением. Все знали, что Александр не  замедлит
явиться, как только покончит с персидским отрядом на перевале.
     Задержка оказалась продолжительней,  чем  ожидали  Филотас  и  Кенос.
Мосты были готовы, а войско с Александром не  подходило.  Как  выяснилось,
битва  на  горной  дороге  превратилась  в  массовое   избиение.   Гонимые
беспощадными врагами, персы низвергались с крутых обрывов в загроможденные
камнями русла речек. Некоторые сами бросались со скал, предпочитая вольную
смерть - рабству или мучительной гибели от мечей и копий.
     Александр не ожидал столь  упорного  сопротивления  персов  и  был  в
ярости. Однако, увидев, что все приготовлено к переправе, у  мостов  горят
факелы,  а  передовой  отряд  стоит  на  том  берегу,  ожидая  приказаний,
Александр смягчился. Он велел гетайрам, тессалийцам и агрианам  немедленно
переправляться на другой берег. А сам выехал на  верном  Букефале  (он  не
сражался на нем в горном проходе, а брал более легкую, привыкшую к  крутым
горам лошадь) на высокий берег Аракса, чтобы проследить  за  переправой  и
построением отрядов. Внимание Александра привлек закутанный в плащ всадник
маленького роста на длиннохвостом и долгогривом коне: он  так  же,  как  и
царь, следил за  переходившими  мосты  воинами,  одинокий  и  неподвижный.
Александр по всегдашнему своему любопытству подъехал к  всаднику,  властно
спросил:
     - Кто ты?
     Всадник откинул плащ, открыв закрученные вокруг головы черные косы, -
это была женщина. Александр с удивлением стал  всматриваться  в  ее  плохо
различимое в темноте лицо, стараясь угадать,  что  это  за  женщина  могла
очутиться здесь, в пяти тысячах стадий от Вавилона и трех тысячах от Сузы?
     - Ты не узнал меня, царь?
     - Таис! - вне себя от удивления воскликнул Александр.  -  Как!  Я  же
приказал всем женщинам остаться в Вавилоне!
     - Всем женщинам, но не мне, я твоя гостья, царь! Ты забыл, что трижды
приглашал меня: в Афинах, в Египте и Тире?
     Александр промолчал. Поняв его, афинянка добавила:
     - Не думай обо мне плохо. Я не желаю пользоваться нашей  встречей  на
Евфрате и не бегу за тобой, чтобы вымолить какую-нибудь милость.
     - Тогда зачем же ты пустилась в столь трудный и опасный путь?
     - Прости, царь! Мне хотелось, чтобы хоть одна эллинская женщина вошла
в сердце Персии наравне с победоносными воинами, а  не  влачась  в  обозах
среди добычи, запасов и рабов. У меня  великолепный  конь,  ты  знаешь,  я
хорошо езжу. Прими меня: я здесь только с этой целью!
     Не видя лица Александра, Таис ощутила  перемену  его  настроения.  Ей
показалось, что царь улыбается.
     - Что же, гостья, - совсем иным тоном сказал он, - поедем, пора!
     Букефал и Боанергос спустились с откоса. До рассвета Таис ехала около
Александра, пустившего  Букефала  широкой  рысью,  пренебрегая  усталостью
своих  воинов,  считавших,  что  божественный  полководец   не   поддается
человеческой слабости.
     Горы понижались  от  реки  и  на  юго-востоке  переходили  в  широкую
равнину.  Легендарная  Парса  ложилась  под  копыта  македонской  конницы.
Леофорос - так звали эллины удобную дорогу,  приспособленную  для  тяжелых
повозок,  -  вел  к  заветному  Персеполису,  самой  большой  газафилакии,
сокровищнице  Персии,  священному  месту  коронаций  и   тронных   приемов
Ахеменидской династии.
     На рассвете в нескольких часах пути от Персеполиса македонцы  увидели
на дороге огромную толпу. Пожилые люди с зелеными ветками - в знак мира  и
преклонения - шли им навстречу. Это были эллины, захваченные  в  плен  или
уведенные обманом для работы в столице  Персии.  Искусные  ремесленники  и
художники, они все без исключения были жестоко и намеренно  искалечены:  у
кого отрублены ступни, у других кисти левых рук, у третьих  обрезаны  носы
или уши. Калечили людей с расчетом, чтобы они могли  выполнять  работу  по
своему умению, но не могли бежать на родину в столь жалком или устрашающем
виде.
     У Александра навернулись слезы  негодования.  А  когда  калеки,  упав
перед его конем, стали просить о помощи, Александр  спешился.  Подозвав  к
себе нескольких безносых предводителей толпы, он сказал,  что  поможет  им
возвратиться домой. Вожаки посоветовались и,  вновь  подойдя  к  терпеливо
ожидавшему их Александру, стали просить о позволении  не  возвращаться  на
родину, где они будут предметом насмешек  и  жалости,  а  поселиться  всем
вместе по их выбору. Александр одобрил их решение, велел им идти навстречу
главным обозам Пармения и далее в Сузу, где каждому выдадут по три  тысячи
драхм, по пяти одежд, по две запряжки волов, по пятьдесят овец и пятьдесят
мер пшеницы. Со счастливыми криками, славя царя, калеки двинулись  дальше.
Александр понесся  к  самому  ненавистному  городу  Азии,  как  он  назвал
Персеполис.
     К Александру  и  Таис,  которая  ехала  чуть  приотстав,  потрясенная
увиденным, подъехал взволнованный Птолемей.
     - Как они могли разрушить прекрасные Афины -  храмы,  стои,  фонтаны!
Зачем? - спросила в свою очередь Таис.
     Александр искоса глянул на Птолемея.
     - Что тут ответит мой лучший наблюдатель стран и государств?
     - Очень просто, великий царь!
     Непривычное титулование не ускользнуло от гетеры.
     - Очень просто, - повторил Птолемей, - прекрасное служит опорой  души
народа. Сломив его, разбив, разметав, мы ломаем устои, заставляющие  людей
биться и отдавать за родину жизни. На  изгаженном,  вытоптанном  месте  не
вырастет любви к своему народу,  своему  прошлому,  воинского  мужества  и
гражданской доблести. Забыв о своем славном прошлом,  народ  обращается  в
толпу оборванцев, жаждущих лишь набить брюхо и выпить вина!
     - Отлично, друг! - воскликнул Александр. - Ты разве  не  согласна?  -
обратился он к гетере.
     - Птолемей  прав,  как  обычно,  но  не  во  всем.  Ксеркс  прошел  с
разрушениями и пожарами через всю Аттику и сжег Акрополь. На следующий год
его сатрап Мардоний пришел в Афины и сжег  то,  что  уцелело  от  Ксеркса.
Птолемей прав - Мардоний жег и разрушал прежде всего храмы, стои и галереи
скульптур  и   картин.   Но   мои   соотечественники   не   стали   ничего
восстанавливать: обрушенные стены, почерневшие колонны,  разбитые  статуи,
даже головешки пожарищ оставались до той поры, пока персы не были  изгнаны
из Эллады. Черные раны на нашей прекрасной земле укрепляли их ненависть  и
ярость в боях с  азиатскими  завоевателями.  И  в  битве  при  Платее  они
сокрушили их - через долгих тридцать лет! И вот появились Перикл, Аспазия,
Фидий, и был создан Парфенон!
     - Ты хочешь сказать, что не только само прекрасное, но  и  лицезренье
его поруганья укрепляет душу в народе? - спросил Александр.
     - Именно так, царь, - ответила Таис. - Но только в том  случае,  если
народ, сотворивший красоту своей земли, накопивший  прекрасное,  понимает,
чего он лишился!
     Александр погрузился в молчание.
     Лошади, будто предчувствуя близкий конец пути, приободрились и  резво
побежали по дороге, спускавшейся  в  густой  лес.  Толщина  древних  дубов
указывала, что лес исстари был заповедным, защищая равнину Персеполиса  от
северных  ветров.  Дальше  пошли  возделанные  ноля,  заботливо  орошенные
горными ручьями. Мирные земледельцы, скорее всего, рабы царских  хозяйств,
вспахивали землю на могучих черных быках огромного  размера,  апатичных  и
медлительных, с рогами, загнутыми внутрь. Македонцы  уже  познакомились  с
этими животными, их необыкновенно жирным молоком и вкусным  мясом.  Далеко
впереди на  плоской  равнине  как  бы  плавали  над  землей  белые  дворцы
Персеполиса. Даже с большого расстояния нестерпимо сверкали на  солнце  их
крыши из чистого серебра.
     Пехотинцы и лучники перешли на бег,  из  последних  сил  стараясь  не
отстать от конницы. Войско развернулось  широким  фронтом.  Разбившись  на
маленькие отряды, македонцы пробирались среди садов, оросительных канав  и
бедных домов городской окраины. Жители с ужасом и  криками  прятались  где
попало, ворота запирались или оставались распахнутыми. Александр знал, что
его план внезапного захвата Персеполиса  удался.  Никто  не  подозревал  о
спешном подходе крупных македонских сил.  Поэтому  он  не  построил  плана
сражения и боевого порядка, предоставив инициативу начальникам  отрядов  и
даже сотникам. Сам он с  наиболее  выносливыми  гетайрами  и  тессалийцами
поскакал  к  сокровищнице,  прежде  чем  ее   хранители   могли   что-либо
предпринять для сокрытия серебра, золота,  драгоценных  камней,  пурпурной
краски и благовоний.
     Пока в вишневых и персиковых садах пехотинцы вступали в бой с наскоро
сбежавшимися воинами слабой персидской охраны города, покрытые  грязью  от
пота и пыли всадники ринулись к стоявшим на высоких платформах дворцам.
     Легкие, белые, покрытые тонкими бороздками колонны  по  сорок  локтей
высоты стояли  целым  лесом,  скрывая  таинственное  обиталище  персидских
владык. В северном углу дворцовой платформы  лестница,  ведшая  в  ворота.
Ксеркса,  защищалась  лучниками  и  отрядом   избранной   царской   охраны
"Бессмертных" в сверкающей позолотой броне.  Большая  часть  этих  храбрых
воинов погибла при Гавгамеле, часть ушла с Дарием на север.  Оставшиеся  в
Персеполисе смогли оказать лишь  короткое  сопротивление  бешеному  напору
отборнейшей македонской конницы. Не успели опомниться дворцовые служители,
как копыта коней  затопали,  проскочив  незапертые  ворота  Ксеркса  с  их
огромными изваяниями крылатых быков. Яростные  кони  влетели  на  огромную
северную лестницу, ведшую с плит платформы  через  портик  из  12  круглых
колонн в ападану - Залу Приемов, квадратное  помещение  в  200  локтей  по
каждой стене, высокая крыша которого была подперта массивными  квадратными
колоннами, стоявшими правильными рядами по всей зале, как и во всех других
гигантских залах персепольских дворцов.
     Спешившись, Александр остался в прохладной ападане, в  то  время  как
Птолемей, Гефестион, Филотас разбежались во главе своих воинов по залам  в
поисках сокровищницы, разгоняя во все стороны перепуганных мужчин и женщин
дворцовой прислуги. Они  достигли  отдельно  стоявшей  в  восточной  части
дворца сокровищницы через  тройной  пилон  и  южный  фасад,  обращенный  к
равнине. Там, в залах "Ста колонн", "Девяноста девяти колонн" и запутанных
коридорах восточного  угла  дворцовой  платформы,  размещалась  знаменитая
газафилакия. Последний короткий бой македонцы выдержали  в  узком  проходе
между сокровищницей и южным дворцом. Герой сражения в  Персидских  Воротах
Кратер в это время успел захватить  помещения  для  стражи,  расположенные
рядом с