третила его, смиренно склонила голову  и  спросила,
известно ли ему что-нибудь об участи фиванского философа. Аристотель думал
недолго.
     - Слышал, что он не то умер от ран, не то попал в рабство. Но  почему
он тебя интересует, гетера?
     - А почему не интересует тебя, великий философ? Разве участь собрата,
славного в Элладе, тебе безразлична? - вспыхнула Таис.
     - Девчонка, твоя речь становится дерзкой!
     - Помилосердствуй, великий Стагирит! Меня по невежеству удивило  твое
безразличие к судьбе большого философа и поэта. Разве не Драгоценна  жизнь
такого человека? Может быть, ты мог бы его спасти...
     - Зачем? Кто смеет пересекать путь судьбы, веление богов? Побежденный
беотиец упал до уровня варвара, раба. Можешь считать что философа  Астиоха
больше не существует, и забыть о нем.  Мне  все  равно,  брошен  ли  он  в
серебряные рудники или мелет зерно у карийских хлебопеков. Каждый  человек
из свободных выбирает свою участь. Беотиец сделал свой выбор, и даже  боги
не будут вмешиваться.
     Знаменитый учитель повернулся и, продолжая  рассматривать  камень  на
свет, показал, что разговор окончен.
     - Далеко же тебе до Анаксагора и  Антифонта,  Стагирит!  -  вне  себя
крикнула Гесиона. - Ты просто завистлив к  славе  Астиоха,  певца  мира  и
красоты! Мир и красота - вот что чуждо тебе, философ, и ты знаешь это!
     Аристотель   гневно   обернулся.   Один   из   стоявших    рядом    и
прислушивавшихся к разговору учеников с размаху ударил Гесиону по щеке. Та
вскрикнула и хотела броситься на  кряжистого  бородатого  оскорбителя,  но
Таис ухватила ее за руку.
     - Дрянь, рабыня, как смеешь ты!.. - вскричал ученик. - Пошли  отсюда,
порнодионки!
     - Философы заговорили без притворства, - озорно сказала Таис, - бежим
скорее из обители мудрости!
     С этими  словами  Таис  ловко  выхватила  хризолит  у  растерявшегося
Аристотеля, подобрала химатион и пустилась бежать по широкой  тропе  между
сосен к дороге, Гесиона - за ней. Вслед девушкам кинулось несколько мужчин
- не то усердных  учеников,  не  то  слуг.  Таис  и  Гесиона  вскочили  на
колесницу, поджидавшую их, но мальчик-возница не  успел  тронуть  лошадей,
как их схватили под уздцы, а трое здоровенных пожилых  мужчин  кинулись  к
открытому сзади входу на колесницу, чтобы стащить с нее обеих женщин.
     - Не уйдете, блудницы!  Попались  развратницы!  -  заорал  человек  с
широкой неподстриженной бородой, протягивая руку к Таис.
     В этот миг Гесиона, вырвав бич у возницы, изо всей силы ткнула  им  в
раззявленный кричащий рот. Нападавший грохнулся наземь.
     Освобожденная Таис раскрыла сумку, подвешенную к стенке колесницы, и,
выхватив коробку с пудрой, засыпала ей  глаза  второго  мужчины.  Короткая
отсрочка ни к чему не привела. Колесница не могла сдвинуться  с  места,  а
выход из нее был закрыт.
     Дело принимало серьезный  оборот.  Никого  из  путников  не  было  на
дороге,  и  злобные  философы  могли  легко  справиться   с   беззащитными
девушками. Мальчик-возница, которого Таис взяла  вместо  пожилого  конюха,
беспомощно озирался вокруг, не  зная,  что  делать  с  загородившими  путь
людьми.
     Но Афродита была милостива к Таис. С дороги послышался гром  колес  и
копыт. Из-за  поворота  вылетела  четверка  бешеных  коней  в  ристалищной
колеснице. Управляла ими женщина. Золотистые волосы плащом развевались  по
ветру - Эгесихора!
     - Таис, малакион (дружочек), держись!
     Зная, что спартанка сделает что-то необычайное,  Таис  схватилась  за
борт колесницы, крикнув Гесионе держаться изо всех  сил.  Эгесихора  резко
повернула, не сбавляя  хода,  объехала  колесницу  Таис  и  вдруг  бросила
лошадей направо,  зацепившись  выступающей  осью  за  ее  ось.  Бородатые,
державшие лошадей, с воплями пустились прочь, стараясь  избежать  копыт  и
колес, кто-то покатился в пыли под ноги лошадей, закричал от боли.  Лошади
Таис понесли, а Эгесихора, сдержав четверку с неженской  силой,  расцепила
неповрежденные колесницы.
     -  Гони,  не  медли!  -  крикнула  Таис,  давая   мальчишке   крепкий
подзатыльник.
     Возница опомнился, и гнедая пара помчалась во весь опор, преследуемая
по пятам четверкой Эгесихоры.
     Позади из клубов пыли неслись вопли, проклятия,  угрозы.  Гесиона  не
выдержала и принялась истерически хохотать, пока Таис  не  прикрикнула  на
девушку,  чувства  которой  были  еще  не  в  порядке  после  перенесенных
испытаний.
     Не успели они опомниться, как пролетели перекресток Ахарнской дороги.
Сдерживая коней, они повернули назад и  направо,  спустились  к  Илиссу  и
поехали вдоль речки к Садам.
     Только въехав под сень огромных кипарисов, Эгесихора  остановилась  и
спрыгнула с колесницы. Таис, подбежав к ней, крепко поцеловала подругу.
     - Хорошо вышла аматрохия? В ристалище очень  опасно  такое  сцепление
колес.
     - Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как ты оказалась
на дороге? Слава богам!
     - Я заезжала за тобой, чтобы покататься, а ты  поехала  в  Ликей.  Не
стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не
умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и  красивы,
и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине  противоестественно
и опасно, - спартанка звонко рассмеялась.
     - И как ты сообразила явиться вовремя?
     - Я проехала от Ликейской рощи  выше  к  горам,  остановилась  там  с
лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты  поедешь.
Он прибежал с известием, что вас бьют философы. Я едва успела, бросила его
на дороге...
     - Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания, - ты  же
покалечила моих врагов!
     - Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему  колесницу,  а
потом поедем купаться на наше излюбленное место. Пусть твой эфеб  едет  за
мной до поворота, а там ждите!
     И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке.
     Они резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке,  той
самой, куда два года назад выплыл Птолемей.
     Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под
ударами волн, как бронзовый лист  в  полу  храма.  С  визгом  и  скрежетом
катилась галька с уходившего под воду каменного откоса. Благодатный  ветер
нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самой  воды.  Обхватив
колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное  в  шуме
волн.
     - Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам, -  сказала
Таис, - он не простит нам.
     - Меня он не знает, - поддразнила спартанка, - а  ты  назвалась  ему.
Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом.
     - Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть,  нанять
двух-трех вооруженных сторожей - это будет проще, только  подобрать  людей
похрабрее, - задумчиво сказала Таис.  -  Они  мне  надоели,  мои  афинские
друзья.
     - Я не боюсь Стагирита, даже если дознаются, кто наехал на философов,
- твердо молвила Эгесихора, - ведь я уже решила  плыть  со  спартанцами  в
Египет. Об этом я и хотела сказать тебе на прогулке.
     - Так что же ты молчала? - Таис  поднялась,  уселась  на  коленях  и,
поняв нелепость  своего  упрека,  рассмеялась.  И  через  мгновение  снова
озабоченно нахмурилась.
     - И ты бросаешь меня одну в Афинах?
     - Нет, зачем же, - невозмутимо парировала Эгесихора, -  ты  едешь  со
мной.
     - Я не обещала этого ни тебе, ни себе самой!
     - Так решили боги. Я была у прорицателя, того, чье имя не произносят,
как и богини, которой он служит.
     Таис вздрогнула и побледнела, зябко согнув гибкие пальцы на ногах.
     - Зачем ты сделала это, зачем?
     - Мне трудно расстаться с тобой, а я должна была дать  ответ  Эоситею
Эврипонтиду.
     - Он из древнего рода лакейских царей? И что ты сказала ему?
     - Да!
     - А что сказал тот, кто видит вдаль?
     - Что тебе будет дорога кольцом на много лет.  И  мне,  но  мой  путь
короток, хотя буду вместе с тобой до его конца.
     Таис  молча  смотрела  перед  собой  в  каменистую  осыпь  склона  на
трепещущие под ветром былинки. Эгесихора следила за ней, и странная печаль
углубила уголки полного, чувственного рта спартанки.
     - Когда они плывут? - вдруг спросила Таис.
     - В двадцатый день боэдромиона. Из Гития.
     - А туда?
     - За неделю до того надо плыть  из  Пирея.  Его  собственный  корабль
возьмет нас со всем имуществом.
     - Времени осталось немного, - молвила Таис,  поднимаясь  и  стряхивая
песок с живота, бедер и локтей.
     Встала и Эгесихора, разделяя ладонью вьющиеся  пряди  тяжелых  волос.
Гесиона подбежала к Таис с куском  ткани,  служившим  для  стирания  соли,
обтерла  ее.  Почти  не  разговаривая,  подруги  доехали  до  Дома   Таис.
Эгесихора, скрыв лицо под  покрывалом,  в  сопровождении  сильного  конюха
пошла домой уже в сумерках.
     На следующий день вся  Агора  возбужденно  обсуждала  происшествие  у
Ликейской  рощи.  Афиняне,  большие  любители  судачить   и   сплетничать,
изощрялись  в  описании  случившегося.  Число   "покалеченных"   неуклонно
возрастало, к полудню достигнув пятнадцати.  Имя  Таис  повторялось  то  с
восхищением,  то  с  негодованием,  в  зависимости  от  возраста  и   пола
говоривших. Но  все  почтенные  женщины  сходились  на  том,  что  надобно
проучить "та метротен Кресса", критянку по матери,  в  своей  наглости  не
постеснявшуюся нарушить покой обители  великого  мудреца.  Гинекономы  уже
послали своего представителя к Таис, чтобы  вызвать  ее  в  суд  для  дачи
показаний. И хотя сама Таис не  обвинялась  в  серьезном  преступлении  и,
кроме денежной пени, ей ничего не грозило даже при несправедливом  обороте
дела,  ее  подруга  могла  понести  суровое  наказание.  Свидетели  видели
женщину, несущуюся на колеснице,  а  весь  город  знал,  что  тетриппой  -
четверкой лошадей, могла управлять только гетера Эгесихора. Ее покровители
задержали дело, но вскоре выяснилось, что один из сыновей  влиятельного  и
знатного  Аристодема  изувечен  копытами  и  колесами.  Еще  три   ученика
Стагирита требовали удовлетворения за поломанные ребра, руку и ногу.
     В "тяжелые дни" метагейтниона  (три  последних  дня  каждого  месяца,
посвященные умершим и подземным  богам)  к  Таис  ночью  внезапно  явилась
Эгесихора в сопровождении своих  рабов  и  целого  отряда  молодых  людей,
нагруженных узлами с наиболее ценным имуществом.
     - Все кончено, - объявила спартанка, - остальное я продала.
     - А лошади?! - испуганно воскликнула Таис.
     Хмурое лицо подруги вдруг просияло.
     - Они уже на корабле, в Мунихионе. И я сама буду там еще до рассвета.
Что же, прорицатель оказался не прав и воля богов разлучает нас?!
     - Нет! - пылко сказала Таис. - Я решила тоже...
     - Когда решила?
     - Сейчас.
     Лакедемонянка сжала  подругу  в  сильных  объятиях  и  вытерла  слезы
радости о ее волосы.
     - Но мне нужно время, чтобы  собраться.  Я  не  буду  продавать  дом,
оставлю его верному Акесию. И садовник  с  женой  тоже  останутся.  Других
Клонарию, Гесиону и конюха - я возьму с собой. Нужно дня три...
     - Пусть будет так: мы плывем в Эгину, а через  три  дня  вернемся  за
тобой.
     - Нет, лучше не возвращайся, а жди меня в Гераклее. Я найду  моряков,
которые охотно и не привлекая ничьего внимания перевезут меня. Поспеши, мы
все решили.
     - Таис, милая! - Эгесихора еще раз обняла ее. -  Ты  сняла  камень  с
моей печени.
     И спартанка, напевая, стала спускаться на Пирейскую дорогу  во  главе
своего импровизированного отряда.
     "Я сняла, а ты положила", - подумала Таис, глядя ей вслед. В  вышине,
над черными остриями  кипарисов,  сияли  любимые  созвездия,  столько  раз
выслушивавшие ее немые мольбы  к  Афродите  Урании.  Гетера  почувствовала
небывалую  тоску,  будто  она  прощалась  навсегда  с   великим   городом,
средоточием  могущественной  красоты,  сотворенной   десятками   поколений
эллинских художников.
     Она  послала  Клонарию  за  Талмидом,  могучим  атлетом,  жившим   по
соседству. Вооруженный кинжалом и медной дубинкой, он не  раз  сопровождал
гетеру, любившую иногда побродить ночью. Таис  хорошо  платила,  и  Талмид
неслышно крался позади, не мешая девушке чувствовать себя наедине с ночью,
звездами, статуями богов и героев.
     В эту ночь Таис медленно шла  к  Пеласгикону  -  стене  из  громадных
камней, воздвигнутой далекими предками у основания Акрополиса. Может быть,
то был могущественный народ, чья Кровь текла  в  жилах  полукритянки?  Эти
камни  всегда  привлекали  Таис.  И  сейчас  она  коснулась  рукой  глыбы,
прижалась всем телом к камню, ощущая сквозь тонкий хитон его  неиссякаемую
теплоту и твердость.
     Темнота  безлунной  яркозвездной  ночи  была  подобна  просвечивающей
черной ткани. Только в прозрачном и светоносном воздухе Эллады можно  было
испытать такое ощущение. Ночь одевала все вокруг, как тончайшее  покрывало
на статуе нагой Анахиты в  Коринфе,  -  скрывая  и  одновременно  открывая
неведомые глубины тайных чувств.
     Таис тихо взошла по истертым ступеням к  храму  Победы.  Из-за  плеча
Пникса  блеснул  далекий  огонек  -  лампада  над  Баратроном  -  страшной
расселиной, напоминавшей афинянам про  гнев  Земледержца  Посейдона.  Туда
низвергали жертвы грозным подземным богам и Эриниям. Таис еще не  думалось
об Аиде, и она не совершила ничего, чтобы опасаться богинь мести.  Правда,
боги завистливы! Яркая красота, веселье, успех и  поклонение  -  все,  чем
была избалована Таис с пятнадцати лет, могут  навлечь  их  гнев,  и  тогда
последуют  несчастья.  Мудрые  люди  даже  нарочно  хотят,   чтобы   удачи
перемежались с неудачами, счастье - с несчастьями, считая,  что  этим  они
предохраняют себя от более сокрушительных ударов судьбы. Таис это казалось
нелепым. Разве можно купить себе счастье, склоняясь перед богами и моля  о
ниспослании  несчастья?  Коварные  женщины-богини  сумеют   нанести   удар
настолько болезненный, что после него  любое  счастье  покажется  горьким.
Нет, лучше, подобно Нике, подниматься на вершину утеса и, если уж падать с
него, то навсегда...
     Таис оторвалась от созерцания огонька над Баратроном и подумала,  что
завтра надо испечь магис - жертвенный пирог Гекате - богине  перекрестков,
далеко разящей и не пропускающей запоздалых путников. И еще  жертву  Афине
Калевтии - богине  дорог.  А  там  не  забыть  Афродиту  Эвплою  -  богиню
благоприятного плавания. Об этом позаботится Эгесихора.
     Легкие, быстрые шаги Таис четко отдавались под колоннадой ее любимого
храма Нике Аптерос, на ступенях которого она посидела, глядя на  крохотные
огоньки, кое-где, как разбросанные ветром светлячки, мерцавшие  на  улицах
милого города; на маяк в Пирее и  два  низких  фонаря  Мунихии.  Наверное,
корабль с Эгесихорой уже вышел в Саронский залив, держит  путь  на  юг,  в
недалекую Эгину.
     Таис спустилась к Агоре и, когда шла мимо старого, запустелого  храма
Ночи - Никтоона, сразу два "ночных  ворона"  (ушастые  совы)  пролетели  с
правой стороны - двойное счастливое предзнаменование. Хотя и вокруг  Афин,
и в самом городе водилось множество  этих  священных  птиц  богини  Афины,
такое совпадение  случилось  с  Таис  впервые.  Облегченно  вздохнув,  она
ускорила шаги к угрюмым  и  массивным  стенам  древнего  святилища  Матери
Богов. С упадком древней минийской религии святилище стало государственным
архивом Афин, но те, кто продолжал верить во всемогущество Реи и  женского
начала в мире, приходили сюда ночью, чтобы, приложив лоб к угловому камню,
получить предупреждение о грозящей опасности. Таис  долго  прижималась  то
лбом, то висками к отполированному веками камню, но не услышала ни легкого
гула, ни чуть ощутимого дрожания стены. Рея-Кибела  не  знала  ничего,  и,
следовательно в ближайшее время гетере  ничего  не  угрожало.  Таис  почти
побежала к Керамику, своему  дому,  так  быстро,  что  недовольный  Талмид
заворчал позади. Гетера подождала атлета, обняла его за  шею  и  наградила
поцелуем. Слегка ошеломленный, богатырь вскинул ее на руки и, несмотря  на
смешливый протест, понес домой.
     В день отплытия, назначенный Таис, погода  изменилась.  Серые  облака
громоздились  в  горах,  низко  висели  над  городом,  припудрили   пеплом
золотистый мрамор статуй, стен и колонн.
     Эвриклидион, сильный северо-восточный ветер, оправдал  свое  название
"вздымающего широкие волны" и быстро  гнал  маленький  корабль  к  острову
Эгине.
     Таис, стоя на корме, повернулась  спиной  к  уходящему  назад  берегу
Аттики и отдалась успокаивающей  качке  на  крупной  зыби.  Из  памяти  не
выходила вчерашняя встреча с незнакомым ей человеком, воином,  со  следами
ран на обнаженной руке и шрамом на лице, полускрытым  бородой.  Незнакомец
остановил ее на улице Треножников, у статуи Сатира Перибоэтона  ("Всемирно
известного"), изваянного Праксителем.
     На нее в упор смотрели проницательные глаукопидные  глаза,  и  гетера
почувствовала, что этому человеку нельзя сказать неправду.
     - Ты - Таис, - сказал он тяжелым низким голосом,  -  и  ты  покидаешь
наши Афины следом за Хризокомой-спартанкой.
     Таис, дивясь, утвердительно склонила голову.
     - Плохо идут дела в Афинском государстве, если его покидает  красота.
Красота женщин, искусства,  ремесел.  Прежде  сюда  стекалось  прекрасное,
теперь оно бежит от нас.
     - Мне кажется, о незнакомец, что мои сограждане  куда  больше  заняты
тем, чтобы перехитрить соперников в войне и торговле, а не  любуются  тем,
что создали их предки и их земля.
     - Ты права, юная.  Запомни  -  я  друг  Лисиппа,  скульптора,  и  сам
скульптор. Скоро мы отправимся в Азию, к Александру. Тебе не миновать  той
же цели - раньше или позже мы встретимся там.
     - Не знаю. Навряд ли. Судьба влечет меня в другую сторону.
     - Нет, так будет. Там Лисипп - он давно хочет повидаться с тобой. И я
тоже. Но у него свои желания, у меня - другие...
     - Поздно, - сказала гетера,  искренне  сожалея.  Внимание  одного  из
величайших художников Эллады льстило ей. Красивые легенды ходили  о  любви
Праксителя к Фрине, Фидия - к Аспазии.
     - А я не говорю: сейчас!  Ты  слишком  юна.  Для  наших  целей  нужна
зрелость тела, а  не  слава.  Но  время  придет,  и  тогда  не  отказывай.
Гелиайне!
     Незнакомец,  так  и  не  назвав  себя,   удалился   широким,   полным
достоинства шагом, а смущенная гетера поспешила домой...



                             3. БЕГСТВО НА ЮГ

     Стоя на палубе легкого судна,  Таис  думала  о  незнакомце.  Неужели,
когда сила жизни слабеет в народе и стране, тогда красота оскудевает в ней
и ищущие ее уходят в иные  земли?  Так  случилось  с  Критом,  с  Египтом.
Неужели пришла очередь Эллады? Сердце сжимается при одном  воспоминании  о
дивном городе Девы. Что перед ним Коринф, Аргос, ныне сокрушенные Фивы?..
     Неловко ступая по качающейся палубе, к Таис подошла Клонария.
     - Ты хочешь есть, госпожа?
     - Нет еще.
     - Кормчий сказал, что скоро Гераклея. Смотри, Эгина уже вся встала из
моря.
     - Где Гесиона?
     - "Рожденная змеей" спит, как ее прародительница.
     Таис рассмеялась и погладила девушку по щеке.
     - Не ревнуй, буди "Рожденную змеей".
     Гесиона, наскоро плеснув в лицо морской воды, появилась  перед  своей
хозяйкой. Таис спросила фиванку о ее дальнейших намерениях.  Хоть  Гесиона
умоляла взять ее с  собой,  гетере  казалось,  что  та  совершает  ошибку,
покидая Аттику, где больше возможностей отыскать  отца.  Самый  большой  в
Элладе рынок рабов был в Афинах. Ежедневно на его  помостах  продавали  по
нескольку сотен людей. Через торговцев, связанных со всеми городами Эллады
и окружающих Внутреннее море  стран,  была  надежда  узнать  что-нибудь  о
философе  Астиохе.  Гесиона  призналась,  что  после   ночного   появления
Эгесихоры  х