такая  страна,  отдавшая  все  свое
искусство гармонической связи человека и природы и прежде  всего  женщине?
Могущественная, древняя, существовавшая тысячелетия? Разве  не  знали  они
простого  закона  богов  и  судьбы,  что  их  нельзя  искушать  длительным
процветанием,  ибо  следует  расплата,  страшное  вмешательство  подземных
божеств? Вот боги и покарали их за то, что дети  Миноса  забыли,  в  каком
мире  они  живут.  Обвалились  великолепные  дворцы,   остались   навсегда
непрочитанными письмена, утратили свой смысл фрески тончайшей  живописи...
И заселили остров чужие племена, враждующие между собой и со всеми другими
народами, которые так  же  относятся  к  истинным  обитателям  Крита,  как
варвары гиперборейских лесов к эллинам и их предкам пеласгам.
     Спартанцы шли позади задумчивой Таис, с удивлением взирая на нее,  не
решаясь нарушить ее размышлений.
     Неужели и солнечная красота,  созданная  и  собранная  Элладой,  тоже
исчезнет в Эребе, как сверкающий поток исчезает в  неведомой  пропасти?  А
Египет, куда она так стремится!  Не  будет  ли  он  тоже  царством  теней,
растворяющейся в  новой  жизни  памятью  о  былом?  Не  поступила  ли  она
легкомысленно, оставив Элладу? Что ж,  назад  путь  не  закрыт,  в  Афинах
остался ее дом и...
     Таис не додумала. Беззаботно тряхнув головой, она  побежала  вниз  по
вьющейся меж горных отрогов тропинке, не слушая удивленных спутников.  Она
остановилась только в виду бухты  с  мерно  качавшимися  кораблями.  Скоро
великое море  разделит  ее  и  все  то  родное,  что  осталось  в  Элладе.
Единственно близким человеком с ней будет Эгесихора - подруга  полудетских
грез и взрослых разочарований, спутница успеха...
     Кормчий говорил, что до берега Либии отсюда четыре тысячи  стадий.  И
еще плыть тысячу стадий вдоль берегов  до  Навкратиса.  При  благоприятном
ветре дней десять пути. На других кораблях египтяне повезут их  по  одному
из рукавов великой дельты Нила. Не меньше тысячи стадий надо  проплыть  до
Мемфиса вверх по реке.
     Афродита  Эвплоя  -  богиня  моряков  -   была   милостива   к   Таис
необыкновенно. Очень редко в конце боэдромиона стояла погода,  похожая  на
гальционовые, зимородковые  дни  перед  осенним  равноденствием.  В  самую
середину  шумно-широкого  моря  вошли  корабли,  когда   безветрие   вдруг
сменилось знойным и слабым Нотом. Гребцы выбились  из  сил,  гребя  против
ветра, и Эоситей велел отдохнуть до вечера, щадя силы свободных воинов. Он
намеренно не взял рабов, чтобы корабли вместили весь большой отряд.
     На синей поверхности моря, распыляющейся вдали голубой дымкой, ходили
плавные волны мертвой зыби, раскачивавшей неподвижные корабли, словно уток
на ветреном озере. С либийских берегов дул несильный, но  упорный  горячий
ветер, приносивший сюда, за две тысячи стадий, на середину  моря,  дыхание
яростных пустынь. Такое же  расстояние  отделяло  корабли  и  от  критских
берегов.
     Эгесихора  со  страхом  вглядывалась  в  темно-синие  впадины   между
волнами, стараясь представить себе страшную, никем  не  измеренную  бездну
морской  глубины.  Таис  лукаво  поглядывала  на  подругу,  распаренную  и
утратившую свой обычный вид победоносной богини. На палубе под навесом и в
трюме лениво  разлеглись  люди.  Более  крепкие  или  более  нетерпеливые,
стояли, прислонившись к ивовым плетенкам над  бортами,  и  пытались  найти
прохладу в веянии либийского Нота, под  легким  напором  которого  корабли
едва заметно отступали назад, к северу.
     Хмурый Эоситей, недовольный задержкой, сидел в кресле на корме. Около
него в  различных  позах  развалились  на  тростниковой  циновке,  подобно
простым воинам, его помощники, снявшие с себя одежду.
     Таис незаметно поманила Менедема.
     - Ты можешь подержать мне весло? - и объяснила недоумевающему атлету,
что она хочет сделать.
     Менедем втащил огромное весло поглубже в  отверстие  уключины,  чтобы
его лопасть стала перпендикулярно борту. Под  удивленными  взглядами  всех
находившихся на палубе Таис сбросила одежду,  прошла  по  обводному  брусу
снаружи, держась за плетеную стенку, ступила на весло,  немного  постояла,
примеряясь к размахам качки,  и  вдруг  оттолкнулась  рукой  от  борта.  С
ловкостью финикийской канатоходки Таис пробалансировала на весле,  мелкими
шажками пробежала до  конца  и  бросилась  в  воду,  скрывшись  в  глубине
темноцветной маслянистой волны.
     - Она сошла с ума! - крикнул Эоситей, а Гесиона  с  горестным  воплем
кинулась к борту.
     Черная голова Таис, туго  обтянутая  традиционной  лентой  лемнийской
прически, уже появилась  на  вершине  волны.  Гетера  поднялась  из  воды,
посылая смотревшим на нее спартанцам поцелуй и звонко хохоча.
     Эоситей, забывший обо всем, удивленно вскочил и  подошел  к  борту  в
сопровождении Эгесихоры.
     - Это еще что такое? Уж не дочь ли самого Посейдона твоя черноволосая
афинянка? Ее глаза не голубые, однако!
     - Не нужно искать потомков богов среди нас,  смертных,  -  засмеялась
спартанка, - ты  видел  ее  таинственное  сходство  с  теми,  кто  покинул
критские дворцы тысячу лет назад? От матери-критянки в ней возродились  ее
предки. Критянин Неарх рассказывал мне, что они нисколько не боятся моря.
     - Мы, спартанцы, тоже владеем морским искусством  лучше  всех  других
народов!
     - Но не лучше критян! Мы боремся с морем, опасаемся его, избегаем без
крайней нужды его коварных объятий, а критяне дружат с морской  стихией  и
всегда готовы быть с ней - в радости и в печали.  Они  понимают  море  как
любовника, а не изучают как врага.
     - И все это тебе открыл Неарх? Я что-то слышал, будто  вы  обменялись
клятвой Трехликой Богини? Он бросил тебя как ненужную  игрушку  и  ушел  в
море, а ты ночами рыдала на берегу. Если мы встретимся...
     Начальник воинов  не  кончил,  встретившись  с  потемневшим  взглядом
гетеры. Она вскинула голову,  раздув  ноздри,  и  вдруг  рванула  головную
повязку, сбросив на спину всю  массу  своих  золотистых  волос.  Едва  она
поднесла руки к застежкам хитона, как Эоситей остановил ее.
     - Что ты хочешь делать, безумная?! Ты плаваешь хуже Таис...
     - И все же последую за ней, доверяясь критскому чутью, если никто  из
храбрых моих соотечественников не может одолеть своего страха. Они  больше
любят сплетничать, как афиняне!
     Эоситей подпрыгнул, как от удара бичом, метнул на  свою  возлюбленную
яростный взгляд и, не сказав ни слова,  ринулся  за  борт.  Огромное  тело
спартанца упало неловко в провал между  волнами,  издав  тупой  и  громкий
всплеск. Таис, издалека наблюдавшая сцену между  подругой  и  начальником,
стрелой  скользнула  под  волнами  на  помощь  Эоситею.  Она  поняла,  что
лаконский начальник, хоть и отличный пловец, не умеет прыгать с  высоты  в
волнующееся море.
     Эоситей, оглушенный и опрокинутый волной,  почувствовал,  что  кто-то
подтолкнул его из глубины. Вынырнув, он очутился на гребне встающего вала,
набрал воздуха и опомнился, увидев рядом веселое лицо  Таис.  Рассерженный
собственной неловкостью, еще более уязвленный при воспоминании  о  великом
пловце  Неархе,  спартанец  оттолкнул  протянутую  руку  афинской  гетеры,
окончательно справился с собой и поплыл прочь с  каждым  взмахом  рук  все
увереннее. С боевым кличем следом за начальником с его корабля и других  в
шумящую синюю воду посыпались десятки тел.
     - Лови ее! - кричали воины, строясь  в  цепочку  наподобие  невода  и
окружая Таис, будто легендарную морскую нереиду. Афинянка  легко  скользя,
уплывала все дальше, а воины старались догнать ее.
     Эоситей, охладившись в море, снова стал энергичным навархом.
     - Остановите ее! Шалая девчонка перетопит моих воинов! - завопил  он,
поднимаясь над водой и делая энергичные жесты, приказывая Таис вернуться.
     Она поняла и повернула назад,  прямо  в  полукруг  гнавшихся  за  ней
спартанцев.  Те  остановились,  поджидая,  чтобы  с  торжеством   схватить
беглянку.  Под   ликующие   крики   Таис   оказалась   в   тесном   кольце
преследователей, десятки рук протянулись к  ней  со  всех  сторон,  и  тут
гетера исчезла.  Воины  заметались,  ныряя  в  разные  стороны,  но  Таис,
нырнувшая глубже  всех,  успела  проплыть  под  водой  четверть  стадии  и
появилась далеко  за  линией  преследователей.  Пока  они  поворачивали  и
набирали скорость, афинянка была уже у корабля и  уцепилась  за  брошенный
канат. Менедем вытащил  ее  на  палубу,  к  разочарованию  "охотников".  В
довершение позора многие из пловцов ослабели в погоне и борьбе с  волнами,
и их пришлось поднимать на корабли.  Эоситей,  запыхавшийся,  усталый,  но
незлой, вылез  по  сброшенной  ему  лестнице  и  первым  делом  подошел  к
афинянке, которую Гесиона уже обернула простыней, осушая волосы египетским
полотенцем.
     -  Тебя  следовало   бы   оставить   посреди   моря!   -   воскликнул
лакедемонянин. - И клянусь Посейдоном, в следующий раз я принесу  ему  эту
жертву!
     - И ты не  побоишься  мятежа?  -  спросила  Эгесихора,  вступаясь  за
подругу. - Впрочем, я уверена, что она приплывет верхом на дельфине раньше
нас.  Вот  они,  явились,  -  спартанка  показала  на  белые  пятна  пены,
сопровождавшие мельканье  стремительных  черных  тел,  привлеченных  игрой
своих собратьев-людей.
     - Где научилась она так плавать? - буркнул Эоситей. - И еще ходить по
веслу в качку: это потруднее, чем по канату!
     - Нас всех учили искусству равновесия в школе  гетер  Коринфа  -  без
этого нельзя исполнять танец священных треугольников. А искусству  плавать
так не научиться, надо родиться нереидой!..
     Гесиона, осторожно  массируя  голову  Таис,  робко  выговаривала  ей,
упрекая в искушении судьбы.
     - И как не боишься ты,  госпожа,  предстать  обнаженной  перед  таким
сборищем воинов. Они ловили  тебя,  как  дельфина!  -  закончила  девушка,
оглядываясь кругом и как бы опасаясь нового нападения.
     - Если вокруг тебя много истинно храбрых и сильных мужчин, ты  можешь
считать себя в полной безопасности, - смеясь, отвечала ей  гетера,  -  они
ведь эллины и, особенно, спартанцы. Запомни это, пригодится. Кроме  всего,
помни, что мужи обычно  застенчивее  нас.  Если  мы  следуем  обычаям,  то
оказываемся гораздо смелее, а они смущаются.
     - Почему же именно спартанцы?
     - Потому что спартанцы - гимнофилы, любящие наготу, как тессалийцы, в
противоположность гимнофобам - вам, беотийцам, македонцам.  Тут  спартанцы
стоят против моих афинян, как в Ионии эолийцы против лидийцев.
     - Про эолийиев я читала. У них даже  наш  месяц  мунихион  называется
порнопионом.
     - Впрочем, все эллины не считают одежду признаком благовоспитанности.
А спартанцы и тессалийцы взяли обычаи  и  законы  древних  критян.  У  тех
появляться нагими на  праздниках  и  пиршествах  было  привилегией  высшей
аристократии.
     - Наверное, отсюда родилась легенда о тельхинах - демонах обольщения,
до сих пор живущих на Крите и в глухих местах Ионии?
     - Может быть... Мне только кажется, что нагота в Египте была  вначале
уделом подневольных людей и рабов, в Ионии - правом сильных,  на  Крите  -
привилегией царей и высшей аристократии, в Элладе  -  богов...  Пойдем  за
нашу загородку, мне хочется отдохнуть после моря. Клонария разотрет меня.
     - Я, госпожа, позволь мне!
     Таис кивнула головой и, закутанная в простыню, удалилась в  крошечное
отделение под рулевой палубой, отведенное ей, Эгесихоре и их рабыням.
     Растирая Таис душистым маслом, Гесиона спросила, вновь возвращаясь  к
беспокоившей ее теме.
     - А египтяне, они кто: гимнофилы или нет?
     - Гимнофилы, самые древние из  всех  народов,  а  слыхала  ли  ты  об
Афродите Книдской?
     - Той, что изваял Пракситель, твой соотечественник?
     - Он создал две статуи Афродиты с  одной  и  той  же  модели,  гетеры
Фрины, - одетую в пеплос и нагую. Обе одновременно выставил  для  продажи.
Одетую купили строгие правители острова Коса, а совершенно нагую за ту  же
цену  взяли  жители  Книда.  Она  стояла  в   открытом   алтаре,   светясь
желтовато-розовым  мрамором  своего  тела,  и,  говорят,  сама   Афродита,
спустившись с Олимпа в храм, воскликнула: "Когда же это  Пракситель  видел
меня голой?!"
     Прозрачная поверхность статуи придавала  ей  особое  сияние,  окружая
богиню священным ореолом. Уже много лет поэты, художники и  военачальники,
ремесленники и земледельцы переполняют корабли, идущие  в  Книд.  Афродита
Книдская почитаема несравненно больше Косской, ее  изображение  выбито  на
монетах. Какой-то царь предлагал за статую простить все долги острова,  но
книдцы отказались.
     Славу Праксителя разделила его модель  -  гетера  Фрина.  Благодарные
эллины поставили ее  портретную  статую  из  покрытой  золотом  бронзы  на
лестнице, ведущей к святилищу Аполлона в Дельфах. Такова сила  божественно
прекрасной наготы, и ты не опасайся гимнофилов. Именно они настоящие люди!



                          4. ВЛАСТЬ ЗВЕРОБОГОВ

     В Мемфисе, называвшемся египтянами Весами Обеих  Земель,  было  много
эллинов, издавна живших здесь. Таис полюбила этот  город,  один  из  самых
старых городов древней  земли,  стоявший  на  границе  Дельты  и  Верхнего
Египта, вне дождливой зимы низовий Нила и летнего зноя южной части страны.
     Греки Мемфиса, в особенности  молодежь,  были  взбудоражены  приездом
двух красавиц из Афин. Поэты, художники  и  музыканты  пытались  завоевать
сердце Таис, посвящая ей стихи и песни, умоляя стать моделью, но  афинянка
появлялась везде или в паре с Эгесихорой, или в сопровождении застенчивого
богатыря, при одном взгляде на которого отпадала охота с ним  соперничать.
А царственная  спартанка  прочно  связала  себя  с  начальником  лаконских
наемников и не увлекалась ничем, кроме своих неслыханно  быстрых  лошадей.
Впервые здесь видели женщину,  управлявшую  тетриппой.  Молодые  египтянки
поклонялись Эгесихоре почти как  богине,  видя  в  ней  олицетворение  той
свободы, которой они, даже в самых знатных домах, были лишены.
     Таис соглашалась иногда выступать на симпосионах как  танцовщица,  но
покидала их, когда общество становилось буйным от сладкого  вина  Абидоса.
Гораздо чаще она оставляла Мемфис для поездок в знаменитые города и храмы,
спеша познакомиться со страной, множество легенд  и  сказок  о  которой  с
детства прельщало эллинов. С беспечностью, удивлявшей Эгесихору и Гесиону,
продолжавшую считать себя рабыней Таис, она не спешила обзавестись богатым
любовником и тратила деньги на путешествия по стране.
     Мнема,  мать  всех  муз,  к  дарам  Афродиты  прибавила  Таис  еще  и
великолепную память.  Память,  вбиравшая  в  себя  все  подробности  мира,
неизбежно  породила  любознательность,  подобную   той,   какой   обладали
знаменитые  философы  Эллады.  Сколько  бы  ни  встречала  Таис  нового  и
необычного в  Египте,  столь  отличавшегося  от  греческого  мира,  первое
впечатление во время плавания от моря по дельте и первых дней, проведенных
в Мемфисе, не изменилось.  Перед  Таис  упорно  возникало  одно  из  ярких
воспоминаний детства.
     Мать привезла ее в Коринф, чтобы посвятить храму Афродиты и отдать  в
школу гетер. В городе, раскинувшемся  у  подножия  огромной  горы,  стояла
сильная жара. Маленькой Таис очень  хотелось  пить,  пока  они  с  Матерью
поднимались в верхнюю часть Коринфа. Навсегда  запомнилась  очень  длинная
узкая галерея - стоя, которая вела к священному источнику, знаменитому  на
всю Элладу. Внутри чуть притененной галереи веял слабый ветерок, а по  обе
стороны высокое солнце обрушивало на каменистые склоны море света и  зноя.
Впереди, под круглой крышей,  державшейся  на  двойных  колоннах,  ласково
журчала, переливаясь, чистая и прохладная вода. А дальше,  за  бассейнами,
где начинался крутой отрог, слепил глаза  отраженный  свет.  Жар  и  запах
накаленных скал были сильнее влажного дыхания источника.
     Вот  и  египетская  галерея  воды  и  зелени  между  двумя  пылающими
пустынями,  протянувшаяся  на  десятки   тысяч   стадий,   -   расстояние,
колоссальное для небольших государств Эллады. Сады и храмы, храмы и  сады,
ближе к  воде  поля,  а  с  внешнего  западного  края  этой  полосы  жизни
бесконечные некрополи - города мертвых - с неисчислимыми  могилами.  Здесь
не было памятников, но зато строились  дома  усопших:  в  размер  обычного
жилья человека - для богатых и знатных; с собачью конуру - для бедняков  и
рабов. И уж совсем подавляли воображение три царские гробницы - пирамиды с
титаническим сфинксом, в семидесяти  стадиях  ниже  Мемфиса.  Таис  немало
слышала об усыпальницах фараонов, но и представить не могла их  подлинного
величия.
     Геометрически  правильные  горы,  одетые  в  зеркально   полированный
камень, уложенный так плотно, что следы швов между отдельными глыбами были
едва заметны. В утренние часы каждая  из  больших  пирамид  отбрасывала  в
серое  небо  вертикальную  колонну  розового  света.  По  мере  того   как
поднималось солнце, зеркальные бока каменных громад горели все ярче,  пока
в полуденные часы пирамида не становилась звездой  -  средоточием  четырех
ослепительных лучистых потоков, бивших над равниной во все стороны  света.
А на  закате  над  могилами  фараонов  вставали  широкие  столбы  красного
пламени, вонзавшиеся в лиловое вечернее небо. Ниже  их  резкими  огненными
лезвиями горели ребра усыпальниц царей-богов Черной  Земли,  как  называли
египтяне свою страну. Эти ни с чем не сравнимые  творения  казались  делом
рук титанов, хотя знающие люди уверяли Таис, что пирамиды построены самыми
обыкновенными рабами.
     -  Если  человека  крепко  бить,  -  цинично  усмехаясь,  рассказывал
гелиопольский жрец, знаток  истории,  -  он  сделает  все,  что  покажется
немыслимым его потомкам.
     - Самые большие постройки в Египте - значит, здесь людей били  крепче
всего, - недобро сказала Таис.
     Жрец остро глянул и поджал губы.
     - Разве эллины не бьют своих рабов?
     - Бьют, конечно. Но тот, кто много бьет, пользуется недоброй славой!
     - Ты хочешь сказать, женщина... - начал жрец.
     - Ничего не хочу! - быстро возразила Таис. -  В  каждой  стране  свои
обычаи, и надо долго жить в ней, чтобы понять.
     - Что же ты не понимаешь?
     - Великую сложность власти. У нас все просто: или свободен, или  раб.
Если свободен, то  или  богат,  или  беден:  славен  или  искусством,  или
знаниями, воинской или атлетической доблестью. А у вас каждый свободный на
какую-то ступеньку выше или ниже другого. Одному что-то позволено, другому
меньше, третьему совсем ничего,  и  все  преисполнены  зависти,  все  таят
обиду. Кажется, будто здесь только рабы, запертые между двух пустынь,  как
в большой клетке. Я почти не встречала людей, побывавших в других  странах
Ойкумены. Правда, я здесь недавно...
     - Ты наблюдательна, эллинка, даже слишком, - угроза  проскользнула  в
словах жреца, говорившего по-гречески с легким прищелкиванием. -  Я  лучше
удалюсь...
     Храмы Египта поразили воображение Таис резким контрастом с Элладой.
     Каждый греческий храм, за исключением разве самых древних,  стоял  на
возвышенном месте,  открытый,  легкий  и  светлый,  он  как  бы  улетал  в
пространство, в море и небо. Изваяния богинь, богов и героев привлекали  к
себе волшебством красоты. Грань, отделявшая богов  от  смертных,  казалась
совсем тонкой, незаметной. Верилось, что боги, склоняясь к  тебе,  внимают
мольбам и вот-вот сойдут  со  своих  пьедесталов,  как  в  те  легендарные
времена, когда они  одаряли  вниманием  всех  людей,  от  земледельцев  до
воинов, а не только общались со жрецами, как ныне.
     Храмы Египта! Сумрачные, стиснутые толстыми стенами, чащей  массивных
колонн, исписанных и исчерченных множеством рисунков и  знаков.  Святилище
укрывало от просторов земли и неба, от ветра и облаков, журчания ручьев  и
плеска волн, от людских песе