можно, пока множество возбужденных
людей металось там, переворачивая все вверх дном и создавая невообразимый
беспорядок. В этом помещении находилось тринадцать скелетов, в том числе
два детских, с незаращенными черепными швами. Один из них имел всего два
зуба. Все скелеты были завернуты в циновки наподобие тех, которыми бывают
обернуты ящики с китайским чаем, и зашнурованы веревками, сплетенными из
волокон юкки[20]. Можно было различить куски одежды и большие платки из
хлопчатобумажной ткани. Они хорошо сохранились. Время лишь немного изменило
их цвет. Некоторые платки были украшены цветным узором из полос, имевших
когда-то красный цвет. Там находились также куски материи, украшенной
перьями, и несколько различных циновок. Здесь же лежали хорошо
сохранившиеся корзины. Это были, пожалуй, лучшие корзины из всех, что мне
доводилось когда-либо видеть. Вокруг лежало множество сандалий. Некоторые
из них были совершенно новыми, другие - со следами длительного
употребления. В помещении, кроме того, находилось большое количество
глиняных сосудов, некоторые были очень красивы и выглядели как новые".

Люди стояли пораженные. Впечатлений было слишком много, чтобы в них можно
было разобраться сразу. Освещение было скудным. Слишком много народа
толпилось вокруг. Поэтому более мелкие предметы обнаруживались постепенно.

"Там находилось очень много жемчуга и различных украшений. Мне трудно
описать эти предметы, поскольку у меня не было возможности рассмотреть их
поближе. Я вспоминаю, что видел большое количество бирюзы. Было обнаружено
множество полированных каменных топоров, которые оказались гораздо красивее
тех, что обычно находили в этой местности. Имелись там и так называемые
"свежевальные ножи" и "колодки" для изготовления сандалий, подушечки и
кольца, которые древние обитатели развалин подкладывали под ношу на голову
при переноске грузов. Некоторые из них были красиво сплетены или сотканы из
волокон листьев юкки. Другие выглядели очень просто. Они представляли собой
спирали из волокон юкки, связанные в нескольких местах, чтобы удерживать их
вместе. Третьи были сделаны из коры можжевельника, оплетенной шнуром, или
листьев кукурузных початков. Их можно было использовать и в качестве
подставок для сосудов с круглым дном, которые не могли стоять без опоры".

То, что произошло, с археологической точки зрения явилось чистейшим
вандализмом. Но кто мог научить чему-либо лучшему простых фермеров, которые
вдруг почувствовали себя искателями сокровищ? Это стало своеобразным хобби
окрестных жителей: в конце недели, после посещения церкви, идти и
"собирать" древности. Какова же была дальнейшая судьба этих бесценных, так
удивительно сохранившихся свидетельств жизни доисторического народа?
Послушаем еще раз, что вспоминает по этому поводу Хоу.

"Когда мы завершили работу, все вещи были вытащены наружу и унесены
различными людьми, входившими в группу. О том, где они сейчас, никто не
знает. Подобно большинству предметов из расположенных вокруг более мелких
пуэбло, они бесследно исчезли. Я был тогда маленьким мальчиком, поэтому мне
не удалось получить некоторые очень понравившиеся мне предметы, и я
вынужден был довольствоваться тем, что осталось. Тем не менее и из этих
остатков составилась хотя и небольшая, но вполне приличная коллекция.
Однако входившие в нее вещи также почти полностью исчезли".

Вместе с тем в пуэбло оставалось еще достаточно утвари п других вещей. Во
много раз больше, чем предполагал Джонсон п его ученики. Все это открыл Эрл
X. Моррис.

Вызывает удивление, как много антропологов п археологов, которые позже
стали знаменитыми, открыли свое жизненное призвание в самой ранней
молодости.

Френку Кашингу было девять лет, когда он получил в подарок от фермера
первые наконечники стрел, относившихся к доколум-бовой эпохе. Когда ему
исполнилось четырнадцать, он уже имел коллекцию, насчитывавшую многие сотни
стрел, и сам начал проводить раскопки. Импульсом для позднейших
исследований методов индейской хирургии для Хулио Тельо послужили увиденные
им в десятилетнем возрасте искусственные отверстия в одном из индейских
черепов. Роланд Т. Берд начал свою карьеру в девятилетнем возрасте в
качестве помощника собственного отца. Он стал крупнейшим специалистом по
динозаврам, собравшим для Американского музея естественной истории 80 т
костей динозавров и других ископаемых животных. Френк Хиббен, который позже
прославился раскопками пещеры Сандия, уже в девятилетнем возрасте
участвовал в качестве водоноса в раскопках маундов.

Но самым удивительным среди них был, вне всякого сомнения, Эрл X. Моррис.
Когда ему исполнилось 63 года, он во всеуслышание заявил, что будет
отмечать 60-летие своей археологической деятельности. Он родился в 1889 г.,
и ему было чуть больше трех лет, когда он провел свои первые раскопки.

"Однажды утром в марте 1893 г., - вспоминает Моррис, - отец дал мне старую
мотыгу, палку которой он специально укоротил для меня, и сказал: "Иди и
копай в яме, где я работал вчера, и ты не будешь мне мешать". При первом же
сделанном мною ударе из земли выкатился округлый серый предмет, оказавшийся
частью окрашенной в черный и белый цвет разливательной ложки. Я выскочил из
ямы, чтобы показать находку матери. Она схватила в кухне большой нож для
разделки мяса и побежала за мной к яме, чтобы высвободить скелет, в могиле
которого должна была находиться эта ложка. Так, когда мне было три с
половиной года, совершилось решающее событие, превратившее меня в
страстного "охотника за глиняными горшками", который позже снискал широкую
и, я надеюсь, заслуженную известность как археолог" 2.

Эту раскрашенную в черный и белый цвет разливательную ложку он хранил до
самой смерти в 1956 г. Подобно Киддеру, Моррис вел раскопки в стране
индейцев майя. Однако его любовь, как и любовь Киддера, была целиком отдана
Юго-Западу. Он являлся археологом, по преимуществу ведущим раскопки,
человеком физического труда, предпочитавшим полевые условия и с трудом
заставлявшим себя сесть за письменный стол. Его коллекции, почти полностью
хранящиеся в Музее Колорадского университета, воистину необозримы. Однако
они исследованы едва ли па-половину. Причем лишь незначительная часть
изучена им самим. От многих раскопок Морриса остались только дневники. Они
отличаются скрупулезной точностью и снабжены богатейшим иллюстративным
материалом. Лишь после его смерти Колорадский университет приступил в 1963
г. к публикации "Бумаг Эрла Морриса", подготовленных к печати группой
ученых под руководством Джо Бена Унта.

Здесь мы сталкиваемся с главной проблемой не только американской, но и всей
мировой археологии. На протяжении десятилетий раскопки дали так много
материалов, что их научная обработка все более отстает от темпов самих
раскопок. В 1961 г. я получил разрешение осмотреть обычно недоступные для
посетителей подвалы Афинского музея. Там хранятся бесчисленные сокровища,
которые ни разу не были каталогизированы и которых никогда не видели даже
археологи, на протяжении десятилетий работающие в Греции. Нет никакого
сомнения, что именно в этих подвалах могли и должны были бы быть проведены
самые плодотворные из всех современных "раскопок" на территории данной
страны. Вот что говорит относительно положения, сложившегося в Америке, Уит
- руководитель антропологических исследований в Музее Колорадского
университета.

"Подобные собрания зачастую известны очень ограниченному кругу археологов и
то понаслышке либо по сноскам и кратким ссылкам в публикациях. В целом же
они остаются погребенными в подвалах и неизвестными большинству людей точно
так же, как если бы никогда не извлекались из-под земли. Только
значительные размеры расходов, связанных с проведением раскопок, хранением
и обработкой полученных материалов, могут в какой-то мере служить
оправданием сложившегося положения. В противном случае эти коллекции,
невзирая на все трудности, должны были бы быть немедленно извлечены из
музейных хранилищ и опубликованы. Такая работа, учитывая современный
уровень знаний, принесла бы еще большую пользу, поскольку основная часть
этих материалов сегодня совершенно недоступна" 3.

Однако вернемся к нашему рассказу. В 1915 г. доктор Н. С. Нельсон, в то
время археолог из Американского музея естественной истории, обследовал
руины Ацтека. Результатом явилось единое мнение специалистов о
необходимости организовать там раскопки. При выборе ученого, которому
следовало поручить эту работу, мнения единодушно сошлись на кандидатуре
Морриса. С тех пор Ацтек стал его Ацтеком. Он вел там раскопки с 1916 по
1921 г., затем периодически в 1923 и с 1933 по 1934 г. В 1923 г. произошло
событие, необходимость и важность которого была ясна любому, даже
непосвященному человеку. Ацтек был объявлен национальным памятником. Первым
хранителем заповедника 8 февраля того же года был назначен Эрл X. Моррис.
Установленный ему годовой оклад в 1200 долл. даже в то время являлся
нищенским. Несмотря на это, Моррис мужественно писал:

"Мое отношение к данному поручению будет определяться отнюдь не финансовыми
стимулами. Я глубоко заинтересован в этой работе. Она полностью
соответствует моим устремлениям"4.

С самого начала ему пришлось столкнуться с большими трудностями. Руины
находились в самом различном состоянии сохранности. Предстоял огромный
объем земляных работ. В одних местах почва легко поддавалась лопате, зато в
других была тверда, как бетон. Ему пришла в голову фантастическая идея
использовать шлюзовой канал, чтобы смыть с более высокой северной части
массы ненужного грунта. Но система не действовала. Такой же ошибкой явилось
сооружение узкоколейки. В конце концов он прибег к старому испытанному
способу, использовав лошадей и повозки. Повозку можно было нагружать
непосредственно в ходе раскопок и отвозить мусор на свободную площадку,
расположенную за пределами руин.

Состояние развалин было настолько разным, что для раскопок каждого
отдельного помещения приходилось применять свой особый метод. Он открыл
многочисленные кивы - наполовину вырытые в земле помещения,
предназначавшиеся для проведения тайных собраний. В Ацтеке было обнаружено
29 таких построек. Особое значение имели проведенные им раскопки Большой
кпвы, отчетливо видной в южной части площади.

Об этой киве следует сказать особо. Она является самой красивой и
производит наиболее сильное впечатление из всех, которые можно увидеть в
Соединенных Штатах. Моррис восстановил ее в 1933-1934 гг. В том самом виде,
в каком она предстает сегодня перед посетителями, кива служила для
проведения тайных собраний, ритуальных церемоний и танцев на протяжении
столетий, предшествовавших Колумбу.

Она имеет форму круга, внутренний диаметр которого у основания немного
превышает 12,5 м. В этом отношении она пе является самой крупной. Большая
кива в Чако-Каньоне имеет, например, диаметр 19,2 м. На высоте метра от
пола она расширяется до 14,5 м. Кива состоит из двух конструкций, которые
можно назвать кольцами. Внутреннее кольцо, собственно кива, лежит примерно
на глубине 2,4 м под землей. Внешнее кольцо состоит из четырнадцати
помещений, которые открываются во внутреннюю часть. Одно из них образует
выход на площадь.

Когда сегодня входишь в это сумрачное помещение, то сразу же невольно
ощущаешь внушаемый им священный трепет. Тщательно отделанное место для
разведения огня создает впечатление алтаря. Красиво оформленные углубления,
назначение которых пока что остается неясным, производят впечатление пустых
саркофагов. Четырехгранные каменные колонны разделяют помещение подобно
церкви. Ни в одних развалинах Северной Америки пе ощущается с такой силой,
как здесь, своеобразный мир религиозных представлений давно исчезнувшего
народа. Ни в одном другом месте невозможно так отчетливо представить себе
помещение заполненным жрецами в фантастических одеяниях, исполняющими в
экстазе ритуальные танцы.

Большая кива представляет собой не просто значительную пещеру, вырытую в
земле. Это - произведение строительного искусства. То же Моррис отмечал и
относительно построек самого пуэбло. Их вовсе нельзя назвать лишенным
всякого плана нагромождением жалких сооружений, поставленных друг на друга.
Напротив, они были выполнены из тщательно обработанных плит песчаника. Их
желтовато-коричневые стены были даже украшены длинной, состоявшей из пяти
рядов полосой зеленого камня.

И в наши дни там еще можно различить три этажа, несмотря на то что большая
часть построек обвалилась. Сохранилось почти два десятка помещений с
полностью уцелевшими перекрытиями. Можно предположить, что их число
значительно больше. Ацтек до настоящего времени все еще полностью не
раскопан. Пуэбло было почти неприступным, будучи полностью изолировано от
внешнего мира своими стенами с одним-единственным входом. Так называемые
"окна" вели из одного помещения в другое, и ни одно из них не выходило
наружу. Согласно последним, относящимся к 1962 г. данным, в нижнем этаже
открыто 221 помещение, 119 расположены на втором этаже и 12 - еще выше, на
третьем. В общей сложности это составляет 352 помещения.

Нет никакого сомнения, что во времена расцвета пуэбло насчитывало
значительно больше помещений. Принято считать, что Ацтек населяло полторы
тысячи человек. Естественно, это всего лишь предположение. Вполне возможно
допустить, что жителей там было гораздо больше: в 1964 г. Роланд Ричер
открыл в так называемых "Восточных развалинах" еще четырнадцать помещений.

Кто и каким образом создал эти сооружения? К какому времени относится их
постройка и к какому - упадок?

Важное значение имело географическое положение пуэбло, описание которого
приводилось выше. Определяющим было то, что Ацтек находится примерно на
половине пути между крупной группой пуэбло, расположенных у Чако-Каньона
(последний находится южнее, в северо-западном углу штата Нью-Мексико),
вблизи нынешнего шоссе ‘ 44, и такой же крупной группой, расположенной у
Меса-Верде (севернее, в юго-западном углу штата Колорадо, вблизи нынешнего
городка Кортес). Обе группы отличаются своей архитектурой и в особенности
керамикой, окраска и орнамент которой совершенно различны.

Полностью невыясненным остается вопрос о том, возник ли Ацтек в результате
эмиграции или изгнания больших групп жителей из этих цивилизованных
центров, или же имел место простой обмен идеями и техникой с каким-то более
ранним населением, или же он возник в результате завоевания долины реки
Анимас небольшими воинственными группами, которые передали местным жителям
свою культуру. Точно установлено лишь то, что вначале появился стиль чако,
который отразился в архитектуре, керамике, погребальных ритуалах (как и во
всем районе Чако, здесь было обнаружено очень мало захоронений, относящихся
к тем временам).

Совершенно необъяснимым в истории возвышения пуэбло Ацтек остается факт его
двукратной отстройки с промежутком примерно в сто лет.

Еще несколько десятилетий назад археологи не могли даже в мечтах надеяться
на то, что им когда-нибудь удастся установить точные даты, относящиеся к
этим периодам. А сегодня мы можем определить их с точностью до года
благодаря методу датировки по древесным кольцам. Здесь мы ограничимся лишь
тем, что сооб-щим о результатах, полученных с помощью этого метода. Сам же
метод мы подробно разъясним в главе "Нескончаемое древо".

В настоящее время известно, что первое пуэбло Ацтек было построено между
1100 и 1124 гг. н. э. Мы знаем даже, что самые крупные строительные работы
развернулись между 1111 и 1115 гг.

Около 1110 г. первая группа поселенцев прибыла в те места и приступила к
строительству. По-видимому, в следующем году, когда было завершено
строительство лишь половины сооружений пуэбло, имело место вторжение туда
еще более крупных групп. При взгляде на нынешние развалины пуэбло трудно
дать определенный ответ на вопрос о том, сколько людей могло участвовать в
строительстве. Тем более что при тогдашнем уровне развития техники
осуществление таких работ представляется просто немыслимым. Около 1115 г.
появляется новая волна переселенцев, чтобы завершить строительство. Имеются
данные, что постройки были доведены до высоты четвертого этажа. Время до
1124 или 1125 г. ознаменовано сооружением пристроек, потребность в которых,
возможно, была вызвана ростом семей. Вполне вероятно, что увеличение числа
помещений могло быть вызвано также потребностью для хранения различного
рода припасов либо возникшим обычаем использовать старые помещения в
качестве свалки.

В высшей степени заманчиво представить себе жизнь этих людей. И здесь
вполне уместно, даже, более того, желательно, прибегнуть к помощи
воображения, которое основывается на археологических данных. Европейские
исследователи подходят к такого рода описаниям осторожно, пожалуй, слишком
осторожно. Ведь если археолог не ставит перед собой в качестве конечной
цели работы оживление мертвой материи, он превращается всего лишь в
собирателя материала.

Джон М. Корбетт попытался восстановить путем воображения первый период
существования пуэбло Ацтек.

"Во времена золотого века поселений Чако Ацтек должен был производить
захватывающее впечатление. В солнечные летние дни на его площади и крышах
трудолюбивые жители занимались своими обычными делами: матери кормили детей
и присматривали за ними, мололи маис для лепешек, разделывали мясо, плели
корзины и лепили глиняные сосуды для последующего обжига. Пожилые мужчины
лежали на солнце или наставляли мальчиков. Большинство мужчин и подростков
прилежно возделывали маис, бобы и тыквы на окружавших пуэбло плодородных
полях. Это была напряженная, утомительная работа. Каждый клочок поля,
закрепленный за определенным родом, получал свою тщательно отмеренную долю
воды из оросительного канала, протекавшего по склону террасы севернее
пуэбло. Иногда появлялись возвращавшиеся домой охотники, радостные, если
были нагружены дичью, печальные и медлительные - если возвращались с
пустыми руками. Иногда в пуэбло появлялись чужестранцы с товарами для
обмена. Их встречали приветливо. С их прибытием вся площадь приобретала
праздничный вид.

Ночью пуэбло должно было выглядеть совсем иначе: темным, таинственным,
спокойным. То здесь, то там затухающий огонь отбрасывал мерцающий свет на
коричневые стены из адобов. Слабый свет,, пробивавшийся наружу из люков в
крышах одной-Двух кив, означал^ что там шли приготовления к какой-либо
церемонии или проходило тайное собрание одного из культовых сообществ.
Приглядевшись повнимательнее, вероятно, можно было заметить силуэт
часового, который на короткий миг возникал на фоне ночного неба, когда
менял место. Пуэбло было погружено в полную тишину. Она лишь изредка
нарушалась лаем собак или плачем младенца. Глубокая тишина царила вплоть до
восхода утренней звезды, когда охотники начинали осторожно покидать пуэбло,
а занимавшаяся заря, постепенно разгораясь, гасила свет звезд и возвещала
приближение нового дня в жизни пуэбло Ацтек" 5.

Но тут наступают загадочные события.

Если это идиллическое описание соответствует действительности (а оно не
содержит ни единого намека на возможное нарушение идиллии), то становится
совершенно необъяснимым, почему это процветающее сообщество вдруг
неожиданно распалось и исчезло, не оставив никакого следа. Все должно было
произойти очень быстро. И тем не менее жители, судя по всему, располагали
необходимым временем, чтобы, образно говоря, упаковать свой багаж, ибо они
забрали с собой все, что представляло хоть какую-то ценность. Моррис и
работавшие вслед за ним другие археологи не смогли найти после них никаких,
даже самых незначительных предметов. Не сохранилось ни следов пожара, ни
трупов людей, умерших от чумы, которые могли бы указать причину панического
бегства жителей. Нет ни малейших намеков на возможность их изгнания
каким-то воинственным племенем. Нет никаких следов кровопролития, возможно
учиненного новыми пришельцами.

Около 1150 г. н. э. пуэбло оказалось сов