ти. Следует подчеркнуть,
что все сказанное выше является результатом всего лишь частных наблюдений,
которые ни в коем случае не дают оснований для более широких обобщений.

Встречались им и другие племена: тарахумары, тепецаны, тепехуаны, нио, зоэ,
а также опатэс, пользовавшиеся отравленными стрелами, от которых предстояло
погибнуть еще немалому числу испанцев. Однако ни разу им не повстречалось
то, чего так жаждали испанские завоеватели: богатство. Лишь несколько раз
им довелось видеть изумруды (весьма вероятно, что это были обыкновенные
малахиты) и немного бирюзы, о которых не стоило вести речь. Правда, при
переправе через Рио-Пекос они наткнулись на пару жалких пуэбло. Вместе с
тем повсюду им приходилось слышать о том, что на Севере действительно
должны были находиться города, гигантские пуэбло, населенные множеством
людей, полные золота и серебра. Вновь и вновь наши путники сталкивались с
такого рода слухами. И то, что де Вака в своей "Реляции", а до этого в
докладе вице-королю, говорит только о слухах и никогда - о свидетельствах
очевидцев, не мешало ослепленным испанцам верить в желаемое. Высказывались
многочисленные подозрения и домыслы относительно того, что он скрывал то, о
чем знал в действительности и, по всей видимости, укрыл где-то добытые им
несметные сокровища.

Альвар Нуньес Кабеса де Вака положил конец всем этим слухам и подозрениям,
возвратившись в Испанию в свой родной город Херес де ла Фронтера. Затем он
перебрался в Севилью. Но даже там на него продолжали смотреть с
благоговением как на обладателя несметных богатств. Король вспомнил о нем
еще раз, когда подыскивал добросовестного правителя для района
Рио-де-ла-Плата в Южной Америке. Де Вака согласился. Это была неудачная
экспедиция. Его опутали интригами. Он даже попал под суд, но был оправдан.
В 1557 г. де Вака умер в Испании. Дорантес и Кастильо остались в Мексике.
Оба женились на богатых вдовах, и время их смерти неизвестно.

Из четверых остался лишь один - мавр Эстебанико. Именно ему судьба
уготовила еще раз необычное приключение, а вместе с ним краткий триумф и
трагическую смерть. Мавру предстояло стать первым, кто действительно увидел
"семь городов Сиболы".

Вице-король в Мехико дон Антонио де Мендоса задумал организовать очередную
экспедицию. Вероятно, ее должен был возглавить Коронадо. Но после сообщений
де Ваки Мендоса решил предварительно провести тщательное исследование
местности, прежде чем снарядить дорогостоящую экспедицию. Для этого он
избрал высокопоставленного францисканского монаха отца Мар-коса из Ниссы,
который до этого вместе с Писарро участвовал в покорении страны инков. Во
время похода он собственными глазами видел, на что способна испанская
солдатня. Он присутствовал при убийстве правителя инков Атауальпы и, не
испытывая при этом ни малейших сомнений, благословлял убийц крестом.

Выбор священника вместо военного объяснялся тремя особыми причинами,
которые были четко названы первым серьезным исследователем этой эпохи
Адольфом Банделье:

- во-первых, монах обходился вице-королю гораздо дешевле, чем любой
военный;

- во-вторых, в отличие от военных, склонных к мародерству и преувеличению,
священник больше привержен истине.

И наконец, крест монаха особенно в тех областях, куда еще не ступала нога
испанского солдата, зачастую производил большее впечатление и убеждал
гораздо сильнее, чем меч!

А разве мог Маркое выбрать для экспедиции лучшего, более опытного
проводника, чем мавр Эстебанико, который отлично знал негостеприимную
страну, был одинаково хорошо знаком с ее населением, и с воинственными и с
миролюбивыми индейскими племенами, и как никто владел языком жестов. Здесь
уместно сделать несколько замечаний по поводу этого знаменитого языка
жестов, который так превозносили и которому отводили такую значительную
роль авторы позднейших романов из жизни индейцев. Разумеется, мы знаем
очень мало об уровне развития, которого он достиг во времена испанцев, и
ровным счетом ничего о том, каков был этот уровень на протяжении многих
предшествовавших завоеванию столетий. Но мы знаем ту исключительную роль,
которую предстояло позже сыграть этому языку в качестве универсального
средства общения, сделавшего возможным все более широкое распространение
торговых связей между теперь уже ездившими верхом индейцами. Так, согласно
сообщению крупного специалиста-психолога Вильгельма Вундта, индейцы могли
передать жестами следующую сложную фразу: "Белые солдаты, которыми
командовал офицер в высоком чине, но с ничтожным умом, взяли в плен
индейцев мескалеро" 10.

Возможно, что мавр был рабом Дорантеса. Однако во время одиссеи, которую
пришлось пережить четверке, значение имели лишь человеческие качества.
Участники путешествия не только относились к нему, как к равному. Более
того, в нем видели друга. Теперь же внезапно па долю мавра выпала еще более
значительная роль. Он встал во главе отряда, который во многом полностью
зависел от него. И ото, несомненно, вскружило Эсте-банико голову. Его
природная склонность к внешней театральности превзошла всякую меру. Желая
выделиться своим внешним видом, мавр украшал себя яркими лентами и шарфами,
втыкал в волосы пестрые перья. Ему особенно нравилось увешивать себя
различными металлическими пластинками и бубенчиками, производившими при
малейшем движении невообразимый шум. В таком виде он сновал взад и вперед
перед небольшой экспедицией. Не приходится сомневаться, что среди членов
некоторых племен с его появлением вновь оживала слава мавра как одного из
величайших врачевателей, за несколько лет до этого творивших в тех местах
чудеса. На членов других племен никогда не виданный ими черный человек в
его фантастическом одеянии производил соответствующее впечатление. Было бы
в высшей степени интересным знать, что все-таки думали индейцы? Достоверно
известно лишь одно обстоятельство, сыгравшее роковую роль в последние дни
экспедиции. Мавр производил потрясающее впечатление на женскую половину
местного населения, представительницы которой добровольно следовали за ним.
Спустя короткое время после начала экспедиции он располагал буквально целым
гаремом. В то время как представители некоторых племен взирали на это с
полным безразличием, другие заявляли о своих правах. С самого начала это
приводило к определенным недоразумениям. Естественно, что брат Маркос,
девизом которого в числе других была защита нравственности, с большим
неодобрением относился к такому легкомыслию своего "проводника".

Но им редко приходилось бывать вместе. Эстебанико возглавлял авангард. Он
первым сообщал индейцам счастливую весть о прибытии великого белого
человека, посланного к ним могущественным белым королем и всемогущим белым
богом с бесконечной благодатью и любовью, которые не снились туземцам,
объявлял о необходимости беспрекословного повиновения посланцу бога и
короля. Мавр позванивал своими бубенчиками, раздавал подарки и добивался
успеха. Повсюду индейцы помогали ему сооружать на пути экспедиции хижины
для привала, заполненные всевозможной снедью, в которых неторопливо
следовавший за авангардом священник мог быть с почетом принят.

Об этом походе 1539 г., как и о самом отце Маркосе, история долго не могла
вынести четкого мнения. Несомненно, соблюдая приказ вице-короля, он пришел
в страну не как завоеватель, не с мечом в руках, а как исследователь, но с
крестом, который не в меньшей мере, чем меч, жаждал завоеваний.

Однако его сообщение о путешествии, так называемое "Дес-кубримьенто"
("Открытие") полно противоречий, особенно по главному вопросу. Больше, чем
кто-либо другой, это обстоятельство подчеркивал летописец позднейшего
похода, предпринятого Коронадо дон Педро де Кастаньеда. Он утверждал, что
брат Маркое был лживым трусом, который в действительности никогда не
приближался к Сиболе ближе, чем на 162 мили. Характерно, что такой
серьезный ученый, как Банделье, который в прошлом столетии провел,
несомненно, самое глубокое из всех исследование источников, полностью
встает па сторону Маркоса:

"На протяжении более чем трех столетий характер этого человека
обрисовывался на редкость неверно. Его действия и поступки извращались. Его
слова толковались превратно. В результате сложилось положение, при котором
почти все, что так или иначе было связано с историей первых открытий на
североамериканском Юго-Западе, получало совершенно неверное толкование. Я
намерен следовать путем, существование которого впервые было указано в 1881
г. мистером Ф. X. Кашингом, искавшим и нашедшим среди индейцев зуньи правду
о примечательном путешествии брата Маркоса. Это тот же путь, который позже
в 1885-1886 гг. мне удалось наметить в результате исследования документов:
воссоздание с максимально доступной точностью истории первого путешествия в
Сиболу на основе имеющихся письменных и устных свидетельств, печатных книг
и манускриптов, географических и этнографических данных" 11.

Как говорилось выше, Эстебанико входил в состав авангарда, в который тем
временем вливались все новые и новые группы индейцев и среди них очень
много женщин. Весьма вероятно, что вскоре по числу людей авангард намного
превзошел состав свиты самого Маркоса. Как бы то ни было, в обоих отрядах
появлялось все больше и больше индейцев, которые сообщали о больших
городах, лежавших на Севере, и обитавших там богатых племенах. Эти рассказы
звучали так убедительно, что Маркое договорился с Эстебанико о следующем:

"Пройти 50-60 лиг (250-300 км) в северном направлении. Выяснить, не
повстречается ли там что-нибудь значительное, не лежит ли там богатая и
густонаселенная страна. Если же он обнаружит там что-то подобное или
услышит об этом, то должен будет задержаться и передать мне через
кого-нибудь из индейцев соответствующее сообщение. Таким сообщением должен
служить белый деревянный крест. Если открытие будет среднего значения, он
пошлет крест длиной в пядь. Если оно будет очень важным, ему следует
дослать крест длиной в две пяди. Если же по своему значению оно превзойдет
открытие Новой Испании, он пошлет мне большой крест" 12.

Мавр исполнил свой основной долг. Он заботился, чтобы связь между ним и
Маркосом не прерывалась. Но расстояние между обоими отрядами постоянно
увеличивалось. Энтузиазм, с которым рвалась вперед первая группа, окрылял
вторую. Новости, одна фантастичнее другой, громоздились друг на друга.
Словно удар грома поразило группу Маркоса неожиданное появление индейца,
который торжествующе размахивал огромным крестом! Как звучал уговор? Что
должен был означать самый большой крест? Разве он не должен был означать,
что масштабы открытия превосходят открытие Новой Испании? Что,
следовательно, вновь открытые города по величине превосходят Мехико?

Индеец и появившиеся вскоре воины сопровождавшего его эскорта сообщили на
этот раз о таких чудесах, по поводу которых Маркое пишет:

"...я отказываюсь в них верить до тех пор, пока не увижу все собственными
глазами или не получу дальнейших подтверждений". Но почему он продолжает
сомневаться? Ведь, по его словам, "Сибола была здесь так же хорошо
известна, как Мехико в Новой Испании или Куско в Перу. Они описывали форму
домов, расположение деревень, улиц и площадей так, как это могли делать
только люди, которые в них часто бывали и приобретали там для себя предметы
роскоши и первой необходимости, которыми владели жители" 13.

Даже последняя новость о том, что им еще предстояло проделать через пустыню
путь протяженностью в пятнадцать дневных переходов, больше не пугала. Между
тем мавр явно потерял рассудок. Вместо того чтобы при виде вожделенной
страны остановиться и ждать Маркоса, который, если верить его сообщению,
приближался преисполненный достоинства со всеми возможными
предосторожностями, чернокожий явно отдался во власть одного желания -
стать самому первооткрывателем "семи городов"! Как вдруг при встрече с
одним из новых племен его трескотня и шарлатанство, сопровождавшиеся
нелепым приплясыванием, неожиданно не только не возымели желаемого
действия, но вызвали прямо противоположный результат! Жители первого же
крупного селения - пуэбло, которое первым увидел не белый, а чернокожий
человек, схватились за оружие!

Выбившийся из сил, окровавленный индеец доставил известие об этом
находившемуся далеко позади Маркосу.

Еще со времен Софокла известен древний литературный прием: сообщение о
трагическом событии передается аудитории устами вестника в скупых и суровых
словах. Наполненная экзальтацией фраза содержит сообщение лишь о самом
событии, взятом в чистом виде. Впечатление может быть еще больше усилено
невнятностью речи. Ведь, согласно правилам искусства, слушателей должны
потрясать не переживания рассказчика, а то, о чем он говорит.

Теперь, пожалуй, уже ничто не в силах передать нам ни мук, ни отчаяния, ни
страха смерти, наверняка овладевших людьми, собравшимися вокруг Маркоса,
когда они услышали скупое сообщение окровавленного индейца, которому
довелось быть очевидцем первого триумфа и последнего часа незабвенного
Эстебанико. Маркое воспроизводит его слова:

"Он рассказал мне, что Эстебанико за день до того, как они достигли Сиболы,
послал туда в соответствии с обычаем свою флягу из тыквы, чтобы сообщить
жителям города, в каком качестве он к ним прибыл. Фляга была украшена
несколькими шнурами с бубенчиками и двумя перьями, одно из которых было
белым, а другое - красным. Когда посланные им люди подошли к Сиболе и
передали флягу человеку, которого тамошний властитель наделил правом
отдавать приказы, последний взял ее в руки. Но, заметив бубенцы, он в гневе
с силой швырнул ее на землю и велел посланцам немедленно покинуть город. Он
объявил им также, что запрещает входить в город, ибо знает, что за люди эти
чужестранцы и что в случае неповиновения они будут убиты. Посланцы
возвратились к Эстебанико и сообщили, что произошло. Однако он сказал, что
это ровным счетом ничего не значит, поскольку не раз те, с кем ему
приходилось встречаться ранее, тоже поначалу проявляли гнев и злобу, но
потом всякий раз принимали его с радушием. Так он продолжал свой путь до
тех пор, пока не достиг Сиболы. Там он встретил людей, которые преградили
ему путь и заключили под стражу в большом доме, расположенном вне города.
Они отобрали все вещи, которые он вез с собой для обмена: бирюзу и другие
предметы, полученные у индейцев во время путешествия. В этом доме он провел
всю ночь, и ни ему, ни сопровождавшим его людям не дали ни есть, ни пить.
На утро индеец (который сообщил нам об этом) почувствовал сильную жажду и,
крадучись, выбрался из дома, чтобы напиться воды из протекавшей поблизости
речки. Вскоре после этого оп увидел, как Эстебанико пытался бежать,
преследуемый жителями, убивавшими его спутников. Когда индеец увидел все
это, он спрятался и пополз вдоль упомянутой речки. Наконец ему удалось ее
пересечь и пуститься в путь через пустыню" 14. Дальнейшие сообщения
очевидцев полностью подтвердили этот факт массовой резни. Бесстрашный мавр
был убит. Лишь двум раненым удалось дотащиться до Маркоса. Жители Сиболы
перебили около трехсот человек из отряда Эстебанико и наглухо закрыли
границу даже для торговли между самими индейцами.

Это сообщение полностью соответствует действительности. Год спустя один из
офицеров Коронадо, расспрашивая местных жителей, узнал от них точно такие
же подробности. Как установил Френк X. Кашинг, сказание об этом событии
сохранялось у индейцев племени зуньи вплоть до XIX в. Согласно одному из
сообщений, тело Эстебанико было разрублено на множество кусков. Эти куски
были затем разосланы в другие пуэбло как доказательство, что мавр являлся
простым смертным и был убит.

Индейцы, сопровождавшие Маркоса, хотели бежать. Маркое сумел удержать при
себе нескольких человек, разделив между членами отряда все свое имущество.
Он продолжал двигаться вперед, все время вперед до тех пор, пока двое из
сохранивших ему верность индейцев не привели Маркоса к месту, с которого он
мог увидеть Сиболу!

Наконец перед ним лежал город, о котором мечтало столько испанцев. Он долго
смотрел на него. Затем соорудил каменный крест и осмелился объявить всю
простиравшуюся перед ним страну - пуэбло Сибола, Тотонтеак, Акус и Марата,
за которыми должны были лежать еще более крупные поселения, - владением
испанской короны, дав ей название "Новое королевство святого Франциска".
После этого он решил возвратиться домой. Весьма разумное решение! "Иногда
меня охватывало искушение направиться в город, ибо я знал, что не рискую
ничем, кроме собственной жизни. А эту жизнь именно в тот самый день, когда
мы отправились в путь, я посвятил господу. Но меня одолел страх, который
был порожден размером опасности, а также сознанием того, что в случае моей
смерти некому будет поведать миру об этой стране" 15.

Но боже милостивый, что за "сведения" привез он с собой! Человек, которого
так превозносит цитировавшийся нами выше поборник истины Банделье,
несомненно, должен был находиться не в своем уме в тот момент, когда он
бросил первый взгляд на Сиболу (на "страну зуньи", расположенную, как мы об
этом знаем теперь, в верховьях протекающей через Нью-Мексико реки Зуньи, на
группу пуэбло, являвшихся, вне всякого сомнения, теми "семью городами
Сиболы", сведения о которых были безмерно преувеличены молвой и фантазией,
грезами и мечтами). Если даже попытаться оставить в стороне владевшее им
глубокое волнение, если знать, насколько бывает поражен даже современный
турист, когда он неожиданно заметит вдруг вдали на фоне сверкающего солнца
одну из призрачных многоэтажных построек, напоминающих сероватые пчелиные
соты с ячейками, которые образуют пуэбло, даже если сегодня мы едва можем
подсчитать, сколько же жителей мог вмещать в себя такой город-гора, то даже
и в этом случае остается совершенно непостижимым, как мог осмелиться брат
Маркое направить вице-королю следующее послание:

"Вместе с моими индейцами и переводчиками я продолжал путь до тех пор, пока
мы не приблизились к месту, с которого можно видеть Сиболу. Она занимает
равнину, лежащую на склоне круглого холма. Как населенный пункт Сибола
оставляет хорошее впечатление. Это самое крупное из всех поселений, которые
мне приходилось видеть в тех краях. Как рассказывали мне индейцы, все дома
построены там из камня. Они расположены ярусами и имеют плоские крыши.
Насколько можно было разглядеть с высоты, откуда я вел наблюдение,
поселение это превосходит по величине город Мехико". И он подчеркивает:
"... согласно моему мнению, это самое крупное и лучшее из всех поселений,
которые были открыты когда-либо в прошлом" 16. Совершенно безрассудное
заявление о пуэбло племени зупьи в устах человека, который прибыл из города
Мехико, где в то время, около 1540 г., возможно, и насчитывалось не более
тысячи испанских поселенцев. Но вместе с тем там проживало огромное число
индейцев. II что особенно важно, именно там находились развалины огромных
ацтекских дворцов и храмов, равных которым, как мы, к сожалению, должны
сообщить здесь увлеченному читателю, нет больше нигде во всей Северной
Америке.

Однако этот насквозь лживый доклад привел к завоеванию нынешнего
"Юго-Запада" Соединенных Штатов. Коронадо, которому предстояло стать здесь
самым знаменитым из завоевателей, взялся за оружие, а вслед за ним
потянулось множество других. Свита завоевателей включала в себя немало
доброжелательно настроенных священников, но также и писцов, нотариусов,
судей и палачей. Лишь 140 лет спустя народ зуньи смог вновь еще раз
подняться на борьбу против испанского ига.

Завоеватели передавали эстафету друг другу. Сегодня они сражались в одном
отряде, назавтра вставали во главе собственных экспедиций, прокладывавших
путь следующим за ними:

Кортес - Нарваэсу Нарваэс - де Ваке Де Вака - Эстебаюгко Эстебанико - брату
Маркосу Маркое - Коронадо.

И действительно, мог ли Франсиско Васкес де Коронадо найти себе лучшего
проводника, чем Маркое, когда в феврале 1540 г. он был направлен