. Тем самым они создавали серьезные трудности нынешним археологам.
Когда археолог в таком захоронении наталкивается, к примеру, на руку, он
становится в тупик, не зная, где следует искать грудную клетку или ноги.

В этом отношении гораздо большее удовлетворение приносили находки, подобные
той, которую Моррису удалось сделать еще в Ацтеке. Под полом одной из
комнат он обнаружил заботливо захороненный труп взрослого мужчины. Свою
находку он назвал "могилой воина". Тело было завернуто в покрывало из
перьев, а затем в тростниковую циновку. Среди многочисленной погребальной
утвари находился необычайно богато украшенный щит длиной 92 и шириной 79
см. Он прикрывал большую часть тела. Щит был прочно сплетен, а его внешний
край пропитан смолой и усеян крошечными осколками селенита. Ближе к центру
он был раскрашен в темно-красный и зелено-голубой тона. Это был подлинный
шедевр. Рядом лежали топоры, бесспорно являвшиеся оружием, а не орудиями
труда. Один из них, изготовленный из гематита, имел изящную форму. Там же
лежал длинный нож из красного кварцита. Мужчина был необычно рослым и
крепко сложенным. Его пышное погребение указывает, что при жизни он занимал
высокое положение. Мы не знаем причину его смерти. Возможно, он погиб от
губительной, медленно протекавшей болезни. В этом нет ничего удивительного.
Пора самым решительным образом отказаться от сказок о здоровье народов,
живущих в непосредственном общении с природой, послуживших основой для
непродуманных призывов "возвратиться к природе", впервые зазвучавших в
нашем западном мире двести лет назад в творчестве французского философа
Жан-Жака Руссо.

У этих племен была чрезвычайно высокая детская смертность. Следует считать
полностью доказанным, что продолжительность жизни североамериканца
доколумбовой эпохи в среднем не превышала 30 лет. Даже сегодня средняя
продолжительность жизни индейца пуэбло, живущего согласно старым обычаям,
не превышает сорока лет. В то же время у белых американцев в ближайшем
городке, расположенном, возможно, не далее чем в 25 милях оттуда, она выше
шестидесяти лет. На останках доколумбовых индейцев обнаружены бесчисленные
деформации и следы заболеваний. При этом следует указать, что
специалист-палеопато-физиолог может установить лишь болезни, оставляющие
следы на костях. Существование эпидемических инфекционных и многих других
заболеваний можно только предполагать, как в случае с упоминавшейся выше
детской могилой.

В 1931 г. Эрл X. Моррис отправил одну из найденных им мумий специалисту
доктору Рою Л. Муди в Санта-Монику, поскольку ему показалось, что она
находилась не в лучшем состоянии.

В результате обследования мумии Муди сделал следующее заключение:

"Создается впечатление, что умерший является мужчиной примерно 27 лет,
который страдал тремя различными болезнями.

Во-первых, у него имелся большой зигзагообразный пролом лба с рваными
краями, который чудом не задел мозга. Эта рапа инфицировалась и на
протяжении многих недель гноилась. И это не удивительно, поскольку
дезинфицирующие средства были в то время совершенно неизвестны. В конце
концов она зарубцевалась и покрылась плотным белым шрамом.

Во-вторых, его зубы находились в ужасном состоянии. Он страда'л кариесом,
воспалением десен и внутренних тканей зубов. Все это, вместе взятое, должно
было причинять ему нестерпимую боль, однако в сравнении с другими его
заболеваниями было малозначительным.

В-третьих, он страдал ужасным заболеванием, при котором кости, включая
костный мозг, постепенно заменяются волокнистой тканью. Хотя это
заболевание началось у него после окончания роста, одна из его крупных
тяжелых бедренных костей заметно выгнулась, а другие кости начали
разрушаться и гнить в живом теле".

Вначале доктор Муди решил, что мужчина умер от воспаления легких. Но затем
он изменил первоначальный диагноз, указав, что "смерть могла наступить в
результате заражения крови, вызванного многочисленными ракоподобными
язвами". И чтобы мы не испытывали к этому мужчине чрезмерного сострадания,
он напомнил о мумии молодой девушки с одного из островов Ша-ниел,
расположенных у побережья Калифорнии. Ее тело было покрыто тысячами язвочек
величиной с горошину, причем более сотни из них находилось на голове" 3.

Каньон дель Муэрто ("Каньон мертвеца"), "Дом антилоп", "Белый дом", "Пещера
мумий", составляющие нынешний ареал Национального памятника Каньона Шелли в
северо-восточном углу штата Аризона, являлись тем районом, где Моррис вел
поиски на протяжении девяти лет. Там он открыл руины с башнями, скальные
жилища, сотни разных помещений, могилы с мумиями и скелетами - свидетелями
более чем тысячелетней истории Юго-Запада доколумбовой эпохи. Здесь бродили
"корзинщики", а позже люди пуэбло, в те времена, когда в Европе уже начался
распад Римской империи.

Каньоны нередко бывают настолько узки и глубоки, что лучи солнца попадают
туда лишь в десять часов утра, а в два часа дня снова исчезают. Тогда
обстановка в каньонах делается невыносимой. Она особенно тяжела после
захода солнца, когда со всех сторон неожиданно начинают доноситься шумы и
шорохи, до этого заглушавшиеся звуком работ и дневным шумом. По сообщениям
самих участников раскопок, случается, что по ночам людьми овладевает
настолько сильный страх, что они впадают в истерику. Индейцы навахо,
помогавшие археологам, были убеждены, что в таких случаях через долину
пролетали духи. К мертвецам индейцы относились с суеверным страхом и, когда
находили мумию, тотчас же прекращали раскопки, передавая работу археологам.

Как вели себя представители науки в отношении тех, кто неожиданно, после
столетий покоя, иногда даже спустя тысячу лет, подставляли свету свои
сморщенные лица? Не чувствовали ли себя ученые мужи грабителями,
обыкновенными осквернителями могил? Этот вопрос занимал в прошлом столетии
многих египтологов, когда им пришлось потревожить фараонов в их могилах. Не
подавляло ли ученых дыхание вечности, о которой так впечатляюще рассказывал
Говард Картер после того; как впервые взглянул на Тутанхамона? Не являлись
ли они всего лишь холодными патологоанатомами от археологии, циничными
торговцами прошлым?

Они были и тем, и другим, и третьим - в зависимости от обстоятельства.

Супруги Моррис никогда не производили впечатления людей, придерживающихся
пиетета. Длинный ящик, в котором находилась одна из наиболее сохранившихся
мумий, они превратили в обеденный стол. Они приглашали к этому столу своих
лучших рабочих - индейцев навахо. Те убежали бы на много миль от ужаса и
отвращения, если бы знали, что представляет собой стол, за которым они с
удовольствием поглощали консервированные персики, до которых были большие
охотники.

А затем произошло вот что.

Однажды в пещере Тсеахатсо они вырыли мумию мужчины, жившего еще во времена
"корзинщиков", которой, возможно, было не меньше тысячи лет. Рядом с мумией
лежали четыре атлатля, корзины, сандалии, моток человеческих волос, куски
кремня - словом, все, что так часто встречалось в могилах. На этот раз
рядом с мужчиной лежало и нечто более значительное. Было известно, что
"корзинщики" изготовляли флейты. Однако до сих пор их редко удавалось найти
в хорошем состоянии. А здесь лежали четыре чудесно сохранившихся
экземпляра!

Люди, производившие раскопки, не могли преодолеть искушения. Прямо перед
мумией, прямо перед бывшим владельцем они поднесли флейты к губам и
попытались извлечь из них звуки. Поначалу это не удалось. Тогда Эрл X.
Моррис нашел правильное положение и в чистом воздухе над живописным
ландшафтом потекла прозрачная мелодия.

Энн Моррис замечает по этому поводу:

"Нам показалось, что при этих звуках старый флейтист пробудился от векового
сна. Наш разум, естественно, не допускал, что он поднимается из пыльной
могилы. И поскольку он не сделал этого, он показался нам еще более далеким,
чем прежде. Наше обращение с некоторыми лучшими мумиями создавало ощущение
фамильярности. Теперь же одна из них, а вместе с ней и все остальные
отодвинулись обратно в глубь времен, и мы почувствовали ужасную неловкость
от соседства смерти"4.

До сих пор мы с большей или меньшей последовательностью придерживались
хронологии открытий, сделанных на Юго-За-пзде: от первого взгляда, который
могли бросить на пуэбло испанцы, вплоть до первых раскопок, первых попыток
дать истолкование, восстановить ход исторического развития.

Теперь пришло время взяться за другие темы: рассказать, как были достигнуты
первые успехи в датировке, о том, когда жили "корзинщики" и когда были
построены пуэбло. В двух следующих главах речь в большей мере пойдет о
естественных науках, чем об археологии. Поэтому нам необходимо кое-что
рассказать об особенностях североамериканской археологии, а заодно и о
научных методах, которые и в наши дни остаются альфой и омегой археологов и
относятся к числу основных способов, заставляющих "слои и черепки"
раскрывать свои тайны.

 КНИГА ВТОРАЯ

6. ЧТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ АРХЕОЛОГИЯ И РАДИ ЧЕГО ЕЕ ИЗУЧАЮТ

Антропология - это наука о людях. Археология - это наука о том, что оставил
после себя человек. Или, как еще более кратко и саркастически сформулировал
эту мысль английский археолог Стюарт Пиггот: "наука о мусоре". А сам
археолог - "это человек, чье будущее лежит в развалинах".

Думается, что первые два предложения содержат достаточно четкие
определения. Они сохраняют свое значение до тех пор, пока их не начинают
интерпретировать, пока не начинают разбирать, что же охватывают сегодня
антропология и археология. Эти определения сохраняют силу до тех пор, пока
не узнаешь, насколько по-разному изучаются обе науки в различных странах,
на сколь значительное число отраслей в свою очередь подразделяется каждая
из них. Фактически сегодня ни одно изложение крупной комплексной
археологической проблемы не начинается без того, чтобы автор не дал
объяснения, что же он понимает под археологией "в собственном смысле". Мы
позволим себе еще раз процитировать сэра Мортимера Уилера, который написал,
пожалуй, лучшее "Введение" в археологию, где говорится: "Чем же на самом
деле является археология? Я, собственно говоря, этого не знаю".

Итак, попытаемся начать с основ. Археология занимается раскопками, сбором и
истолкованием вещественных памятников минувших культур от исторических
времен вплоть до доисторических эпох. Она возникла из стремления человека
познать свое прошлое, сравнивать его с настоящим, примерить себя к нему
(археологии предшествует культ предков). Со времени великих археологических
открытий XIX столетия, со времени открытия гробниц фараонов, развалин,
оставленных индейцами майя в Центральной Америке, со времени раскопок
Генрихом Шлиманом легендарной Трои и такого же легендарного "дворца Миноса"
на острове Крит Артуром Эвансом с их ошеломляющими находками археология
приобрела романтически-приключенческий ореол.

Она приобрела его по праву (во введении я уже кое-что сказал по этому
поводу). "Что за восхитительная игра разыгрывается в некоторых уголках
земли, игра, дарующая ее участникам все переживания, связанные с
кладоискательством, и благочестиво прикрывающаяся авторитетом науки", -
говорила по этому поводу уже цитировавшаяся нами Энн Моррис.

Посторонний науке человек, узнающий о ее открытиях чаще всего только из
сообщений журналистов, забывает, что за этими открытиями стоит напряженный
труд, труд и еще раз труд. За ними стоят величайшие тяготы в "поле", борьба
против неблагоприятных условий и обстоятельств, нередко носящих
политический характер, борьба с жарой и холодом, пылью и мусором, с
насекомыми, являющимися переносчиками опасных инфекций. За ними стоит
изматывающая нервы кропотливая работа в лаборатории и музее, нередко и
многолетние научные споры. За ними - и пот и вдохновение. Закончим это
отступление словами "отца археологии" Иоганна Иоахима Винкельмана, который
в 1764 г. своей "Историей искусства древности" впервые приоткрыл дверь в
прошлое: "Надо вдохновенно мечтать, но выполнять задуманное - спокойно".

В Соединенных Штатах археология является относительно молодой наукой. В
Европе она уходит своими корнями в эпоху Возрождения. Именно тогда впервые
началось коллекционирование произведений древнего искусства. Тогда же
заново были открыты древние языки. Тогда же они стали доступны пониманию и
началось прославление античности через произведения классиков,
провозглашавших мерилом образованности идеалы греков. Как ни одна другая из
ранее существовавших великих цивилизаций, западная цивилизация начала
проявлять интерес к прошлому. Дотоле неизвестное стремление к выяснению
хронологии прошлого овладело людьми. Вплоть до наших дней житель Запада,
стоящий перед древними развалинами, прежде всего задает вопрос об их
возрасте и лишь потом - кто являлся их создателем.

Таким образом, двумя источниками европейской археологии стали
искусствоведение и филология. С самого начала они действовали рука об руку.
И это вполне естественно. Ведь важнейшие из находок, сделанных не только на
территории Греции и Италии, но в равной мере в XIX столетии на территории
Египта и Малой Азии, представляли собой как произведения искусства, так и
надписи. Эта археология, обобщавшая результаты других наук, позволила нам
бросить взгляд на отрезок истории человеческой культуры, превышающий 5000
лет, вплоть до шумеров, после того как история исчерпала все, что было
зафиксировано в письменных источниках. Археология открыла миру такие
чудесные творения древности, как храмы в Олимпии и Дельфах. Она провела нас
далеко в глубь прошлого через такие сенсационные открытия, как гробница
Тутанхамона и царские гробницы Ура. Благодаря дешифровке иероглифов и
клинописи она дала нам в руки бесценные средства познания "древних". Было
совершенно ясно, что эта археология должна была превратиться во
вспомогательную дисциплину всеобщей истории. Ибо только историки могли
охватить, связать воедино и дать истолкование мертвому фактическому
материалу, уходящему все дальше и дальше в глубь веков, сделать его
доступным широкому кругу людей, проследить его путь сквозь тысячелетия.
Только историкам было под силу реализовать при этом задачу,
сформулированную Шиллером в его знаменитой лекции, прочитанной в Йене в
1789 г. под названием "Что такое всемирная история и для какой цели ее
изучают?". По его мнению, дело должно было бы сводиться исключительно к
сбору лишь таких фактов, которые "способны были бы оказать легко
прослеживаемое, бесспорное и существенное влияние на состояние и положение
ныне живущих поколений". Нынешнему археологу, занятому поисками истины и
только истины, решение такого рода прагматических задач представляется
второстепенным, побочным делом.

Совершенно иначе сложилось положение в американской археологии. В глоссарии
к своей книге "Погребенное прошлое Америки" североамериканский археолог
Гордон С. Болдуин пишет коротко и четко: "Археология: наука о людях, живших
до возникновения письменности". Это отнюдь не поспешно сделанный вывод. Он
повторяет его и в тексте книги. "Археология - это наука, занимающаяся
изучением прошлого человека на основе оставленных им материальных
памятников. Иными словами, она занимается исследованием всего, что имело
место в доисторическую эпоху жизни народов, изучением их искусств и
ремесел, существовавших до появления письменности".

Как же так? Ведь если придерживаться данного определения, то открытие
библиотеки глиняных табличек царя Ашшурбанипала в Ниневии не будет
считаться делом археологии? Любому европейцу предложенная Болдуином
формулировка представляется совершенно бессмысленной. Она отчасти и
является таковой. В самом деле, нельзя внезапно лишать слово, которое на
протяжении ста лет имело совершенно четкое значение, половины
вкладывавшегося в него содержания.

Но, как уже отмечалось, положение в Северной Америке было и продолжает
оставаться совершенно иным, чем в Европе. Североамериканский археолог имеет
дело с доисторическими этапами развития человечества, поскольку индейцы до
Колумба не имели письменности. Кроме того, они не имели ни храмов, ни
дворцов, и уж тем более Венеры Милосской или Гермеса, созданного резцом
Праксителя. Таким образом, североамериканская наука о прошлом не могла
возникнуть ни на основе изучения произведений искусства, ни на основе
изучения надписей. Она не могла вырасти ни из искусствоведения, ни из
филологии. С самого начала она развилась из изучения человека, из
антропологии. "В этой книге археология рассматривается как часть
антропологии", - пишет Джеймс Дитц в своей превосходной работе "Приглашение
к археологии", вышедшей в 1967 г. В Северной Америке и не могло быть иначе.

Антропология началась там с материалов, которые первоначально собирали
испанские завоеватели, затем - первые путешественники, а после них - первые
ученые-этнологи. Отрасль антропологии, которая в Европе впервые достигла
высокого уровня развития благодаря измерениям черепов и занималась
преимущественно человеческим телом, превратилась в Северной Америке в
специальную научную дисциплину - физическую антропологию, Затем началось
необычайное и совершенно неоправданное дробление дисциплин, достигшее
невероятной путаницы. Сегодня существуют "политическая", "экономическая",
"социальная", "историческая" и "психологическая" антропология.

Нас интересует здесь только та отрасль антропологии, которая приняла под
свое крыло археологию. Это так называемая "антропология культуры". Она, с
одной стороны, начинается с исследования доисторических людей, а с другой -
может завершиться тем, чем закончила свои исследования антрополог Гортензия
Пау-дермейкер. Завершив изучение культур времен каменного века в Меланезии,
она так же хладнокровно применила эти методы для исследования общественных
форм, выяснения источников власти и наиболее важных характерных черт
современного Голливуда1.

В настоящее время в Соединенных Штатах археология изучается в 137
университетах и колледжах (данные 1968 г.). Примечательно, что кафедры
археологии, нередко подчинены вовсе не факультетам антропологии, что было
бы вполне естественным, а факультетам социологии, геологии, истории
искусств, всеобщей истории. В Университете Южной Калифорнии и некоторых
других они даже входят в состав факультетов теологии. Роберт Ашер из
Корнелльского университета говорит об этом в одном из своих резко
критических выступлений: "По моему глубокому убеждению, система
преподавания археологии и организация исследовательских работ в этой
области в половине наших университетов является устаревшей. Она отражает
состояние, характерное для периода ранней истории этой отрасли
исследовательской деятельности, а не для современной археологии"2.

Фактически такое состояние является попросту результатом слишком быстрого
развития. Вот один из типичных примеров. В двадцатые годы два профессора
Университета штата Кентукки зоолог В. Д. Функхаузер и физик Уильям С. Уэбб
занимались раскопками - это было их хобби (так называемые "воскресные
археологи"). В июле 1927 г. в университете было открыто отделение
антропологии и археологии. Кто же были первые профессора этого отделения?
Зоолог Функхаузер и физик Уэбб! Между прочим, они оба имеют крупные заслуги
в исследовании древнейшей истории штата Кентукки 3.

Сегодня нечто подобное было бы невозможно. С самого начала было ясно, что
на североамериканской земле невозможно было начинать изучение истории,
опираясь на исторические концепции, понятия и представления о культуре и
цивилизации, выработанные Тойнби и Шпенглером[22]. Вместе с тем в
североамериканских университетах применительно к археологии проявилось
особое, в принципе отрицательное отношение к любой крупной и цельной
концепции. Если где-либо обнаруживалась склонность к философскому мышлению,
она сразу же ставилась под подозрение. Так, потребовалось пять лет, прежде
чем на английский язык были переведены работы крупнейшего из представителей
современной антропологической мысли француза Клода Л