лянными
фотопластинками в рюкзаке, с тяжелым штативом под мышкой, он - увешанный со
всех сторон анаэроидным барометром, инструментами для различных измерений и
школьным ранцем. Этот ранец был заполнен микроскопическими заметками,
которые он тщательно и точно делал каждую ночь у лагерного костра. Он делал
их даже в тех случаях, когда мне приходилось сидеть над ним и его
драгоценными бумагами с насквозь пропитанным водой фотографическим
покрывалом. Мы карабкались по утесам, перебирались через бездонные каньоны,
ледяные реки, преодолевали глубокие пески, не имея ни одеял, ни плащей, ни
другого снаряжения. Вся наша провизия состояла из нескольких плиток
сладкого шоколада и мешочка жареного маиса. Постелью нам служила голая
земля. Когда удавалось найти пещеру, дерево или другое укрытие от ветра и
дождя, мы считали, что все в порядке. Если не удавалось - ночевали в чистом
поле... Банделье не был атлетом. Его нельзя было даже назвать
мускулистым... Он умел ладить с любыми людьми. Мне доводилось наблюдать его
в обществе президентов и дипломатов, ирландских рабочих и мексиканских
батраков, индейцев и писателей, ученых и* представителей "общества". Без
всяких усилий в течение часа он становился центром внимания".

Банделье с одинаковой легкостью изъяснялся по-английски, по-французски,
по-испански и по-немецки. С такой же легкостью он говорил на диалектах и
языках индейцев. Когда он прибыл в Ислету (Ныо-Мексико), то знал всего три
слова из языка тигуа. Через десять дней он начал понимать язык и в любой
обстановке мог объясниться так, чтобы его поняли. Материал, полученный им
как исследователем и как другом у многих индейцев, был огромен. У него
бывали трудности с публикацией работ. Однажды я нашел вложенное в книгу
Банделье "Контрибьюшн" (я получил ее неразрезанной из библиотеки штата
Нью-Йорк и таким образом оказался первым и единственным читателем этого
труда за семьдесят пять лет) отпечатанное на машинке письмо. В этом письме
президент Американского археологического института просил о пожертвованиях,
поскольку только опи могли обеспечить Банделье дальнейшее продолжение работ
("Правление в данный момент не в состоянии обеспечить за счет собственных
средств дальнейшую поддержку... требуется округленно тысяча долларов"). Имя
Банделье было едва известно на востоке страны. И несмотря на все это, "его"
Юго-Запад все же благодарен ему - одному из своих первых исследователей.

Если бы ценность памятника определялась его размерами, то Банделье
удостоился одного из самых величественных: территория площадью 109 км2 в
штате Нью-Мексико носит его имя. Миллионы туристов пересекают сегодня из
конца в конец открытый им мир пуэбло, пересекают Национальный заповедник
имени Банделье.

Североамериканский Юго-Запад - это отнюдь не обозначение одной из сторон
света, а территории, прекраснее которой для многих нет не только в Северной
Америке, но и в целом мире.

Юго-Запад - это вся Аризона и весь штат Нью-Мексико, половина штатов Юта и
Колорадо. Это часть Невады и Калифорнии на западе, штатов Канзас и Техас -
на востоке. Но в основном это четыре штата, которые группируются вокруг
"Фор Корнере" ("Четырех углов") - единственной географической точки
Северной Америки, где сходятся границы четырех штатов. Этот ареал больше
территории Франции, ФРГ и Австрии, вместе взятых. Сюда следует добавить
также Данию, Голландию, Бельгию и Люксембург.

При описании тамошнего ландшафта постоянно приходится иметь дело с
величайшими географическими достопримечательностями. Для этого подходят
лишь совершенно необычные эпитеты, причем заметим - только в превосходной
степени. Там расположена подавляющая своим однообразием самая сухая в мире
пустыня. Там же находится самый глубокий в мире разлом земной коры -
знаменитый Гранд-Каньон глубиной 1800 м, на каменных стенах которого
читается история Земли. Там высятся горы, чьи снежные вершины служат
ориентиром путнику, находящемуся в самом отдаленном уголке пустыни (только
Колорадо имеет десятки вершин, достигающих четырех тысяч метров). Там -
"Долина смерти", и в наше время ежегодно поглощающая свои жертвы. В этой
долине находится самая низкая точка западного полушария, лежащая на 87 м
ниже уровня моря. Там вздымается "Петрифайд форист" ("Окаменевший лес") -
зловещее скопление древесных стволов, чей возраст исчисляется миллионами
лет, где словно застыла вечность. Там протекают самые бурные реки Хила,
Колорадо, Рно-Гранде, Пекос, названия которых будят воспоминания о
романтической эпохе индейцев и пионеров Запада. Заметим, кстати, что на
берегу реки Пекос, в одном из пуэбло племени мескалеро-апачей родился, по
преданию, Винниту - благороднейший из индейцев.

На Юго-Западе расположены также древнейшие "города" Северной Америки.
Древнейшие с двух точек зрения: самые первые поселения белых - испанцев и
самые ранние поселения наиболее древних краснокожих обитателей. В данном
случае "краснокожий" представляет собой довольно спорное определение.
Испанцы называли их "хенте Колорадо", что значит просто "цветные люди" в
противоположность белым европейцам, которые, как и индейцы на севере, имеют
более светлую кожу, чем на юге. Но поскольку "Колорадо" означает также
"красный", на свет появилось название "краснокожие". Это название было, во
всяком случае, не более ошибочным, чем "индейцы", ибо Колумб и его
современники всех остальных людей, кроме европейцев, принимали за индийцев.

Юго-Запад, которому так и не пришлось стать Эльдорадо - "Страной Золота",
которую искали обуреваемые жаждой сокровищ испанцы, превратился в подлинную
золотую страну для археологов. Именно здесь отыскались следы древнейших
амерпканцев - тех самых, вокруг пещер которых еще бродили мамонт, верблюд,
гигантский ленивец, а также вымершие к настоящему времени буйволы и лошади
позднеледникового времени[16]. На протяжении последних десяти тысяч лет в
Америке больше не появлялись ни лошадь, ни верблюд. Мустанги, верхом на
которых индейцы племен сиу и апачей носились по прериям, были потомками
лошадей, сбежавших от испанцев и размножившихся с невероятной быстротой. Во
время Гражданской войны была предпринята попытка завезти сюда верблюдов, но
она завершилась полным провалом.

Удивительно, что эта совершенно дикая, прекрасная, величественная страна не
обрела своего великого поэта. Новеллы Вилла Катера передают в определенной
мере блеск испанских времен, однако не дают цельного представления. Многие,
начиная от Зейн Грея и кончая индустрией Голливуда, превратили ее в объект
эрзацкультуры ("китч"). Невозможно передать словами суровую красоту этих
безотрадных пустынь, раскинувшихся на Юге, этих до безумия раскаленных
нагромождений скал, прелесть этих нередко покрытых лесами плоских гор,
которые, подобно островам или гигантским кораблям в море, возвышаются над
окружающими их сверкающими песками; величие Скалистых гор, извивающихся,
подобно гигантской змее, до самого Юга; зияющие глубины каньонов, которые
приковывают взгляд к древнейшим пластам земли.

"Пустыня живет". Здесь нет никакого недоразумения. Это доказал нам Уолт
Дисней своим лучшим фильмом. Бродивший здесь древний человек знал это лучше
нас, ибо он жил за счет пустыни. Тот, кто считает, будто пустыня молчит,
никогда не бывал там. Она поет, она шелестит, она шепчет. Даже грациозная
ящерица, не говоря о ядовитом гиламонстре[17], пробегая по краю скалы,
скатывает вниз множество песчинок. Ветер проносится под арками причудливых
мостов, сложенных из скал, словно сквозь арфы. Пума оглашает окрестности
своим ревом, а в темноте синей ночи воет койот.

Сверкающий ковер крохотных цветов пустыни быстро блекнет, но остается
зелень сотни островов плоских гор - "месас" - и горных районов. Двести
видов кактусов, самых сухих и самых сладких, переливаются двумястами
красок. Однако растительный мир по яркости намного уступает царству
минералов. Он представляет собой всего лишь намек на творчество в сравнении
с древним миром камня. "Раскрашенная пустыня" - так называется один из
районов - палитра бога-живописца. Эти скалы, подобно хамелеонам, в течение
дня двенадцать раз меняют свой цвет. Бархатистый, темно-синий, как ночь,
тон тенистых долин сочетается здесь с режущим мандариново-желтым и
вызывающим боль в глазах пламенно-красным цветом раскаленных скал.

Двенадцать тысяч лет назад в этом мире по следам живших тогда гигантских
животных двигался древний охотник со своим атлатлем - гениально придуманной
копьеметалкой. Под тем же самым солнцем, на фоне тех же самых красок
возвращались в свои дома-пещеры, рыли землянки, строили первые пуэбло и
древний собиратель кореньев, и древний земледелец, и первый вязальщик
корзин. Здесь рыскали испанцы в поисках сокровищ, которых им так и не
удалось отыскать. Здесь, преодолевая огромные трудности, твердо вставали на
ноги пионеры. И сегодня население Юго-Запада едва превосходит три миллиона.
Мы не знаем, сколько людей обитало в этих краях за десять тысяч лет до нас,
но ясно одно - их было намного меньше. Именно здесь в наши дни
располагаются крупнейшие из последних резерваций краснокожих, прежде всего
навахо и хопи.

И именно здесь Банделье начал археологическое исследование Западной
Америки.

Банделье не был ни первым, ни единственным, кто взялся за это дело. За
первыми испанцами непрерывно стали прибывать новые колонисты. Миссионерам
удалось собрать воедино огромный фольклорный материал, часть которого еще и
сегодня, не получив должной оценки, пылится в архивах Севильи. В XIX в.
многочисленные военные и разведывательные экспедиции пересекали этот край с
востока на запад, не говоря о бесчисленных отважных
путешественниках-одиночках и охотниках. Некоторые из них имели склонность к
литературной деятельности. Например, американцы Френсис Паркман и Кларенс
Кинг или писавшие на немецком языке путешественники Фридрих Герштекер и
бежавший оттуда швейцарец пастор Карл Постль, который под именем Чарлза
Силлзфилда публиковал рассказы о "диком" Западе. Оба они имели большее
значение для Европы, чем для Америки, несмотря на то, что Постль был заново
открыт и превознесен в 1969 г. одним из американских биографов. В 50-е годы
здесь уже появились первые железнодорожные инженеры-топографы. К 1863 г.
легендарный Кит Карсон, именем которого была названа дюжина городов,
"умиротворил" отдаленный район племени навахо. В 1869 г. однорукий ветеран,
этнолог и геолог майор Джон Уэсли Пауэлл отправился в сопровождении девяти
человек на четырех лодках в полное приключений путешествие, целью которого
было исследование реки Колорадо и Гранд-Каньона. Он потерял трех человек и
две лодки, но научные результаты экспедиции, в том числе первые
археологические находки, были ошеломляющими 2.

В 1876-1877 гг. некий Е. А. Барбор впервые сделал обстоятельное, снабженное
иллюстрациями описание древней индейской керамики.

В связи с исследованиями, продолжавшимися почти до самого конца XIX в.,
заинтересованному читателю следует запомнить следующие имена: это
опять-таки Д. У. Пауэлл - большой друг индейцев, первый директор
Этнологического бюро в Вашингтоне, который с 1879 г. издавал свои
знаменитые пространные объемистые "Эньюэл рипортс". ("Ежегодные отчеты").
Это, далее, Уильям X. Холмс, Вашингтон Метьюз, Виктор и Космос Минделевы,
Дж. Уолтер Фыокс. Особое место среди них занимают Ричард Уэзерилл и его
братья - обыкновенные скотоводы, полную приключений историю открытия
которыми Меса-Верде мы подробнее расскажем отдельно.

Совершенно необычным человеком был также Френк Гамильтон Кашинг. Обладая с
самого раннего детства слабым здоровьем (оп родился в 1857 г. в штате
Нью-Йорк и весил при рождении всего полтора фунта!), Кашинг тем не менее
созрел очень рано. Уже в семнадцать лет он опубликовал свою первую статью
об индейском фольклоре. В двадцать два года он отправился под командой
полковника Джеймса Стивенсона к индейцам зупьи, где, по предположениям
испанцев, находилась сказочная Сибола. Пока экспедиция продолжала свой
путь, Кашинг оставался среди них в течение четырех с половиной лет! Он стал
членом племени, носил индейское платье, питался исключительно пищей
индейцев, делил с ними труд и досуг. Уже год спустя он говорил на их языке
п получил имя Те-на-тса-ли, что значит "Целебный Цветок". Смысловое
значение этого имени может быть передано как "растущий в отдаленных горах,
обладающий таинственными силами". Однако цель Капшнга состояла в том, чтобы
стать членом главного среди многих других тайного совета индейцев - Ордена
священнослужителей с луком, имевшего двенадцать степеней.

Мы уже рассказывали о том, как Бапделье, вооруженный одним лишь карманным
пожом, пешком прошел сквозь страну тогда еще чрезвычайно опасных апачей
(название "апачи", которое они с гордостью восприняли от своих противников,
означает "враги"). Теперь же опыт Кашпнга, который упорно стремился все
глубже проникнуть в тайны племенной иерархии, наглядно показал, какому
риску он подвергал себя.

Когда вопреки строжайшему запрету он попытался принять участие в священном
танце кеа-к'ок-шп, к нему применили силу. Тогда хилый, но бесстрашный
Кашинг выхватил нож, воткнул его в стену и поклялся, что любому, кто
посмеет поднять на него руку, он отрубит ее и разрежет на куски каждого,
кто вновь попытается рвать его книги.

Мужчины зуньи пришли в замешательство. Воспользовавшись им, Кашинг в
течение нескольких минут участвовал в священном танце. Однако, придя в
себя, индейцы собрали большой совет и объявили Кашиигу, что, согласно
местным законам, он должен быть сброшен в пропасть. Выдвигались и другие
предложения в том же роде. Кашинг спасся благодаря тому, что сумел внушить
индейцам ужас перед возможной местью со стороны Великого Отца, находящегося
в Вашингтоне. Более того, он добился, что в конце концов индейцы объявили
его ки-хе, то есть другом.

Ему приходилось часто возвращаться на восток США, для лечения своих
многочисленных недугов. Тем не менее он возглавил экспедицию, которую
финансировала богатая филантропка из штата Массачусетс Мери Хеменвей,
поэтому экспедиция, в которой принимал участие и Банделье, получила
название "Юго-западная археологическая экспедиция Хеменвей". Однако Кашинг
снова заболел и экспедиция не смогла добиться значительных успехов. Здесь,
видимо, сыграло свою роль и то, что Кашинг был по специальности этнологом,
а не археологом, в особенности же то, что он "не был организатором", как
замечает будущий издатель его книги об индейцах зуньи, Де Голье 3.

Но Де Голье превозносит другие качества Кашинга. "Он был пророком, поэтом,
гением, склонным к драматизации и питавшим слабость к рекламе".

Мы говорили, что Юго-Запад так и не обрел своего великого поэта. А ведь
Кашпнгу, который, как этнолог, был склонен к пространным описаниям,
удавались картины, не лишенные поэзии. Такие картины в наше время доступны,
пожалуй, только литератору-публицисту, занявшемуся, подобно Джозефу Буду
Крутчу, популяризацией естественных наук4.

Вот что пишет, например, Кашинг о стране зуньи:

"Солнце опустилось за холм, преобразив его в силуэт пирамиды с острыми
зубцами, над которым, словно корона, сиял лучами искрящийся нимб.
Призрачная вечерняя заря прорвалась сквозь разрывы облаков. Она окрасила в
карминный и золотистый тона словно подернутые туманом голубоватые очертания
островов. Ее отблески устремлялись вверх постепенно, расширяющимися
полосами пламенеющего света так, будто хотели в высоте неба повторить
угасший свет солнечных лучей".

Или вот как описывает Кашинг открывшийся ему вид одного из пуэбло. Этот вид
и сегодня, почти сто лет спустя, можно наблюдать точно таким же, если,
конечно, не уступить тщеславному желанию направиться туда на автомобиле.

"Шлейф дыма, словно вырывавшийся из недр тысяч огнедышащих кратеров,
стелился над этим мнимым вулканом. Подхваченный вечерним ветром, он
уносился прочь, образуя бесчисленные кольца и волны. Поначалу я не понял,
что этот холм, такой неестественный и в то же время живописный, в
действительности представлял собой скопление человеческих жилищ. Я понял
это лишь тогда, когда заметил на верхней террасе движущиеся маленькие
черные и красные пятна. И даже после этого он продолжал мне казаться
небольшим островом, составленным из постепенно уменьшающихся, поставленных
одна на другую плоских гор (месас). Возвышаясь над песчаным морем, этот
остров, казалось, решил вступить в соперничество с расположенными вокруг
плоскими горами, созданными самой природой".

В противоположность Кашингу исследования Банделье были в большей мере
направлены на выяснение взаимосвязи между цивилизациями. В те времена это
значило начинать исследования с выяснения последовательности развития
культур. Банделье отчетливо видел "напластования". В Пекосе в течение года
он пытался делать сравнения с мексиканской архитектурой Ушмаля до тех пор,
пока Дж. У. Пауэлл не посоветовал ему "оставить всякие попытки искать черты
сходства различных цивилизаций". Странный совет. В самом деле, почему
Банделье не должен был к этому стремиться? Он обмерил развалины Пекоса с
такой точностью, которую ни до, Ни после него никому не удалось превзойти.
Владея многими языками, он впервые перевел и прокомментировал старые
испанские источники, причем с такой тщательностью и критическим подходом,
что сделало возможным дальнейшее их использование в научных целях.

Во многих отношениях Банделье был удивительным человеком. Он родился в 1840
г. в Берне в семье офицера. О его матери друг Банделье Луммис утверждал в
посвященном ему некрологе: государственной тайной является то, что по
материнской линии в его венах течет царская кровь ?. Во всяком случае,
достоверно известно, что она была русской аристократкой. После ряда
скитаний семья перебралась в Америку. И там осела в Хайленде (штат
Иллинойс). Здесь Банделье получил среднее образование. Затем он недолго
учился в Швейцарии. До сих пор остается неясным, что изучал он в этой
стране: геологию или правоведение? Возвратившись в Хайленд, Банделье на
протяжении многих лет тянул лямку конторского служащего. Именно в это время
он усиленно занялся самообразованием. Как выяснилось позже, его занятия
охватывали такой широкий круг дисциплин, что даже сегодня невозможно
объяснить толком, каким путем в то время и в такой глухой провинции ему
удавалось доставать необходимую литературу. Здесь же завязалась оказавшая
огромное влияние на судьбу Банделье как ученого его переписка с
известнейшим антропологом, этнологом и социологом того времени Льюисом
Генри Морганом. Следует сказать, что главный труд Моргана, носивший
программный характер - "Древнее общество, или Исследование о путях
человеческого прогресса от дикости через варварство к цивилизации", который
увидел свет в 1877 г., не только обеспечил автору мировую известность, но и
оказал глубокое влияние на материалистическую философию марксизма, в
частности на работу Фридриха Энгельса "Происхождение семьи, частной
собственности и государства[18]".

Прозябавший в провинциальной глуши Банделье видел в старшем коллеге
духовного отца. Поначалу он полностью подпал под влияние теории Моргана об
общественной структуре индейских народов, хотя его собственные исследования
нередко противоречили ей. Необходимо иметь в виду, что Морган пользовался
непререкаемым авторитетом не только как теоретик. Он долго жил среди
индейцев и в 1847 г. был усыновлен членами племени сенека под именем
Та-йа-да-о-вуб-Руб. Банделье так никогда и не смог полностью преодолеть
влияние Моргана. Их переписка, впервые опубликованная в 1940 г., содержит
интереснейшие сведения в этом отношении 6.

Вместе с тем Банделье шел собственным путем, когда дело касалось
интерпретации его личного опыта и наблюдений, накопленных во время
путешествий. В 1879 г. был основан Американский археологический институт.
Морган, ставший год спустя президентом Американской ассоциации по развитию
науки, обратился 25 октября 1879 года к его первому президенту Чарлзу
Эл