а
котором зиждется процветание общества.

   Из Парижа, месяца Рамазана 4-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО СХХ. Узбек к нему же

   Страны,  обитаемые дикарями,  бывают обычно мало населенными вследствие
того,  что почти все дикари чуждаются земледелия. Это злополучное отвращение
у  них настолько сильно,  что когда они проклинают своих врагов,  то  только
того им и желают,  чтобы те вынуждены были заниматься земледелием,  ибо сами
они  считают,  что  только  охота  и  рыболовство  -  занятия  благородные и
достойные человека.
   Но  так  как  выпадают годы,  когда охота и  рыболовство приносят очень
мало,  дикарям зачастую приходится голодать,  не говоря уже о  том,  что нет
стран,   настолько  богатых  дичью  и  рыбой,  чтобы  они  могли  доставлять
пропитание большому народу,  ибо животные всегда уходят из  густо населенных
мест.
   Кроме  того,  поселения дикарей,  насчитывающие двести -  триста душ  и
расположенные вдали друг от друга,  причем их интересы так же различны,  как
интересы каких-нибудь двух  империй,  не  в  состоянии друг  другу помогать,
потому  что  не  располагают  возможностями больших  государств,  все  части
которых связаны одна с другой и взаимно друг друга поддерживают.
   Есть у  дикарей еще и  другой обычай,  не менее пагубный:  это зверский
обычай женщин вытравлять плод,  чтобы  не  стать  противными мужу  во  время
беременности.
   Здесь существуют насчет этого извращения страшные законы,  доходящие до
жестокости.  Всякая  девушка,  не  заявившая властям о  своей  беременности,
наказывается смертью,  если  ее  плод погибнет.  Ни  стыдливость,  ни  страх
позора, ни несчастная случайность не служат ей оправданием.

   Из Парижа, месяца Рамазана 9-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXI. Узбек к нему же

   Следствием  колонизации  обычно  бывает  ослабление  стран,  высылающих
колонии, причем не заселяются и страны колонизуемые.
   Людям   следует  оставаться  на   своих  местах:   существуют  болезни,
происходящие от  перемены  хорошего воздуха  на  дурной,  и  такие,  которые
вызываются просто переменой климата.
   Воздух,  как и растения, насыщен в каждой стране частицами ее почвы. Он
до  такой степени действует на  нас,  что  им  определяется наш темперамент.
Перенесясь в  другую страну,  мы заболеваем.  Так как жидкие элементы нашего
организма привыкли к  определенной консистенции,  а  твердые -  к известному
распорядку,  то и  тем,  и другим свойственна определенная степень движения;
иной они уже не выносят и всячески сопротивляются новым условиям.
   Если страна безлюдна,  то это является следствием какого-нибудь особого
порока в свойствах почвы и климата.  И когда в такую страну переселяют людей
из   благодатного  климата,   то  поступают  как  раз  обратно  тому,   чего
намеревались достигнуть.
   Римляне  знали  это  по  опыту:  они  отправляли  всех  преступников на
Сардинию и туда же переселяли евреев.  Приходилось мириться с их потерей, но
римлянам это  было  нетрудно ввиду  презрения,  которое они  питали  к  этим
несчастным.
   Великий Шах-Аббас,  стремясь лишить турок возможности содержать большие
армии  на  границах,  выселил почти  всех  армян  из  их  страны и  послал в
провинцию Гилянь{348} больше  двадцати тысяч  семейств,  которые в  короткое
время почти все погибли.
   Попытки  переселять людей,  делавшиеся в  Константинополе,  никогда  не
удавались.
   Огромное количество негров,  о  которых мы говорили выше,  нисколько не
наполнило Америку.
   Со  времени  истребления  евреев  при  Адриане{348} Палестина  остается
безлюдной.
   Итак,  следует признать, что великие избиения почти непоправимы, потому
что  народ,  численность которого падает ниже  известного уровня,  прозябает
потом в том же положении,  а если он паче чаяния и возродится,  то для этого
нужны века.
   Если  же  к  состоянию упадка прибавится еще  хотя бы  малейшее из  тех
обстоятельств,  о  которых  я  тебе  говорил,  народ  не  только  никогда не
возродится, но будет чахнуть день ото дня и клониться к полному вымиранию.
   Изгнание мавров из  Испании{348} и  поныне дает  себя знать,  как  и  в
первые дни:  образовавшаяся пустота не  только не заполняется,  но все время
растет.
   Со  времени  опустошения Америки испанцам,  занявшим место  ее  древних
обитателей,  так  и  не  удалось  вновь  ее  заселить:  наоборот,  благодаря
какому-то  року,  который  лучше  бы  назвать  божественной справедливостью,
истребители сами себя истребляют и изводятся с каждым днем.
   Следовательно, государям отнюдь не следует надеяться заселить с помощью
колоний большие пространства.  Я  не отрицаю,  иной раз это удается:  бывают
такие счастливые в  климатическом отношении места,  что  люди там  неуклонно
размножаются:  свидетельством этому служат острова*,  куда некоторые корабли
высадили больных,  а  больные сразу же там выздоровели,  и  вскоре население
островов разрослось.
   ______________
   * Узбек говорит, вероятно, об острове Бурбон{348}.

   Но  даже если бы колонии преуспевали,  то,  вместо того чтобы увеличить
могущество метрополии,  они  бы  только его раздробили,  за  исключением тех
случаев,  когда колонии очень невелики по занимаемому ими пространству,  как
те,  например,  которые высылаются,  чтобы  занять  какую-нибудь  точку  для
торговли.
   Карфагеняне, так же как и испанцы, открыли Америку, или по крайней мере
большие острова,  и вели там обширную торговлю.  Но когда они заметили,  что
число  обитателей  Карфагена  при  этом  уменьшается,  мудрое  правительство
республики запретило своим подданным снаряжать суда для этой торговли.
   Я  осмеливаюсь утверждать,  что,  вместо того чтобы направлять в  Индию
испанцев,  следовало бы переселить в Испанию индийцев и метисов;  нужно было
бы  вернуть этому государству все его рассеянные повсюду народы,  и  если бы
сохранилась  только  половина  жителей  его  больших  колоний,   то  Испания
сделалась бы самой грозной державой в Европе.
   Империи можно  сравнить с  деревом,  слишком разросшиеся ветви которого
высасывают весь сок из ствола и способны только бросать тень.
   Пример испанцев и  португальцев лучше всего может излечить государей от
страсти к далеким завоеваниям.
   Эти две нации,  с непостижимой быстротой покорив необъятные государства
и  больше  удивившись своим  победам,  чем  побежденные -  своему поражению,
задумались о средствах к их сохранению и избрали для этого каждая свой путь.
   Испанцы,  не надеясь удержать побежденные народы в повиновении,  решили
истребить их и послать на их место из Испании верных людей. Ужасный план был
выполнен с необыкновенной точностью.  На глазах у всех народ, по численности
равнявшийся всем  народам Европы,  вместе взятым,  исчез  с  лица  земли при
появлении этих  варваров,  которые,  открывая Индию,  задавались,  казалось,
только целью показать, до каких пределов может быть доведена жестокость.
   Благодаря такому  варварству испанцы  сохранили эту  страну  под  своим
владычеством.  Суди по этому, насколько пагубны завоевания, раз они приводят
к  таким  следствиям:   ведь  в  конце  концов  это  ужасное  средство  было
единственным.  Как  бы  иначе  могли  они  удержать  в  повиновении  столько
миллионов людей?  Как можно было вести гражданскую войну из такой дали?  Что
бы  с  ними сталось,  если бы  они дали этим народам время прийти в  себя от
удивления,  вызванного появлением новых богов,  и оправиться от страха перед
их громовыми стрелами?
   Что касается португальцев, то они избрали противоположный путь - они не
проявили жестокости.  Зато  вскоре их  выгнали из  всех открытых ими  стран.
Голландцы поддерживали восстание этих народов и воспользовались им.
   Какой государь позавидует участи этих завоевателей? Кто пожелает делать
завоевание при таких условиях?  Одни тотчас же  были прогнаны из завоеванных
земель, другие превратили их в пустыню, да и собственную страну также.
   Такова уж судьба героев - разоряться, покоряя страны, которые они сразу
же  теряют,  или подчинять себе народы,  которые сами же они потом вынуждены
уничтожать; они напоминают безумца, разорявшегося на покупку статуй, которые
он бросал в море, и зеркал, которые тут же разбивал.

   Из Парижа, месяца Рамазана 18-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXII. Узбек к нему же

   Мягкость  управления удивительно способствует размножению человеческого
рода.  Все  республики являются  постоянным доказательством этого,  особенно
Швейцария и  Голландия -  две  самые плохие страны в  Европе с  точки зрения
почвы и тем не менее самые населенные.
   Ничто так не привлекает иностранцев, как свобода и всегда сопутствующее
ей богатство:  первая привлекательна сама по себе, а потребности наши всегда
влекут нас в богатые страны.
   Люди размножаются в тех краях, где изобилие дает возможность прокормить
детей, не уменьшая благосостояния отцов.
   Само  гражданское равенство,  обычно  влекущее  за  собою  и  равенство
состояний,  вносит  изобилие и  жизнь  во  все  части  политического тела  и
распространяет их всюду.
   Иное дело в странах,  подчиненных произволу: там государь, придворные и
некоторое количество частных лиц владеют всеми богатствами,  в  то время как
все остальные стонут, живя в крайней бедности.
   Если человек находится в трудных обстоятельствах и предвидит,  что дети
у него будут еще беднее,  он не женится,  а если и женится,  будет опасаться
обзавестись слишком большим количеством детей,  которые окончательно разорят
его и сами опустятся ниже отца.
   Я согласен,  что простолюдин или крестьянин,  раз уж он женился, станет
размножаться независимо от того,  богат ли он,  или беден: такое соображение
его не заботит,  так как у него всегда есть что оставить в наследство детям,
а именно - мотыка, и ничто не мешает ему слепо следовать велению природы.
   Но к  чему государству вся эта масса детей,  томящихся в нищете?  Почти
все они погибают по мере того,  как рождаются;  в жизни их ожидают одни лишь
горести:  слабые и хилые,  они умирают поодиночке от тысячи причин, а частые
повальные  болезни,   вызываемые  нищетой  и  дурной  пищей,  уносят  их  во
множестве.  Те же,  кому удастся избежать смерти,  даже в зрелом возрасте не
входят в силу и чахнут всю жизнь.
   Люди -  как растения,  которые плохо растут,  если за ними нет хорошего
ухода: у народов бедных порода мельчает, а иногда и вовсе вырождается.
   Франция может  служить великим примером всего этого.  Во  время прошлых
войн страх быть зачисленным в ополчение вынуждал юношей жениться, и притом в
очень нежном возрасте и  находясь в бедности.  От этих браков родилось много
детей,  которых тщетно было бы разыскивать во Франции, так как нищета, голод
и болезни истребили их.
   Так вот,  если подобные вещи замечаются в таком благодатном климате,  в
таком благоустроенном королевстве,  как Франция, то что же делается в других
государствах?

   Из Парижа, месяца Рамазана 23-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXIII. Узбек к мулле Мегемету-Али, стражу трех гробниц, в Ком

   Какая нам польза от постов наших имамов и  власяниц благочестивых мулл?
Божья  десница дважды поразила детей  Закона:  солнце затмилось и  освещает,
кажется, только их поражения; армии их собираются и рассыпаются, как прах.
   Империя османлисов потрясена двумя величайшими неудачами,  какие только
приходилось  ей  испытывать.  Христианский  муфтий{351}  поддерживает  ее  с
большим трудом.  Великий визирь Германии{351} -  бич божий, посланный, чтобы
покарать отступников Омарова толка;  он несет им гнев небесный, вызванный их
возмущением и вероломством.
   Священный  дух  имамов!  Ночи  и  дни  оплакиваешь  ты  детей  Пророка,
совращенных с правого пути презренным Омаром;  все твое существо возмущается
при виде их несчастий;  ты желаешь их обращения,  а не гибели;  ты хотел бы,
чтобы слезы праведников соединили их  под  знаменем Али,  чтобы они не  были
рассеяны по горам и пустыням, куда бежали они из страха перед неверными.

   Из Парижа, месяца Шальвала 1-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXIV. Узбек к Реди в Венецию

   В  чем  заключается причина неизмеримой щедрости государей,  изливаемой
ими на придворных?  Хотят ли они привязать их к себе? Придворные и так уж им
преданы,  насколько это возможно.  А кроме того, если государи и привлекут к
себе нескольких подданных,  купив их,  то  тем  самым они теряют бесконечное
количество других, которых делают беднее.
   Когда  я  думаю,   в  каком  положении  находятся  монархи,   постоянно
окруженные алчными и ненасытными людьми,  я могу только пожалеть их, и жалею
еще больше,  если у  них нет силы сопротивляться просьбам,  всегда тягостным
для тех, кто сам не просит ничего.
   Всякий раз,  как я слышу разговоры о монаршей щедрости,  о милостях,  о
раздаваемых пенсиях,  я  предаюсь размышлениям:  множество мыслей теснится в
моем уме; мне кажется, будто я слышу объявление такого указа:
   "Ввиду  того,  что  неутомимая  отвага,  с  какою  некоторые  из  наших
подданных выпрашивали у  нас пенсии,  беспрестанно вызывала нашу королевскую
щедрость,  мы,  наконец,  снизошли ко множеству просьб,  обращенных к  нам и
составлявших до сих пор главную заботу престола. Эти подданные обратили наше
внимание на  то,  что ни разу,  с  самого восшествия нашего на трон,  они не
упустили случая присутствовать на  наших  утренних выходах,  что  мы  всегда
видели их на нашем пути,  причем они стояли неподвижно,  точно столбы, и изо
всех  сил  вытягивались,  чтобы  поверх более высоких плеч  взирать на  наше
величие.  Мы получили много прошений даже от особ прекрасного пола,  которые
молили нас обратить внимание на то обстоятельство, что содержание их требует
больших расходов;  некоторые из них,  весьма престарелые,  даже просили нас,
тряся головами, принять во внимание, что они служили украшением дворов наших
предшественников  и  что  если  военачальники,  командовавшие  армиями  этих
королей,  своими воинскими подвигами сделали государство грозным для врагов,
то и они не менее того прославили королевский двор своими происками. Посему,
желая милостиво поступить с  просителями и удовлетворить все их ходатайства,
мы повелеваем нижеследующее:
   Всякий  земледелец,  имеющий пятерых детей,  должен  ежедневно отделять
одну  пятую  часть  хлеба,  который он  им  дает.  Предлагаем отцам семейств
отделять  от  каждого  пайка  совершенно  одинаковое количество,  по  полной
справедливости.
   Строго  воспрещаем  всем  тем,   кто   занимается  возделыванием  своих
наследственных  земель  или  сдает  их   другим  лицам  на   правах  аренды,
производить там какие бы то ни было улучшения.
   Повелеваем всем,  кто промышляет низким ремесленным трудом и никогда не
присутствовал при наших утренних выходах, отныне покупать одежду себе, своим
женам  и  детям не  чаще,  чем  раз  в  четыре года.  Кроме того,  строжайше
запрещаем те  маленькие пирушки,  которые они имеют обыкновение устраивать у
себя дома в дни больших праздников.
   Нам  стало известно,  что  большинство обывателей наших славных городов
озабочено тем,  как бы обеспечить и пристроить своих дочерей,  ничем,  кроме
унылой  и  скучной скромности,  не  отличившихся перед  нашим  государством.
Поэтому мы  приказываем обывателям не  выдавать дочерей замуж,  пока они  не
достигнут предельного возраста, установленного указами, и пока отцы не будут
вынуждены сделать это  по  необходимости.  Запрещаем нашим должностным лицам
заботиться о воспитании своих детей".

   Из Парижа, месяца Шальвала 1-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXV. Рика к ***

   Во  всех религиях возникают большие затруднения,  когда приходится дать
понятие о наслаждениях, предназначенных в будущей жизни тем, кто благонравно
прожил жизнь земную.  Грешников легко запугать длинной чередой угрожающих им
наказаний,  но  неизвестно,  что  пообещать людям  добродетельным.  Кажется,
наслаждения по  самой природе своей всегда мимолетны;  воображение с  трудом
представляет их себе иными.
   Я читал такие описания рая, которые у всех здравомыслящих людей вызовут
только желание отказаться от  него:  в  одних  описаниях блаженные тени  без
устали  играют  на  флейтах,  другие осуждают их  на  муку  вечных прогулок,
третьи,  наконец,  сулят,  что праведники будут в небесных высотах грезить о
земных  любовницах,  причем  тут  не  принимается  в  соображение,  что  сто
миллионов лет -  срок достаточно долгий,  чтобы отнять у них вкус к любовным
треволнениям.
   Припоминаю в связи с этим историю,  слышанную мною от человека, который
побывал в  стране Великого Могола:  из нее следует,  что когда дело касается
райских наслаждений, у индийских священников воображение не менее бесплодно,
чем у других.
   Женщина,  у  которой  только  что  умер  муж,  торжественно  явилась  к
градоправителю с  просьбой разрешить ей  сжечь себя на костре,  но так как в
странах, подвластных магометанам, стараются искоренить этот жестокий обычай,
то правитель ей решительно отказал.
   Убедившись,  что просьбы ее  бессильны,  она пришла в  страшную ярость.
"Смотрите, как нас притесняют, - говорила она. - Не позволяют бедной женщине
даже сжечь себя,  когда ей хочется!  Слыхано ли что-либо подобное? Сожгли же
себя моя мать,  тетка,  сестры!  А  когда я стала просить разрешения у этого
проклятого правителя, так он рассердился и стал орать, как полоумный".
   В это время там случайно находился молодой бонза{353}.  "Нечестивец,  -
обратился к нему градоправитель,  - уж не ты ли внушил женщине это безумие?"
- "Нет,  -  отвечал тот, - я даже никогда с ней не говорил. Но если она меня
послушается,  она  принесет себя  в  жертву:  этим она  сделает угодное богу
Браме{353} и  будет им щедро вознаграждена,  ибо обретет на том свете своего
мужа и  вторично вступит с  ним в брак".  -  "Что ты говоришь?  -  изумилась
женщина.  -  Я обрету своего мужа? Ну, нет! Не буду жечься. Он был ревнивец,
придира и вдобавок так стар,  что если бог Брама его слегка не подправил, то
я ему наверняка не нужна.  Сжечь себя ради него!..  Да я и кончика пальца не
обожгу,  чтобы вытащить его из ада. Двое старых бонз, которые подбивали меня
на это, а сами отлично знали, как мы с мужем жили, поостереглись сказать мне
всю правду.  Если у бога Брамы нет для меня другого подарка,  кроме этого, я
отказываюсь  от   такого   блаженства.   Господин  правитель,   я   принимаю
магометанство!  А ты,  -  сказала она,  обращаясь к бонзе,  -  можешь,  если
хочешь, передать моему мужу, что я как нельзя лучше чувствую себя здесь".

   Из Парижа, месяца Шальвала 2-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXVI. Рика к Узбеку в ***

   Хотя и жду тебя сюда завтра,  все же посылаю тебе письма,  прибывшие из
Испагани.  Мне  сообщают,  что посол Великого Могола{354} получил приказание
покинуть пределы королевства.  Прибавляют также, что арестовали принца, дядю
государя{354}, на которого возложено было его воспитание: принца заключили в
замок,  где и  держат под строгой стражей,  лишив всех почестей.  Участь его
растрогала меня, мне его жаль.
   Признаюсь тебе,  Узбек,  я не могу равнодушно видеть слез;  я сострадаю
всем несчастным, как будто только они одни - настоящие люди, и даже вельмож,
к которым отношусь отрицательно,  пока они в милости, я начинаю любить после
их падения.
   Действительно,  на что им мое расположение,  когда они процветают?  Оно
слишком приближается к  равенству.  Вельможи предпочитают уважение;  оно  не
требует взаимности. Но стоит им пасть с высоты, и одно лишь наше сострадание
будет напоминать им о ней.
   Есть  что-то  простодушное и  даже  великое в  словах  одного государя,
который,  перед тем как отдаться в руки врагов, сказал плакавшим вокруг него
придворным: "Я вижу по вашим слезам, что я все еще ваш король".

   Из Парижа, месяца Шальвала 3-го дня, 1718 года


   ПИСЬМО CXXVII. Рика к Узбеку в Смирну

   Ты тысячу раз слышал о знаменитом шведском короле{354}.  Однажд