ишь для того,  чтобы просить о здоровье своих отцов,
о  согласии братьев,  о  нежности жен,  о любви и послушании детей.  Девушки
приходили туда,  чтобы принести свое нежное сердце, и каждая просила у богов
одной только милости: позволить ей составить счастье троглодита.
   Вечерами,  когда стада покидали пастбища и усталые волы привозили домой
плуги,   троглодиты  собирались  вместе  и  за  умеренной  трапезой  пели  о
несправедливости  первых  троглодитов  и   их  бедствиях,   о   добродетели,
возродившейся с  новым народом,  и о блаженстве последнего;  потом воспевали
они  величие  богов,  милости,  всегда  даруемые  ими  тем,  кто  просит,  и
неминуемый гнев богов на  тех,  кто  их  не  страшится;  они описывали затем
прелести  сельской  жизни  и  блаженство человека,  украшенного невинностью.
Вскоре они отходили ко сну, и его никогда не прерывали заботы и горести.
   Природа  щедро  удовлетворяла  их  потребности  и  даже  прихоти.  Этой
блаженной стране чужда  была  жадность:  здесь  постоянно делали друг  другу
подарки, и тот, кто давал, всегда почитал себя в выигрыше. Племя троглодитов
чувствовало себя  как  бы  единою  семьей:  стада  их  всегда были  смешаны;
троглодиты не  хотели их  делить -  и  это  была единственная трудность,  от
которой они уклонялись.

   Из Эрзерума, месяца Джеммади 2, 6-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XIII. Узбек к нему же

   Я бы мог без конца говорить тебе о добродетели троглодитов. Один из них
сказал однажды: "Мой отец должен завтра пахать; я встану двумя часами раньше
него, и когда он придет на поле, то найдет его уже распаханным".
   Другой думал:  "Мне кажется,  что  сестра моя  чувствует расположение к
молодому троглодиту,  нашему родственнику;  надо  мне  поговорить с  отцом и
склонить его согласиться на этот брак".
   Третьему говорят, что воры угнали его стадо. "Очень досадно, - отвечает
он,  -  там  была совершенно белая телочка,  которую я  собирался принести в
жертву богам".
   А   иной  говорил  друзьям:   "Мне  следует  пойти  в  храм  и  воздать
благодарение богам,  ибо  мой  брат,  столь любимый отцом и  обожаемый мною,
выздоровел".
   Или  вот:  "По  соседству с  участком моего отца есть другой,  и  люди,
возделывающие его,  по  целым дням работают под жгучими лучами солнца;  надо
будет сходить туда и посадить два деревца, чтобы эти бедные люди могли время
от времени отдыхать под их тенью".
   Как-то  раз,  во время собрания троглодитов,  некий старец завел речь о
юноше, которого он заподозрил в дурном поступке, и упрекнул его в этом. "Нам
не  верится,   что  он  совершил  это  преступление,   -  возразили  молодые
троглодиты,  -  но если он его действительно совершил,  то пусть в наказание
переживет всю свою семью!"
   Одному троглодиту сказали,  что  чужестранцы разграбили его  дом и  все
унесли с  собой.  "Если бы  они не были несправедливы,  -  ответил он,  -  я
пожелал бы, чтобы боги позволили им пользоваться моим имуществом дольше, чем
пользовался им я сам".
   Столь  великое благополучие не  могло не  возбуждать зависти:  соседние
народы  объединились  и   решили,   под   пустым  предлогом,   угнать  стада
троглодитов.  Как  только  стало  известно  об  этом  намерении,  троглодиты
отправили  к  ним  послов,  которые  сказали  следующее:  "Что  сделали  вам
троглодиты?  Похищали они  ваших жен,  угоняли ваши  стада,  опустошали ваши
деревни?  Нет!  Мы справедливы и богобоязненны.  Чего же вы требуете от нас?
Хотите ли  шерсти для изготовления одежды?  Желаете ли  молока от наших стад
или плодов нашей земли?  Бросьте оружие, приходите к нам, и мы дадим вам все
это.  Но  клянемся вам  всем,  что  только есть самого святого,  что если вы
вторгнетесь в  наши  пределы,  как  враги,  мы  будем  считать  вас  народом
несправедливым и поступим с вами, как с хищными зверьми".
   Слова эти были отвергнуты с презрением; дикие народы вступили с оружием
в руках на землю троглодитов,  предполагая, что последних защищает только их
невинность.
   Но  троглодиты были  хорошо подготовлены к  обороне.  Жен  и  детей они
поместили  в   середину.   Их   изумляла  не   численность  врагов,   а   их
несправедливость.  Новый пыл охватил сердца троглодитов:  один хотел умереть
за отца,  другой за жену и детей,  тот за братьев,  иной за друзей, все - за
свой  народ.  Место павшего немедленно заступал другой,  и,  ратуя за  общее
дело, он горел также желанием отметить и за смерть своего предшественника.
   Таков был  бой между несправедливостью и  добродетелью.  Подлые народы,
искавшие только добычи,  не устыдились обратиться в  бегство;  их не трогала
добродетель троглодитов, но им пришлось уступить ей.

   Из Эрзерума, месяца Джеммади 2, 9-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XIV. Узбек к нему же

   Племя с каждым днем разрасталось, и троглодиты пришли к мысли, что пора
им  выбрать  себе  царя.  Они  решили,  что  надо  предложить  венец  самому
справедливому,  и  взоры всех  обратились на  некоего старца,  уважаемого за
возраст и давнюю добродетель. Он не захотел присутствовать на этом собрании;
он удалился домой с сердцем, стесненным печалью.
   Когда к  нему отправили посланцев,  чтобы сообщить,  что  выбор пал  на
него,   он   сказал:   "Да   избавит  меня  бог  причинить  несправедливость
троглодитам, дав повод думать, будто нет среди них никого справедливее меня.
Вы предлагаете мне венец,  и,  если вы настаиваете на этом, мне придется его
принять,  но имейте в виду,  что я умру от скорби, ибо при рождении я застал
троглодитов свободными, а теперь увижу их порабощенными". С этими словами он
горько заплакал.  "Несчастный день!  - воскликнул он. - И зачем прожил я так
долго?" Потом он вскричал суровым голосом: "Я понимаю, что все это означает,
троглодиты!  Ваша  добродетель начинает  тяготить вас.  В  вашем  теперешнем
положении вам приходится,  не  имея вождя,  быть добродетельными,  хотите вы
этого или нет:  иначе вы  не  могли бы существовать и  вас постигли бы те же
беды,  которые преследовали ваших предков.  Но  это ярмо кажется вам слишком
тяжелым: вы предпочитаете подчиниться государю и повиноваться его законам, -
менее  строгим,  чем  ваши  нравы.  Вы  знаете,  что  тогда вам  можно будет
удовлетворять свое честолюбие,  приобретать богатство и  предаваться низкому
вожделению и  что  вы  не  будете нуждаться в  добродетели,  лишь бы  только
избегали больших преступлений".  Он умолк на мгновение,  и  слезы полились у
него пуще прежнего.  "Что же,  по  вашему мнению,  мне  делать?  Как  могу я
приказать что-либо троглодиту?  Вы хотите,  чтобы он совершал добродетельные
поступки потому,  что я приказал ему их совершать, - ему, который и без меня
совершал бы их просто по врожденной склонности?  О  троглодиты!  Я  у исхода
дней моих, кровь остыла в моих жилах, скоро увижу я священных ваших предков;
почему же хотите вы,  чтобы я их огорчил,  сказав им,  что я оставил вас под
ярмом иным, чем ярмо добродетели?"

   Из Эрзерума, месяца Джеммади 2, 10-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XV. Главный евнух к Ярону, черному евнуху, в Эрзерум

   Молю небо, чтобы оно вернуло тебя сюда и охранило от всяких опасностей.
   Хотя я никогда не знал тех обязательств,  что зовутся дружбой, и всегда
замыкался в  себе,  ты  все же  дал мне почувствовать,  что у  меня есть еще
сердце, и в то время как я был как бы бронзовым для всех рабов, состоявших в
моем подчинении, я с удовольствием следил, как ты подрастал.
   Настало время,  когда мой господин обратил на  тебя свои взоры.  Далеко
еще  было до  того,  как природа должна была заговорить в  тебе,  а  нож уже
разлучил тебя с нею.  Не буду говорить,  жалел ли я тебя или радовался тому,
что тебя возвысили до меня.  Я успокаивал твои слезы и крики.  Мне казалось,
что  ты  родился вторично и  вышел из  состояния рабства,  при  котором тебе
всегда приходилось повиноваться, с тем, чтобы перейти в рабство, при котором
тебе  предстоит повелевать.  Я  позаботился о  твоем воспитании.  Строгость,
неразлучная спутница обучения,  долго мешала тебе понять,  что ты мне дорог.
Тем не менее ты был дорог мне,  и я даже сказал бы, что любил тебя, как отец
любит сына, если бы эти названия - отца и сына - подходили к нашей участи.
   Ты  проедешь по  странам,  обитаемым христианами,  не знающими истинной
веры.  Не  может быть,  чтобы ты  чем-нибудь не осквернил себя.  Как пророку
углядеть за  тобой среди стольких миллионов его  врагов?  Мне  бы  хотелось,
чтобы мой  господин совершил по  возвращении паломничество в  Мекку:  все вы
очистились бы в стране ангелов!

   Из испаганского сераля, месяца Джеммади 2, 10-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XVI. Узбек к мулле Мегемету-Али, стражу трех гробниц{228}

   Зачем живешь ты среди гробниц, божественный мулла? Ты создан скорее для
пребывания  на  звездах.  Ты  прячешься  несомненно оттого,  что  опасаешься
затмить солнце:  на  тебе нет пятен,  как и  на  этом светиле,  но  ты  тоже
закрываешься облаками.
   Твоя  ученость -  бездна глубже Океана;  твой ум  острее Зуфагара{228},
меча Али о двух клинках; тебе ведомо, что происходит в девяти хорах небесных
сил;  ты читаешь Алкоран на груди нашего божественного пророка, а когда тебе
попадается в нем какое-нибудь непостижимое место, ангел, по велению пророка,
взмахивает быстрыми крылами  и  спускается с  престола,  чтобы  открыть тебе
тайну.
   Через  твое  посредство я  мог  бы  поддерживать сокровенное общение  с
серафимами, ибо, о тринадцатый имам{228}, не центр ли ты, в котором сходятся
небо и земля, не точка ли соприкосновения преисподней с эмпиреем?
   Я  нахожусь среди нечестивого народа:  дозволь мне  очиститься с  твоей
помощью,  разреши мне обратить лицо мое к священным местам, где ты обитаешь;
отличи меня  от  злых подобно тому,  как  с  наступлением зари отличают нить
белую от  нити черной{228};  помоги мне  советами;  прими душу мою  под свое
покровительство; опьяни ее духом пророков; напитай ее райской премудростью и
дозволь мне повергнуть ее язвы к стопам твоим. Посылай свои священные письма
в Эрзерум: там я пробуду несколько месяцев.

   Из Эрзерума, месяца Джеммади 2, 11-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XVII. Узбек к нему же

   Я не могу, божественный мулла, преодолеть нетерпение: нет сил дождаться
дивного ответа.  Меня обуревают сомнения,  рассей их: я чувствую, что ум мой
мутится;  верни его на  путь истины;  источник света,  просвети меня;  срази
своим божественным пером трудности,  которые я сейчас изложу тебе; внуши мне
презрение к  самому себе  и  стыд  за  тот  вопрос,  который я  тебе  сейчас
предложу.
   Отчего наш законодатель лишает нас свиного мяса и  всех видов говядины,
называя их  нечистыми?  Отчего он  запрещает нам  дотрагиваться до  трупа  и
повелевает беспрестанно омывать тело,  чтобы очистить душу? Мне кажется, что
сами по  себе вещи ни  чисты,  ни  нечисты:  я  не  могу различить ни одного
качества,  присущего им  от  природы,  которое делало бы  их  такими.  Грязь
кажется  нам   грязной  только  потому,   что  оскорбляет  наше  зрение  или
какое-нибудь иное из наших чувств, но сама по себе она не грязнее ни золота,
ни алмазов. Мысль о том, что прикосновение к трупу оскверняет нас, возникает
только из нашего естественного отвращения к мертвецам. Если бы тела тех, кто
никогда не моется,  не оскорбляли ни обоняния,  ни зрения, как можно было бы
обнаружить, что они нечисты?
   Итак,  божественный мулла,  чувства  оказываются  единственными судьями
чистоты или  нечистоты вещей.  Но  так  как ощущения от  предметов отнюдь не
одинаковы у всех людей;  так как то, что вызывает приятное ощущение у одних,
внушает отвращение другим,  то  отсюда следует,  что свидетельство чувств не
может  служить мерилом,  если  только не  утверждать,  что  каждый волен  по
собственному усмотрению  решать  этот  вопрос  и  отличать,  когда  это  его
касается, чистые вещи от нечистых.
   Но,  святой  мулла,  ведь  такими соображениями опровергаются различия,
установленные нашим  божественным пророком,  и  основные  положения  закона,
начертанного руками ангелов!

   Из Эрзерума, месяца Джеммади 2, 20-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XVIII. Мегемет-Али, служитель пророков, к Узбеку в Эрзерум

   Вы  постоянно задаете нам вопросы,  которые уже тысячу раз предлагались
нашему  святому  пророку.  Почему  не  читаете вы  произведения ученых?{229}
Почему не  прибегаете к  этому  чистому источнику всякого познания?  Там  вы
нашли бы разрешение всех ваших сомнений.
   Несчастные! Вы вечно заняты земными делами и никогда не обращаете взора
на  дела небесные;  вы  почитаете сан муллы,  но не осмеливаетесь ни принять
этот сан, ни следовать носящим его.
   Нечестивцы!   Вы  никогда  не  проникаете  в  тайны  предвечного,  ваша
просвещенность подобна тьме преисподней, и суждения ума вашего подобны пыли,
поднимаемой вашими ногами,  когда  солнце стоит в  зените,  в  знойный месяц
Шахбан{229}.
   И   зенит  вашего  духа  не  достигает  даже  надира  ничтожнейшего  из
иммомов*{229}.  Ваша пустая философия -  молния,  предвещающая грозу и мрак:
вокруг вас - буря, и вы носитесь по воле ветров.
   ______________
   * Это слово употребительнее у турок, чем у персиян.

   На  твое  затруднение  ответить  очень  легко;   для  этого  достаточно
рассказать тебе,  что  случилось однажды с  нашим  святым  пророком,  когда,
искушаемый христианами, испытуемый иудеями, он пристыдил и тех и других.
   Иудей Авдия-Ибсалон*{230} спросил у него,  почему господь запретил есть
свиное мясо? "Не без причины, - ответил Магомет. - Свинья животное нечистое,
и  сейчас я  тебе это докажу".  Он  из грязи слепил у  себя на ладони фигуру
человека,  бросил ее  на  землю и  воскликнул:  "Восстань!"  Тотчас же встал
человек и сказал:  "Я Иафет, сын Ноя". - "Были у тебя такие же седые волосы,
когда ты умирал?" -  спросил у него святой пророк. "Нет, - отвечал тот, - но
когда ты меня разбудил,  я подумал, что настал судный день, и так испугался,
что волосы мои сразу побелели".
   ______________
   * Магометанское предание.

   "А ну-ка,  расскажи мне,  -  продолжал посланец божий,  - историю Ноева
ковчега".  Иафет повиновался и подробно рассказал обо всем,  что произошло в
первые месяцы; после этого он продолжал так:
   "Мы сгребали нечистоты всех животных к одной стороне ковчега;  от этого
он  так  накренился,  что  мы  смертельно  перепугались,  особенно  женщины,
причитавшие на все лады.  Отец наш Ной спросил совета у бога,  и тот повелел
ему  взять  слона  и  повернуть его  головой  к  накренившейся стороне.  Это
огромное животное наложило столько помета, что из него родилась свинья".
   Как же,  Узбек,  не воздерживаться от ее мяса и  не считать ее животным
нечистым?
   "Но свинья все время копалась в этих нечистотах,  и в ковчеге поднялась
такая вонь,  что свинья сама не удержалась и чихнула,  а из носу у нее вышла
крыса и  принялась грызть что ни  попало.  Ною стало невмоготу,  и  он решил
снова обратиться за советом к богу.  Бог повелел ему крепко стукнуть льва по
лбу, отчего лев тоже чихнул и вычихнул кошку". Можно ли было и этих животных
не почесть нечистыми? Как тебе кажется?
   Итак,  вы  не  постигаете причины нечистоты тех  или  иных вещей только
потому,  что не знаете и многих других причин,  а также не знаете всего, что
произошло между богом,  ангелами и людьми. Вы не знаете истории вечности: вы
не  читали  книг,  написанных на  небесах;  то,  что  вам  из  них  открыто,
составляет лишь малую часть небесной библиотеки,  да и те,  кто подобно нам,
больше вас приближаются к ней,  все же, пока живут земною жизнью, коснеют во
тьме и мраке. Прощай. Да пребудет Магомет в сердце твоем!

   Из Кома, в последний день месяца Шахбана 1711 года


   ПИСЬМО XIX. Узбек к своему другу Рустану в Испагань

   Мы пробыли в  Токате{231} только неделю;  после тридцати пяти дней пути
мы приехали в Смирну{231}.
   Между Токатом и  Смирной нет ни  одного города,  который бы  заслуживал
упоминания.  С  удивлением убеждался я  в  слабости империи османлисов.  Это
больное  тело  поддерживается не  мягким  и  умеренным лечением,  но  сильно
действующими снадобьями, которые только истощают его и подрывают его силы.
   Паши,  которые получают свои должности за деньги,  являются в провинции
разоренными  и  грабят  их,   словно  завоеванные  страны.  Наглая  солдатня
подчиняется только их прихотям.  Укрепления срыты,  города безлюдны, деревни
опустошены, земледелие и торговля совершенно заброшены.
   При   этом   суровом  управлении  царит   безнаказанность:   христиане,
возделывающие землю,  и евреи,  взимающие налоги,  подвергаются всевозможным
насилиям.
   Земельная собственность не охраняется законом,  и тем самым подрывается
желание повысить плодородие земли:  не  существует ни  купчих крепостей,  ни
документов на право владения, с которыми бы считалось самоуправство пашей.
   Турки до  такой степени забросили все  искусства,  что пренебрегли даже
искусством военным.  В  то  время как  европейские народы совершенствуются с
каждым  днем,   эти  варвары  коснеют  в   своем  первобытном  невежестве  и
надумываются применять новые  изобретения европейцев только после того,  как
эти изобретения уже тысячу раз применялись против них.
   У  них нет никакого опыта в  мореплавании,  никакой сноровки в  ведении
дел.  Говорят, что горсть европейцев, спустившихся с гор*, вгоняет оттоманов
в пот и не дает покоя их империи.
   ______________
   * Очевидно, это мальтийские рыцари{231}

   Сами  они  неспособны к  торговле  и  вместе  с  тем  не  любят,  когда
европейцы, всегда работящие и предприимчивые, приезжают к ним торговать: они
воображают, что оказывают милость европейцам, когда те обогащают их.
   Я  пересек всю эту обширную страну и убедился,  что только Смирну можно
назвать городом богатым и  сильным.  Ее делают такою европейцы,  и не туркам
она обязана тем, что не похожа на другие турецкие города.
   Вот,   любезный  Рустан,  правильное  представление  об  этой  империи,
которая,  не  пройдет и  двух  веков,  станет  местом триумфов какого-нибудь
завоевателя.

   Из Смирны, месяца Рамазана{231} 2-го дня, 1711 года


   ПИСЬМО XX. Узбек к своей жене Заши в испаганский сераль

   Ты оскорбила меня,  Заши,  и  в сердце моем рождаются чувства,  которых
тебе следует страшиться,  если только в  мое отсутствие ты  не изменишь свое
поведение и не постараешься утешить неистовую ревность, терзающую меня.
   Я узнал,  что тебя застали наедине с белым евнухом Надиром; он заплатит
головою за свою неверность и вероломство.  Как забылась ты до того, чтобы не
сознавать,  что тебе нельзя принимать в  своей комнате белого евнуха,  в  то
время как к твоим услугам имеются черные?  Напрасно ты станешь уверять меня,
что евнух не мужчина и что твое добронравие ставит тебя выше мыслей, которые
могли бы  зародиться у  тебя благодаря некоторому его  сходству с  мужчиной.
Этих уверений недостаточно ни для тебя, ни для меня: для тебя потому, что ты
совершила поступок,  запрещенный законами сераля;  для  меня потому,  что ты
обесчестила меня, открывшись чужим взорам... Да что я говорю - взорам: может
быть,  покушениям вероломного,  который осквернил тебя своим преступлением и
еще более своими сожалениями и отчаянием от сознания собственного бессилия.
   Ты скажешь мне,  быть может,  что всегда была мне верна. Да разве могла
ты не быть верной? Как бы тебе удалось обмануть бдительность черных евнухов,
ныне столь удивленных твоим образом жизни? Как бы сломала ты засовы и двери,
которые держат тебя взаперти?  Ты кичишься добродетелью,  которая не от тебя
зависит, и, может быть, твои нечистые помыслы уже тысячи раз отнимали у тебя
заслугу и лишали всякой ценности верность, которой ты так хвалишься.
   Мне  хочется верить,  что ты  вовсе не  совершила того,  в  чем я  имею
основание тебя  подозревать,  что  этот  предатель не  касался  тебя  своими
кощунственными ру