в Иберии не добыть. Незадолго до памятного всем заседания  Большого
Совета, на котором Магон высыпал на стол  золотые  кольца,  было  получено
письмо от Газдрубала. Брат сообщал о восстании,  охватившем  всю  Северную
Иберию. Зачинщиком его был Алорк, тот самый ибер, которого много лет назад
Ганнибал отправил послом в Сагунт. Алорк подговорил начальников  кораблей,
стоявших в устье Ибера, поднял на борьбу  иберийские  племена.  Иберия  не
могла послать Ганнибалу ни одного воина, она сама нуждалась в  помощи.  Не
мог послать ему помощь и  Карфаген,  так  как  против  него  вскоре  после
отъезда  Магона  выступил  Сифакс.  Одни  говорили,  что  царь  массасилов
возобновил союз с Римом, другие уверяли, что причиной войны является отказ
Ганнона выдать за Сифака свою дочь Софонибу. Как бы  то  ни  было,  Сифакс
снова стал врагом Карфагена.
     Пользуясь бедственным  положением  Карфагена,  римляне  усилили  свои
атаки в Иберии. Как стало известно Газдрубалу, они стягивали свои  силы  к
Иберу. К войскам Гнея Сципиона, находившегося в  Иберии  с  начала  войны,
присоединились легионы его брата Публия, бывшего консула. Видимо,  римляне
придавали большое значение Иберии, если они решились в пору самых  тяжелых
неудач отправить за море воинов во главе с этим способным полководцем.
     Газдрубал построил лагерь на холмах милях в пяти от Ибера, на  берегу
которого стоял римский лагерь. Первые дни враги  прощупывали  друг  друга,
вступая в  мелкие  стычки.  Наконец  карфагенский  полководец  решился  на
сражение. В полдень войско  пунов  покинуло  свой  стан  и  спустилось  на
равнину, к реке.
     Римское войско было построено, как обычно, манипулами. Впереди стояли
манипулы гастатов, самых молодых воинов, за ними - манипулы более  опытных
бойцов - принципов, строй замыкали триарии, воины,  испытанные  во  многих
битвах. Полководцы вводили их в бой в случае крайней необходимости.
     Это было первое сражение, в котором пришлось  участвовать  Масиниссе.
Воины его отряда имели по два коня. На одном они скакали, другого  держали
на поводу. Во время битвы они перескакивали с уставшей лошади  на  свежую.
Сам Масинисса решил положиться на одного Мерга.
     Страшен был натиск римских манипул.  Римляне  знали,  что  от  исхода
сражения зависит их возвращение на милую сердцу родину, и они  решили  или
победить, или умереть. Другое  дело  иберы,  из  которых  состояло  войско
Газдрубала. В случае победы им предстояло отправиться в Италию  на  помощь
Ганнибалу. Иберы предпочитали потерпеть поражение на родине, чем  идти  на
чужбину.
     И потому, едва только с обеих  сторон  были  брошены  дротики,  центр
карфагенской армии, состоявший  из  иберов,  начал  отступать.  С  большим
упорством шел бой на флангах, где Газдрубал  поставил  ливийцев.  Никакими
усилиями римлянам не удавалось раздвинуть эти фланги, но  и  Газдрубал  не
мог их сомкнуть и повторить в Иберии Канны.
     Римляне ввели в бой свою многочисленную конницу,  преимущественно  из
иберийских союзников. Но всадники Масиниссы, уступавшие римской коннице  в
численности, надежно прикрывали свое войско. Каждый нумидиец  сражался  за
двоих. Их кони не знали устали. А Масинисса сражался за  пятерых.  Всадник
на белом коне появлялся то там, то здесь, и  казалось,  что  это  сам  бог
Мелькарт в человеческом облике.
     К вечеру, сломленные искусством римских  бойцов,  карфагеняне  начали
отступать к своему лагерю. Нумидийцы  следовали  за  пехотой,  защищая  ее
фланги.
     Но что это такое? Всадник на белом коне отделился от своих и  понесся
в самую гущу римлян. Не успели римляне крикнуть, как Масинисса подскакал к
знаменосцу и выхватил у него из  рук  полотнище  с  изображением  дятла  -
значок манипула. Крик ужаса  вырвался  из  сотен  глоток.  Потерять  знамя
легион  равносильно  поражению.  Позор  ожидает  всех.  Несколько  римских
всадников рванулось в погоню за смельчаком.
     Масинисса прижался к шее  Мерга.  Ветер  свистел  у  него  в  ушах  и
раздувал римскую тряпку, которую он не успел засунуть в плащ. На мгновение
Масинисса пожалел, что во время боя не имел двух  коней.  Мерг  устал,  он
тяжело дышит, а у римлян свежие и сильные кони. Римляне нагоняют.  Тряпка,
которую он держит в левой руке, притягивает их и  умножает  ярость.  Враги
уже могут достать его или Мерга дротиком. Чего же  они  медлят?  Масинисса
взглянул вперед и  увидел  в  нескольких  шагах  от  себя  широкий  ручей.
"Римляне хотят меня взять живьем", - подумал Масинисса  и  хлестнул  Мерга
римской тряпкой.
     Легко, без каких-либо усилий, лошадь взвилась под  ним  и  перелетела
через ручей. Римляне едва удержали  своих  коней  у  обрыва.  Обернувшись,
Масинисса  слышал  бессильные  проклятия,  которые  враги   посылали   ему
вдогонку.
     Проскакав еще немного, нумидиец спешился.  Бросив  на  землю  римское
полотнище с изображением птицы, Масинисса стал рядом с Мергом  и  погладил
его по крутой потной шее.
     Мерг вздрогнул и протянул черную  губу  к  своему  господину,  словно
желая схватить его за край одежды.
     - Софониба не знает, от какой мы с тобой ушли  беды,  -  сказал  тихо
Масинисса.
     В годы своих странствий по Ливии, когда ему подолгу приходилось  быть
одному или находиться среди чужеземцев, Масинисса привык  разговаривать  с
Мергом. Ему казалось, что конь  понимает  слова  и  отвечает  по-своему  -
наклоняет голову, поводит ушами и тихо ржет.
     - Эту римскую птицу, - продолжал нумидиец, - я пошлю Ганнону. - Пусть
старик повесит ее у себя над головой, а если ему  будет  мало  одной  этой
птицы, мы с тобой добудем другую. Правда, Мерг?
     Мерг затряс головой и тихо заржал.
     Небо уже покрылось звездами. Из-за гор показался лик Танит, и  долина
Ибера озарилась ее мягким светом. Масинисса стоял, запрокинув лицо; взгляд
его перебегал от одного созвездия к другому. Так кормчий в безбрежном море
ищет звезду, указывающую  путь  гауле.  А  разве  любовь,  которую  дарует
Владычица людям, не та же звезда? Чем бы были без  нее  смертные?  Они  бы
рыли землю, как кроты, и ползали бы по ней, как черви. Они  бы  затерялись
во мраке жизни, погрязли в своих жалких будничных делах и заботах без цели
и желаний, без светлой радости и окрыляющих надежд. Без любви они не  пели
бы песен и не перебирали струны из овечьих кишок. Без тебя, о  Танит,  они
не рвали бы цветов и не называли своих возлюбленных их именами.
     - Как ты думаешь, друг, - спрашивал  нумидиец  Мерга,  -  не  это  ли
звезда Софонибы?
     Мерг нетерпеливо заржал, словно призывая Масиниссу в путь.
     - Ты прав, -  молвил  Масинисса,  -  нам  пора.  Газдрубал  и  Магон,
наверно, уже думают, что нас взяли боги смерти. А мы явимся и покажем это.
     Масинисса поднял с земли полотнище и легко вскочил на спину Мерга.



                                 ДВА БРАТА

     Гаула накренилась от толчка. Магон, сидевший на корме, чуть  не  упал
за борт. Перед тем как спуститься со сходен, Магон  еще  раз  взглянул  на
берег,  украшенный  зданиями,  садами  и  рощами.  Искусство  людей  здесь
состязалось с самой природой. Как жаль, что брату удалось  захватить  лишь
крошечный отрезок этого побережья! Нола,  Неаполь  и  другие  его  города,
сверкающие, как драгоценные камни в золотой оправе, остались  верны  Риму.
Магон слышал, что под Нолой Ганнибал потерял две с половиной тысячи воинов
и, что еще страшнее, целое лето. А Ацерры, жалкий городишко, близ которого
пристал к берегу корабль Магона, был покинут самими  жителями  и  достался
Ганнибалу полуразрушенным.
     Дорога в Капую шла виноградниками. Вязы, вокруг которых вились  лозы,
как воины, рядами стояли до самых холмов. Было время сбора винограда. Рабы
сносили корзины, наполненные янтарными и пурпурными гроздьями, к дороге  и
привязывали их к спинам маленьких осликов.
     Лагерь Ганнибала находился не в самой  Капуе,  а  в  четырех  римских
милях от нее, на берегу реки Вольтурн. По дороге к лагерю Магону то и дело
попадались наемники. Они шли по двое, по трое и горланили песни  на  своих
варварских наречиях. Некоторых  сопровождали  женщины,  полуобнаженные,  с
лицами, раскрашенными киноварью.
     У самой дороги на траве развалились трое воинов,  судя  по  одежде  -
иберы. До Магона донеслись обрывки их пьяной болтовни.
     - Иду я  из  амфитеатра,  а  она  стоит  на  углу.  Глаза  -  вот!  И
остальное...
     Хохот заглушил эти слова.
     - А где ты ее оставил? Там же?
     Еще взрыв хохота.
     Нет, не воинскими подвигами хвалятся захмелевшие наемники. И  вообще,
глядя на них, трудно поверить, что войско находится во  вражеской  стране.
Магону стало многое  понятно.  У  брата  появился  новый  опасный  враг  -
распущенность, роскошь. Этот враг проник в армию и разрушает  ее  изнутри,
как  червь  яблоко.  После  страшных  бедствий  в  горах,   кровопролитных
сражений, грязи, крови войско попало в этот благословенный  край.  Он  был
наградой за все, что  перенесли  воины.  И  вполне  заслуженной  наградой!
Отнять эту награду, лишить воинов того, что у них под  рукой  и  чего  они
заслужили, бессилен и сам Ганнибал.


     Ганнибал,  крепко  обняв  брата,  повел  его  и  спутников  к  богато
накрытому столу.  Потягивая  из  серебряной  чаши  фалернское,  обгладывая
куриное крылышко, Магон  думал  о  своем:  "Разве  люди,  сражавшиеся  под
Тразименским озером и Каннами, не  имеют  права  на  удобную  постель,  на
хорошее вино, на вкусную  еду?  Но  это  и  есть  роскошь,  которая  губит
войско".
     У Магона и его спутников после двухнедельного плавания  был  отличный
аппетит. Когда стол опустел, Ганнибал обратился к Магону:
     - А теперь, брат, расскажи, что ты привез.
     С каждым  словом  Магона  перед  Ганнибалом  вырисовывалась  страшная
картина бедствий, какие пришлось перенести карфагенянам  в  Иберии:  мятеж
начальников кораблей, отпадение иберийских союзников и, наконец, битва при
Ибере. Здесь проявил себя Масинисса.
     - Молодец Масинисса! - воскликнул Ганнибал. - Он вполне  достоин  той
награды, к которой так стремится.
     - Ты говоришь о руке Софонибы?
     Ганнибал кивнул головой.
     - Я подозреваю, что Ганнон ведет нечистую игру, - с тревогой  заметил
Магон. - Ходят слухи, что, после того как Сифакс послал  против  Карфагена
конницу, Ганнон стал сговорчивее. Он хочет  отдать  свою  дочь  Сифаксу  в
обмен на мир и союз против Рима.
     - Торгаш! - с  презрением  воскликнул  Ганнибал.  -  Наш  отец  выдал
Саламбо за Нар-Гаваса, но он  не  предлагал  ее  тому,  кто  даст  дороже.
Конечно, ему выгоднее Сифакс - он царь, а Масинисса даже не наследник.
     - К тому Сифакс богат, а у Масиниссы нет ничего, кроме коня Мерга.  А
какой это конь! Я отдал бы за него все богатства...
     - ...если бы ты их имел, - перебил Ганнибал брата. - А,  насколько  я
понимаю, тебя война обогатила не больше, чем меня. Все, что  присылают  из
Карфагена, что удается добыть силой или по договору, - все идет наемникам.
А войне не видно конца.
     - Скоро, уверенно сказал Магон. - Газдрубал готовит  свою  армию  для
перехода через Альпы по твоему пути. Вместе  с  ним  пойдет  и  Масинисса.
Когда мы все трое соберемся в Италии,  Риму  не  выдержать.  Римляне  сами
предложат мир.



                                 КАЗИЛИН

     Этот маленький городок на реке Вольтурне до войны с пунами  ничем  не
был знаменит. Его укрепления уступали по  своей  высоте  и  охвату  стенам
доброй  сотни  других  городов  Италии.   В   летописях   не   сохранилось
свидетельств того, что в Казилине родились  какие-нибудь  знаменитые  мужи
или в окрестностях этого города случились какие-либо чудеса. Надо же было,
чтобы слава избрала этот город из сотни других!
     Незадолго до битвы у Канн в Казилине оказался небольшой отряд римских
воинов  и  римских  союзников,  не  успевших  присоединиться  к  легионам.
Известие о каннской катастрофе заставило воинов задержаться  в  городе  до
получения распоряжений из Рима. Распоряжения не приходили, а тем  временем
Капуя успела перейти на сторону Ганнибала и открыть ему  свои  ворота.  Не
было сомнений, что жители Казилина, родственные по языку капуанцам  и  так
же, как они, ненавидящие римлян,  в  удобный  момент  призовут  Ганнибала.
Поэтому римские воины ворвались в жилища казилинцев и перебили их всех  до
единого.
     Так возникла римская крепость в непосредственной близости  от  Капуи.
Это не на шутку пугало Ганнибала. Он послал  небольшой  отряд  ливийцев  и
приказал начальнику этого отряда вступить  с  римлянами  в  переговоры  об
условиях  сдачи  города.  Ливийцы  приблизились  к  городу,  их   поразила
совершенная  тишина  и  признаки   запустения.   Полагая,   что   римляне,
испугавшись, сами очистили город, ливийцы начали отбивать ворота  и  лезть
на стены. Вдруг ворота отворились, и два римских манипула  набросились  на
опешивших ливийцев и изрубили  их.  Вслед  за  этим  был  послан  с  более
многочисленным отрядом Магарбал, но и он не смог одолеть нескольких  сотен
римских храбрецов.
     Пришлось двинуться против Казилина самому  Ганнибалу  со  всей  своей
армией и приступить к осадным работам. Смешно было  строить  гелеполу  для
осады такого городка, и Ганнибал решил ограничиться осадными лестницами  и
подкопами.
     Днем и ночью карфагеняне рыли под землей  траншею.  Выкопанную  землю
ночью незаметно убирали на носилках. Но римляне с  безошибочной  точностью
находили выходы траншей и  преграждали  их  своими  поперечными  канавами.
Римляне бросали во вражеские подкопы бочки с  горящими  куриными  перьями.
Удушливый дым выкуривал пунов, как зверей из нор.
     Такая  же  неудача   ожидала   осаждающих,   когда   они   попытались
воспользоваться таранами и осадными лестницами. Римляне забрасывали врагов
стрелами и дротиками, делали частые  вылазки.  Во  время  одной  из  таких
вылазок был смертельно ранен  Рихад.  Сур  никого  к  себе  не  подпускал.
Пришлось увести его к Капуе, а  вместе  с  ним  и  других  боевых  слонов.
Началось время дождей. Вода заливала подземные ходы. Многие воины заболели
лихорадкой. Ганнибалу ничего не оставалось делать, как снять большую часть
своего войска. Перед городом был  построен  укрепленный  лагерь  и  в  нем
оставлен отряд ливийцев. Ганнибал надеялся, что голод завершит уничтожение
казилинского гарнизона.
     На исходе зимы Ганнибал возвратился к Казилину. Воины, находившиеся в
укрепленном лагере, уверяли, что в Казилине едва  ли  осталось  две  сотни
бойцов. Многие римляне, терзаемые голодом, бросались со стен.  Другие  без
оружия стояли на стенах, подставляя грудь стрелам и дротикам. Единственный
перебежчик из города уверял, что осажденные давно уже поели  всех  крыс  и
мышей и теперь питаются размоченными в воде ремнями и кожами от щитов.
     Впрочем, однажды удалось  найти  в  ветвях  ив  на  берегу  Вольтурна
деревянный бочонок с мукой. Кто-то помогал осажденным, бросая в реку  выше
города все, что может пойти в пищу.
     Ганнибал приказал поставить воинов у реки и, дав им лодки,  вменил  в
обязанность следить за тем, чтобы рекой  ничего  не  пропустить  в  город.
Больше бочек  с  мукой  не  видели,  но  по  середине  реки  плыли  орехи.
Осажденные вылавливали их сачками и решетами.
     Но более всего Ганнибала удивило, что  римляне  бросали  со  стен  на
взрытую его воинами землю семена репы. "Неужели мне  придется  стоять  под
Казилином, пока взойдут  эти  семена?"  -  сказал  Ганнибал  и  тотчас  же
согласился вести переговоры с осажденными.
     Осада Казилина отняла у Ганнибала почти год. А сколько в Италии таких
Казилинов!
     Ганнибала  расстроило  также  известие  о  бегстве  Гнея   Невия.   В
карфагенском лагере поэт пользовался полной свободой. Ганнибал часто с ним
беседовал и считал, что интерес поэта к  нему  самому  крепче  всех  уз  и
засовов. Еще  обиднее,  чем  бегство  (не  так  уж  велика  потеря),  было
подброшенное поэтом письмо. Оно содержало несколько слов: "Тому, кто видел
Ганнибала при Каннах, не нужен Ганнибал при Казилине".
     "Отправился искать другого героя!" - грустно думал Ганнибал.



                            КУРУЛЬНАЯ ДОЛЖНОСТЬ

     Публий смотрел на огромную, покрытую пожелтевшей травой чашу Большого
цирка. Когда-то там стояли сараи.  Со  своими  сверстниками  он  сбегал  к
ограде, поближе к сараям, где храпели и били копытами  нетерпеливые  кони.
Можно ли забыть тот волнующий  миг,  когда  по  знаку  эдила  раскрывались
решетчатые двери и на арену вырывались двенадцать колесниц! Давно  пустует
Большой цирк, и от этой неправдоподобной пустоты щемит сердце. Не скачками
и не гладиаторскими боями заняты римляне. Курульные эдилы давно уже забыли
о своих обязанностях по устройству зрелищ. Они заняты лишь охраной города,
снабжением его хлебом.
     Стемнело. Затих город, погрузившись в траур  ночи.  Только  обходящая
улицы и площади стража нарушала тишину легким бряцанием оружия.
     Сципион прислонился к дереву, раскинувшему ветви наподобие крыльев, и
прислушался к неторопливой беседе стражей.
     - Да, были времена, - сказал один  из  стражей,  -  припасы  ценились
дешевле глины. Купишь на асс хлеба - вдвоем не съешь. А теперь на  тот  же
асс дадут комок с бычий глаз.
     - Отчего хлебу быть дешевым? - молвил другой страж. - Кому за  плугом
ходить? Все граждане в войске. А теперь и рабам  черед  пришел.  В  сенате
решение принято: молодых рабов в легионы призывать, дав им свободу. Вот  и
зарастут поля чертополохом.
     - Все в воле богов, - вступил в  разговор  третий  караульный.  -  Их
теперь ни во что не ставят, жертвы не приносят, вот они  и  гневаются.  На
форуме я видел пастуха, прибывшего из  Пицена  [Пицен  -  область  Средней
Италии, на берегу Адриатического моря].  Там  шел  каменный  дождь.  А  на
Овощном  рынке  на  руках  у  кормилицы  младенец  закричал:  "Триумф!"  А
младенцу-то всего шесть месяцев!
     Прошел ночной дозор, а Сципион еще долго стоял у дерева, размышляя  о
судьбах города и о своем будущем. Ему казались смешными суеверия толпы. Он
не видел ничего странного в каменном дожде. Наверно, где-нибудь  произошло
извержение вулкана и кусочки  окаменевшего  пепла  занесло  с  дождем  или
ветром  в  Пицен.  Он  не  мог  сдержать  улыбку  при  мысли  о  младенце,
предвещавшем не то победу, не то поражение. Но все же какую силу имеют эти
суеверия, если они не только распространяются в народе, но  по  их  поводу
принимает решение сенат, жрецы записывают их в свои священные книги?
     С этими мыслями Публий подошел к дому. В атриуме горел свет. Несмотря
на позднее время, мать не спала. Она сидела у украшенного цветами очага  с
глиняной мисочкой в руках.
     - Ты исчез, - сказала она недовольно. - Забыл,  какой  сегодня  день!
Мне   пришлось   одной   принести   жертву   пенатам   [пенаты   -   духи,
покровительствующие дому; жертва пенатам совершалась у очага].
     Публий наморщил лоб, силясь понять, что мать имеет в виду.
     - Какой ты невнимательный! - продолжала  Фульвия.  -  Сегодня  твоему
брату разрешено баллотироваться в эдилы. Луций будет магистратом!
     Публий молча кивал головой. Пусть мать  думает,  что  он  доволен  ее
выбором. Да, это ее выбор.  Ей  кажется,  что  служебная  карьера  сыновей
должна проходить в том  же  строгом  порядке  старшинства,  что  и  выдача
дочерей замуж: сначала выдают замуж старшую дочь,  а  потом  уже  младшую.
"Так и я буду всегда отставать от  брата  на  два  года.  Я  сражался  при
Тицине, спас отца, раскрыл заговор Метелла и помешал заговорщикам покинуть
Италию. А что сделал Луций?"
     В постели Сципион еще раз вспомнил  разговор  о  знамениях.  Кто  мог
поручиться, что какой-нибудь жрец  не  выдумал  эту  сказку  про  ребенка,
закричавшего "триумф"? Надо же  поднять  у  народа  дух!  А  что,  если...
Решение пришло внезапно. Публий успокоился и уснул.
     Рано утром в ночной тунике