ах непокорных и беглых рабов.
     Юный нумидиец не понял вопроса.  Когда  они  приблизились  к  кресту,
оказалось, что распят не  человек,  а  огромный  лев  с  мохнатой  гривой,
которую Ганнибал принял за накинутый на голову мешок. Отважные нумидийские
пастухи убили царя зверей и привязали его к  кресту,  чтобы  отвратить  от
стад  других  хищников.  Так  же  поступали  под  Карфагеном   землепашцы,
привязывавшие к шестам ворон. Масинисса же  не  понял  Ганнибала,  видимо,
потому, что у его соплеменников не было рабов или они  обращались  с  ними
иначе, чем в Карфагене.
     Чем ближе знакомился Ганнибал с жизнью  нумидийских  кочевников,  тем
больше он понимал, какое трудное поручение дал ему отец. Сделать Масиниссу
другом Карфагена, когда ему так мила дикая воля  этих  бескрайних  степей!
Город  оглушит  его  своей  суетой,  напугает  алчностью  и  бессмысленной
жестокостью. Здесь он чувствует себя щедрым хозяином, поставившим во время
пира яства на стол. А в Карфагене он будет  бедным  гостем,  допущенным  к
трапезе из милости. И ничто не заменит ему этого  простора,  этих  парящих
над холмами орлов, этого запаха горчайшей полыни.
     На третий день вдали заблестела гладь озера. Его берега густо поросли
высоким камышом, напоминавшим молодой лесок. Приближение всадников подняло
переполох среди гнездившихся в камышах уток, целая  туча  их  повисла  над
озером.
     - А где же Рихад со своими слонами? Где маленькая  Индия,  о  которой
рассказывал отец? - Ганнибал растерянно оглядывался по сторонам.
     - Там, за холмами, - сказал юный нумидиец. - Видишь верхушки столбов?
     Ганнибал взглянул  туда,  куда  показывал  Масинисса,  но  не  увидел
никаких столбов. "Недаром нумидийцев называют степными орлами", -  подумал
он.



                             "МАЛЕНЬКАЯ ИНДИЯ"

     Это был целый город, выросший  в  степи,  словно  по  знаку  чародея:
загоны, бесконечные ряды мапалий и большое кладбище для  тех,  кого  убили
слоны. Из каждых пятерых смельчаков, отправлявшихся на ловлю  четвероногих
гигантов, возвращалось живыми двое. Мертвых и тяжелораненых  приносили  на
носилках. Но желающих испытать  свою  судьбу  не  убавлялось.  И  все  это
благодаря иберийскому серебру. Гамилькар, готовившийся к большой войне, не
жалел ни серебра, ни человеческих жизней.
     Рихад, встретивший Ганнибала  и  Масиниссу,  не  был  похож  на  царя
"Маленькой Индии". В своей  неизменной,  выцветшей  на  солнце  тунике,  с
чалмой на голове он остался тем  же  погонщиком  слонов,  каким  его  знал
Ганнибал в детстве. И, только поближе познакомившись с индийцем, он  понял
справедливость слов отца: "Этот человек стоит целой армии!" Вот  и  ошибся
Старик, уверявший, что никому не удастся оседлать  дикого  и  бестолкового
ливийца.  По  словам  Рихада,  ливийские   слоны   превосходят   индийских
свирепостью и силой и не уступают им в  сообразительности.  Незачем  везти
слонов из Индии, когда они под боком.
     Индиец взялся сам проводить гостей по своим владениям. Первый  загон,
к которому подвел Рихад Ганнибала и Масиниссу,  напоминал  те,  в  которые
пастухи запирают на ночь овец. Только вместо жердей и подпорок были врытые
в землю гладкие столбы. За ними на ровной, вытоптанной площадке ходили или
лежали слоны. Тут были взрослые самцы и самки, а также  слонята  ростом  с
добрую лошадь.
     - Это уже обученные?
     - Дикари, - коротко ответил индиец. - Еще неделю  назад  они  бродили
там, за озером.
     В  центре  другого,  квадратного  загона   было   какое-то   странное
сооружение. Два высоких столба,  вбитых  наискось  в  землю,  образовывали
треугольник. Между столбами стоял слон.  С  вершины  треугольника  свисала
веревка. За нее  держался  человек.  Вот  он  спустился  на  спину  слона.
Животное угрожающе помотало хоботом и,  наклонившись,  сбросило  человека.
Человек проворно взобрался вверх по веревке. И вот он  снова  на  спине  у
слона. И снова слон делает  то  же  движение.  Снова  человек  поднимается
вверх.
     С любопытством следил Ганнибал  за  этим  состязанием  в  терпении  и
упрямстве. Сдалось животное. Ему, видимо, надоело заниматься таким  пустым
делом. Слон тихо качал  головой,  словно  хотел  сказать:  "Это,  конечно,
глупо, что вы делаете, но, если вам это по душе, я уступлю".
     - После этого ты отправляешь слона в войско? - спросил Ганнибал.
     Индиец улыбнулся:
     - Главное впереди. Это новобранец. Из него я сделаю воина.  Я  должен
научить его исходной стойке и поворотам, бою в открытом поле с  пехотой  и
конницей, сражению  с  вражескими  слонами,  нападению  на  неприятельский
лагерь. Все это предписывает в "Артхашастре" министр великого  Чандрагупты
- Каутилья ["Артхашастра", или "Наука политики", - замечательный  памятник
древнеиндийской литературы, приписываемый  министру  Чандрагупты  (321-297
годы до  н.э.)  Каутилье;  среди  многочисленных  предписаний  военного  и
политического  порядка  "Артхашастра"  содержит   подробные   указания   о
приручении слонов и их обучении].
     - Не тот ли это Чандрагупта,  с  которым  воевал  Селевк  Победитель?
[Селевк  Победитель  -  один  из  полководцев   Александра   Македонского,
основатель могущественной державы Селевкидов; был  разбит  Чандрагуптой  и
уступил ему восточные области своей державы] - спросил Ганнибал, вспоминая
свои занятия с Созилом.
     - Да, тот самый, который разбил Селевка, а потом стал  его  тестем  и
дал приданое за дочерью пятьсот боевых слонов.
     Тут же рядом, у треугольника, стояла слониха  со  слоненком.  Видимо,
она должна была сменить слона.
     - А этих вы тоже учите? - спросил Масинисса, показывая на слоненка.
     - Викка! [викка - на санскрите, языке древних индийцев, "сосунок"]  -
Индиец пренебрежительно махнул рукой. - У нас их ловят для забавы.  Только
с двадцати лет слон пригоден для дела, а  лучшим  считается  сорокалетний.
Впрочем, из малышей тоже  получаются  отличные  бойцы,  если  не  пожалеть
времени для их обучения. Вожак моего стада Сур был пойман виккой и подарен
сирийскому царю Антиоху. Но сирийцы не  умеют  приручать  слонов,  и  царь
поручил Сура мне. С тех пор мы с Суром друзья. Сейчас ему лет двадцать.
     - А сколько лет тому, что в треугольнике? - спросил Ганнибал.
     - Тридцать. Он в расцвете сил. Видишь, какие у него блестящие бока  и
ровная поясница. Спина по форме похожа на сосуд дрони. В таком  деревянном
сосуде на моей родине хранят воду. Этот дикарь будет хорошим воином.
     - А бывают слоны, которые не смиряются?
     - Да. С ними мы поступаем иначе.
     Взяв Ганнибала за руку, индиец повел его к другой стороне  загона.  В
самом его углу он увидел слона, привязанного толстыми канатами к  столбам.
Слон прилагал все усилия, чтобы освободиться. Столбы были глубоко врыты  в
землю. Чем больше напрягался слон, тем глубже врезались канаты в его тело.
Пленник жалобно ревел, словно призывая на  помощь  все  стадо.  Но  другие
слоны равнодушно лежали на земле, не обращая  никакого  внимания  на  этот
призыв.
     Видимо, не так уже сообразительны эти животные,  если  они  не  могут
помочь своему  собрату.  Значит,  лучше  иметь  дело  со  слонами,  чем  с
наемниками: слоны не могут сговориться и поднять мятеж.
     Увлеченный своими мыслями и новым  для  себя  зрелищем,  Ганнибал  на
время забыл  о  Масиниссе!  Тем  неожиданнее  для  него  был  порыв  юного
нумидийца. Юноша бросился к столбам и ударом меча обрубил один из канатов.
     - Ненавижу! - шептал Масинисса, глядя в  упор  на  Ганнибал.  -  Всех
ненавижу, всех! Слоны лучше вас. Они выросли  свободными.  Они  никому  не
причиняют зла. Они мирно пасутся в наших степях. У вас, карфагенян,  много
серебра,  но  мало  совести.  Вам  недостаточно  наемников  -  вы   хотите
превратить этих кротких животных в убийц.
     В этот же  день  Ганнибал  и  Масинисса  покинули  "царство  Рихада".
Ганнибал не мог подвергать риску и испытаниям дружбу с юным нумидийцем.  В
гневе Масинисса высказал о карфагенянах то, что,  наверно,  говорят  между
собой  его  соплеменники.  "Для  них  мы  всегда  останемся   пришельцами,
чужаками", - думал Ганнибал.



                                 СОФОНИБА

     Карфаген ошеломил Масиниссу. Да и  не  только  варвара  мог  поразить
великий город. Каждого, кто первые в него  попадал,  изумляло  великолепие
храмов, гордо поднявших к  небу  свои  купола,  множество  высоких  домов,
многолюдность улиц и площадей. Наверно, на  одном  лишь  базаре  у  гавани
больше людей, чем в целом племени. И эти люди не стоят на одном  месте,  а
словно  исполняют  какой-то  диковинный  танец.  Их  голоса  сливаются   с
мычанием, ржанием, блеянием, ревом.
     Масинисса долго  не  мог  привыкнуть  к  сутолоке  и  кипучему  ритму
огромного города. Он чувствовал себя здесь как в ловушке. Он  наталкивался
на  прохожих  или  прохожие  наталкивались  на  него.  Однажды,  когда  он
остановился посреди улицы, чтобы сосчитать, сколько у дома этажей, на него
наехали ослы торговца глиняной посудой.  Сосуды  попадали  на  мостовую  и
разбились вдребезги! Сразу же собралась шумливая толпа зевак.  Разъяренный
торговец схватил оторопевшего Масиниссу и тряс его, как грушу. Подоспевший
Ганнибал спас своего друга, заплатив стоимость товара.
     Ганнибал показал Масиниссе свой родной город.
     Они посетили городскую цитадель Бирсу. Впрочем, юного варвара  больше
поразила не толщина ее стен, не каменная лестница, ведущая к храму Эшмуна,
а легенда о царице Дидоне, создавшей эту древнейшую часть города.
     - Хитра же она была, ваша Дидона! - удивлялся он.  -  Купила  столько
земли, сколько можно покрыть шкурой быка, а потом разрезала шкуру на узкие
полоски и захватила весь этот холм.
     Масиниссу  нельзя  было  оторвать  от  кораблей.  Они  казались   ему
огромными крылатыми чудовищами, из сказок и песен своего племени.
     - Идем отсюда, - сказал он Ганнибалу, когда тот  привел  его  в  храм
Господина  города,  Мелькарта,  и   показал   статую,   которой   приносят
человеческие жертвы. - У вас хитрые цари и жестокие боги.
     Прошло не более недели, и Масинисса, как казалось Ганнибалу,  немного
освоился с суетой городской жизни. Он ходил по тротуарам, не натыкаясь  на
прохожих. Слыша вопли избиваемых рабов, не бросался в дом,  чтобы  за  них
заступиться, не выпускал на базаре из клеток певчих птиц, не  заплатив  за
них денег.
     Ганнибал стал отпускать Масиниссу одного.
     Из прогулок по городу Масинисса стал возвращаться поздно. У него было
удовлетворенное лицо и сияющий взгляд.
     - Тебе нравится наш город? -  спрашивал  Ганнибал,  радуясь  хорошему
настроению своего подопечного.
     - Мне никогда не было так хорошо, как сейчас, - отвечал нумидиец.
     Однажды,  это  было  после  полудня,  Масинисса  вернулся  без  своей
войлочной шляпы, в разорванной тунике.
     - Что с тобой, Масинисса? - удивленно воскликнул Ганнибал. -  Где  ты
был? Тебя искусали собаки?
     Юноша яростно сверкнул глазами.
     - Да, собаки, карфагенские псы! О, я  им  еще  покажу!  Я  им  заткну
глотки.
     - Успокойся, расскажи по порядку, кто и почему тебя оскорбил.
     Нумидиец взглянул в глаза Ганнибалу, и тот прочел в них такую грусть,
что первым его порывом было обнять юношу, попавшего в какую-то беду.
     Масинисса говорил торопливо, сбивчиво, вскакивал и снова бросался  на
ковер, хватаясь руками то за голову, то за грудь.
     - В первый день, когда ты мне разрешил идти одному, я шел по улице  к
гавани. Мне хотелось снова взглянуть на корабли, пришедшие из той  страны,
где восходит солнце. У храма Танит меня обогнали рабы с крытыми  носилками
на плечах. Из носилок легко, как опускаются на землю птицы, вышла девушка.
Я не знал, кто она, но сердце мое рванулось к ней.  Ты  слышишь,  как  оно
бьется, мое сердце? Я смотрю на тебя, а в глазах у меня  она.  Будто  меня
околдовала богиня Танит. Я стоял, прислонившись к колонне, и мне казалось,
что до этого я не жил на свете. Она вышла из храма и  исчезла  за  пологом
носилок, словно мне она приснилась. Весь следующий день я провел у  храма,
и нищие, просившие милостыню, уже показывали  на  меня  пальцами,  как  на
старого знакомого, а голуби Владычицы привыкли ко мне и ходили у моих ног.
И я дождался ее. В тот день она  меня  увидела.  Какие  у  нее  светлые  и
сияющие глаза! Когда она вышла из храма, я подошел  к  ней.  Она  отослала
рабов, и я проводил ее. Если бы ты знал, как мне хотелось,  чтобы  дом  ее
был на другом конце города... нет, в другом городе, в другой стране! Тогда
мы шли бы рядом долго-долго, пока на небе  не  зажглись  звезды,  и  снова
день, и снова звезды, звезды, звезды. Но путь до ворот ее  дома  показался
мне кратким, как тень в полдень, а время до следующей встречи с  Софонибой
- вечностью.
     - Ее зовут Софониба? - удивился Ганнибал. - Мне кажется, я  слышал  о
девушке с этим именем.
     - Я пришел к ней на следующий день. Рабы закрыли передо мной калитку.
Но я перемахнул через забор. Могла ли меня удержать каменная стена,  когда
вместо рук выросли крылья! - Масинисса замолчал.
     - Продолжай, - торопил его Ганнибал. - Что было дальше?
     - Я говорил с отцом Софонибы, просил его, чтобы он  отдал  свою  дочь
мне в жены, а он приказал своим рабам выбросить меня за ворота.
     Ганнибал стиснул зубы словно от боли. Он чувствовал свою вину в  этом
нелепом происшествии. Разве можно было разрешать нумидийцу одному  бродить
по городу? Хорошее же у него останется воспоминание о Карфагене,  где  его
выбросили за ворота, как последнего нищего!
     - Если ты мне друг, - жарко шептал Масинисса, - выполни мою  просьбу.
Ночью я выведу коня. Ты будешь  стоять  у  ограды  ее  дома,  а  я  вынесу
Софонибу на руках. Мы ускачем, и никто нас не догонит.
     - Но отец Софонибы пожалуется твоему отцу. Гайя друг Карфагена, и  он
выдаст Софонибу.
     Масинисса тряхнул головой, прядь волос на макушке чуть не задела лицо
Ганнибала.
     - Мы поселимся  в  степи.  Я  построю  мапалию,  буду  собирать  мед,
охотиться на диких коз и уток. У нас будет вдоволь мяса и дичи.  Я  покрою
пол и стены львиными шкурами, чтобы внутрь не задувал холодный ветер.
     - Постой, Масинисса. А ты спросил Софонибу, согласна ли она бежать  с
тобой?
     - В нашей стране не спрашивают девушку, хочет ли она  быть  женой.  У
нас девушку увозят, а отцу дают выкуп.
     - Но ведь Софониба не девушка  твоего  племени.  В  Карфагене  другие
обычаи. И понравится ли Софонибе твоя мапалия? Захочет  ли  она  ходить  в
звериной шкуре, пить козье молоко, есть моллюсков и  полусырое  мясо?  Она
выросла в доме с прямыми  стенами,  привыкла  спать  на  ковре,  умащаться
розовым маслом, есть жаркое из собачек. Привыкнет ли она к одиночеству,  к
ночному рыку львов и завыванию шакалов? Подумал ли ты об этом?
     Масинисса готов был заплакать. Теперь он понял, что  ему  не  на  что
надеяться. Ганнибалу внезапно пришло на ум: "Не  сможет  ли  эта  Софониба
привязать нумидийца  к  Карфагену,  приручить  его,  как  Рихад  приручает
слонов?"
     - Не отчаивайся! - сказал он. - Ты поступил  опрометчиво,  но  я  сам
пойду к отцу Софонибы и объясню ему, что ты не хотел его обидеть,  что  ты
не знал наших обычаев. И, если  он  умный  человек,  он  не  откажется  от
родства с царем массилов.
     - Но я ведь не царь! - воскликнул Масинисса.
     - Но ты можешь им стать. Есть у нас в Карфагене обычай. Его  называют
помолвкой.
     - Помолвкой? - переспросил Масинисса.
     - Да, помолвкой. Жених и невеста в храме  обмениваются  подарками,  а
мужем и женой они становятся через несколько лет.  Я  попытаюсь  уговорить
отца Софонибы согласиться на помолвку,  с  тем  чтобы  свадьба  состоялась
тогда, когда ты займешь отцовский престол.
     Масинисса оторопел.
     - Теперь я понимаю, почему на меня рассердился старик. Я ему  говорил
о свадьбе, а когда он ответил, что я еще слишком молод и не  достоин  руки
его дочери, вытащил кинжал и предложил сразиться верхом на конях. Тогда-то
он и приказал своим слугам выкинуть меня из своего дома.
     - Ты предложил своему будущему тестю поединок?  -  спросил  Ганнибал,
давясь от хохота. - Я думаю, ты его напугал до смерти. Предоставь это дело
мне. Тебе лишь надо узнать, как зовут отца Софонибы, где его дом.
     - Да вот он, - сказал нумидиец, протянув руку в направлении к  Магаре
[Магара - предместье Карфагена, где находились дворцы карфагенской знати и
богачей]. - Видишь эти башни из  белого  камня  среди  цветущих  деревьев,
правее озера?
     Ганнибал едва  не  вскрикнул.  Нумидиец  показывал  на  дом  Ганнона,
дворец, который, по словам отца,  был  причиной  величайших  бедствий  для
республики. Ибо в  то  время,  когда  Гамилькар  воевал  против  римлян  в
Сицилии, Ганнон управлял  ливийскими  владениями  Карфагена.  Неслыханными
насилиями и грабежом он добыл себе богатства и вложил их  в  строительство
дома,  превосходящего  своей  роскошью   дворцы   восточных   владык.   Не
удивительно, что разоренные ливийцы примкнули к восставшим наемникам.
     - Ты был у Ганнона, - угрюмо промолвил Ганнибал. - Кто бы мог думать,
что богиня Танит тебя направит к этому человеку!
     - Ты знаком с Ганноном? - воскликнул Масинисса.
     Ослепленный Танит, он даже не удивился впечатлению, которое произвело
на Ганнибала известие, что отца Софонибы зовут Ганноном.
     - В нашем городе нет ни одного  человека,  который  не  слушал  бы  о
Ганноне, хотя не каждый удостоился чести лично его знать.  Многие  люди  в
нашем городе носят имя "Ганнон". Но отца твоей Софонибы прозвали  Ганноном
Великим. Вместе с моим отцом  он  воевал  против  восставших  наемников  и
ливийцев. Много раз Ганнон был суффетом [суффет - высшее должностное  лицо
в Карфагене; два суффета  избирались  на  год].  Он  самый  влиятельный  и
богатый человек в нашем городе.
     - Ваши отцы сражались вместе!  -  обрадовался  Масинисса,  обративший
внимание только на эту часть рассказа Ганнибала. - Ганнон послушает  тебя.
Иди к нему и скажи, что я царский сын и хочу помолвки.
     Ганнибал смутился, услышав эти слова, произнесенные с таким  жаром  и
детской  непосредственностью.  Он  мог  бы  объяснить  сыну  степей,   что
совместная борьба Гамилькара и Ганнона  против  повстанцев  не  только  не
сделала их друзьями, но вырыла между ними пропасть более глубокую, чем та,
куда бросали приговоренных к  смерти.  Каждый  из  полководцев  приписывал
победы в этой войне себе,  а  поражения  -  другому.  Но,  если  Масинисса
поймет, что он, Ганнибал, не  в  состоянии  ему  помочь,  не  совершит  ли
нумидиец еще какой-нибудь ребяческий проступок?
     - Скажи ему, - продолжал Масинисса, - что я не  знал  ваших  обычаев,
что я не хотел его обидеть.  И  пусть  он  не  наказывает  рабов.  Они  не
виноваты.
     - Я боюсь помешать тебе, Масинисса, - глухо молвил Ганнибал. - Ганнон
может и меня выкинуть из своего дома. Он не нуждается в советчиках и волен
выдать свою дочь, за кого пожелает. Да и Софониба тебе не пара. Разве  нет
красивых девушек в твоем племени?
     Нумидиец несколько мгновений молча смотрел на Ганнибала.  Он  не  мог
понять, что произошло с его новым другом.  Только  что  он  сам  предлагал
пойти к отцу Софонибы, а теперь отказывает ему в помощи. Значит, все,  что
говорят соплеменники о карфагенянах, не ложь, не клевета. Оставить в  беде
гостя, обмануть для них проще, чем зевнуть. И Ганнибал не исключение!
     Масинисса резко повернулся и выбежал во дворик, где томился и  скучал
по степному приволью его конь.
     "Что я наделал! - в отчаянии думал  Ганнибал.  -  Масинисса  упрям  и
своеволен.  Он  добьется  своего.  Он  станет  зятем  Ганнона.  Как  будет
разгневан отец. Вот я и выполнил его поручение!"



                             ВО ДВОРЦЕ ГАННОНА

     Софониба сидела в портике. Его мраморные колонны были обвиты  лозами,
листьями плюща  и