Публий вбежал в спальню матери:
     - Мать, мне снился сон...
     - Что-нибудь с отцом? - сказала Фульвия; клубок  ниток  выпал  из  ее
рук.
     - Не волнуйся. Отец тут ни при чем. Во сне я видел тебя. Ты, Луций  и
еще кто-то сидели на пороге дома, а я возвращался  с  форума  в  окружении
друзей. Ты бросилась ко мне и крикнула: "Смотрите,  мой  сын  -  курульный
эдил!"
     - А дальше что? - нетерпеливо спросила Фульвия.
     - Дальше я проснулся, - сказал Публий смущенно, словно извиняясь, что
сон был таким коротким.
     - Кажется, что  вещий  сон,  -  промолвила  нерешительно  Фульвия.  -
Возможно, баллотироваться следует тебе, а не Луцию. Впрочем, я посоветуюсь
с гаруспиком [гаруспики - жрецы, гадавшие по внутренностям  животных;  они
были также толкователями снов], и как он скажет, так и будет.
     Гаруспик Фабриций  нашел  сон  вещим  и  посоветовал  Фульвии,  чтобы
баллотировался ее младший сын. Фабриций знал обоих братьев и понимал,  что
в интересах Рима дать дорогу более способному и энергичному Публию.
     Случилось так, как "снилось" Публию. В 542 году от основания Рима  он
был избран курульным эдилом. Мать встретила его на пороге.
     - Точно так, как тебе снилось, мой мальчик! -  говорил  она,  обнимая
сына.
     Публий Корнелий Сципион молча кивал головой. Пусть мать  думает,  что
ему в ту ночь что-то снилось. Пусть так думают и другие.



                             ГАННИБАЛ У ВОРОТ!

     - Ганнибал у ворот! Ганнибал у ворот! - с ужасом  повторяли  римляне,
заполнившие площади и улицы города.
     Как в дни самых страшных бедствий, матроны с воплями поднимали руки к
небу и вытирали своими волосами ступени храмов, камни жертвенников.
     - Ганнибал у ворот!
     Уже восемь лет это имя витало над Италией. Сколько раз после страшных
поражений легионов римляне называли его, бессильно сжимая кулаки!  Сколько
слез и стонов оно принесло  Риму!  Даже  за  сотни  миль  Ганнибал  внушал
римлянам ужас.
     А теперь - страшно подумать! - Ганнибал у ворот.
     Ганнибал смотрел на великий город. Рим был его целью, когда он принял
командование войском. В диких, занесенных снегом ущельях Альп он мечтал  о
нем.  Казалось,  каждая  победа  приближала  его   к   Риму.   У   берегов
Тразименского озера были разгромлены легионы консула Фламиния.  Римляне  с
ужасом ожидали, что Ганнибал двинется на их город. Но он не сделал  этого.
Воины были слишком утомлены.  После  разгрома  римской  армии  при  Каннах
римляне  с  минуты  на  минуту  ожидали  появления  Ганнибала.  Тогда   он
чувствовал себя достаточно сильным, чтобы двинуться на Рим.
     Но ему было мало захватить Рим и разрушить его. Он мечтал о  большем.
Он верил, что ему удастся объединить под своей властью все племена Италии,
римляне сами сложат оружие и он сделает Рим  столицей  своей  державы.  Но
планы Ганнибала были разрушены стойкостью  римлян  и  страхом  перед  ними
италиков. Кроме Капуи, ни один город добровольно  не  перешел  на  сторону
Ганнибала.
     Ганнибалу пришлось совершать походы, чтобы заставить упрямцев понять,
что им надо покориться. Во время одного из  походов  Ганнибала  по  Италии
римские отряды, пользуясь его отсутствием, осадили Капую.
     Тогда на выручку явился Ганнибал. Он заставил римлян снять осаду,  но
не мог долго оставаться в городе, не  имевшем  запасов  продовольствия,  и
отступил. Вокруг  Капуи  сжалось  железное  кольцо  римской  осады.  Вновь
подошел Ганнибал. Он пытался вызвать римлян на открытое сражение.  Римляне
оставались в своем лагере, преграждавшем путь в  город.  Осаждать  римский
лагерь карфагеняне не  могли.  Римляне  предусмотрительно  уничтожили  все
запасы продовольствия и корма для  лошадей  в  окрестностях  Капуи.  Тогда
Ганнибал и решил совершить поход на Рим,  надеясь,  что  осаждающая  Капую
римская  армия  двинется  на  помощь  столице.  Приказав  ставить  горящие
сторожевые огни, быстрым маршем Ганнибал двинулся к Риму.
     Ганнибал смотрел на Рим. Город казался совсем иным, не  таким,  каким
прежде вставал в его воображении. Зная любовь римлян к порядку, их строгую
военную дисциплину, он  предполагал  увидеть  большой  воинский  лагерь  -
ровные, пересекающиеся под прямым углом кварталы, а вместо этого перед ним
были тесные, кривые, извилистые улицы. Одноэтажные  и  двухэтажные  домики
тонули в темной зелени садов. Подчас виднелись одни кровли, крытые тесом и
кое-где черепицей [до 284 года до н.э. в Риме крыши покрывали тесом, после
- черепицей]. Ни одного храма, который мог  бы  сравниться  по  величию  и
красоте с храмами Танит и  Ваал-Аммона!  Рим  нельзя  было  сравнить  и  с
богатой и нарядной Капуей, широко расстилавшейся по равнине. И этот  город
он хотел сделать столицей своей державы!
     Послышался топот.
     - Повелитель! - крикнул гонец, остановив коня. - Римляне остаются под
стенами Капуи!
     Ганнибал  отпустил  гонца.  Теперь  уже  в  его   взгляде   было   не
любопытство, а раздражение и ненависть. Разве Канны не показали  римлянам,
что они не могут победить! Другой город на  месте  Рима  давно  бы  сложил
оружие, запросил бы пощады. А Рим продолжает борьбу, прячась  за  стенами,
за рвами и частоколами, нанося удары исподтишка.
     Ганнибал чувствовал бессилие перед навязанным ему римлянами  способом
ведения войны. Он, Ганнибал, привык  сражаться  в  открытом  поле,  а  его
заставляют ждать. Время сейчас самый страшный его враг. Время  отнимает  у
него союзников, опустошает казну, портит воинов.
     Через два дня армия Ганнибала, разграбив окрестности  Рима,  разрушив
загородные виллы, двинулась на юг. Римлянам уход Ганнибала казался  чудом.
Враги  исчезли,  как  ночное  видение,  как  сонм  ларв  [ларвы  -  ночные
призраки], напуганных утренним светом. Римляне вышли из городских ворот  и
двинулись  ко  второму  милевому  камню  на  Аппиевой  дороге,  где  стоял
Ганнибал. Эти места были  объявлены  священными.  Здесь  среди  надгробных
памятников из белого камня,  окруженных  темной  зеленью  кипарисов,  были
воздвигнуты алтари божествам - охранителям города.
     Неудачный поход Ганнибала на Рим открыл римлянам  ворота  беззащитной
Капуи. Страшной была месть Рима.
     Всех жителей города вывели на городскую площадь. На их глазах  одного
за другим  секли  розгами  и  казнили  капуанских  сенаторов,  считавшихся
виновными в отпадении Капуи от Рима. Римляне  хотели  напугать  капуанцев,
сломить их дух и волю.
     Окончилась казнь. Ликторы вложили в фасции  топоры.  Консул  приказал
легионерам вывести всех капуанцев за стены их родного города и  продать  в
рабство. В это время из толпы вышел капуанец с суровым и обветренным лицом
и обратился к консулу:
     - Ты сможешь потом хвастаться, что  убил  человека,  который  храбрее
тебя. Люди, которых ты убил, не держали в руках оружия, а  я  воин.  Казни
меня.
     - Ты сошел с ума! - воскликнул консул. - Я бы мог убить тебя за  твою
дерзость, но римский сенат даровал тебе, как и всем другим, стоящим здесь,
жизнь.
     - Зачем мне жизнь, - грустно сказал капуанец, -  если  родина  моя  в
руках врагов, родные и друзья погибли, своей рукой убил я  жену  и  детей,
чтобы они не испытали рабства! Если ты мне отказываешь в смерти,  я  найду
ее сам.
     Выхватив из-за тоги спрятанный кинжал, человек пронзил себе  грудь  и
упал к ногам потрясенного консула.




                     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЗВЕЗДА СОФОНИБЫ


                              НОВЫЙ КАРФАГЕН

     Да, это была Иберия. Отсюда Ганнибал совершил свой немыслимый  прыжок
через Пиренеи и Альпы в Италию. Сюда шестнадцатилетним юношей плыл  Публий
Сципион на корабле вместе с отцом, надеявшимся разрушить это логово  зверя
и вырвать корни войны. Боги решили иначе.  Отцу  пришлось  возвратиться  в
Италию, чтобы испить там горечь поражения. Но Иберия властно звала  его  к
себе. В то время как на полях Италии Рим терпел одно за другим  поражения,
по сравнению с которыми Тицин мог бы показаться победой, из Иберии  -  да,
только из Иберии - приходили благие вести.
     Отец первым из римских полководцев перешел Ибер, считавшийся границей
карфагенских владений. В решительных схватках  во  второе  лето  войны  он
уничтожил флот пунов и стал  господином  всего  иберийского  побережья  до
Нового Карфагена.  Видя  успехи  отца,  иберы  восстали  против  пунов,  и
Газдрубал, брат Одноглазого, с остатками своего  войска  бежал  к  берегам
океана.
     В те годы, когда внимание было приковано к схваткам на полях  Италии,
мало кто понимал, что отец не менее, чем Квинт  Фабий,  заслужил  почетное
имя спасителя Италии. Теперь  же  всем  известно,  что  уже  в  лето  Канн
Газдрубал получил приказ двигаться в Италию на  соединение  с  Ганнибалом.
Одноглазый не двинулся из Канн на Рим только  потому,  что  ожидал  своего
брата со слонами и осадными орудиями. Ничего не спасло бы Рим, если  бы  с
Альп, подобно снежной лавине, скатилось новое свежее войско пунов. Но отец
этого не допустил.
     Получилось так, что собранная в Карфагене армия, предназначенная  для
отправки в Италию, была переправлена в Иберию.  Вот  тогда  сенат  впервые
оценил заслуги  отца,  тогда  в  народном  собрании  нашлись  добровольцы,
которые на свои средства отправили в Иберию корабли с  продовольствием.  А
когда отец одержал победу при Илитургах и  Интибалах,  когда  в  Рим  были
доставлены сорок два  вражеских  знамени,  когда  все  народы  полуострова
перешли к римлянам,  смолкли  голоса  маловеров  и  недоброжелателей.  Все
поняли, что ключ к победе затерян в горах Иберии. Но отцу не  удалось  его
найти. Отец погиб в расцвете славы и надежд.
     Нет, не победе над двадцатью юнцами в Канузии и  не  другим  мизерным
делам обязан Публий своим назначением, а тем, что носит имя отца. Это  имя
стало такой же неотделимой частью Иберии, как названия ее гор и  рек.  Все
привыкли к тому, что Сципион побеждает в Иберии, что  Сципион  захватывает
города, что Сципион присылает вражеские знамена.  И,  если  в  Иберии  нет
Сципиона, значит, оттуда нечего ждать добрых вестей.
     Публию придется сражаться с  Газдрубалом  Баркой,  проведшим  в  этой
стране чуть ли не всю свою жизнь, и соперничать со славой отца. Он  должен
быть не только достоин ее, но обязан ее превзойти.
     Вот теперь он ждет к себе Килона, ждет и надеется на  что-то,  а  это
"что-то" может лопнуть, как пузырь.
     Грек не изменился за эти годы. Он так же разговорчив и так же жаден.
     - Скажи, Сципион, зачем тебе моя  посудина,  если  в  гавани,  я  сам
видел, стоят тридцать отличных  триер?  Может  быть,  тебе  снова  хочется
повидать Сифакса?
     - Нет, Килон, пока еще нам рано в Ливию. Да и с Сифаксом мне не о чем
говорить. Я слышал, что он снова сговорился с  пунами  и  даже  собирается
жениться на дочери Ганнона. У меня дело поважней. Что ты скажешь  о  Новом
Карфагене?
     - Лопни мои глаза! Не хочешь ли ты меня послать в пасть  циклопу?  Из
всех приключений Одиссея, сознаюсь, это мне менее всего по душе. На  худой
конец я согласен послушать сирен или испытать ласки Цирцеи.
     - Ты догадлив, Килон, но сирен ты послушаешь, когда вернешься, а если
тебя Цирцея устраивает больше Пенелопы, кто тебе может помешать?
     - Что же нужно Риму в пещере циклопа?
     - Узнать, дома ли пастух, а если нет,  скольких  баранов  он  оставил
взаперти.
     - Я тебя понял, - подхватил грек, - ты хочешь выяснить, в  городе  ли
Газдрубал и какова численность гарнизона. А что будет, если  меня  схватят
пуны?
     - Одиссею было труднее, и то он вернулся на Итаку.
     - Вернулся нищим, - вставил хитрый грек.
     - На этот счет можешь не беспокоиться. Тебя ожидает награда в  десять
раз больше той, которую ты получил в прошлый раз.
     - Ну что ж, я согласен. Только ты мне сверх этих денег дашь  еще  сто
амфор масла.
     - Зачем тебе столько масла. Ты его не съешь и не сожжешь за всю  свою
жизнь. Или, может быть, ты  намерен  стать  бегуном  и  хочешь  натираться
маслом?
     - Я не собираюсь ни есть, ни жечь твое масло. Что касается  бега,  то
могу тебе признаться: серебро меня устраивает больше, чем  лавровый  венок
[Килон имеет в виду награду, которую получали победители в беге]. Масло  я
буду продавать. Взгляни на меня.
     Килон расправил свои редкие волосы  и  надвинул  их  на  лоб,  нагнул
голову и изобразил на лице то угодливое выражение,  которое  появляется  у
торговцев, когда они хотят продать свой товар.
     - Чтобы лампа не погасла, бери мое масло. Горит без дыма. Не  проходи
мимо!
     - Похож! - рассмеялся Сципион. - Ты даже их прибаутки знаешь.
     - Натрешь кожу - станешь моложе, - продолжал грек. - Жди  меня  через
неделю, - сказал он другим тоном. - А если не вернусь, не  забудь  о  моих
земляках. Пусть выпьют вина на все деньги и совершат возлияния богам.


     Весть о том, что на базаре за стеной Нового города  масло  продают  в
полцены, быстро распространилась. Стол, где  Килон  разложил  свой  товар,
окружили хозяйки с лекифами.  Было  и  немало  зевак,  собравшихся  просто
послушать говорливого эллина и посмотреть, как ловко  он  торгует.  Лилось
густое масло через отверстие воронки, и такой же бесконечной струей лилась
из уст грека речь.
     - Подходи, любезный, подходи! - зазывал он пожилого  пуна  с  длинным
копьем в руке. - Натрешь кожу - будешь моложе. Победитель Рима, не проходи
мимо!.. Бери, красавица, масло понравится, - обращался он  к  женщине  лет
тридцати, заполняя ее лекиф. - Больше к тому же полюбишься мужу.
     В толпе раздался смех.
     - Вот и промахнулся, эллин! - крикнул кто-то. - Муж  у  нее  в  армии
Газдрубала. У нее не муж на уме.
     Женщина, поведя  бедрами  и  метнув  в  говорившего  гневный  взгляд,
удалилась. Ее место заняла другая хозяйка, подставив под струю масла  свой
лекиф.
     Уже  подходила  к  концу  девяносто  третья  амфора.  Вызывая   своих
покупателей на разговор, Килон успел узнать все, что требовалось Сципиону.
Газдрубала, сына Барки, с войском нет в  городе,  он  находится  где-то  у
Гадеса. Вне города находятся и две  другие  карфагенские  армии.  В  Новом
Карфагене не более тысячи воинов.
     Килон  не  заметил,  как  в  толпе  очутился  толстый,   как   пифос,
карфагенянин в красном плаще. Что ему надо? У него в руках нет  лекифа,  и
он не похож на зеваку.
     - Эй, приятель, - сказал толстяк, проталкиваясь к  Килону.  -  Где  я
тебя встречал?
     Килон опустил амфору на стол. Лицо карфагенянина ему тоже  показалось
знакомым. Где он видел эти оттопыренные уши?
     - Доблестный воин, - сказал он как можно спокойнее,  -  ты  меня  мог
видеть в Массалии. Мою лавку на агоре знает каждый.
     - Не крути мне голову. В Массалии я не был.
     - Умный человек может ошибиться только один раз, -  загадочно  сказал
Килон. - Но клянусь Гераклом, ты не ошибешься, если  возьмешь  мое  масло.
Где ты найдешь лучше и дешевле?
     - Да не нужно мне твое масло! Погоди. - Толстяк подошел  так  близко,
что слышалось его тяжелое дыхание. - Не твою ли гаулу я остановил у Эгузы?
Тогда ты был неаполитанцем и продавал вино и дал  мне  вместо  фалернского
какую-то протухшую воду.
     Килон понял, что медлить  больше  нельзя:  толстяк  узнал  его.  Надо
бежать. Но куда? Впереди - городская стена, справа - гавань, где стоит  на
якоре его  посудина.  Даже  если  удастся  туда  пробраться,  карфагенские
сторожевые суда догонят прежде, чем он успеет три раза свистнуть. Остается
залив, что за спиной. Противоположный берег отсюда стадиях в десяти.
     Схватив амфору с маслом,  Килон  плеснул  ее  в  лицо  остолбеневшему
толстяку. Тот поскользнулся и упал.
     - Держи его! Римский лазутчик! - ползая на коленях, вопил толстяк.
     Килон уже был у воды. С разбега он бросился в волны и вынырнул  шагах
в десяти от берега. Оглянувшись, он увидел, что  к  берегу  бежит  человек
шесть и среди них толстяк с лицом, заляпанным маслом.
     Килон плыл, напрягая все  силы.  Кровь  стучала  в  висках,  в  груди
хрипело.  Мешали  сандалии,   и   он   сбросил   их,   разорвав   завязки.
Преследователи  откуда-то  раздобыли  лодку.  Расстояние  между  лодкой  и
Килоном сокращалось. Килон напрягал последние силы. Он  уже  слышал  плеск
весел и торжествующий вопль: "Не уйдешь!"
     Килон выбросил тело из воды,  чтобы  взглянуть  в  последний  раз  на
сияющее небо. "Пусть меня сожрут рыбы, - пронеслось у него в мозгу, -  это
лучше, чем пытки и крест".
     И в этот момент волны  стали  откатываться  гряда  за  грядой.  Килон
ощутил ногами дно. И вот Килон уже бежит по песчаной отмели, соединяющейся
с берегом. А где же лодка? Лодка уткнулась носом в песок,  но  это  не  та
отмель,  по  которой  бежит  Килон.  Между  отмелью  Килона   и   отмелью,
остановившей преследователей, широкая полоса воды. Что делать?  Перетащить
лодку через песок. Все шестеро схватились  за  нос  и  борта  лодки.  Жилы
готовы лопнуть от напряжения, а лодка едва сдвинулась с  места.  Еще  раз!
Тот же результат. Нет, лучше вплавь. Преследователи  подбежали  к  воде  и
стали сбрасывать с себя сандалии и плащи. Первым вошел в воду толстяк,  но
тотчас же повернул назад. Видимо, вода показалась ему холодной. Килон  был
уже на берегу. Не оглядываясь, он бежал к камышам.
     - Ушел! - взвизгнул толстяк и, дрожа всем телом, стал натягивать свой
красный плащ.


     - Что с тобой, Килон?  -  спросил  Сципион,  с  удивлением  глядя  на
разорванную одежду, на разбитые в кровь ноги грека. - Где твоя посудина?
     Килон сделал жест, показывающий, что корабль потерян.
     -  Все  оттого,  что  я  торговал  маслом,  -  сказал  он,   как   бы
оправдываясь. - Мне надо было им натираться,  тогда  бы  я  ускользнул  из
города незамеченным.
     И Килон рассказал Сципиону все по порядку до того момента, как  стали
отходить волны и он коснулся ногами дна.
     - Это был отлив, - сказал Сципион. - Конечно, отлив. А  в  каком  это
было часу дня?
     - Часа два до полудня, - отвечал Килон.
     Сципион задумался.



                               СОН СЦИПИОНА

     С возвышенности виден весь Новый  Карфаген,  расположенный  на  узком
полуострове в обширном заливе. Утреннее солнце золотило высокие  кровли  и
квадратные  стены  башен.  Над  плоскими  черепичными  крышами  возвышался
дворец,  утопавший  в  зелени  садов.  Говорят,  в  этом  дворце  преемник
Гамилькара был заколот во время свадебного пира.
     - Посмотрите на этот город, - говорил Сципион выстроившимся воинам. -
Сюда свозят пуны все серебро из рудников Иберии. Здесь хранятся  несметные
богатства, и все они буду принадлежать римскому народу и вам, победителям.
В городе сейчас нет вражеской армии. Только тысячу  воинов  оставил  здесь
Газдрубал, брат Ганнибала. На нашей стороне  сила  и  помощь  богов.  Этой
ночью я видел сон - сам владыка морей Нептун протягивал мне золотые короны
с зубцами, чтобы я наградил ими храбрецов, одолевших стены города.
     Воины слушали полководца  затаив  дыхание.  Они  были  суеверны.  Они
верили вещим снам.
     Бой начался по  звуку  военной  трубы.  Оттеснив  пунов,  совершивших
вылазку из города, римляне придвинули к стенам лестницы и стали взбираться
по ним вверх. Стены были  очень  высоки.  Сверху  сыпались  груды  камней,
летели окованные железом бревна, лились  кипяток  и  расплавленная  смола.
Воины обрывались и падали с головокружительной высоты. Их  место  занимали
другие. Время шло. Римляне гибли. Не золотая корона с зубцами, а  каменный
столбик и могила в чужой земле выпали им на долю.
     Нет, не сбывался пророческий сон Сципиона.  "Какое  дело  богу  морей
Нептуну до осады городов! - ворчали воины, снимавшие осадные  лестницы.  -
Вот если бы дело шло о морском сражении, тогда Нептун мог бы помочь".
     Осажденные карфагеняне не знали ни о сне Сципиона, ни о  его  планах.
Слыша сигнал отбоя, они радовались, что опасность  миновала.  Главное  для