ибалу,  но  и  почти  всем  сидящим  за  этим  столом
известно, что Арцагез заплатил своей дочерью  дань  Газдрубалу  и  отказал
знатному юноше Вламуну, любившему Регилу с детских лет.
     Пир был в полном разгаре. Рекой лились  карфагенские,  сицилийские  и
массалийские вина. Захмелевшие карфагенские военачальники, смешно коверкая
иберийские слова, клялись в любви к сотрапезникам - бывшим врагам и  лезли
к ним целоваться. Но вот загудели  иберийские  глиняные  трубы,  застучали
костяные хлопушки. На середину зала выбежали три иберийских воина. Их лица
закрыты масками. В руках у иберов сверкающие кинжалы.
     - Пляска с оружием! Пляска с оружием! - радостно закричали гости.
     Многие вскочили с мест и яростно хлопали ладонями в такт пляске.
     Встал со своего места и Газдрубал. Он не хлопал,  так  как  в  правой
руке у него была неудобная иберийская чаша, которую нельзя было  поставить
на стол, не пролив вина.
     И вдруг крик ужаса заглушил хлопки и звучание варварской музыки. Один
из плясунов кинулся с кинжалом к Газдрубалу и вонзил его в грудь по  самую
рукоятку.
     Старик лежал на полу в луже вина и крови.  Убийца  стоял  перед  ним,
скрестив руки на груди. Маска спала. На  мужественном  загорелом  лице  не
было ни страха, ни смятения. Глаза сияли радостным блеском.
     Невеста, протянув руки, как слепая шла к убийце. Все расступились.
     - Вламун, - говорила Регила одними губами. - Зачем?
     Никто в зале не шелохнулся. Никто не кинулся к убийце, чтобы  связать
ему руки, схватить его, обрушить на него град ударов, стереть  эту  наглую
улыбку с его безусого лица.
     Ганнибал почувствовал, что  все  взгляды  устремлены  на  него.  Удар
кинжала поставил кровавую точку на владычестве Старика, да  будут  к  нему
милостивы подземные боги! Теперь вся власть над армией, и над  завоеванной
страной, и - страшно подумать! - над судьбами  родины  переходит  к  нему.
Ганнибал втянул голову в плечи, словно на него легла какая-то колоссальная
и невидимая тяжесть.



                              ОСАДА САГУНТА

     Сагунт жил мирной, безмятежной жизнью. В окружавших  этот  иберийский
город садах зрели розовые яблоки  и  пурпурные  гранаты.  Жители  готовили
корзины к сбору богатого урожая. В предместье с зари  до  заката  бесшумно
вращались гончарные круги.  Трудолюбивые  ремесленники  лепили  посуду  из
знаменитой сагунтийской глины, которая легче воды. Обожженная в  подземных
гончарных  печах  посуда  приобретала  темно-оранжевый  оттенок,   ценимый
повсюду, где в кувшинах знают толк.
     Рыбаки несли в тростниковых корзинах дары моря -  рыб  с  выпученными
глазами  и  огромных  омаров,  шевелящих   усами   и   клешнями.   Богатые
сагунтийские купцы в  тавернах  на  главной  площади  города  подсчитывали
выручку. Мальчишки играли в бабки.
     В час пения петухов Ганнибал подошел к городу. Лишь немногим  жителям
окрестных поселений удалось укрыться за городской стеной. С ее башен можно
было видеть, как рассыпавшиеся в предместьях карфагенские  наемники  тащат
утварь, угоняют скот, сбивают копьями еще  не  созревшие  плоды.  Слышался
женский плач, отчаянные вопли людей, уводимых в рабство.
     Сагунтийцы, возглавляемые старейшинами, оставили  свои  мирные  дела.
Ремесленники, ковавшие ранее косы и серпы, готовили катапульты и  баллисты
[катапульты и баллисты - метательные орудия, действовавшие  силой  тетивы,
закрученной деревянными рычагами]. Каменщики  укрепляли  городскую  стену,
заменяя выщербленные камни новыми. Нашлась работа и  детям.  Они  подавали
сражающимся стрелы, подносили хворост к кострам, на которых стояли котлы с
водою, подтаскивали к метательным орудиям свинцовые шары и камни.
     Ганнибалу не удалось застигнуть сагунтийцев врасплох, и он  приступил
к осаде.
     Этот город напоминал ему о дерзости римлян, распоряжавшихся в Иберии,
как у себя дома.
     Они приказали Старику не трогать Сагунт, и  он  покорно  выполнял  их
приказание.
     Ненависть клокотала в груди Ганнибала при виде этого  города,  словно
его стены стояли на его пути в Рим.
     Стены Сагунта  имели  форму  неправильного  прямоугольника.  С  южной
стороны угол городской стены был обращен к обширной равнине. Именно  здесь
Ганнибал приказал строить гелеполу - многоэтажную осадную башню. Ее стена,
обращенная к противнику, имела в каждом этаже  бойницы.  Через  них  можно
было с помощью небольших катапульт метать камни и стрелы.
     Чтобы  подкатить  гелеполу  к  стенам  Сагунта,  нужно   было   срыть
неровности и бугорки, засыпать ямы, плотно утрамбовать землю. Эти  работы,
по расчетам Ганнибала,  должны  были  отнять  не  более  двух  недель.  Но
осажденные не дремали. По  ночам  отважные  сагунтийские  юноши  совершали
нападения на карфагенские посты,  днем  вражеские  катапульты  забрасывали
карфагенян камнями и стрелами, не позволяя врагам подвести насыпь к стене.
     Чувствуя себя в безопасности, так как карфагеняне еще  не  установили
свои катапульты, сагунтийцы выкрикивали сверху  ругательства.  Насадив  на
стрелы записки, они посылали их осаждающим.
     Ганнибал прочел одну из них:  "Карфагенские  ослы,  вы  выбрали  себе
добычу не по пасти и подавитесь ею".
     Особенно неистовствовал сагунтиец в  синем  плаще.  Приложив  ко  рту
согнутый  в  трубку  металлический  лист,  усиливавший  голос,  он  осыпал
Ганнибала самой отборной бранью.
     В конце концов Ганнибалу это надоело.
     - Позовите Тирна, - приказал он.
     Тирн, командир балеарских наемников, не замедлил явиться. Плечи его и
грудь покрывала овчина, у пояса на широком кожаном  ремне  висел  холщовый
мешочек с камнями. От Тирна исходил резкий, неприятный запах. На  Островах
Дождей, как  называли  иберы  Балеарские  острова,  не  росли  благовонные
деревья, а у нищих островитян не было ни золота, ни  серебра  для  покупки
даже касторового масла, которым  натирались  бедняки.  Балеарцы  смазывали
свое тело соком какого-то тростника, смешанным со свиным салом.
     - Видишь того ругателя в синем? - обратился  полководец  к  Тирну.  -
Убери его!
     Тирн неторопливо снял с плеч овчину и бросил ее на землю  у  ног.  На
шее у балеарца  были  три  черных  шнура  различной  длины.  Перебирая  их
пальцами, Тирн взглядом измерял расстояние до стены. Видимо, его устраивал
средний шнур, так как он вытянул его. Вынув из мешочка камень величиною  с
плод фигового дерева, Тирн вложил его в петлю шнура и занес назад руку.
     Камень просвистел в воздухе и угодил прямо  в  синий  плащ.  Ругателя
словно сдуло со стены.
     Вопль восторга, вырвавшийся из сотен глоток карфагенских наемников, и
крики ужаса осажденных слились в сплошной рев.
     Когда он утих, Ганнибал обратился к Тирну, уже  успевшему  поднять  и
накинуть на плечи овчину:
     - Давно я хотел узнать, какие боги тебя научили твоему искусству.
     - Бог голод, - отвечал балеарец. - Когда я был  еще  мальчиком,  отец
клал на землю лепешку и не давал ее, пока я не попадал в нее из пращи.
     - А жив ли твой старик?
     - Да, - отвечал Тирн. - Мой отец еще охотится на коз.
     - Тогда передай ему вот это.  -  Ганнибал  протянул  балеарцу  слиток
серебра. - Скажи, что серебро  посылает  ему  бог  войны  за  то,  что  он
воспитал меткого стрелка.
     Ганнибал долго не мог забыть слов балеарца.
     "Бог голод" - лучше не скажешь, - думал он. - Это  он  согнал  в  мое
войско всех этих варваров - галлов, балеарцев, садов,  лигуров.  Какое  им
дело до Карфагена? Наемники будут мне верны до тех  пор,  пока  они  будут
сыты, пока в мешочках будет позвякивать серебро. Серебра ждут их стареющие
отцы, юные невесты, молодые жены. Звон серебра громче боевых труб зовет их
на приступ вражеских стен, он заставляет их переносить боль и усталость".



                          ПОСОЛЬСТВО ВАЛЕРИЯ ФЛАККА

     Римляне с тревогой наблюдали за событиями  в  Иберии.  Однако  ни  не
могли и думать о вмешательстве в иберийские  дела.  Их  силы  были  заняты
борьбою на Адриатическом море. Даже тогда, когда Ганнибал открыто напал на
дружественный римлянам Сагунт, явно ища повода для войны, римляне медлили.
Наконец они решились отправить посольство к Ганнибалу под стены Сагунта.
     Во главе посольства стоял сенатор Валерий Флакк.  Ему  было  поручено
напомнить  Ганнибалу  о   договоре,   который   заключил   с   Римом   его
предшественник, и пригрозить войной, если он не оставит в покое Сагунт.
     Две недели понадобилось Валерию Флакку для того, чтобы  добраться  от
римской гавани Остии к иберийском порту Таррагону. Еще неделя ушла на путь
от Таррагона до Сагунта. Сагунт находился не на самом берегу, а стадиях  в
трех от моря. Поэтому осажденным не было  известно  о  прибытии  посланцев
Рима. Без согласия карфагенян римляне не могли попасть в город и  укрепить
сагунтийцев в их намерении сражаться до конца.
     В то время, когда римские послы высаживались на берег,  Ганнибал  был
занят расстановкой таранов. Это были длинные и толстые бревна, подвешенные
цепью к верхней перекладине прочной рамы. Окованный железом  конец  бревна
имел  вид  бараньей  головы.  Над  таранами  сооружался  навес  из  досок,
прикрытый сырыми бычьими кожами.
     Узнав о прибытии римлян, полководец усмехнулся.
     - Передай, - сказал он Магону, - что я не  могу  их  сейчас  принять.
Враги озверели и делают вылазки. Невзначай послы будут ранены  или  убиты.
Безопасность почтенного сенатора Валерия Флакка  для  меня  важнее  всего.
Пусть он дождется окончания осады.
     Магон вскоре возвратился.
     - Если бы ты видел, как надулся Валерий Флакк, когда передал ему твои
слова! Казалось, у него от ярости лопнут глаза. "Ничего, - закричал он,  -
я добьюсь справедливости в Карфагене!  У  Ганнибала  сейчас  нет  времени,
чтобы встретиться со мной, - у него будет его с избытком, когда  я  его  в
цепях повезу в Италию".
     Ганнибал несколько мгновений разглаживал  бороду.  Магон  ждал,  пока
Ганнибал примет решение.
     - Брат, - сказал Ганнибал  твердо,  -  тебе  придется  отправиться  в
Карфаген. Римляне обратятся в Большой Совет с жалобой и найдут  сочувствие
у Ганнона и его прихлебателей. Надо предупредить наших друзей в Карфагене,
подготовить  их  к  встрече  римских  послов.  А   чтобы   склонить   души
колеблющихся, возьмешь это!
     Ганнибал показал на несколько кожаных мешков в углу шатра.
     - Что это? - спросил Магон.
     - Серебро! Ты не заметил, что чаши весов долго  колеблются,  пока  на
них не бросят гири. Серебро перевесит все сомнения.  Так  говорил  Старик.
Только ты должен попасть  в  Карфаген  раньше  римлян.  На  обратном  пути
завернешь к Гайе. Пусть он  пришлет  тысячу  всадников  и  вместе  с  ними
Масиниссу. Если увидишь юношу, скажи, что очень хочу его видеть.


     Магон прибыл в Карфаген за день до римлян. Он  успел  переговорить  с
друзьями и раздать подарки тем, кто не примыкал ни к партии Ганнибала,  ни
к враждебной ей партии Ганнона. Валерий Флакк был выслушан Большим Советом
в недружелюбном молчании. Посла поддержал один Ганнон.
     Он говорил об угрозе, которую навлек на  Карфаген  Ганнибал,  о  том,
что, подобно отцу,  сын  простирает  руки  к  власти.  С  негодованием  он
вспоминал об  оскорбительном  отказе  Ганнибала  принять  послов  римского
народа, пришедших просить  за  своих  союзников.  Ганнон  утверждал,  что,
нападая на Сагунт, Ганнибал подрывает стены Карфагена.
     Рабби,  как  это  заметил  Магон,  приглашенный  на  Совет,   слушали
затянувшуюся речь Ганнона, словно исполняя досадную обязанность. Некоторые
обменивались насмешливыми взглядами.
     А Ганнон, стоявший на возвышении для ораторов, за креслами  суффетов,
казалось, этого не  замечал.  Он  продолжал  свою  речь.  Голос  его  стал
прерываться, словно ненависть душила его, глаза  налились  кровью.  Ганнон
требовал дать немедленное удовлетворение Риму, увести войско от Сагунта  и
выдать  римлянам  Ганнибала.  Он  требовал  вознаградить  сагунтийцев   за
понесенный ими ущерб.
     Когда Ганнон кончил свою речь, по залу прокатился ропот. Многие рабби
вскочили со своих мест.
     - Позор! Предатель! - кричали они. - Сколько тебе заплатили римляне?
     Магон не без удивления заметил, что больше всего бесновались те, кому
он вчера вручил подарки Ганнибала.
     "Видимо,  брат  был  прав,  -  подумал  Магон.  -  Серебро   укрепило
колеблющихся".
     Ответ был передан Валерию Флакку в тот же день. В  обширном  послании
перечислялись все договоры о дружбе меду Римом и Карфагеном. "И  будет  ли
справедливо, если римский народ предпочтет сагунтийцев древнейшему союзу с
Карфагеном?" Этими словами заканчивалось послание.



                              КОНЕЦ САГУНТА

     Ночью воины привели  перебежчика.  Дрожащее  пламя  факелов  освещало
полотняный панцирь и такие же  полотняные  штаны,  перевязанные  до  колен
сыромятными ремнями сандалий. Голову сагунтийца покрывал шлем из  железных
колец с тремя гребнями, какой обычно носят знатные иберы.
     - Кто ты? - спросил Ганнибал.
     - Меня зовут Альконом, - торопливо отвечал перебежчик, словно  боясь,
что его могут не выслушать. - Я пришел сам, никто не знает, что я здесь.
     - Чего же ты хочешь?
     - Пощады во имя богов. Улицы города полны  трупами.  Женщины  и  дети
умирают от голода. Чернь соревнуется отваге и  безумии.  Она  не  хочет  и
слышать о переговорах. Но лучшие люди жаждут мира.
     - Ты хорошо сделал, что пришел, - сказал мягко Ганнибал. - Но  лучше,
если бы это сделал раньше. Война отняла у меня  много  времени,  и  Сагунт
должен за это заплатить. Ты будешь  моим  послом  и  понесешь  согражданам
условия мира. Выслушай их. Вы сдадите все оружие, отдадите  все  золото  и
серебро, в  одной  одежде  выйдете  из  города.  Я  укажу  вам  место  для
поселения.
     Перебежчик отшатнулся.
     - Чего же ты молчишь? - спросил Ганнибал после долгой паузы. -  Разве
я не милостив? Зачем вам эти руины?  -  он  показал  на  освещенные  луной
развалины стен и башен. - Пусть здесь живут волки и змеи.
     - Убей меня, Ганнибал, - решительно произнес Алькон.  -  Каждый,  кто
осмелится передать сагунтийцам твои условия, будет казнен. Лучше погибнуть
от рук врага, чем принять смерть от сограждан.
     - Не верь ему, он трус! - послышался чей-то голос.
     Из  толпы,  окружившей  перебежчика,  вышел  воин  в  кожаном  шлеме.
Ганнибал вспомнил, что его зовут Алорком. Еще при отце он возглавлял отряд
иберийских всадников. Воины любили его за храбрость и справедливость.
     - Сагунтийцы  знают  меня,  -  сказал  Алорк.  -  Нас  связывают  узы
старинного гостеприимства [в  древности  существовали  своеобразные  формы
межплеменных отношений: чужак мог найти кров и защиту у людей,  специально
для  этого  выделенных  племенем  или   общиной;   эти   люди   назывались
гостеприимцами]. И, если Алькон боится гнева своих сограждан, избери  меня
посредником. Я передам твои условия осажденным.
     На следующее утро у стен Сагунта появился человек с оливковой  ветвью
в руках. Это был Алорк. Сагунтийские стражи пропустили его в ворота и,  ни
о чем не спрашивая, завязали ему глаза.  Потом  его  вели  долго-долго,  -
видимо, по всем городским улицам. Алорк слышал за спиной  все  нарастающий
топот ног, но до его слуха не донесся ни разу звук  человеческого  голоса.
Люди выходили из домов и шли за человеком с повязкой на глазах.  Казалось,
в этом пугающем безмолвии их вела сама слепая судьба.
     Наконец чья-то рука легла на плечо  Алорка,  и  он  остановился.  Ему
развязали глаза. Он увидел городскую площадь, заполненную сагунтийцами. На
него были устремлены сотни  глаз,  подернутых  мрачными  тенями.  Бледные,
судорожно сжатые губы едва сдерживали готовый вырваться крик.
     Алорк передал старейшинам условия Ганнибала. Каждое  его  слово  было
слышно на площади. Сагунтийцы начали расходиться,  но  вот  они  вернулись
снова. В руках у  них  какие-то  свертки,  хворост,  обломки  мебели.  Они
бросают все это в одно место. На площади вырос холм. Кто-то поднес к  нему
факел. Вспыхнул костер. Одни бросались в его пламя. Другие  обнимали  жен,
брали на руки детей, осыпали их последними поцелуями, перед тем как убить.
Третьи раздирали свои одежды и  сами  подставляли  грудь  под  меч.  Алорк
закрыл лицо руками. Ужас наполнил все его существо.
     Карфагеняне, не дождавшись возвращения Алорка, приготовились  к  бою.
Но  город,  казалось,  вымер.  Не  видя  никого  из  врагов,  не  встретив
сопротивления, они не могли  понять,  что  произошло.  То  там,  то  здесь
поднимались столбы дыма. На улицах  лежали  окровавленные  тела  мужчин  и
женщин. Сагунтийцы предпочли смерть рабству.



                                 ДУКАРИОН

     После взятия Сагунта Ганнибал удалился в  Новый  Карфаген.  Здесь  он
разделил добычу между воинами и ожидал возвращения посланцев из  галльских
земель.
     С восторгом  отзывались  посланцы  о  достоинствах  земли  италийских
галлов, о невероятном изобилии ее  плодов.  По  их  словам,  медимн  [мера
сыпучих и жидких тел: около 50 литров] ячменя стоил там два обола [обол  -
мелкая монета], а медимн пшеницы - четыре  обола.  На  полях,  не  знающих
недостатка влаги, гречиха и просо  давали  невиданный  урожай.  В  дубовый
лесах паслись огромные стада свиней, а  на  сочных  горных  лугах  бродило
бесчисленное  множество  коз,  овец  и  лошадей.  Холмистые  и   низменные
местности были густо населены галльским племенами - бойями, инсубрами. Это
рослые и красивые люди. Сердца их переполнены ненавистью  к  Риму,  и  они
готовы оказать карфагенской армии помощь людьми и припасами.
     Послы привели  с  собой  проводника,  инсубра  Дукариона,  в  прошлом
римского  раба.  Это  был  человек  лет  двадцати  пяти,  почти   ровесник
Ганнибала, голубоглазый, со светлыми волосами, с правильными чертами лица.
Дукарион питал фанатическую ненависть к Риму,  и  это  создавало  какую-то
особую близость между ним и Ганнибалом. К тому же Дукарион немало  повидал
на своем веку и мог рассказать о Риме и подвластных ему народах.
     - Расскажи, как ты стал рабом, - спросил Ганнибал.
     Инсубр нахмурился:
     - Когда римляне разбили наше войско у  Адды,  они  ворвались  в  нашу
деревню [битва у реки Адды, где были разбиты инсубры, произошла в 223 году
до н.э.]. Они сожгли хижины. Мать с сестрою погибли в огне.  Нас,  юношей,
они привязали к деревьям и били прутьями. А  Гай  Фламиний  смеялся,  видя
наши мучения.
     - Сам Фламиний? - воскликнул Ганнибал.  Он  кое-что  слышал  об  этом
человеке, который был первым управителем захваченной у Карфагена Сицилии.
     - Да, это он возглавлял римский легион, занявший наше селение.
     - Расскажи, какой он, Фламиний.
     Инсубр пожал плечами, удивившись, почему  могущественного  полководца
заинтересовал римлянин, бывший теперь частным лицом.
     - Он выше тебя ростом и старше, бреет бороду, как все римляне,  ходит
быстро, глаза у него серые, смеется, широко открыв рот.
     - Боюсь, что по твоему  описанию  я  не  узнаю  Фламиния,  даже  если
встречусь с ним лицом к лицу. У большинства римлян серые глаза, и мало  ли
кто смеется с широко открытым ртом. А ты не знаешь, знатного ли он рода?
     - Я слышал, что власть  ему  принесла  не  слава  предков,  а  любовь
римской толпы. Он разделил наши земли между плебеями. Дорога к морю по  их
настоянию названа его именем [Фламиниева дорога, сооруженная в 220 году до
н.э., соединяла два моря, Тирренское и Адриатическое, и частично проходила
по землям инсубров].  А  потом  он  построил  в  Риме  новый  цирк,  также
получивший его имя.
     Ганнибал  молча  кивал  головой.  Галерея  римлян,  созданная  в  его
воображении, пополнилась новым портретом. Гай Фламиний занял место рядом с
Квинтом Фабием, потому что их родовые имена начинались с одной  буквы.  Но
как они не похожи, эти двое, на "фэ". Фабий - осторож