Участием в особых очистительных обрядах, процессиях и священных плясках
мистерий древние  греки  готовили свои души к  беспрепятственному переходу в
загробный  мир  (см. Приложение 1).  Поэтому  к мистериям  относились  очень
серьезно  и  обвинение  в  надругательстве  над ними было  тяжким.  Алкивиад
требует  немедленного  суда,  но  обвинители,  опасаясь  возмущения  войска,
добиваются отплытия флота.
     После  этого  в  Афинах  начинается  настоящая "охота  на  ведьм".  Для
описания ее предоставлю слово Фукидиду:
     "...  после  отплытия  эскадры  в  Сицилию  афиняне  вновь  взялись  за
расследование  по  делу  о  мистериях  и  гермах.  При  этом,   не  проверяя
достоверность  сведений  доносчиков,   афиняне   в   своей  подозрительности
принимали  все показания  без проверки.  Так,  на  основании  доносов и улик
негодяев,   хватали  и  бросали   в   тюрьму   многих   безупречных   людей.
Представлялось  предпочтительным  -  путем  строгого  расследования  все  же
выяснить,  дело, чем допустить, чтобы  какой-нибудь  на  вид благонамеренный
человек, раз уж он навлек на себя подозрение, избежал пристрастных допросов.
     ... Все это дело о гермах и мистериях,  казалось им, указывает на некий
заговор для установления в Афинах  олигархии  и тирании. Раздраженные такими
подозрениями афиняне уже  бросили в тюрьму многих знатных людей,  и так  как
конца дела не было видно, то,  все более распаляясь, стали хватать и бросать
в тюрьму еще большее количество граждан".(История, VI, 53)
     Эпизод,  который далее  описывает  Фукидид,  типичен  для  "правосудия"
разъяренной толпы.
     Основанием   для   обвинения    оратора   Андокида   было   только   то
обстоятельство, что герма, стоявшая против его дома, повреждена не была. Его
арестовали. Народ требует казни. Но происходит следующее:
     "Наконец один  узник, - рассказывает Фукидид, -  особенно подозреваемый
по  делу  о  гермах, по совету одного  из  сотоварищей по заключению  сделал
признание - истинное  или ложное - я не могу сказать: об этом строились лишь
различные  догадки и никто тогда определенно не знал, да и теперь  не знает,
кто  же  в  самом  деле  были  преступники.  Сотоварищ  убедил  его  сделать
признание,  указав  на то,  что даже  если он и не  виноват,  то все  же ему
следует признаться и  просить  снисхождения. Таким образом он  и спасет свою
жизнь и положит конец подозрениям в городе. Шансов на спасение будет больше,
если он в надежде на прощение во всем признается, чем если он, отрицая  свою
виновность, предстанет перед судом. Итак, он показал на себя и на  других по
делу  об осквернении герм. Афиняне, которых крайне угнетало, что нельзя было
напасть на след вражеских происков, с радостью восприняли это, по их мнению,
истинное признание. Сам доносчик и сотоварищи им не оговоренные, были тотчас
же  освобождены.   Оговоренных  же  им  людей,  кого  могли   найти,   после
чрезвычайного судебного процесса казнили. Успевших бежать заочно присудили к
смертной  казни и объявили награду за их головы.  Однако и при этом судебном
процессе никто не мог сказать: были ли  осужденные казнены справедливо".(VI,
60)
     После чего Фукидид меланхолически замечает:
     "Впрочем, для прочих граждан города  такой  исход дела  все  же казался
неоспоримо полезным".(Там же)
     В  этом   замечании  -  психология   афинянина   той   поры.   Попрание
справедливости и казнь быть может ни в  чем не повинных людей не кажется ему
чем-то ужасным. Кстати, об  этом  свидетельствует  и Плутарх. Пять  столетий
спустя  в  биографии Алкивиада  он,  пересказывая  тот  же  эпизод, включает
(похоже,  что  с пониманием)  в аргументацию  сотоварища  Андокида следующее
замечание:
     "Наконец,  того же требуют и  соображения  общего  блага:  ценою  жизни
немногих  и к тому же сомнительных  личностей  будет  спасено от гнева толпы
множество безупречно порядочных людей".(Алкивиад, XXI)
     Но вернемся к судьбе Алкивиада.  Вопрос с  гермами как будто выяснился,
но оставалось кощунственное издевательство  над  мистериями. Напомню,  что к
таинству мистерий  афиняне  относились очень  серьезно.  И тут  все  страсти
обращаются против Алкивиада. Любовь к роскоши, эксцентричность и высокомерие
Алкивиада,   вкупе  с  приписанным  ему   надругательством  над  мистериями,
заставляют неустойчивый в  своих симпатиях демос круто изменить отношение  к
недавнему  кумиру. Все только и говорят, что Алкивиад стремится к тирании и,
вернувшись победителем из Сицилии, уничтожит демократию. Решено вызвать  его
в Афины  и  предать  суду.  Соответствующий  приказ  посылают  в  Сицилию на
быстроходном государственном корабле "Саламиния".
     Арестовать Алкивиада в присутствии воинов посланцы  афинского народа не
решаются. Он же, сделав вид, что подчиняется приказу, всходит на корабль, но
на первой же стоянке у берегов Греции, покидает его и направляется в Спарту.
     Неожиданный  отзыв  Алкивиада  из  армии  обескуражил  афинян.  Плутарх
свидетельствует, что
     "...  после его  отъезда воины пришли в  уныние, предчувствуя,  что под
командованием Никия война затянется надолго - казалось, стрекало, понукавшее
всех и каждого к решительным действиям, исчезло...".(Там же)
     Фукидид подробно  описывает  ход  военных действий  в Сицилии.  Нам нет
нужды следовать этому описанию. Никий сперва долго крейсировал вдоль берегов
острова,  потом  высадился,  но   медлил  со   штурмом  Сиракуз,  дав  время
противникам опомниться и  собрать силы. Потом начал окружать город  стеной и
прозевал прибытие подкреплений  из Спарты.  Я процитирую описание  решающего
сражения  при  Сиракузах,  но  сначала познакомимся  с  документом, наглядно
рисующим  разложение  афинского войска.  На второй год войны  Никий посылает
следующее донесение в Афины:
     "... С тех  пор, как мы потеряли превосходство над врагом,  наши  слуги
бегут к неприятелю; часть наемников,  насильно  завербованных во флот, сразу
же  стала разбегаться по  разным  городам Сицилии;  другая же, соблазнившись
сначала высоким жалованием и  больше стремясь обогатиться,  нежели  воевать,
увидев, что  неприятельский  флот и остальные боевые силы, вопреки ожиданию,
готовы  сопротивляться  нашим,  начала либо  переходить  к  неприятелю, либо
бежать кто куда может (а Сицилия  велика). Нашлись  даже  и  такие,  которые
купив  себе  рабов из  Гиккары,  поставили  их  на  свое  место  с  согласия
триерархов, и это послужило причиной падения боеспособности флота".(Фукидид.
История, VII, 13)
     Какая жалкая картина! И это потомки тех, кто отразил  нашествие персов,
героев сражений при Потидее и у Саламина!
     Никий просит отставки и  рекомендует отозвать войско. Афиняне войско не
отозвали  и  не приняли  отставки Никия. На помощь,  под  его начало прислан
стратег Демосфен с 73 кораблями и пятью тысячами гоплитов. Он настаивает  на
немедленном штурме  Сиракуз.  Никий не  решается. В результате  Демосфен сам
ведет на приступ прибывшие с ним свежие части. Сражение разыгрывается ночью,
на господствующей  над городом  цепи холмов -  "Эпиполы". И  Фукидид в своей
Истории, и  Плутарх в биографии  Никия  с одинаковой живостью  описывают это
роковое  для  афинян   сражение.  По  существу  произошедшего  оба  описания
совпадают. Процитирую Плутарха:
     "Итак, Демосфен  ночью  ударил  с  пехотой  на  Эпиполы,  часть  врагов
истребил,  не дав  им опомниться,  обороняющихся  же  обратил  в бегство. Не
довольствуясь  достигнутым,  он  продвигался  дальше,  пока не  столкнулся с
беотийцами  (прибывшими из Пелопоннесса -  Л.О.). Сомкнутым строем, выставив
копья, беотийцы  первыми с криком  бросились на афинян и многих  сразили. Во
всем войске  Демосфена (куда  более  многочисленном - Л.О.)  сразу  поднялся
страх и смятение. Обратившиеся  в бегство смешались с теми, кто  еще  теснил
противника;  тем, кто  рвался вперед,  путь преграждали свои же,  охваченные
ужасом, и они сбивали друг друга с ног,  и падали друг на друга, и принимали
бегущих за преследующих и друзей за врагов".(Никий, XXI)
     Как тут не  вспомнить  для сопоставления великолепный маневр афинян под
командованием Мильтиада в Марафонской битве! Но слушаем дальше:
     "Все смешалось, всеми  владел страх и неуверенность,  обманчиво мерцала
ночь, не беспроглядно темная,  но и не достаточно светлая, как всегда бывает
при  заходе  луны, движущаяся  масса человеческих  тел  бросала густую тень;
тусклый свет, в  котором ничего  нельзя было толком разглядеть, заставлял из
страха перед врагом с подозрением вглядываться в лицо друг друга, - все это,
вместе взятое, привело афинян к страшной, гибельной развязке".(Там же)
     А  что "вместе взятое"?  Да ничего,  кроме паники  и  небоеспособности!
Плутарх продолжает:
     "Случилось так, что луна светила им в спину и они  все время оставались
скрытыми собственной тенью, так что неприятель  не  видел ни мощи их оружия,
ни его великолепия, щиты же их врагов, отражая сияние луны, сверкали ярче, и
казалось, что их больше, чем было на самом деле".(Там же)
     Любопытная трактовка ситуации. Ребенку ясно, что освещение  на поле боя
для рукопашной  схватки было  в пользу афинян -  они лучше видели  врага. Но
если рассчитывать не на бой, а на устрашение противника видом своего оружия,
тогда конечно...
     "Враги продолжали  теснить  со всех сторон,  - завершает  свой  рассказ
Плутарх, - и  кончилось тем,  что когда  силы  афинян иссякли, они предались
бегству, и одни  были сражены  врагами, другие - своими  же, третьи погибли,
сорвавшись  с кручи.  Тех,  которые  рассеялись  и  блуждали  по  округе,  с
наступлением  дня  догнала и  перебила вражеская  конница.  Афинян  пало две
тысячи, а из уцелевших лишь немногие сохранили свое оружие".(Там же)
     Демосфен   предлагает  покинуть  Сицилию  пока   время  года  допускает
мореплавание и  афиняне еще господствуют на  море.  В войсках - упадок духа,
много  больных  (лагерь стоит в  болотистой  низине), положение  безнадежно.
Никий боится ответственности. Надо хотя  бы  отойти от Сиракуз,  где  лагерь
афинян расположен очень невыгодно.  Их корабли уже приготовились к отплытию,
но тут случается... лунное затмение. Суеверный Никий приказывает остаться на
предписанные прорицателями трижды девять дней.
     Когда по  истечении  этого  срока афинские  корабли  пытаются  выйти  в
открытое море, сиракузяне их  не выпускают. Начинается морской бой в тесноте
небольшой бухты.  С  каждой  из сторон в сражении  участвует примерно по 200
кораблей.  В этих условиях мореходное искусство афинян преимущества не дает.
Для  тарана нет  возможности развернуться и набрать  скорость  - все  решают
рукопашные  схватки  борт  о  борт. Сиракузяне  дерутся лучше  и  заставляют
противника повернуть  к  берегу.  Решительной  победы не было  - обе стороны
потеряли три четверти своих  кораблей. Но  когда на следующее  утро Никий  и
Демосфен,  намереваясь  повторить  попытку  прорыва  морем,  хотят  посадить
команды на уцелевшие  корабли, подавленные неудачей люди отказываются взойти
на борт. Приходится отступать посуху, бросив остатки флота.
     Далее  у  Фукидида  следует горестное  описание  отступления  афинян  -
неведомо куда,  в  постоянном  окружении, в  чужой  стране,  через завалы  и
засеки,  без  продовольствия и надежды  на спасение. Сиракузяне, не принимая
сражения,  обстреливают  отступающих  со  всех  сторон,  налетают  конницей.
Боеспособные  отряды афинян,  передовой - Никия  и арьергардный - Демосфена,
оторвались друг от друга. Отряд Демосфена был окружен и сдался. Та же участь
постигла  затем отряд  Никия.  Обоих  стратегов  взяли  в  плен  и  казнили.
Остальных пленных отправили на работы в каменоломни или продали в рабство.
     Разгром был сокрушительный. Афиняне потеряли более 200 триер и около 50
тысяч человек, в их числе - весь цвет своей молодежи. Характерна  реакция на
известие об этом афинского народа. Фукидид свидетельствует:
     "Когда весть  об этом  пришла в Афины, там долго не хотели  верить даже
надежным  сообщениям  самых  уважаемых  воинов,  которым  с  трудом  удалось
спастись  после разгрома,  что  все  их военные силы  в Сицилии окончательно
уничтожены.  Наконец, афиняне узнали правду и тогда яростно  набросились  на
тех  ораторов, которые рьяно поддерживали план морской экспедиции. Словно бы
не они сами  вынесли  решение  о  походе. Они были  раздражены также  против
прорицателей,  толкователей  знамений  и  вообще на всех,  кто,  ссылаясь на
внушение   божества,  вселял  в   них  перед  отплытием   надежду   овладеть
Сицилией".(VIII, 1)
     Ну что ж. Нам это уже знакомо -  народ всегда прав и ищет виноватых.  К
его  величайшей  досаде  главный  "виновник" несчастья  недосягаем.  Но  его
причудливая, авантюрная карьера  не окончилась. Афинян ожидает еще множество
сюрпризов. Об этом - в следующей главе.
     Однако прежде, одно,  необходимое  на мой взгляд, замечание. У читателя
может  возникнуть  недоумение.  Как  же так? В главе 3 говорилось о том, что
боевой   дух  афинян,  разгромивших   персов,  был  следствием  установления
демократии.  Теперь  демократия  еще  расширилась и  вдруг  такая  постыдная
катастрофа.
     Наверное,   дело  в  том,  что  демократия   -   это  не  только  форма
государственного устройства, но  и  существо  общественной жизни. В войне  с
персами афинян сплачивала самоотверженная решимость отстоять свою  свободу и
новообретенные гражданские права. Теперь  - каждый  был за себя  и  помышлял
лишь  о  дележе  военной  добычи.   Если  демократия   сцементирована  общим
стремлением граждан послужить своему отечеству, - она неодолима. Но если она
становится пустой оболочкой,  полем для игры своекорыстных интересов,  - она
легко   рассыпается  как  домик  из   песка.  Первым  следствием  разложения
демократии является падение воинской дисциплины и боеспособности ее армии.


Глава 11
     РАЗЛОЖЕНИЕ ДЕМОКРАТИИ
     Мы оставили Алкивиада в тот момент, когда он явился в Спарту. Спартанцы
понимали, насколько Алкивиад может им быть полезен. Вскоре ему предоставляют
возможность выступить  перед  апеллой.  Он предлагает  свою  помощь  в войне
против Афин и... представляет ее как проявление любви к родине:
     "И я надеюсь, что никто здесь не станет думать обо мне хуже оттого, что
я, считавшийся в родном городе патриотом, теперь, заодно со злейшими врагами
яростно нападаю на него... Злейшими врагами я считаю не вас, которые открыто
на  войне причинили вред неприятелю, а тех, кто заставил друзей Афин перейти
в стан врагов.  Пока я безопасно  пользовался гражданскими правами, я  любил
отечество, но  в теперешнем  моем  положении,  после  того  как  мне нанесли
тяжелую и непоправимую обиду, я  -  уже  не патриот. Впрочем, я полагаю, что
даже  и  теперь  я не иду против  отечества, так  как  у  меня  его нет,  но
стремлюсь вновь обрести его.  Ведь истинный  друг своей родины не  тот,  кто
несправедливо утратив ее,  не  идет против  нее, но  тот,  кто  любя родину,
всячески стремится обрести ее".(Фукидид. История, VI, 92)
     Спартанцы  еще  считали  себя  связанными  мирным договором  с Афинами.
Алкивиад их убеждает  его  нарушить.  Он  говорит, что афиняне  намереваются
покорить всю Сицилию, потом италийских эллинов и Карфаген, а затем, опираясь
на эти новые ресурсы, сокрушить  Пелопоннесский  союз. Без помощи спартанцев
сицилийские города не смогут  отразить  нападения афинян.  Алкивиад советует
начать войну одновременно на двух фронтах.  До сих  пор спартанцы являлись в
Аттику  с  армией, которая  располагалась  лагерем в открытом поле и на зиму
возвращалась домой.  Алкивиад  рекомендует  поставить  гарнизон  в Декелее -
укрепленном  городе,  расположенном к востоку от Афин. Этим  будет  прервана
поставка  серебра из  Лаврионских рудников и продовольствия с  Эвбеи.  Кроме
того, видя решительные  действия  Спарты, союзники  Афин будут  пренебрегать
выплатой дани.
     Спартанцы последовали  советам  Алкивиада: укрепили  Декелею  и послали
подкрепление в  Сицилию.  Как  мы помним, входившие в  его  состав  беотийцы
решили исход ночного сражения под Сиракузами.
     Положение  в  Афинах   стало  критическим.  Армия  и  флот  уничтожены,
спартанцы набегами из Декелеи опустошают  страну,  империя  трещит по  швам,
около 20 тысяч рабов перешли на сторону врага. Однако Афины еще не сломлены.
По свидетельству Фукидида:
     "Все  же  афиняне  решили,  что  нельзя  уступать  врагу,  но  следует,
насколько позволяют обстоятельства, снарядить новое войско и флот,  изыскать
пути  добычи  корабельного  леса  и  денег,  чтобы  крепко  держать в  руках
союзников  и особенно Эвбею.  Было  решено  сократить  в  меру  благоразумия
государственные расходы и избрать совет из старейших граждан, который должен
был   в   соответствии   с   требованиями  момента   обсуждать   необходимые
мероприятия".(VIII, 1)
     Главным таким требованием  было сохранение империи. С напряжением  всех
сил афиняне снаряжают флот  и  направляют его к острову Самос, с  тем, чтобы
оттуда  контролировать  ионийские  города  Малоазиатского побережья и пути в
Эгейском море.
     Между  тем  в Спарте Алкивиад, подавший спартанцам столь ценные советы,
пользуется  уже  большим  весом  и влиянием.  Этот  разносторонне  одаренный
человек   обладает  еще  и   талантом  располагать  к   себе   людей,  легко
приспосабливаться к их обычаям. Плутарх замечает по этому поводу:
     "Снискав  добрую  славу  (у  спартанцев  - Л.О.)  этой  дальновидностью
государственного  мужа,  ничуть не меньшее  восхищение  вызывал  он  и своею
частной жизнью: чисто  спартанскими привычками  и  замашками он окончательно
пленил народ, который видя... как он купается в холодной воде, ест  ячменные
лепешки и черную похлебку,  просто не мог поверить,  что этот человек держал
когда-то  в доме  повара, ходил к торговцу  благовониями  или  хоть  пальцем
касался  милетского  плаща.  И верно, среди многих  его  способностей  было,
говорят, и  это искусство улавливать людей  в  свои сети,  приноравливаясь к
чужим  обычаям  и  порядкам...  в  Спарте  он не  выходил  из гимнасия,  был
непритязателен и угрюм, в  Ионии - изнежен, сластолюбив, беспечен, во Фракии
беспробудно  пьянствовал, в  Фессалии  не слезал  с коня, при  дворе сатрапа
Тиссаферна в роскоши, спеси и пышности не уступал даже персам...".(Алкивиад,
XXIII)
     Алкивиад убедил  спартанцев в  том, что решительной победы  над Афинами
можно  добиться  только  разгромив  их   новый  флот.   Для   этого  следует
воспользоваться   помощью   персов,  которую   он   взялся   обеспечить.   И
действительно,  сатрап  Малой Азии Тиссаферн  дал денег, спартанцы снарядили
флот   и  отправили  его  к   ионийскому  побережью.  Командующим  назначили
Алкивиада.  Ему  удалось почти  всю  Ионию  склонить  к  выходу  из  союза с
афинянами, но развить успех  не пришлось.  Была у Алкивиада своя "Ахиллесова
пята" - слабость к женскому полу. Находясь в Спарте, он ухитрился соблазнить
не более ни менее как жену царя Агида,  чем обеспечил себе его ненависть. Да
и  спартанские  полководцы были задеты таким возвышением  афинянина. Поэтому
после  отплытия  Алкивиада  Агид  стал  интриговать  против  него, обвиняя в
намерении изменить  Спарте.  А  тут  еще  в сражении  у Милета афинский флот
потрепал  спартанцев. В результате, не  решаясь,  в  виду  симпатии  народа,
отстранить Алкивиада от командования,  эфоры посылают в  Ионию тайный приказ
убить его. Алкивиада предупредили, он бежит в  Сарды  к Тиссаферну и вскоре,
благодаря своему уму и обаянию, становится одним из самых  влиятельных людей
при дворе персидского наместника.
     Теперь   он   советует  Тиссаферну  воздержаться  от  активной   помощи
спартанцам, которой сам  же недавно добивался. Не ради афинян, а в интересах
персов,  поскольку в данный момент с ними связаны его  собственные интересы.
Вот свидетельство о том Фукидида: