лыбнулся. -  Разве  только  это  будет  кровь  жирного
каплуна или сладкого барашка.
     Потом они ели жареную рыбу, маслины, отваренные  в  молоке  фисташки,
пили вино лучших в мире давилен.
     Неподалеку от  заплеванного  бассейна,  в  котором  Ахтой  омыл  свои
натруженные  ступни,  боролись  базарные  силачи.  Астарт,  жуя  на  ходу,
устремился в самую гущу зевак. Египтянин устало склонился на свой мешок  и
едва не уснул среди базарной сутолоки под крики торговцев и попрошаек.  Но
вернулся буйный Астарт и заорал:
     - Ахтой! Смотри, кого я выловил в толпе драчунов! Это же Эред!
     И Астарт схватил  в  объятия  рослого  белокожего  парня,  настоящего
великана с могучим торсом, огромными плечами и буграми чудовищных мышц,  и
не без труда оторвал его от земли. Увидев на шее Эреда кожаный обруч раба,
Ахтой не удивился. Астарт много рассказывал о своем друге-рабе, с  раннего
детства выставляемом  на  базарных  поединках.  Гигант  ощупывал  Астарта,
словно не веря своим глазам.
     - Астарт, клянусь ногой Геракла, мы опять вместе!..
     Эред, профессиональный базарный борец, вне ристалища был на  редкость
покладистым и даже покорным малым. Его  хозяин,  дряхлый  скиф,  пропахший
навозом и солодом, приплелся вслед  за  друзьями,  отчаянно  скрепя  всеми
суставами, и заменил кожаный ошейник Эреда на железный.
     Конец длинной  цепи  от  ошейника  он  по-хозяйски  намотал  на  свою
иссохшую ручонку.
     - А ты, навозный жук, все ползаешь? - удивился Астарт.
     - Где? - Хозяин был туговат на слух. - Он мне вместо сына, -  добавил
скиф и дернул за цепь. - Пошел домой.
     - Да брось, - отмахнулся Эред и вырвал цепь из рук старика. - Это  он
так при посторонних. Вообще-то он давно уже  вежливый.  У  него  никого  и
ничего не осталось: голые стены да  я.  Остальные  рабы  перемерли:  не  в
состоянии был их прокормить. Все свое добро  пустил  по  ветру,  последнюю
лошадь пропивал со слезами.  Лошадь  для  скифа  -  это  все.  Иногда  мне
кажется: он мой раб, и я кормлю его только из жалости.
     Скиф успокоился и сел на  землю,  поджидая,  когда  ему  дадут  есть.
Астарт купил у виноторговца целую амфору вина,  Эред  окликнул  разносчика
фруктов, и друзья помянули прошлое столь усердно,  что  остались  ночевать
тут же на базарной площади.



                          4. АСТАРТ ПУСКАЕТ КОРНИ

     Друзья  осмотрели  дом.  Обещанная  ростовщиком   "добротная   вилла"
оказалась  ветхой  лачугой.  Сквозь  трещины  в  стенах   беспрепятственно
врывался ветер и играл свесившимися с потолка корнями растений.
     В  полураскрытую  дверь  влезла  морщинистая  физиономия   ростовщика
Рахмона.
     - Соблаговоли подтвердить нашу сделку перед лицом  уважаемых  купцов,
твоих соседей, - заворковал он, выкатив  глаза,  словно  рак-отшельник,  -
писец все запишет.
     - Ты меня хочешь надуть, старый плут. - Астарт  бесцеремонно  шлепнул
его по спине, ростовщик закашлялся...
     Астарт получил кредит у ростовщика  благодаря  своей  популярности  в
Тире. Многие  помнили  его  мальчишеские  проделки.  Анекдоты  о  наемнике
Астарте преподносились иностранцам, ступившим на землю Тира,  как  местный
сувенир. Завсегдатаи  питейных  заведений  смаковали  похождения  простого
тирянина   в   царском   гареме,   придумывали   новые   истории   о   его
сверхъестественной изворотливости, поражались побегу чуть ли не  с  острия
кола.
     Поторговавшись с ростовщиком  и  убедившись,  что  бесполезно  с  ним
спорить, Астарт вышел во двор и подтвердил сделку.
     - За усадьбу, рабыню, два бревна ливанского кедра, топор, пилу, кусок
льняного полотна для  паруса,  рыболовные  снасти  и  два  пустых  бурдюка
обязуюсь уплатить рабби Рахмону через два новолуния один талант серебром.
     Тщедушный писец  в  гигантском  парике  торопливо  занес  условия  на
глиняную табличку.
     - С каждой новой луной, о уважаемый, твой долг  будет  возрастать  на
треть таланта: такой процент, - любезно добавил ростовщик.
     Купцы-свидетели и рабби Рахмон оттиснули в правом углу таблички  свои
фирменные печатки, Астарт скрепил все оттиском  своей  серьги  кормчего  с
изображением дельфина.
     Писец аккуратно положил табличку в заранее разведенный  костер.  Пока
письмена  приобретали  прочность  камня,  слуги  Рахмона   обносили   всех
присутствующих вином.
     - За удачу в делах нового хозяина, еще  одного  хозяина,  живущего  в
нашем квартале, провозгласил тост один купец.
     - Да поможет ему Мелькарт!
     -  Да  преисполнится  его  сердце   благодарностью   к   благодетелям
ростовщикам! - заключил Рахмон, и все выпили.
     - Ну и дрянь же ты нам подсунул,  -  сказал  Астарт  и  выплеснул  из
своего кубка на землю, - ты, благодетель, наверное, ошибся, приказав рабам
зачерпнуть помоев вместо вина.
     Ростовщик  фальшиво  засмеялся  и  через  силу  осушил  свой   кубок.
Купцы-свидетели, ухмыляясь, вернули кубки рабам и  распрощались  вслед  за
ростовщиком.
     Ахтой неодобрительно покачивал головой. Ему не нравилась сделка.
     - Не унывай, дружище, построим лодку, а грянет  шторм,  и,  когда  ни
один кормчий не отважится выйти в море, доставлю на острова срочный  груз.
Один рейс окупит с лихвой и долг, и проценты.
     Но Ахтой был мудр в делах житейских.
     - Не учитываешь неожиданности, столь обильные в жизни смертных. Вдруг
ты не построишь лодку? Или  тебе  помешают  в  твоих  помыслах?  Или  море
проглотит твое судно? Чем я тебе помогу? Я нищ. Брать плату за лечение  не
могу, нельзя. Мой господин Имхотеп не брал.
     - Не все так печально, Ахтой. В армии мои долги сохраняли  мою  жизнь
от иудейских топоров и плетей сотников. Чем больше ты  должен,  тем  лучше
тебя берегут от смерти.
     - Здесь не армия. Здесь купцы.
     Рабы Рахмона приволокли два толстых бревна и бросили  перед  хижиной.
Надсмотрщик привел девушку в рабском ошейнике и с тощим узелком в руках  и
толкнул ее к Астарту.
     - Вот твой новый господин.
     Девушка покорно подошла к господину и хотела поцеловать ноги.  Астарт
остановил ее. Надсмотрщик захохотал и погнал рабов вдоль по улице.
     Она была очень мила, даже красива, хотя безжалостное  клеймо  на  лбу
уродовало прелестное личика. Прямой нос,  слишком  светлая  для  хананейки
кожа, маленькие руки и ноги.
     - Агарь?
     - Да, господин, рабби Рахмон приказал  так  называть  меня,  когда  я
родилась.
     - Знаком тебе Эред?
     Она испуганно вскинула длинные ресницы и еле слышно прошептала:
     - Да...
     - Он мой друг. Я узнал, что вы любите друг друга, и  хочу,  чтобы  вы
были вместе.
     - О, господин!.. - Агарь обхватила его ноги, заливаясь слезами.
     - Перестань. Ахтой, ты видишь,  как  люди  делают  себе  повелителей.
Стоит облобызать ступню нищего, как в нем просыпается господин.
     Астарт был рад. Ахтой разделял радость друга, но ему не давала  покоя
мысль, что рабби Рахмон, как истый ростовщик, не преминет  воспользоваться
уздой, взнуздавшей Астарта.
     В этот день они наспех починили крышу  и  стены.  Когда  Тир  окутала
ночь, звезды больше не заглядывали в проломы и трещины.
     - Одну дыру можно было бы оставить,  -  ворчал  Ахтой,  взбираясь  на
крышу, чтобы по хвосту новой кометы определить, что ожидает человечество в
будущем году.
     Астарт лежал на своем ложе, покрытом сухой травой, и прислушивался  к
легкому шороху ящериц, бегающих по потолку.  Из  другой  комнаты  неслышно
вошла рабыня с масляной плошкой в руке.
     - Что тебе, Агарь?
     - Я ждала, когда господин позовет меня.
     - Зачем?
     - Как зачем? - В  свою  очередь  удивилась  девушка.  -  Мой  прежний
хозяин...
     - Понимаю... Присядь и слушай. Когда-то давным-давно двое мальчишек и
одна девочка покинули Тир и отправились искать  приключения.  Я  бежал  от
жрецов богини Астарты, я был с рождения посвящен ей.  Эред  -  от  жадного
скифа, а Ларит увязалась за нами. Она тоже с рождения посвящена  богине...
Она дрожала при одном звуке ее имени, но все равно ушла с нами.  Потом  мы
бродили по всему свету, плавали то на плотах, то на галерах. Целый год  мы
были вместе, ни на миг не расставаясь, пока в Египте нас  не  схватили.  У
Ларит на  плече  нашли  клеймо  храма,  Эреда  выдали  следы  от  рабского
ошейника. Их отправили в Тир, чтобы получить выкуп за поимку. У меня же на
плече, вот, - он повернул к масленому фитилю  плечо  с  давним  шрамом  от
ожога, - здесь был выжжен голубь, как у всех,  посвященных  богине,  но  я
накалил острие ножа и прижал плашмя... В общем, меня  оставили  в  Египте.
Потом я нашел лагерь тирского отряда наемников и остался с ними.
     - Ларит теперь жрица?
     - Да.
     Агарь, что-то вспомнив, поставила на пол плошку, выбежала из  комнаты
и вернулась с тазом.
     - Омою господину ноги.
     Он смотрел на склонившуюся у его ног девушку и  невольно  залюбовался
белизной груди в вырезе плохонькой туники.
     - Встань, - сказал он. И осторожно снял с ее шеи  рабский  ошейник  с
медными заклепками. - Когда я смогу выкупить Эреда, мы составим  табличку,
дающую вам обоим свободу.
     - О господин!..
     Она обняла его ноги, и он почувствовал тепло ее рук. "Козни богини, -
подумал он с дрожью, - человек слаб перед ее стрелами".
     - Коварная богиня, и ты здесь! - Астарт  зарычал,  как  раненый  лев,
сорвав с себя кожаный ремешок, принялся яростно стегать рабыню.
     Агарь каталась по полу и рыдала от жгучей боли.
     - Все! - Астарт отбросил ремень и,  опрокинув  таз  себе  на  голову,
заорал на всю мощь легких: - Ахтой! Иди сюда! Чтоб тебе провалиться сквозь
крышу!



                            5. БЕЗМЯТЕЖНЫЕ ДНИ

     Эред был счастлив. Он целовал темные полосы на теле подруги и  клялся
отдать жизнь за Астарта. То, что сделал Астарт, казалось чудом  в  стране,
где многие девушки, достигнув  совершеннолетия,  приносили  богине  жертву
девством, в стране, где красивейшие  мужчины  и  женщины  всего  побережья
продавали себя, умножая казну храмов.  Но  человеческая  природа,  чувство
нет-нет да прорывалось сквозь плотную кору религиозных обычаев...
     У Астарта появилось множество друзей. В его  хижине  толкался  разный
люд: и знаменитые кормчие, и безвестные юнцы, вечные оптимисты из кабачков
торговой гавани и  придворные  мелкого  пошиба,  поднабравшиеся  у  господ
спеси...
     Ахтой же не любил сутолоки. Он предпочитал тихие, наполненные  мудрой
созерцательностью беседы с тирскими просвещенными  умами.  Мемфисец  завел
знакомства со многими лекарями  и  звездочетами,  с  полунищими  базарными
пророками и с настоящими титанами хананейского аскетизма  -  всякого  рода
блаженными и святыми многочисленных азиатских божеств. И в то же время  он
старательно постигал новый для него язык Финикии.
     Астарт не был бы Астартом, если  бы  жил  одной  только  болтовней  с
друзьями. Зная  о  возможностях  Ахтоя,  он  ошеломил  скифа  предложением
излечить глухоту, если тот дарует Эреду вольную.
     Скиф запил, советуясь со всеми корчмарями Тира. В  конце  концов  при
большом скоплении пьянчуг, корчмарей, писцов, купцов и прочей братии  была
составлена соответствующая табличка и обожжена на костре. Затем старик был
вручен Ахтою. Мемфисец в два счета освободил уши скифа от  серных  пробок.
Скиф  стал  слышать  не  хуже  сторожевого  пса,  что  ему  и  пригодилось
впоследствии.
     Астарт  шатался  по  городу  с  шумной  компанией,  играл  в   кости,
бессовестно жульничал, задирал почтенных горожан, нагло вторгался на  пиры
в богатейшие  дома  вместе  с  гогочущей  свитой.  Однажды  поссорил  двух
придворных поэтов и полдня любовался их неумелой дракой.
     Но главным в его жизни было другое - Астарт строил свою лодку.  Судно
для поморов-финикян - это и дом родной, и хлеб насущный,  это  и  жизнь  и
смерть. Почетнейшей смертью считалась гибель в море, где бездонная  пучина
- лучшая из усыпальниц, а рев шторма - лучшая из заупокойных молитв.
     Обычно  тяжелые  лодки  для  моря  строились  как  уменьшенные  копии
большого  корабля.   Но   недаром   Астарт   носил   серьгу   кормчего   с
тринадцатилетнего  возраста.  Он  обладал  неоценимым  качеством  -   идти
неизведанным. Он отошел от знаменитого образца тирского  грузового  судна,
крутобокого, короткого, тяжелого, но  хорошо  приспособленного  к  морской
волне. По сути дела, тирский  корабль  -  это  скорее  парусная  галера  с
минимальным количеством весел. Финикийские кораблестроители были на верном
пути к созданию морских парусников типа средневекового нефа, но  традиции,
освященные жрецами Мелькарта, запрещали менять геометрию  паруса.  Поэтому
памятником  морскому  гению  финикийцев  стал  не  многомачтовый  красавец
парусник, а громоздкое, тяжелое, укороченное парусно-гребное судно.
     Астарт задумал свою лодку узкой и длинной, с низкой кормой и необычно
высокой мачтой.
     - Перевернется, - уверенно заявил один из мастеров царской  верфи,  -
Мелькарт не допустит кощунства.
     - Ради скорости, говоришь? - удивился другой. - Но быстрее  ветра  не
поплывешь!
     - А я хочу быстрее  ветра,  -  ответил  Астарт,  любовно  разглядывая
торчащий, как ребра, шпангоут будущей лодки.
     - Не гневи небо, дурень.
     Астарт упрямо тряхнул головой и  взялся  за  топор.  Он  не  позволял
прикоснуться к своему детищу даже Эреду.
     Известные на весь мир седобородые кораблестроители столицы  приходили
по вечерам посмотреть на  безумца,  ухмылялись,  плевались,  сочувствовали
"ослабевшему разумом юнцу", но все с нетерпением ждали, что будет  дальше,
как посмотрит на дерзкую выходку Мелькарт, Повелитель Кормчих.



                                6. ВСТРЕЧИ

     Однажды у лавочника-горбуна,  известного  торговца  сластями,  Астарт
увидел старого знакомого - лопоухого. Тот высунулся из паланкина, розовый,
гладкий, без всякого выражения на  лице.  Горбун,  кланяясь  и  заискивая,
положил в паланкин целую корзину засахаренных фруктов,  отказавшись  взять
плату.
     Астарт подошел к паланкину, раздвинул занавески. Лопоухий  вздрогнул,
слегка побледнел, но заговорил приветливо:
     - Если я не ошибаюсь, ты Астарт, да,  да,  Астарт  из  храма  Великой
Матери. Я вижу, боги к  тебе  благосклонны,  если  ты  все  еще  здоров  и
невредим, Хвала богам за их милости.
     Лопоухий всегда, сколько помнил Астарт, выражался подобным образом.
     Лопоухий, как и Астарт, и Ларит, был с рождения посвящен богине любви
и воспитывался при храме. Тоже задирал евнухов, приставленных  следить  за
поведением и мыслями будущих жрецов, плавал на плотах и мечтал  о  дальних
морских путешествиях. Но битвы плотогонов - это было  слишком  рискованное
занятие.  К  тому  же  Лопоухому  было  трудно  тягаться  с   Астартом   в
мальчишеских забавах, а вторых ролей  он  не  терпел.  Может,  поэтому  он
раньше  других  друзей  Астарта  отошел  от  ватаг,  стал  благочестив   и
благоразумен. Его начали ставить в пример другим,  позволили  прислуживать
во время торжественных служений в храме.  В  то  время,  когда  Астарт  на
зависть всем  мальчишкам  побережья  получил  серьгу  кормчего,  Лопоухий,
словно в отместку, был  возведен  в  низший  разряд  жрецов.  Судьбы  двух
соперников разошлись. Впрочем, Лопоухому тоже завидовали...
     - Лопоухий?  Или  тебя  теперь  зовут  по-другому?  -  Астарт  окинул
взглядом дорогое убранство паланкина, рослых рабов с храмовыми клеймами.
     - Зови меня адон Беркетэль, - произнес Лопоухий.
     Астарт невольно убрал  руку  с  паланкина.  Бывший  приятель  заметил
смятение Астарта. Еще бы: Беркетэль, жрец-настоятель храма Астарты, -  это
фигура, с которой считались цари.
     - Я слышал, - продолжал жрец, - ты  ведешь  себя  недостойно,  как  и
прежде. Неужели ты до сих пор не  проникся  благолепием  и  страхом  перед
людьми сильными и достойными?
     Как ни ошеломительно было известие, что Лопоухий  -  жрец-настоятель,
Астарт рассмеялся.
     - Ты же сам боялся меня до смерти. Помнишь, когда ты предал нас, и  я
задал тебе трепку? Как же ты не помнишь? Ты за сладкую палочку и по  злобе
своей выдал, что мы таскали бревна из торговой гавани и  унесли  из  храма
много льняной ткани на паруса. Я вижу, ты и сейчас любишь сладкое.
     - Не было такого, человече. За напрасные слова боги тебя покарают.
     Горбун с почтением смотрел на Лопоухого и с  опаской  -  на  Астарта:
видимо, тоже не из простых смертных, коль в  таком  тоне  разговаривает  с
самим жрецом-настоятелем.
     - Как же не было? - возмущался Астарт. - Хочешь, я позову Эреда?  Или
давай отыщем Ларит, она-то рассудит, кто из нас  плохо  помнит.  Ведь  это
Ларит унесла ткань из хранилища, помнишь? Завернулась  во  много  слоев  и
прошла мимо стражи...
     - Нет больше Ларит, - дружелюбно -  ну  чем  не  приятель!  -  сказал
Лопоухий. - Боги отняли у нее силы и радость жизни, видимо, за прошлое,  о
котором ты говоришь. - Лопоухий  ткнул  носильщика  палочкой  из  слоновой
кости, рабы бережно понесли паланкин, мягко раскачивая его  из  стороны  в
сторону  -  это  нравилось  господину.  Затем  продолжал,  высунувшись  из
занавесок: - Тебе я предсказываю тот же конец.
     Астарт задрожал от гнева: этот проклятый Лопоухий когда-то  домогался
внимания Ларит.
     - Каков же ты, Лопоухий Беркетэль! - пробормотал он и, набрав  воздух
в грудь, крикнул на всю улицу: - И все-таки я тебе тогда всыпал!..
     Рабы внезапно остановились, опустили паланкин на выложенную каменными
плитами  дорогу.  Видя,  что  эти  клейменные  молодцы   настроены   очень
решительно, Астарт бросился наутек.
     ...Астарт взбежал по  каменным  ступеням,  и  холодок  храмовой  тени
окутал его. Перед малым алтарем Эшмуна  -  тысячи  больных,  собранных  со
всего Тира и его пригородов. Кашляющие, стонущие, молчаливые, орущие - они
лежали на храмовых тюфяках и ждали исцеления. Между  ними  сновали  редкие
тени в лиловом - служители алтаря, приставленные для  принятия  жертвенных
даров. Впрочем, им приходилось, кроме того, уносить трупы  на  дождавшихся
милостей божьих.
     Астарт поймал за рукав одну из таких теней.
     - О, святой человек, скажи, как найти  мне  жрицу  Астарты  по  имени
Ларит?
     Тень молча указала в смрадный  угол.  Астарт  бросился  туда,  прыгая
через тела и тюфяки. Кто-то хватал его за ноги, умоляя принести хоть каплю
воды. Кто-то остервенело чесался, а неопрятная старуха ползала по телам  и
дико хохотала, ловя в воздухе что-то трясущимися руками.
     У самой стены на голых каменных плитах он увидел неподвижную  женскую
фигурку, жалко съежившуюся в комочек. На ней была только тонкая  жреческая
туника; неподалеку на двух тюфяках покоился  рослый  крестьянин,  судя  по
одежде, - из богатых виноградарей. Его непомерно разбухшая  нога  источала
тошнотворный запах.
     - Не больно, - удивился крестьянин, когда старуха  проползла  по  его
ноге.
     Астарт опустился на колени.
     - Ларит... - Он не дыша повернул ее к себе. - О Ларит!
     Темные веки, заострившийся подбородок, запутавшаяся в  волосах  нитка
бус из солнечного камня.
     Он поднял ее на руки и натолкнулся на лиловую  тень.  Тень  в  полном
молчании показала на грубый алтарь, курящийся благовониями.
     "Требует жертвоприношений", - догадался Астарт  и,  высвободив  руку,
показал кулак. Лиловая тень шарахнулась в сторону.
     Астарт шел по пустынной улице,  примыкающей  к  храмовому  саду.  Под
лучами солнца Ларит еще плотнее сжала веки. Астарт  слегка  вытянув  руки,
жадно вглядывался в ее худое,  с  преждевременными  морщинками  в  уголках
глаз, лицо. Чуть выступающие скулы, опавшие щеки и губы,  так  похожие  на
губы богини с барельефа у входа в храм, - все было привычно, знакомо  и  в
то же время показалось другим, удивительно взрослым и чуточку чужим.
     Он боялся встречи с ней. Боялся по-настоящему, как боятся  встречи  с
оракулом, предсказавшим гибель, или с самой судьбой. Будь