Ахтой,  единственные  из  всех
больных, держали себя в руках.  Остальные  капризничали,  требовали  воды,
вина, хорошей пищи. Просочился слух о преисподней: Ораз выболтал в  бреду.
Заговорили о каре богов. Мореходы начали требовать возвращения  в  Красное
море. На последней биреме вспыхнул бунт. Больной кормчий по прозвищу  Плут
пытался образумить свой экипаж. Его выбросили за борт.
     Астарт действовал решительно. Пока бирема разворачивалась на обратный
курс, он и взял мятежников на абордаж.
     В это время на флагманском судне, на самой триреме, старшина  гребцов
Сагути взял на себя командование и объявил матросам о возвращении.  Экипаж
Агенора не смог бы справиться с многочисленной командой триремы. Но тут  в
события властно вмешался Ораз. Неожиданно для  всех,  сотрясаемый  сильным
ознобом, еле держась на ногах, он выбрался из трюма и одним  взмахом  меча
зарубил старшину гребцов и объявил, что  Мелькарт  покарает  каждого,  кто
задумает повернуть судно на север. Бунт был подавлен.
     Стремительное течение несло флотилию  мимо  рифов,  островков.  Почти
встречный ветер не мог уменьшить скорости. Когда показался большой  остров
с пышной растительностью, ни один корабль финикиян не смог  задержаться  у
берега: течение неудержимо влекло на  юг.  По  сути  дела  суда  оказались
неуправляемы. Грести некому, парус бесполезен - Астарт пришел  в  ужас  от
своей беспомощности. Ахтой слабым голосом подозвал Астарта.
     - Знаешь, я понял, почему все кормчие  поддались  демонам  болезни...
Болеют те, кто слаб телом и кто не садился за весла, -  продолжал  мудрец,
превозмогая головную  боль,  -  морякам-то  должно  быть  давно  известно,
встречались не раз с лихорадкой.
     - Да, это так, - подтвердил Астарт, - те, которые  ведут  неподвижную
жизнь на корабле, погибают  в  первую  очередь:  жрецы,  лекари,  купцы  и
пленники, если их не выпускают из трюмов.
     - Заставь всех, больных и здоровых, сесть за весла.
     - Думаешь, больному поможет весло?
     - Я первый сяду, вот только помоги мне выбраться из трюма.
     Астарт, не долго раздумывая, принял решение, на которое не  отважился
бы даже Альбатрос, будь он на его месте. Экипаж триремы разместил на  всех
биремах, а само флагманское судно сжег. Впервые за много  дней  заскрипели
уключины. Флотилия, взбодрившись,  словно  живое  существо,  двинулась  на
поиски исчезнувшего берега.
     Альбатрос  и  Ораз  находились  теперь  на  корабле  Агенора.  Первым
оправился от болезни жрец  Ораз.  Астарт  объяснил  это  огромным  запасом
нахальства, перед которым пасуют и люди и демоны человеческих  недугов.  К
удивлению всех, неожиданно  поднялся  на  ноги  Агенор.  Помаленьку  начал
возиться  у  жаровни  Фага.  От  его  знаменитого  брюха   остались   одни
воспоминания да кушак, который Фага хранил как реликвию.
     Но ежедневно приходилось хоронить в волнах умерших, и Ораз дни и ночи
напролет бубнил заупокойные молитвы.
     Адмирал поправлялся медленно: сказывался возраст.  Судорога  навсегда
свела мускулы его лица. Жуткое впечатление производила  застывшая  гримаса
на некогда благородном и волевом  лице.  Альбатрос  прежде  всего  отругал
тирянина за сожженную трирему. Однако одобрил все прочие действия Астарта,
одобрил, сказав, что, если  если  бы  в  разгар  лихорадки  высадились  на
безлунный берег, трупов на кораблях оказалось бы гораздо больше.  Особенно
ему понравилось то, что у Астарта и мысли не было повернуть назад.
     - Теперь нам проще приплыть в Египет через  столпы  Мелькарта,  а  не
Красным морем. Нам ни за что не одолеть сильного течения этих вод.
     На горизонте медленно вырастал темный низкий берег. Океанская вода из
зеленой  превратилась  в  буро-мутную.  Муть  не  смешивалась  с  морскими
волнами,  образуя  резкий  контраст.  Встречалось  много  речного  мусора:
хворост, листья, кости каракатиц, почерневшие от времени  и  пребывания  в
воде коряги и целые древесные стволы.
     - Это хорошо, - адмирал глядел  на  берег,  поддерживаемый  под  руки
матросами, - река лучшая гавань.  Не  достанет  ни  океанский  прибой,  ни
мертвая зыбь, ни одиночная волна вроде той, что  накрыла  нас  в  открытом
океане. На берегу реки проще отыскать землю для посевов. И на реках всегда
больше людей. Без местных жителей нам придется туго: не знаем  ни  здешних
обычаев, ни плодов, ни зверей.
     Вскоре умер арабский кормчий. Его убила не столько  болезнь,  сколько
тоска по соплеменникам.
     Мрачные мангровые болота по берегам не внушали радости.
     Нужно отыскать русло реки и подняться  вверх  по  течению,  -  сказал
адмирал, и его слова поняли все как  приказ.  -  Уже  нет  времени  искать
лучшие земли: не успеем вырастить посев до дождей.
     Среди  плотных  зарослей  из  деревцев  на  уродливых   конях-ходулях
попадались изредка песчаные пляжи, поросшие травой, низкорослыми  пальмами
и ползучими растениями. Все  мореходы  облепили  борта  и  вглядывались  в
проплывавшие мимо берега.
     - Вижу устье! - крикнул кто-то.
     - Река! - закричало сразу несколько человек.
     Открылось сразу  несколько  рукавов  устья.  Астарт  резко  развернул
бирему, направив всю флотилию в ближайшую протоку.
     Течение реки было довольно сильное, но так как корабли изменили  курс
почти на девяносто градусов, муссон мог теперь наполнить паруса, и  гребцы
убрали весла.
     Вскоре  людей  облепили  тучи  коричневых  москитов,  и  на  кораблях
разложили дымные костры.
     С заходом солнца вновь давала  знать  о  себе  лихорадка.  Альбатроса
увели в каюту кормчего.  Агенор  еще  был  очень  слаб,  поэтому  флотилию
продолжал вести Астарт.
     У самой воды порхали зимородки,  изредка  мелькали  в  мутных  волнах
бревнообразные тела крокодилов. Несколько цапель поднялись  в  воздух  при
приближении каравана и, отлетев немного, вновь принялись  ловить  рыбу  на
мелководье. При звуке человеческих голосов  с  резкими  криками  поднялись
стайки глянцевитых ибисов.
     Ночью  плыли  при  свете  корабельных  огней.  Рутуб,  впервые  после
болезни, сменил Астарта у рулевого весла. Перед  утром  мангры  кончились.
Потянулись  равнины,  закутанные  в  туманы.  В  полдень  увидели  десяток
плетеных хижин на  высоких  сваях.  Чернокожие  жители  при  виде  парусов
попадали прямо со свай в свои  остроносые  пироги  и  помчались  навстречу
хананеям.
     -  Здесь  не  стоит  причаливать,   -   сказал   Альбатрос,   впервые
самостоятельно добравшись до площадки кормчего,  -  берег  низок,  паводки
будут беспокоить.
     - И трава высотой с деревья, - добавил Астарт, - охотиться трудно,  а
кто захочет напасть, - легко подберется к лагерю.
     Почти день еще  плыли  вдоль  низких  сырых  берегов,  миновав  устья
нескольких прозрачных речушек.
     Наконец, увидев на берегу большое стадо коров,  свернули  в  один  из
светлых притоков. Пастухи, стройные молодые парни  с  копьями  и  длинными
бичами, с  любопытством  смотрели,  как  пришельцы  вытаскивали  на  берег
корабли и раскладывали костры.
     Адмирал со свитой приблизился к африканцам. По  спокойствию  пастухов
было ясно, что они не слышали о  работорговле,  сабеях,  жертвоприношениях
Ваалу и прочих порождениях высокой культуры.
     Пастухи быстро поняли, что от них  требуется,  и  послали  одного  из
негров в деревню, хижины которой возвышались конусами на  опушке  близкого
леса.  Вскоре  хананеев  окружили  жители  деревни.  Чернокожие   охотники
притащили свежую тушу бегемота, женщины - кувшины  молока,  густого  пива,
корзины неведомых плодов.
     Хананеи обезумели от обилия пищи.
     Мореходы обратили внимание, что зинджи  не  выглядят  страдающими  от
лихорадки. Это был красивый народ с  приятным  коричневым  цветом  кожи  и
длинными курчавыми локонами, очень темными, у некоторых с проседью.  Черты
лица  -  типично  африканские:  толстые,  но   аккуратные   губы,   слегка
приплюснутый  нос,  красиво  выступающие  скулы,   большие,   похожие   на
финикийские, глаза. Мужчины носили кожаные передники, браслеты  на  руках,
причем в небольшом числе. В мочках ушей  -  куски  полированного  красного
дерева, яркие перья попугаев, медные, грубо отлитые серьги из камня, меди,
железного дерева. Опытные  в  торговле  хананеи  сразу  отметили,  что  ни
золота, ни серебра зинджи не имеют, это несказанно огорчило многих из них.
     Со стороны леса неожиданно появился многочисленный  отряд  чернокожих
воинов в  леопардовых  шкурах.  Они  были  вооружены  копьями  и  большими
прямоугольными щитами, выглядели вблизи  довольно  внушительно  -  как  на
подбор высокорослые, мускулистые. У многих руки от  плеч  до  кистей  были
покрыты  ужасными  рубцами  -  татуировкой  с  выворачиванием  надрезанных
тканей.
     - А это, видимо, истинные хозяева реки, - сказал адмирал и не ошибся.
     "Леопарды"  бесцеремонно  растолкали  жителей  деревни  и  гортанными
голосами стали что-то требовать от финикиян. Пастухи с пустыми корзинами и
кувшинами отошли в сторону.
     Альбатрос понимал, что измученнные и полубольные мореходы  не  смогут
одолеть  "леопардов",  и  решил  удовлетворит  их  притязания.  "Леопарды"
требовали, как выяснилось, в качестве дани, контрибуции,  налога,  пошлины
(и кто их знает, как они называли  это  на  самом  деле)  мечи,  паруса  и
жаровни финикиян. Увидев бронзовое изваяние рогатого  Мелькарта,  один  из
"леопардов" указал и на  него.  Ораз  показал  ему  кулак.  Понятный  всем
народам жест так оскорбил "леопарда", что он  тут  же  забыл  о  бронзовом
идоле и схватился за копье. Адмирал поспешил предотвратить схватку,  отдав
из все,  что  требовали,  кроме  парусов.  Тяжело  нагруженные  "леопарды"
удалились с видом победителей.
     - Мы найдем способ забрать все назад, - уверенно  обещал  адмирал,  и
никто не сомневался в его  словах.  Еще  не  было  случая,  чтобы  хананей
остался в убытке.
     Вскоре  на  берегу  светлой  речушки  выросла  бревенчатая   крепость
финикиян, окруженная частоколом  и  глубокой  канавой,  наполнить  которую
предоставили ливням.




                       ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. СЕРДЦЕ ЛИВИИ


                             44. ПРАЗДНИК СЕВА

     Ораз взобрался на плоскую крышу крепости и пропел  длиннющую  балладу
благостному богу Рахуму, небесному пахарю и  сеятелю.  Каждый  раз,  когда
жрец фальшивил, Саркатр  в  толпе  мореходов  болезненно  морщился.  Жреца
хананеев боги заметно обделили музыкальным слухом. Но обряд продолжался. С
последними стихами баллады на поляну перед  воротами  вышел  Эред.  К  его
натуральной бороде прицепили искусственную из пакли, выкрашенную  в  синий
цвет. Гигант изображал бога Алейона, владыку дождей и гроз. Навстречу  ему
вперевалку выбрался из толпы тщедушный Анад со страшной  маской  вепря  на
лице: он играл роль бога засухи и смерти, свирепого Мота.
     Все  пастушеское  племя   собралось   у   крепости   финикиян.   Явно
несправедливый подбор противников глубоко возмутил неискушенных в действах
ливийцев.  Они  громкими  возгласами  поддерживали  бога   зла,   и   Ораз
глубокомысленно заключил, что они греховны от рождения.
     Но тощий Мот ловко расправился с могучим Алейоном: от  слабого  удара
синебородый  гигант  вдруг  картинно  зашатался  и  рухнул,  как  подмытый
паводком глинобитный  забор.  Негры  разразились  торжествующими  криками.
Впрочем, чернокожим красавицам совсем не хотелось, чтобы такой могучий муж
вдруг умер. Женщины изъявили  желание  подкрепить  силы  павшего  кувшином
крепкого пива и очень обиделись, когда мореходы не пустили их на поляну.
     По  сигналу  жреца  грянул  хор   плакальщиков.   Мореходы   завывали
старательно, на все голоса, имитируя женский плач. Так обычно  оплакивался
павший бог в мистериях в финикийских общинах.
     Жгучие слезы и пущенные по ветру  клочья  бород  воскресили  Алейона.
Звонко загремел бронзовый щит, имитируя удары грома. Благостный  бог  взял
под  мышку  бога  зла  и  начал  "откручивать"  ему  голову.   Неслыханная
жестокость синебородого ужаснула пастухов.
     Наконец Мот упал в траву бездыханный, и мореходы дружно  спели  гимн,
прославляющий всех благостных богов, богов здоровья, богатства и  сытости,
взвалили на плечи сохи, кожаные мехи  с  зерном  и  двинулись  на  заранее
размеченные участки.
     Ораз впрягся в соху, адмирал взялся за ручку, и  они  провели  первую
борозду на расчищенной от кустарников и пней поляне.
     Финикияне начали пахоту. Ораз, путаясь  в  мантии,  ходил  по  полям,
бормотал заклинания и сжигал куски магического корня.
     Астарт работал в паре с Мекалом. Неподалеку от них шумно пыхтел Фага,
волоча за собой и соху и Саркатра.
     - Лучше всякого быка, - восхищался музыкант.
     - Абибал попробовал запрячь ливийского бычка! - крикнул  Агенор,  он,
нажимая на рукоять сохи, шагал вслед за  Эредом.  -  Так  неизвестно,  кто
больше пострадал - бык или Абибал!
     Мореходы засмеялись.
     - Ахтой обоих поставил на ноги. - Эред  остановился  и  вытер  пот  с
лица. - Болтун до сих пор рассказывает, как Ахтой  перенес  ему  глаза  на
живот, а затем обратно.
     - Ахтою сейчас не до быков, - Астарт кивнул в сторону реки, где  жрец
истины  и  несколько   колдунов-ливийцев,   забравшись   в   уютную   тень
развесистого дерева, пытались понять друг друга. - Вот увидите, он  выудит
у зинджей все, что ему нужно, а они его навряд ли поймут. Что зинджи  -  я
его в последнее время не понимаю.
     Вспахав всю расчищенную землю, мореходы тут же засеяли ее.  Альбатрос
сумел договориться с престарелым вождем племени, и  пастухи  выгнали  свой
скот на поля: хананеи переняли этот  чисто  египетский  способ  сохранения
зерна от выветривания.
     Астарт залюбовался стройной негритянкой, которая гнала своих быков по
жирным ломтям чернозема. Оставив быков на попечение карапуза лет шести, на
котором была только нитка белых бус, девушка подошла к отдыхающим на траве
финикиянам.
     - Вот это зинджина! - Анад расплылся в восторженной, от уха  до  уха,
улыбке. Девушка с интересом  разглядывала  бородатых  мужчин,  не  стыдясь
своей наготы:  на  ней  был  кожаный  тонкий  пояс  с  медными  цепочками,
ниспадающий до середины бедер, грудь едва прикрывала полоска грубой ткани,
выделанной из коры какого-то дерева, свободно держащаяся  на  ожерелье  из
мелких светлых раковин.
     - Мбита! - вдруг певуче произнесла она и несколько  раз  прикоснулась
ладонью к своей груди.
     Потом указала на Астарта.
     Рутуб засмеялся:
     - Почему она не спрашивает мое имя?
     - А может, я понравлюсь?  -  Фага  вскочил  на  ноги,  втянул  живот,
выпятил грудь и прошелся, подражая величественной походке Ораза.
     Все захохотали. Анад, наиболее смешливый, без сил катался  по  траве,
пока  не  залетел  в  колючки.  Теперь  уже  смеялась  Мбита.  Потом   она
приблизилась к тирянину, не обращая ни на кого внимания.
     - Мбита, - повторила девушка, указав на  себя,  и  быстро  произнесла
несколько слов.
     - Глупышка, - мягко сказал Астарт, - беги отсюда.
     И он осторожно толкнул ее в плечо.
     - Она подумает, что тебя звать "Глупышка", - сказал Рутуб  и  шлепнул
Астарта по груди. - Астарт его имя, Астарт.
     - Обиделась, - заметил Фага и огорчился, не зная чему.
     Мбита вдруг ожгла Астарта хворостиной,  украсив  его  грудь  багровой
полосой. Анад опять покатился по траве, хохоча во все горло. Астарт  вновь
подтолкнул девушку. Она вспыхнула, намереваясь  сказать  наверняка  что-то
обидное и гневное. Но резко повернулась, зазвенев цепочками, и пошла через
поле к своим быкам.
     - Хороша зинджина! - сказал Саркатр и запел:

                     Быть бы мне перстнем с печатью
                                        на пальце твоем:
                     Ты бы меня берегла,
                     Как безделушку,
                     Из тех, что жизнь услаждают.

     Перед заходом солнца, когда  все  работы  на  пашне  были  закончены,
финикияне устроили пиршество  под  открытым  небом,  пригласив  все  племя
пастухов. "Леопарды" явились незваными и заняли почетные места на помосте,
предназначенные для Ораза, Альбатроса и престарелого вождя пастухов.
     Повара мореходов наготовили горы яств. Сидящим на  траве  и  циновках
без устали подавались финикийские, арабские и египетские блюда  вперемежку
с местными фруктами, а также сосуды с молодым пальмовым вином  и  просяным
пастушеским пивом.
     - Ешьте, зинджи, пейте! - приглашали мореходы.
     Во время пира,  по  обычаю,  хананеи  показывали,  на  что  способны.
Матросы сбивали стрелами пламя светильников,  метали  копья,  жонглировали
мечами  и  кинжалами.  Адмирал   короткой   молитвой   открыл   состязание
корабельных умельцев. Мореходы устремились  в  лес  с  топорами  в  руках.
Вскоре они вернулись, волоча за собой срубленные деревца -  заготовки  для
весел. От экипажа Агенора выступил Абибал. Не его лице  багровым  пламенем
полыхали  синяки  от  неудачного  эксперимента  с  быком.  Абибал,  всегда
незаметный, молчаливый матрос,  совершенно  преображался  в  любом  труде:
сидел ли на веслах, бил ли акул, драил ли  палубу.  Вот  и  сейчас,  ловко
орудуя топором, осыпаемый щепой и  стружками,  он  был  совершенно  другим
человекам - веселым и решительным.
     Агенор поймал на лету стружку.
     - Твердая порода, хорошее будет весло.
     Умельцы спешили, подбадриваемые криками болельщиков. Азарт захватил и
негров, они кричали едва ли не громче финикиян.
     Наконец матрос из экипажа Ассирийца сообщил, что его изделие  готово.
Альбатрос собственноручно измерил весло: оно оказалось на вершок короче. И
позор пал на  голову  морехода:  со  всех  сторон  засвистели,  захрюкали,
завизжали.
     Следующее  весло  адмирал  отверг,  так  как  мастер  нарушил   строй
древесных волокон, а это означало, что  оно  быстро  обломится.  Весло  же
Абибала Альбатрос долго рассматривал, измерял, ковырял ножом  и,  наконец,
ни слова не говоря, отложил в сторону. Зато  к  следующим  двум  он  сразу
придрался: у одного оказалась слишком узкая лопатка, у другого  -  слишком
толстый валек.
     - Вот какие весла надо делать! - объявил старик, подняв двумя  руками
над головой весло Абибала.
     Абибал получил приз - несколько локтей дорогой  льняной  материи  для
праздничной одежды.
     Мбита в  упор  смотрела  на  Астарта.  Она  стояла  в  толпе  местной
молодежи, восторженно глазевшей на празднество.
     Ораз поразил ливийцев и  финикиян  тем,  что  притащил  на  спине  из
деревни ревущего испуганного быка.
     Потом началась борьба. Уже стемнело. Запели цикады. Мореходы  развели
огромные костры. Мускулистые, умащенные тела борцов  мелькали  в  отсветах
костров, вводя в искушение всех - и хозяев, и гостей - помериться  силами.
Желающих было так много, что Эред начал  складывать  побежденных  в  общую
кучу. По законам состязания поверженный не имел права  подняться  на  ноги
без разрешения победителя. Успех Эреда объяснялся просто: никто  из  людей
Альбатроса не был борцом-профессионалом.
     - Адон Агенор! -  торжественно  произнес  адмирал.  -  Твои  мореходы
превзошли всех и в делах и в забавах, ты умеешь подбирать людей в  экипаж,
а это лучшее качество кормчего, после умения водить корабли.
     Адмирал вынул из уха серьгу и вручил Агенору  -  высшую  почесть  для
кормчего, ибо это означало, что есть преемник Саргаду Альбатросу, адмиралу
Красного моря.
     Приятель Скорпион, по прозвищу Нос, не мог пройти мимо Мбиты, застрял
среди чернокожих.
     - Неужели ты позволишь быть этому  чудовищу  рядом  с  красавицей?  -
Саркатр пил вино, сидя на циновки рядом с Астартом.
     - Да, она хорошая девушка, и это может ее погубить. -  Астарт  поймал
взгляд Мбиты и жестом руки пригласил ее подойти.
     Та показала ему язык. Оба хананея расхохотались.
     - За нее  я  спокоен,  Нос  ничего  не  добьется,  -  Саркатр  поднял
половинку кокоса с вино