сти:  рабы  Тира
всегда были набожнее своих господ.
     - Астарт... - прошептала Ларит, прижавшись к  его  плечу,  -  как  же
мы...
     Астарт грубо оттолкнул женщину  и,  подняв  меч  Эреда,  стремительно
сбежал вниз. С желваками ярости на скулах растолкал  он  охрану  у  ворот,
вырвал из скоб окованное  бревно-запор,  мощным  напором  плеча  приоткрыл
тяжело заскрипевшую створку и вышел из тени арки.
     Ослепительное солнце заставило на мгновение зажмуриться. Шаг, второй,
третий...
     Жрец  напряженно  вглядывался  в  его  лицо.  В   бесцветных   глазах
Верховного жреца мелькнул страх! И страх нарастал.
     - Уйди, богохульник! Проклинаю!
     Жрец закрылся  обеими  руками.  Из-под  рукавов  выглядывал  дрожащий
старческий подбородок, покрывшийся испариной.
     Астарт, готовый ко всему, молил, чтобы боги запоздали с карами, чтобы
он успел совершить то, что задумал. Он застыл  на  миг  с  занесенным  над
головой бурым от вчерашней крови мечом.
     И меч опустился. Жрец рухнул.
     "Медлят боги!" - Астарт повернулся и медленно вошел в крепость.  Весь
Тир ждал небесного грома.
     - Это не бог, - сказал Астарт, стараясь владеть собой, - это жрец.
     Вокруг - гипсовые лица и застывшие глаза.
     - Это жрец! - крикнул он. - Теперь все вы можете спастись!  Бегите  в
гавань! Слышите! Никто вас не тронет!..
     Тишина, пробирающая до костей.
     Он протянул руку Ларит.
     - Ты не останешься с ними. Они уже мертвы.
     В сердце женщины боролись страх и бунтарская гордость за любимого. Но
Астарт - богоотступник! Ее Астарт восстал не только  против  людей,  но  и
богов!.. "Ибо крепка, как смерть... И пусть нас поразит вдвоем!"
     Она шагнула к нему, крепко сжала его твердую ладонь.
     Эред оглянулся - ни одного живого взгляда,  словно  кто-то  собрал  в
одну толпу десятки мумий и  каменных  изваяний.  Остаться  с  ними  -  еще
страшнее, чем последовать за Астартом. И, сорвав с пояса  ближайшего  раба
меч вместе с ножнами, догнал Астарта и Ларит.
     Хромой было выбежал из ворот  вслед  за  Астартом,  но,  оглянувшись,
остановился, потоптался на месте и вернулся в крепость.
     Неожиданно от толпы мудрецов и звездочетов, пришедших  на  созерцание
триумфа Слова Всевышнего, отделился тощий человечек в гигантском парике  и
раззолоченных одеждах, состоящих из нескольких юбок. При  полном  молчании
он присоединился к Астарту  и  его  друзьям,  решительно  шагавшим  сквозь
разверзшуюся толпу. От них шарахались,  как  от  прокаженных,  боялись  их
взгляда, прикосновения, звука, слетавшего с их уст...
     Забравшись  в  первое  попавшее  суденышко,  Астарт  окинул   суровым
взглядом своих спутников и с трудом узнал Ахтоя.
     Египтянин  не  посчитал  святотатством  убийство  жреца.   Убитый   -
служитель Мелькарта, а по новой теории  Ахтоя  Мелькарт  -  не  воплощение
Осириса, как считалось испокон веков, ибо Царь Мертвых, Осирис,  не  может
пожирать живых людей, как это делает тирский Молох-Мелькарт.
     - Провались этот мир купцов  с  их  законами,  напялившими  на  жреца
истины конский хвост! - Ахтой сорвал с головы парик и швырнул в  воду.  На
гладкой лысине отразилось солнце. Как  ни  тревожно  было  на  душе,  Эред
улыбнулся и тут же испуганно посмотрел на Астарта. Неожиданно Астарт  тоже
улыбнулся, на глазах Ларит  навернулись  слезы,  она  рассмеялась  нервным
смехом.
     Сильный  шквал  с  севера  возвестил  о  приближении  шторма.  Чайки,
перебирая тонкими лапками, расхаживали по затянутой в  камень  набережной.
Парус оглушительно полоснул на ветру. Лодка  помчалась  навстречу  шторму.
Тир молчал.




                      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ОХОТА ЗА БОГАМИ


                                16. ЕГИПЕТ

     "Вратами северных стран" оказалась невзрачная  таможенная  крепостица
не берегу одного из рукавов Дельты Нила. В обычной для порта  сутолоке,  в
толпах матросов, чиновников, купцов  можно  было  разглядеть  и  киренских
наемников в  медных  доспехах,  и  жрецов-исиаков  в  леопардовых  шкурах,
заклинателей змей, парасхитов, чернобородых  греков  в  белых  одеждах,  и
финикийских мореходов в коротких юбках. Египет  чувствовался  во  всем:  в
возгласах водоносов и призывных криках  сандальщиков,  в  согнутых  спинах
прачек-мужчин, стирающих на берегу  Нила,  в  сладковатом  аромате  свежих
лепешек из семян лотоса, в расписных  пилонах  храма,  в  знойном  дыхании
пустынь, сдавивших узкую долину с обеих сторон.
     Астарт лихо врезался в гущу лодок, унирем, парусных галер,  ткнувшись
резной физиономией патека на носу суденышка в осклизлый причал  под  гвалт
разноязычной ругани кормчих, треск бортов и весел. Тотчас, словно в сказке
о  чудовищах-невидимках,   возникла   фигура   таможенного   чиновника   в
традиционном парике.
     - Кто, откуда, зачем? - выпалил он на трех языках.
     - Достопочтенный, скажи что-нибудь на языке,  которым  тебя  снабдили
боги.  Страсть,  как  соскучился  по  родному  слову,  -  попросил  Ахтой,
завязывая свой знаменитый мешок.
     - Египтянин?
     - Конечно!
     - И ты знаешься с этими... с погаными? - чиновник покосился на Ларит.
- Гм... платите въездную пошлину, а также  пошлину  за  право  торговли  с
правоверными и пошлину на право торговли с неверными.
     - Мы не торговать, - возразил Астарт, - у нас нет товаров. Мы посетим
Мемфис, чтобы поклониться гробнице Имхотепа, и покинем Египет. Мы спешим в
Иберию.
     - Мои уши не хотят ничего слышать.
     Получив несколько медных слитков, чиновник черкнул что-то на  счетной
доске, сунул ее под мышку и побежал к следующему судну.
     По причалу бродил увешанный лентами  глашатай.  Он  бил  в  тимпан  и
кричал, перекрывая все звуки гавани:
     - Номарх Иму-Хента, властитель Бубастиса,  князь,  хранитель  печати,
единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во  главе
людей нома, губернатор  "Врат  северных  стран",  могущественный  вельможа
Схотепигор объявляет всем врачам, врачевателям  и  лекарям,  прибывшим  из
других стран: кто излечит от дурной  болезни  красавицу  наложницу,  будет
радоваться жизни до конца дней своих...
     У Ахтоя загорелись глаза. "Сами боги толкают испытать мое открытие!"
     - Эй, - крикнул он к  неудовольствию  друзей,  -  уважаемый,  прикрой
горло и подойди сюда...
     Ахтой отправился в Бубастис на княжеской повозке, запряженной мулами.
     Эред не мог забыть свою Агарь, он  поклялся  обойти  все  невольничьи
рынки Вселенной, но отыскать ее.
     Бубастис, куда поехал Ахтой, - один  из  старейших  центров  торговли
рабами в Египте. Поэтому Эред присоединился к Ахтою.
     Во дворце номарха друзей приветливо встретили, Эред остался в саду, а
лекаря провели в покои князя.
     Властитель нома оказался хилым, лысым стариком. На  его  затылке,  за
ушами чудом уцелели пучки тонких, как паутина, седых волос. Номарх скорбно
покачивался в кресле, закрыв лицо пожухлыми ладонями.
     - "Поздно, - догадался Ахтой, - нет уже бедной женщины".
     - Вот мой господин, любимый богами, - благоговейно  прошептал  евнух,
сопровождающий лекаря, и, упав на живот, ящерицей скользнул к креслу.
     Евнух с чувством облобызал ремешки на  сандалиях  номарха.  Князь  от
неожиданности вскрикнул и стал судорожно хватать  воздух  широко  открытым
ртом, обнажив редкие, гнилые зубы. Евнух перепугался,  схватил  опахало  и
принялся обмахивать старика. Постепенно дряблые  щеки  вельможи  приобрели
живой цвет, его дыхание стало ровнее.
     - Болят? - спросил мемфисец.
     - Что? - очнулся вельможа.
     - Зубы болят?
     - Давно уже, - князь обреченно махнул рукой и, сняв со  стены  плеть,
отстегал евнуха.
     - Могу вылечить.
     - Ты лекарь?
     Ахтой мог бы свободно и безболезненно заговорить  хоть  тридцать  два
больных зуба, но пару уцелевших клыков номарха он решил лечить  по  своему
новому методу. Осмотрев зубы,  он  бегом  спустился  в  сад.  Нужно  иметь
колоссальное  воображение,  чтобы  в   распустившемся   венчике   строфана
разглядеть сходство с больным зубом. О Ахтой, где твои  хваленые  познания
трав, где  твой  многолетний  опыт?  Но  первооткрыватели  -  увлекающиеся
натуры...
     Ахтой нарвал целую горсть бледно-фиолетовых цветков и заставил  князя
разжевать, а кашицу положить не больные зубы. Номарх, морщась  от  горечи,
добросовестно все перемолол. В тот же миг он схватился за  сердце,  кашица
потекла  по  сморщенному  подбородку.  Не  произнеся  ни   звука,   номарх
скончался.
     Ахтой стоял над мертвым потрясенный. И даже то, что по законам Египта
лекарю, умертвившему пациента, уготована та же участь, его не волновало.
     - Мой милый господин, ты ничего не замечаешь?
     - Никого и ничего не хочу видеть. Сейчас - только ты.
     - Нет, во мне ничего не замечаешь?
     - У тебя лукавый вид.
     -  У  меня  есть  тайна.  Если  не  будешь  больше  ругать  меня   за
недосоленное мясо и прокисшее молоко, я, может быть, расскажу...
     По доскам причала загрохотали конские копыта.  Испуганный  таможенный
чиновник бежал впереди всадников и что-то  говорил,  показывая  в  сторону
суденышка друзей.
     - Вы приехали с лекарем по имени Ахтой? - спросил один из  всадников,
осадив коня у самого края дощатого настила.
     Астарт кивнул, стараясь угадать, откуда ждать беды.
     - Взять их! Они соучастники убийства великого князя!



                         17. АСТАРТ В БУБАСТИСЕ

     - Еще в тюремных ямах мы не  кисли,  -  недовольно  бормотал  Астарт,
разглядывая толстую металлическую решетку, прикрывавшую тюрьму сверху.
     Избитый Ахтой сплевывал кровью. Эред, которому тоже досталось,  молча
сидел рядом с ним на истлевшем соломе, слежавшейся в пласты  вроде  глины.
Обитатели тюрьмы - мелкие воришки, ионийские купцы, промышлявшие шкурами и
мускусом крокодилов, девушка-египтянка, обвинявшаяся в том, что зналась  с
"поганым" эллином, - негромко переговаривались в ожидании  приговоров.  Им
грозили не более чем публичные экзекуции. Правда, ионийцы, посягнувшие  на
жизнь и честь священных животных Египта, должны были по закону поплатиться
головами, но их друзья и Навкратиса внесли в  Саисский  храм  бога  Себека
столь солидный куш, что правосудие выразило готовность сделать исключение.
     Ахтой, перестав сплевывать,  собрал  вокруг  себя  друзей  и  сообщил
шепотом:
     - Один из нас может спастись.
     - Ну да! - усомнился Эред.
     - У  меня  в  мешке  остался  кусочек  дурманящего  корня.  Если  его
разжевать и проглотить, то человек какое-то время будет выглядеть  мертвее
покойника.
     - Кто же должен спастись? - спросил Астарт.
     - Конечно, ты. Только ты можешь выручить нас  всех.  Эред  нечего  не
сделает при всей его силе. Я тоже не смогу. Здесь  нужен  такой  пройдоха,
как ты.
     - Как же я вас вытащу отсюда?
     - Пусть боги подскажут, ты их любимец, раз они простили тебе все твои
смертные грехи. Со иной они молчаливы.
     Ларит обвила руками шею Астрата и зашептала в самое ухо:
     - Помнишь, я говорила  про  тайну?  Мой  милый  господин,  ты  будешь
отцом...


     Астарт  лежал  на  узком,  ничем  не  покрытом  каменном  столе.  Два
лысоголовых парасхита готовились бальзамировать финикийца, получив за  это
перстень Ларит.
     - Мертвец-то как живой, - сказал один парасхит, с кряхтением подтащив
к столу каменный сосуд с текстами заупокойных молитв на стенах.
     Астарт  приоткрыл  глаза.  На  крышке  сосуда  красовалась  статуэтка
Анубиса  с  головой  шакала.  "Канопа,  -  догадался  он,  -  черепок  для
внутренностей". И почувствовал, как ладони стали липкими.
     Судя по канопе, Астарта ожидал неплохой саркофаг, а затем и гробница,
не глинобитная, конечно, а высеченная в  скале,  как  у  богача:  перстень
Ларит  с  невзрачным  камнем-сердоликом,  был  оценен  неожиданно  высоко.
Сердолик почитался в Бубастисе как священный камень.
     Второй парасхит и рассказал довольно затасканный анекдот о  пьянчуге,
который так нализался, что перепутал дом и вместо своего  ложа  улегся  на
стол парасхита, а тот, ничего не подозревая, распорол ему  живот.  Астарту
вдруг стало смешно, что эта парочка жизнерадостных  потрошителей  может  в
любой момент грохнуться в обморок, стоит ему только чихнуть или шевельнуть
пальцем. Он решил пока не пугать их.
     Но один парасхит вдруг  захлебнулся  на  высокой  ноте.  Потом  начал
пятиться, выпучив в ужасе глаза, и наконец свалился в раскрытый  саркофаг.
Другой уставился на улыбающегося  покойника,  не  в  силах  шевельнуть  ни
рукой, ни ногой, и уронил на ногу бронзовый нож, которым  потрошат  трупы.
Но и глубокая рана на заставила  его  шелохнуться.  Из  саркофага  неслось
громкое икание.
     Астарт медленно сел, свесив ноги со стола.
     - Я за вами, - сказал он, в  загробном  мире  вас  ждут.  Кого-то  вы
скверно просмолили и на вас точат бо-ольшой зуб.
     Парасхит прислонился к стене, чтобы не  упасть.  "Придется  просидеть
здесь до темноты", - решил Астарт и закрыл низкую дверь на засов.
     ...Наследственный князь  Иму-Хента,  восемнадцатого  нижнеегипетского
нома, возлежал на мягких подушках. Несколько  женщин  играли  на  систрах,
лютнях и арфах. Наследник совсем не походил  на  убитого  горем  сына.  Ел
пригоршнями плоды земляничного дерева  и  шутил  с  музакантшами.  Он  был
молод,  умен,  самоуверен,  умел  обращать  любое   обстоятельство,   даже
неблагоприятное, себе на пользу. Чтобы не потерять  права  наследства,  он
выбился в чиновники: после реформ Саисской династии во главе номов  Египта
встали люди чиновничьего сословия.  Отпрыск  редкого  номарха  получал  по
наследству скипетр нома. Этот получил.
     Неожиданно  женщины  с  визгом  бросились  из  зала.  Молодой  номарх
поперхнулся и зашелся кашлем. Лопнули, застонали струны - кто-то  наступил
на арфу.
     В оконном проеме  мелькнула  гибкая  фигура.  Опустившись  на  руках,
человек спрыгнул прямо на подушки  и  оказался  симпатичным  финикийцем  в
одной небедренной повязке без оружия.
     - Извини, господин, я нарушил твой покой. Вот мой выкуп за сидящих  в
яме. - Астарт протянул самый дорогой и красивый последний перстень Ларит.
     Лицо номарха приняло обычный розовый оттенок. Он  взвесил  на  ладони
перстень.
     - Просишь за лекаря, который убил моего отца?
     - И за невинных его спутников.
     - Но они убили моего отца!
     Два молодых человека пристально смотрели друг другу в глаза.
     "Но ты рад этому убийству", - говорил взгляд финикийца. "Но ты можешь
принести более того, что принес", - отвечали глаза египтянина.
     В зал ворвались вооруженные слуги. Номарх властным жестом  выгнал  их
вон.
     - Ты поступаешь разумно, обращаясь ко мне.  Здесь  только  я  властен
даровать жизнь и смерть.
     - Я наслышан о твоем добром сердце, господин, - нагло солгал Астарт.
     - Я добр. Но не люблю воров. Этот красивый перстень принадлежит  царю
Библа. Его знает весь просвещенный мир, и я обязан отослать его хозяину.
     Перстень никогда не принадлежал царю Библа. Это знали оба.
     - Но...
     - Хватит! Я устал от твоего голоса. Я согласен выпустить убийц  моего
отца за скромный выкуп: один талант серебра за голову.  Сегодня  -  начало
разлива Большого Хапи. Через год - с новым  восходом  Песьей  звезды  -  я
прикажу их умертвить.
     - Я принесу выкуп. Но отпусти женщину. Он беременна.
     Номарх дружелюбно улыбнулся:
     - Женщины размягчают волю и ослабляют  разум.  Если  ее  не  будет  с
тобой, ты наверняка успеешь к сроку. А теперь прощай! Пусть  Тифон  светит
тебе. Эй! Кто там! Проводите господина!



                        18. ОХОТНИК ЗА КРОКОДИЛАМИ

     До самой зимы Астарт бил крокодилов, продавал грекам шкуры и  мускус,
но нужной суммы не мог  собрать:  приходилось  поддерживать  силы  узников
передачами, многое требовала также скрытная охота, хотя  Астарт  словно  с
частицей жизни расставался с каждым дебеном. Экономил на всем:  ночевал  в
зарослях Нила под хохот гиен и вопли шакалов, питался семенами  лотосов  и
рыбой. Пробовал есть мясо крокодилов, но несколько дней не мог найти места
от мучительной рвоты.
     Он возненавидел Египет, Нил, крокодилов,  заросли  папирусов  и  вкус
лотоса. Его убивала одна мысль, что Ларит рожает в тюрьме. В минуты ярости
он бросался в гущу спящих крокодилов  и  колотил  по  лопающимся  панцирям
единственным своим оружием - бронзовым ножом парасхита.
     Заняться промыслом  крокодилов  надоумили  ионийские  купцы-охотники,
которые давно вышли из тюрьмы и продолжали свое опасное ремесло. Они  били
крокодилов способом,  который  освоили  безбожники  Элефантины:  ночью,  с
помощью крючьев и наживки  -  куском  свинины.  В  лодке  находился  живой
поросенок, которого  заставляли  истошно  визжать.  На  звук  устремлялись
рептилии со всех  окрестностей.  Проглотившего  крючок  крокодила  тут  же
вытаскивали на берег, перерубали спинной  нерв  и  еще  с  живого  сдирали
шкуру.
     Астарт охотился другим способом, более опасным, но  не  требующим  ни
лодки, ни поросят для приманки. Он прятался в  яме,  вырытой  в  песке  на
излюбленном пляже чудовищ. Как обычно, перед полуднем  животные  выползали
на отмель, чтоб соснуть на солнце. Поглазев по сторонам,  каждый  крокодил
выбирал местечко, громко  фыркал,  зевал  и  засыпал  с  широко  раскрытой
пастью. В этот момент появлялся Астарт и, стараясь не  попасть  под  удары
хвостов, способные переломить кости любому великану, бил  своим  ножом  по
затылочным буграм зверей на выбор. Иногда после набега на песке оставалось
до пяти туш. А иногда, если не мог  найти  ничего  съестного,  удары  были
настолько слабы, что все крокодилы исчезали в воде невредимыми.
     Однажды на  глазах  Астарта  большой,  похожий  на  бревно,  крокодил
перевернул  утлую  лодчонку  рыбака.  Человек  исчез  в  мутных  волнах  с
душераздирающим криком. Астарт услышал ужасный  хруст  костей.  Крокодилья
пасть вырвалась из воды, встряхивая мертвеца,  как  терьер  крысу.  Астарт
упал на лопнувшую корку ила, бессильно молотя кулаками. А  намокший  парус
перевернутой лодки уносило течением... Какой-нибудь  рыбак  вытащит  утлую
посудину на берег и помолится богам, на редкость расщедрившимся.
     Грустно шумели метелки папирусов и тростника. Где-то мычали быки: это
крестьяне  возделывали  свои  илистые  поля  под  ячмень  и  пшеницу.  Нил
стремительно спадал, обнажая метры жизни. Наступило самое прекрасное время
года, называемое в Египте перт. На пилонах храма бога Себека,  погруженных
в голубые в это время года воды Нила, курился фимиам. Богомольцы бросали с
храмовых  причалов  в  реку  сдобные  лепешки  и  слоеные  пироги.  Тысячи
раскормленных крокодилов тяжело возились у стен,  покрытых  водорослями  и
ряской. Выстроившиеся жрецы пели торжественные гимны: шли  богослужения  в
честь бога воды.
     Процессия  жрецов  и  богомольцев  скрылась  за  тяжелыми  скрипучими
воротами храма, и их голоса продолжали  славить  бога  Себека  и  Большого
Хапи.
     Астарт вытер слезы и начал счищать с локтей и колен липкий ил.
     Невзрачная собачонка какого-то  паломника  осторожно  приблизилась  к
воде, стараясь проникнуть взглядом  в  глубину.  Схватив  розовым  язычком
несколько капель, отскочила и замерла. Затем  вновь  приблизилась  и  пила
чуть дольше.
     Астарт взошел на каменную пристань, разглядывая носы  пришвартованных
унирем,  долбленок,  лодок-плотов  из  тростника.  Между   судами   лениво
плескались  серо-зеленые  полчища  рептилий.  "Вот  бы  где  поохотиться!"
Прочитай кто его мысли, Астарта разорвали бы в клочья.
     Собачонка, напившись, взбежала на пристань  и,  принюхавшись,  злобно
зарычала: Астарт весь пропах мускусом.
     Астарт покинул храмовую  пристань.  Он  брел  вдоль  берега  усталый,
голодный, злой на весь мир. Его Ларит, друзья ждут, а  он  беспомощен  как
никогда. Он уже и не верил, что в человечески