лись сферой коммерции.
     Итак, история благословила финикиян на подвиг, которому долгое  время
отказывались верить даже самые просвещенные умы человечества.



                             29. ЛЕВКОС-ЛИМЕН

     Блеклое, прозрачно-бирюзовое море. Глиняный город. Зной. Пыль.
     В тени глинобитных стен - куры с раскрытыми клювами.  Ни  дерева,  ни
кустика. Сплошной массив серых плоских крыш, подбирающихся к самому  краю.
И над всем  -  неумолимое,  истязающее  солнце.  Всюду  солнце,  его  лучи
зарылись в  песок  и  жарят  ноги  жителям  Левкоса-Лимена,  сквозь  стены
наполняют неприхотливые жилища сонной духотой, пронизывают морскую  толщу,
теряясь в коралловых джунглях.
     Ни  звука  во  всем  городе,  все  живое  оцепенело,  взирая  на  мир
летаргическими  глазами.  Даже  упорный  ветер  пустыни  хамсин,  как   ни
удивительно, затих на день-два, будто сраженный солнечным зноем.
     Но  вот  затявкала  где-то  собачонка,  заплакал   малыш   -   первые
предвестники вечернего оживления. На постоялом  дворе  проснулся  какой-то
матрос и огрел Вселенную  бранью.  Появились  рабы-водоносы,  поливальщики
улиц и кухонные слуги с охапками кизяка для ночных пиршественных очагов.
     На  постоялом  дворе  загремели  черепками  и   послышались   громкие
возбужденные голоса:
     - Да перенесут мне боги глаза на затылок, если вру! - Морской бродяга
с массивной серьгой  в  ухе  и  с  глубоким  шрамом  через  лицо  медленно
наливался гневом. - Сам видел! Когда Астарт поднял меч на Верховного жреца
Тира, небо вдруг треснуло пополам, ударила молния, и парень превратился  в
мышь!
     - Держи глаза, они уже на затылке. - Астарт лежал на  кошме  в  самом
углу обширной трапезной, заложив руки за голову.
     Матрос со шрамом затравленно оглянулся, еще  никто  не  сомневался  в
правдивости волнующей истории про  мышь.  Для  пущей  важности  он  разбил
кувшин.
     -  Ты,  уважаемый,  ударься  лучше  головой,  -   посоветовал   Ахтой
совершенно искренне. Шум  всегда  раздражал  мудреца,  а  пустая  болтовня
лишала его философской выдержки.
     Матрос задохнулся от гнева и удивления и разразился столь  виртуозной
бранью, которую могла породить только глотка финикийского морского  волка.
Разве можно смолчать, когда  финикийца  оскорбляет  какой-то  египтянишка,
притом жалкий и тощий, как цыпленок. Можно было бы стерпеть - куда ни шло,
- если бы не поверил в его слова кто-нибудь другой, ну хотя бы тот  босяк,
что валяется в углу - сразу видно: хананей  до  кончиков  пальцев,  правда
обросший, словно мемфисский жулик. Но спустить египтянину?..
     - Выходи, будем драться! - Матрос выволок Ахтоя на середину  дворика.
- Выбирай: ножи, мечи, кулаки!
     Астарт смотрел на обоих, стараясь заразиться веселостью, воцарившейся
в корчме, но пустота раздирала сердце. Его насмешливый тон  был  не  менее
фальшив, чем история о мыши. И когда он улыбался, Ахтой в  ужасе  закрывал
глаза и терял нить размышлений.
     - Кулаки, - выбрал жрец истины, - сначала я ударю, потом ты.
     Все матросы, лежавшие на  кошмах  и  циновках,  захохотали.  Грузный,
просоленный ветрами морской волк и тщедушный сутулый  лекарь,  похожий  на
мумию, степенно вышли на середину двора.
     Матрос набычился. Ахтой медленно  обошел  вокруг  него  раз,  второй.
Нетерпение зрителей нарастало.
     Хозяин постоялого двора поманил Астарта рукой и, когда  тот  подошел,
сказал:
     - Саргад Альбатрос тебя ждет, парень.
     Матрос обливался потом, а Ахтой все медлил.
     - Бей! - не вытерпел матрос.
     Ахтой с любопытством разглядывал его волосатый живот и вдруг несильно
ударил сухоньким кулачком в солнечное сплетение.
     Матрос охнул и прошептал:
     - Братцы... ничего не вижу.
     - Ложись спать, к утру пройдет, - посоветовал ему Ахтой.
     Астарт вышел в раскрытые рабом ворота...
     - Приветствую тебя, адон Саргад из рода Альбатросов, - Астарт  слегка
поклонился.
     Могучий седовласый  старец  ударил  в  ладоши.  Из  полутьмы  комнаты
неслышно выскользнула рабыня.
     - Зажги светильник!
     Он заметно сдал с тех пор, как в  последний  раз  видел  его  Астарт:
постарел, поседел, лицо изрезали морщины, но фигура сохранила  стройность,
а руки - силу.
     При свете благовонных плошек старец не спеша разглядывал посетителя.
     - Приветствую тебя. Астарт - твое имя? Так мне передал корчмарь.
     Рабыня принесла молодое пальмовое  вино,  и  оба  финикийца  сели  за
низенький столик из красного дерева.
     - Ты просишься с нами, - сказал старец, но все экипажи давно набраны.
И кто ты такой - никому не ведомо.
     - Ты меня сделал кормчим, адон Саргад, - Астарт убрал густые волосы и
показал серебряную серьгу с дельфином.
     - Мальчуган на плоту? - удивился старый моряк. - В тирской луже?
     - Значит помнишь, я рад.
     - Но я о тебе ничего не слышал как  о  кормчем,  а  бунтари  на  моих
кораблях долго не держатся: или становятся покорными, или сбегают.
     - Я тебе, адон, ничего не обещаю. Моя ненависть  всегда  со  мной,  и
боги перед ней бессильны. Я прошу взять меня и моего друга в один из твоих
экипажей.
     - Кого же ты ненавидишь?
     - В мире всегда достаточно зла...
     - Значит, не только ты, но и твой друг, лекарь-мемфисец?
     - Ты хорошо осведомлен, адон.
     - Лекаря я могу взять. Но ему придется немало потерпеть  из-за  своей
красной кожи. Наши ребята  не  любят  египтян  после  карательных  походов
фараона, хотя мы и служим фараону.  Слышал,  сколько  наших  соплеменников
погибло  у  Блаженного  острова?  Целый  квартал   хананеев   обезлюдел...
Попытайся убедить любого из моих кормчих, что ты им нужен.
     - Я согласен простым гребцом.
     - Э-е, братец, кормчим тебя никто и не думает брать. Моли богов, чтоб
нашлось место  на  скамье  гребцов.  В  нашем  плавании  любой  человек  -
ценность. У меня гребцами свободные мореходы, рабов на борту не будет.
     - Сколько кормчих?
     - Ровно семь, священное число далекой родины. Ты найдешь их  в  шатре
на берегу у верфи. Да помогут тебе боги.
     "Старик просто хочет испытать меня, - подумал Астарт, подходя к  ярко
освещенному изнутри шатру, - не может же он так просто швыряться  кормчим,
желающим пойти хоть матросом".
     Астарт  вошел  в  шатер.  Вокруг  шеста-опоры  сидели   на   циновках
знаменитые кормчие, их любимые помощники. Все  пили  вино  и  наслаждались
морскими историями, которыми всегда набиты головы  истинных  хананеев.  На
вошедшего никто не обратил внимания.
     Астарт  молча  разглядывал  титанов   Красного   моря:   обветренные,
сожженные  солнцем  физиономии,  носатые,  решительные,  бесшабашные.   На
некоторых - печать ростовщической хитрости.
     И словно жемчужина в россыпи щебня - приятное умное  лицо  с  твердым
открытым взглядом. Такой взгляд обычно не нравится людям, у  которых  есть
что прятать за душой. Почти все кормчие были массивны, могучи, огромны,  с
непропорционально развитыми мускулами, обросшие жирком.  Этот  же  человек
был будто изваян искусной и утонченной рукой.
     Астарт  бесцеремонно  уселся   на   циновку,   заставил   потесниться
мореходов.
     Пока он наливал в чей-то  пустой  кубок  и  медленно  пил,  разговоры
затихли, и все с недоумением смотрели на незнакомца.
     -  Господа  кормчие,  -  произнес  Астарт,  но   смотрел   только   в
понравившееся ему лицо, - не судьба привела меня сюда, я сам пришел...
     В наступившей тишине откуда-то  прилетели  звуки  систра.  Незнакомый
голос отодвинул вдруг и кормчих, и шатер, и весь город куда-то во мрак.

                  Не отступлюсь от милого, хоть бейте!
                  Хоть продержите целый день в болоте!
                  Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Астарт провел ладонью по лицу.
     - Господа кормчие...

                  Хоть в Нубию дубьем,
                  Хоть пальмовыми розгами в пустыню...

     - Мне нужно выйти в море с вами... кто из вас согласится взять меня?
     Астарт хотел рассказать, что он на кораблях не новичок, что  на  него
можно положиться в любом деле.
     В ответ прозвучал идиотский смех, поразительно  напоминавший  ослиный
рев: кормчий с перебитой  переносицей  хохотал,  обхватив  огромный  живот
могучими руками с нанизанными на них такими же могучими браслетами.
     - А я-то думал... не могу... вельможа объявился!
     - Видал нахалов, но...
     - В шею!
     Сквозь негодующие крики и хохот кормчих с трудом пробилось:

                      На увещеванья ваши не поддамся.
                      Я не хочу противиться любви...

     - Замолчите! - закричал Астарт, вспыхнув яростью. - Вы считаете,  что
вправе плюнуть незнакомцу в лицо, потому что он проситель?
     - Я ему шею  сверну,  -  с  циновки  поднялась  мускулистая  глыба  с
пунтийским кольцом в носу.
     Астарт шагнул навстречу поднявшемуся. Тот не ожидал  такой  прыти  от
незнакомца, отпрянул, запнулся, упал. Астарт  вырвал  из  земли  шест,  на
котором держался шатер, и, пока купол медленно оседал на  головы  кормчих,
выбежал наружу.
     На крики кормчих и их помощников явился сам Саргад Альбатрос с рабами
и факелами.  Не  вмешиваясь,  он  некоторое  время  наблюдал,  как  Астарт
расхаживал  по  опавшему  шатру  и  молотил  барахтавшихся  титанов   моря
кулаками. Один из кормчих, тот,  что  хохотал,  как  ишак,  вспорол  ткань
кинжалом и вылез было на чистый воздух, но Астарт отобрал у него кинжал  и
пинком загнал обратно в дыру.
     - Адон Саргад, - Астарт подошел к старцу, - твои  кормчие,  может,  и
искусные мореходы, но плохие люди. Им давно не мяли бока, и они  возомнили
невесть что. Теперь, конечно, не возьмешь меня.
     - Уберите это, - приказал Саргад, и рабы, вытащив колышки, унесли то,
что осталось от шатра.
     Взорам собравшихся открылось удивительное зрелище: те, кого  почитали
господами торговых путей от Адена до  Левкоса-Лимена,  валялись  в  винных
лужах. Некоторые стонали, прикладывая к головам пригоршни грязи. Но вот  в
общей массе кормчих приподнялась странная фигура  с  корзиной  на  голове.
Кормчий отбросил корзину, и Астарт узнал в нем того хананея,  который  ему
сразу так понравился.
     - Сколько вина пропало, - сказал тот  с  сожалением,  окинув  быстрым
взглядом всю картину. И, не в силах сдержаться, рассмеялся.
     - Адон Агенор! - прозвучал  властный  голос  Альбатроса.  -  Это  ваш
человек? - он ткнул пальцем  в  грудь  Астарта  и,  не  дожидаясь  ответа,
приказал: - Посадите его в трюм на цепь и держите, пока не выйдем в море.
     - Будет исполнено, адон Саргад. - Кормчий с достоинством  поклонился,
затем посмотрел на Астарта, словно говоря: "Слышал? Так чтоб без  фокусов.
Иногда и цепь - дар божий".



                           30. СОЮЗ ОТВЕРЖЕННЫХ

     Судно было собственностью адона  Агенора.  Астарту  понравилось  все,
кроме резной рожи патека на носу.
     Особенно поразил  его  подбор  экипажа.  Обычно  финикийские  кормчие
стараются завербовать "самых-самых", то  есть  выделяющихся  среди  прочих
силой или умением. На палубе Астарт увидел  несколько  матросов,  явно  не
обладающих ни тем, ни другим.
     - Анад Охотник, - кормчий указал на жидковатого  паренька  с  длинной
шеей и ногами-тростинками.
     - Неужели он так удачлив, что его зовут Охотником?
     -  Наоборот.  Звери  всегда  торжествуют,  а  его  приходится  всегда
выручать то из ловчей ямы, то из мангрового болота. А чаще просто избивают
охотники, которым он портит охоту.
     Анад  подошел  к  ним,  поздоровался.  Ни  тени  обычного  у   других
подобострастия перед кормчим. Только почтение. Астарта удивило лицо Анада:
комичный мясистый нос, огромный, словно чужой, рот, и совсем не юношеские,
с грустинкой глаза.
     - Это ты отвозил кормчих Альбатроса? - глаза Анада вдруг  заискрились
улыбкой, и весь он превратился в мальчугана из скоморошьего балагана.
     - Ахтой будет рад узнать, что на свете есть более тощие,  чем  он,  -
улыбнулся в ответ Астарт.
     Адон Агенор потрепал Охотника по плечу:
     - Говорят, ты глотаешь камни, чтобы ветер не сдул тебя с палубы?
     Моряк с кистью в руке поскользнулся на  свежевыкрашенной  плахе  и  с
шумом шлепнулся.
     - Это Саркатр, - сказал адон Агенор, - узнаю по звуку: всегда  громко
падает.
     - Ну если Фага брякнется, зажимай уши, -  засмеялся  Анад,  -  пойдет
такой треск, что весь Левкос-Лимен помрет со страху.
     Саркатр, недовольно хмурясь, разглядывал собственный бок, запачканный
в ярко-желтую краску. Это был далеко не молодой плотный финикиец с  густой
проседью в темных волосах и бороде.
     Повар Фага, человек очень подвижной, несмотря на чрезмерную  полноту,
поздоровался с кормчим и Астартом и, вытащив из ножен устрашающих размеров
нож, ни слова не  говоря,  принялся  соскребать  с  Саркатра  густой  слой
краски.
     Еще несколько матросов работали со снастями  и  обивали  медью  концы
длинного рея.  Под  лучами  солнца  на  досках  пузырилась  смола.  Астарт
подцепил на палец янтарную каплю и удивился:
     - Не кедр?!
     - Нет, Местная акация. Здесь  на  берегах  Нижнего  моря,  как  зовут
северяне, и кедровой щепки не найти.
     - У Альбатроса суда тоже из акации?
     - Что ты? Альбатрос есть Альбатрос. Его суда из вавилонского кипариса
и индийского тика. Из тика - хорошие суда, крепкие, но плавать  на  них  -
одно проклятье: каждая заноза вызывает нарыв.
     - Я слышал, что часто мореходы называют это море Красным. Отчего?
     Кормчий пожал плечами.
     - Может, оттого, что море окружено пустынями. Пустыни египтяне именую
"красными землями". Ты ведь говоришь на их языке?  А  может,  оттого,  что
весь западный берег заселен племенами с такой  же  красной  кожей,  как  у
египтян.
     - Адон Агенор, кто вчера пел, когда...
     Кормчий  странно  посмотрел  на  Астарта  и,  перебив  его,   крикнул
матросам, что на сегодня работа  закончена:  надвигался  знойный  полдень.
Затем все забрались под растянутый на кольях парус. Фага с  помощью  Анада
разложил на циновках жареное мясо, фрукты, пшеничные  лепешки.  Объемистую
амфору с вином выудили из-под днища корабля.  Кормчий  представил  экипажу
Астарта, и тот скупо рассказал о себе. Люди  слушали  его  внимательно,  и
Астарт видел по их лицам, что они догадываются о его недомолвках.
     И вдруг его осенило: к нему здесь так внимательны, потому что  каждый
из них имеет свои счеты с жизнью. И его, Астарта, поступки  близки  им  по
духу.  Близки  и  адону  Агенору,  и   грустному   скомороху-охотнику,   и
загадочному Саркатру, чьи изнеженные, нервно подрагивающие  пальцы  совсем
не похожи на пальцы трудяги-морехода, и неуклюжему забавному Фаге, и  всем
сидящим здесь.
     - Ну, все свободны  до  завтра,  -  произнес  кормчий,  поднимаясь  с
циновки. - Астарт, твое место в трюме, такова воля Альбатроса.  Не  забудь
надеть на руки цепь.


     Астарт лежал на голых досках в трюме. В квадрате люка - ослепительный
клочок неба. По обшивке  шуршали  невидимые  тараканы.  Ему  было  странно
чувствовать в трюме иной запах, не кедровый, знакомый каждому  мореходу  с
детства.
     Заскрипели сходни. "Ахтой, наверное", - подумал Астарт.  По  ступеням
осторожно спускалась женщина с рогатым систром в руках.
     - Темно как!  -  по-египетски  сказала  она,  и  голос  ее  показался
знакомым.
     - Тебя прислал адон Агенор? - равнодушно спросил Астарт.
     - Да, но я тебя не вижу.
     - Передай ему мою благодарность. Уходи.
     - Ты меня принял за рабыню? - Она засмеялась. - Я жена Агенора.
     Астарт вмиг очутился на ногах.
     - Прости мою грубость, госпожа.
     - Теперь ты меня не прогонишь?
     - Ты здесь хозяйка. Но зачем понадобилось  приходить  сюда?  В  такую
жару?
     Женщина села на ступеньку. Свет падал на ее львиноподобную  прическу,
перехваченную  золотистым  шнурком  с  кисточкой  над  переносицей.  Узкая
полоска белого шелка не скрывала медно-красную  округлость  плеч.  Длинные
ресницы прятали в своей тени почти все лицо женщины.
     - Мой муж и господин сказал: тебе понравилась моя песня.
     - Так это ты пела? Боги... почему по-египетски?!
     - Это египетская песня.
     - Нет!
     - Почему ты кричишь? Стих этот -  из  древних  папирусов,  а  мелодию
сложили совсем недавно, лет десять тому назад в  абидосском  храме  богини
Хатор.
     Она запела с середины песни:

                    Хоть в Сирию меня плетьми гоните...

     Астарт спустился на пол у самой кромки света. Женщина продолжала петь
без слов. И вдруг замолчала.
     Тихо шуршали тараканы. Женщина боялась нарушить тишину.
     Астарт беззвучно рыдал, опустив голову.  Женщина  растерялась.  Такой
мужественный с виду мореход, и вдруг...
     Страшное зрелище - мужские слезы. Чужая  боль  передалась  египтянке.
Она отбросила систр, прижала голову Астарта к своей  груди,  готовая  тоже
разрыдаться.
     - Зачем же так? - шептала она, поглаживая, как мать,  его  волосы,  -
все приходит и уходит, и нельзя оставлять горечь в сердце. Ты ведь  молод,
и твоя любовь вся в будущем. Любая женщина будет  счастлива,  если  ты  ее
полюбишь. Ты должен радоваться жизни...
     Астарт слышал ее шепот, стук чужого сердца, чувствовал  прикосновение
ее рук. И вдруг ему захотелось увидеть ее глаза. Он повернул ее к свету.
     - Нет. То были совсем другие глаза: овальные,  казалось,  заполняющие
чуть ли не пол-лица, - глаза египетской женщины.
     - Спасибо, госпожа. Еще никто на свете, кроме нее, не мог так...
     Она постаралась перевести разговор  на  другое,  и  Астарт  пошел  ей
навстречу.
     - Я видела тебя  вчера.  И  я  хочу,  чтоб  ты  любил  моего  мужа  и
господина.  Он  хороший  человек,  но  безрассуден.  Его  считают   первым
смельчаком, он дорожит этим.
     - Наоборот, адон Агенор показался мне самым  хитроумным  из  кормчих.
Ведь никто не догадался надеть корзину на голову.
     - Какую корзину?
     Астарт рассказал, и женщина долго смеялась.
     - Дружи с ним, Астарт, видишь, я знаю твое  имя.  Думаешь,  Альбатрос
зря вас свел вместе? Все же видят, кто ты такой.
     - Кто же я? - насторожился Астарт.
     - Как тебе сказать... с головой на плечах, но бунтарь. Так ведь?
     - Это слишком лестно. Ты же меня не знаешь.
     - Кто не слышал о первом шофете Тира?
     - Но его же боги превратили в мышь?
     Женщина улыбнулась.
     - Говорят, ему и боги нипочем.
     Астарт вновь помрачнел.
     - Они рассчитались со мной сполна. Они и щадят меня до сих пор, чтобы
голос моего сына вечно терзал мой слух.
     - И ты здесь...
     - Да! Ливия бесконечна, может, найдется другой мир, где  можно  будет
укрыться от всевидящего неба. Бегу от прошлого и такого же будущего,  бегу
от  людей,  которые  терпят  великие   бедствия,   но   прославляют   свой
заколдованный круг страданий. И попробуй открыть им глаза...
     - Каждый из людей, обласканных моим мужем и господином, - тоже беглец
от жизни. Редко у кого из них есть семья, а друзей они обрели лишь  здесь,
среди таких, как сами. Вот Саркатр. Он поэт и музыкант. Но с сединой обрел
мужество и не захотел прославлять сильных, которым служил. Поэтому покинул
Финикию. Старшина гребцов, Рутуб, долго  скитался  по  тюрьмам  Карфагена,
Гадеса и Тартеса, был пиратом...
     - А твой муж?
     - Он из  очень  богатой  семьи.  Царь  Итобаал  подарил  ему  в  день
совершеннолетия пурпур со своего  плеча.  Он  связал  жизнь  с  человеком,
которого  полюбил,  хотя  все  были  против.  Агенора  лишили  наследства,
придворной должности, сана. Вот тогда-то он окончательно стал кормчим.
     - Тот человек - это ты, госпожа? Как твое имя?
     - Меред.
     - Теперь вы счастливы? - тихо спросил он.
     - Я преступила закон, - ответила она, - моим  мужем  стал  чужеземец,
фенеху. Поэтому мои боги хотят лишить нас радости: у нас нет детей.
     "Даже эти люди несчастны. О злое небо, я проткну тебя!