ич,  от  того,
что вы согласья на брак своим людям не  даете.  Сделаем  же  их  сегодня
счастливыми, а я с Марьюшкой и без того счастлив...
   После чего Львов привез Машу в свое Никольское  под  Торжком,  а  там
было все так, как говорил  дочери  отец:  кисло  древнее  болото,  тощие
коровенки глодали жалкую осоку.
   - Вот из сего скудного места я сделаю.., рай!
   Мечтать о  красоте  еще  мало,  красоту  надобно  создать,  и  только
сделанное имеет ценность. Львов "рай" создал - и парк в селе  Никольском
сохранился до наших дней, как сказочный оазис. А в музеях висят портреты
кисти Левицкого и Боровиковского, на которых изображены молодые  супруги
Львовы, и экскурсоводы никогда не забывают напомнить:
   - Обратите внимание на эту женщину, Марию Алексеевну Дьякову, которая
отмечена в истории тайным браком с Николаем Львовым, что  в  те  времена
казалось неслыханной дерзостью по отношению к сложившимся нравам...  Они
были образцовой супружеской парой!
 
*** 
 
   Львов скромнейше называл себя лишь "любителем муз", но  муз-то  всего
девять,  а  Николай  Александрович  -  поэт  и  архитектор,  дипломат  и
песенник, балетмейстер и механик,  музыкант  и  фольклорист,  садовод  и
художник,  гравер  и  скульптор,  конструктор   машин   и   гидротехник,
иллюстратор и редактор книг. Наконец,  он  и  прекрасный..,  печник!  Не
слишком ли много занятий для одного  человека?  Немало,  но  зато  жизнь
насыщена до предела, и труд всегда радостен, как досуг,  а  досуга  свои
Львов опять-таки посвящал трудам праведным. XVIII век вообще не  баловал
людей профессиональным обучением, и это  бурное  столетие  (время  войн,
философии  и  открытий)  можно  назвать   эпохой,   сработанной   руками
гениальных самоучек.
   Львов всю жизнь прошел рука об руку  с  Державиным;  поэт  расшатывал
устои омертвелого классицизма,  неспособного  согреть  душу  русскую,  а
Львов намечал будущие пути русской музыки и поэзии -  к  народности!  До
оперы Глинки "Иван Сусанин" было еще далеко, когда Николай Александрович
сочинил простонародный  текст  к  опере  Фомина  "Ямщики  на  подставе",
которую тогдашняя критика разнесла в пух и прах именно по тем  причинам,
по каким позже оперу Глинки называли "мужицкой" оперой.
   - Но так и будет - вещал Львов. -  В  русскую  землю  надобно  сажать
русские деревья, а пальмы и пинии в ней не приживутся. Мой  грех:  люблю
наши березы да елки, ольху да осинничек...
   В 1790  году  Львов  напечатал  "Собрание  народных  русских  песен".
Сборник надолго пережил  создателя  и  часто  переиздавался;  не  только
русские  музыканты,  но  даже  Бетховен  и  Россини  черпали  для   себя
вдохновение из этой книги, используя мотивы  народных  песен,  собранных
Николаем Александровичем в своей деревне.
   Он любил Русь, любил ее народ и природу,  обожал  русские  праздники,
шумные торжища ярмарок,  гам  и  веселье  балаганов,  расписные  дуги  с
валдайскими звонами, варенные на меду калачи да  пряники;  ему  хотелось
видеть страну красивой, и он ездил по родной земле,  всюду  украшая  ее,
как украшают перед  свадьбой  невесту.  Львов  поставил  в  Торжке  и  в
Могилеве   два   прекрасных   собора,   расписанных    изнутри    кистью
Боровиковского. За Невской заставой столицы  соорудил  уникальнейшую  по
форме церковь "Кулич и пасха"; Невские ворота Петропавловской крепости -
тоже его работы. Но.., что же главное? Я думаю, что здание  Главпочтамта
в  Ленинграде,  сооруженное  Львовым,  и  есть  главная  его  постройка.
Вдумайтесь: сколько лет прошло с 1782 года, когда почтамт был заложен, а
здание до сих пор служит нам,  удобное  и  просторное,  теплое  зимой  и
прохладное летом, в нем все торжественно и в  то  же  время  нет  ничего
лишнего, мешающего; все рационально и все здесь к месту!
   От зодчества Львов естественно пришел к поискам новых материалов. Что
вечно, что нетленно и что дешевле всего  на  свете?  И  он  нашел  такой
материал - землю! Бери обычную землю -  и  строй  сколько  хочешь,  лишь
слегка укрепи ее раствором извести да утрамбуй  как  следует.  Случилось
так, что император Павел I,  путешествуя  по  России,  невольно  обратил
внимание на бедность крестьянских жилищ и  решил  улучшить  вид  русских
деревень.
   - Но из чего строить дешевле? - спросил он.
   - Из.., земли, - подсказал ему Львов.
   Павел I был человек горячий, с  воображением  пылким,  и  увлечь  его
новизной было совсем нетрудно. На родине Львова, в  селе  Никольском,  в
1797 году открыли первое  на  Руси  "Государственное  училище  Землянаго
битаго строения" (так оно называлось). Учить землеоитному  делу  обязали
самого Львова, а в статуте училища было сказано,  что  оно  организовано
ради "доставления сельским  жителям  здоровых,  безопасных  (в  пожарном
отношении), прочных и дешевых жилищ и соблюдения  (то  есть  сбережения)
лесов в государстве". В школу поступали исключительно дети  крестьян  из
безлесных районов страны; по два мальчика от каждой губернии...
   Павел I очень любил "Гатчинскую мызу", свою резиденцию, а Львов  тоже
любил Гатчину, ибо немало  смекалки  вложил  в  устроительство  парковых
"руин", каскадов и  водоспусков.  Когда  император  стал  гроссмейстером
Мальтийского ордена, он сказал:
   - Львов! Построй же для меня в Гатчине здание приората, где бы я  мог
с достоинством играть роль мальтийского приора.
   Мне не нужен мрамор - это обычно, сооруди, как ты умеешь, землебитное
строение. А место для приората избери сам...
   Но у Львова было немало завистников, желавших навредить ему, и  средь
них - генерал-прокурор империи П.  К.  Обольянинов,  который  места  для
строительства  приората  не  отводил.  Львову  он  так  прискучил  своей
вредностью, что он сказал:
   - Петр Хрисанфыч, тогда сам избери мне место...
   Генерал-прокурор отвел зодчего на южный берег Черного  озера,  где  в
болоте  увязали  даже  гатчинские  собаки,  а  кошки  туда   вообще   не
наведывались. Встав на кочку, Обольянинов объявил:
   - Хошь бери это миленько местечко! А другого нету...
   Львов собрал своих землебитчиков и спросил:
   - Как быть?
   Глядя на болото, которое пузырилось гнилостью, мужики отвечали:
   - Никола Ляксавдрыч, тока не пужайся сам и  не  пужай  брата  нашева!
Верь, сударь ласковый, что лицом в грязь не ударим... А ударим по  рукам
на уговоре: ты нам ведро белого поставь и сам сиди в кустиках -  смотри,
как мы чертей из болота погоним!
   Осушили они болото, а изъятую при осушке почву подняли над  озером  и
на холме стали возводить здание. Приорат вырастал над водой, похожий  на
старинный рыцарский замок  с  башнею;  мастера-землебитчики  не  подвели
архитектора - сооружение из  земли  встало  на  земле,  словно  в  землю
вкопанное.  Во  время  Великой  Отечественной  войны  возле  гатчинского
приората рвались авиабомбы страшной разрушительной силы, вокруг  сметало
постройки, ломало столетние деревья, но  стены  львовского  приората  не
осели,  не  треснули.  Землебитное  строение  выдержало  самое   трудное
испытание - временем, и сбылись пророческие слова Державина:
 
   Хоть взят он от земли и в землю он пойдет,
   Но в зданьях земляных он вечно проживет...
 
   Теперь в приорате - Дом пионеров и школьников Гатчины.
   В наше время расходуется множество строительных материалов -  кирпич,
бетон,   камень,   алюминий,   железо,   стекло,   пластики...   Николай
Александрович нагнулся и взял землю из-под ног своих. Получилось  дешево
и прочно! А я иногда думаю: может, мы слишком рано забыли о земле?
 
   Река времен в своем стремленьи
   Уносит все дела людей
   И топит в пропасти забвенья
   Народы, царства и царей.
   А если что и остается
   Чрез звуки лиры и трубы,
   То вечности жерлом пожрется
   И общей не уйдет судьбы.
 
   Пожалуй, это самые могучие строчки Державина,  который  своего  друга
Николеньку Львова пережил на целых одиннадцать лет.
   Державинская "река времен" размыла берега прошлого...
   Но мне  думается,  что  уничтожить  "все  дела  людей"  она  все-таки
неспособна. Львов остался понятен своим потомкам.
   Сейчас   его   изучают   -   историки,   литературоведы,   музыканты,
архитекторы, планировщики парков и садов отдыха.
   Академик А. А. Сидоров в  своем  капитальном  труде  "Рисунок  старых
русских мастеров" пишет, что уже  настала  пора  для  создания  солидной
монографии о творчестве Львова...
   Архивы еще не подняты! Пока что Львов живет в  мемуарах,  в  записках
современников, в трудах краеведов, в каталогах...
   Николай  Александрович  умер  в  1803  году.  Дарование  к   живописи
унаследовал от него правнук -  замечательный  русский  художник  Василий
Дмитриевич Поленов.
   Он был первым в СССР живописцем, которому присвоили звание  народного
художника республики...
   В элегии декабриста Одоевского сказано:
   Но вечен род! Едва  слетят  потомков  новых  поколенья,  Иные  звенья
заменят из цепи выпавшие звенья.



   Валентин ПИКУЛЬ 
   КОРИННА В РОССИИ 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА p://www.bestlibrary.ru 
 
   Мне  вспоминается,  что  поэт  Байрон,  послушав  салонные  разговоры
Жермены де Сталь, упрекал ее за то, что она мало  слов  публикует,  зато
много речей произносит:
   - Коринна пишет in octavo, а говорит in folio...
   Байрон отчасти был прав: еще в Веймаре, где  писательница  гостила  у
Гете и Шиллера, она так замучила их своими рассуждениями, что  после  ее
отъезда они с трудом опомнились:
   - Конечно, никто из мужчин не сравнится с нею в красноречии.  Но  она
обрушила такие каскады ораторского искусства, что теперь  нам  предстоит
лечиться долгим молчанием.
   Не в меру говорливая, она была и не в меру влюбчивой.
   Чересчур женщина, баронесса де Сталь  почти  с  трагическим  надрывом
переживала приближение сумерек жизни:
   - Когда я смотрю на свои роскошные плечи и озираю величие этой пышной
груди, вызывающие столько нескромных желаний у мужчин, я  содрогаюсь  от
ужаса, что все мои прелести скоро сделаются добычей могильных червей...
   Кто восхищался ею, кто ненавидел, а кто высмеивал.
   Писательница высказывалась очень смело:
   - Чем неограниченнее власть диктатора, тем  крупнее  его  недостатки,
тем безобразнее его пороки! Сейчас во Франции может существовать  только
тот писатель, который станет восхвалять гений Наполеона  и  таланты  его
министров,  но  даже  такой  презренный  осужден  пройти  через  горнило
цензуры, более схожей с инквизицией... Покоренные народы еще  молчат.  А
зловещее молчание наций - это гневный крик будущих революций!
   Подлинное величие женщина приобрела тем, что всю жизнь  была  гонима.
Однажды она спросила Талейрана: так ли  уж  умен  Бонапарт,  как  о  нем
говорят? Ответ был бесподобен:
   - Он не настолько храбрый, как вы, мадам...
   Наполеон отзывался о ней: "Это машина,  двигающая  мнениями  салонов.
Идеолог в юбке. Изготовительница чувств".
   - Я уважаю мусульманскую веру за то, что она держит женщину взаперти,
в гаремах, не выпуская ее даже на улицу. Это гораздо  мудрее,  нежели  в
христианстве, где женщине позволяют не только мыслить, но даже влиять на
общество...
   Тогда в Париже можно было подслушать такой диалог:
   - Если бы я была королевой, - сказала одна из дам, - я  бы  заставила
Жермену де Сталь говорить с утра до вечера.
   - Но будь я королем Франции, - был ответ собеседника, - я бы обрек ее
на вечное молчание... Она опасна!
   Коринна все делала вопреки Наполеону: он покорял Италию, она писала о
величии итальянской культуры, он громил пушками Пруссию,  она  воспевала
идеалы германской поэзии.
   Наполеон утверждал: "Я требую, чтобы меня не только боялись, но чтобы
меня и любили!" Наказав де Сталь изгнанием,  он  преследовал  ее  всюду,
словно издеваясь над женщиной: "Она вызывает во мне жалость: теперь  вся
Европа - тюрьма  для  нее".  Когда  в  1808  году  ее  сын  Огюст  сумел
проникнуть в кабинет императора, умоляя снять опалу с  матери.  Наполеон
отвечал юноше:
   - Ваша мать лишь боится меня, но почему не любит меня?
   Я не желаю ее возвращения, ибо  жить  в  Париже  имеют  право  только
обожающие меня. А ваша мать слишком умна, хотя  ум  ее  созрел  в  хаосе
разрушения монархий и гибельных революций. Теперь там, где  все  молчат,
ваша мать возвышает голос!
   Роман "Коринна,  или  Италия"  сделал  имя  мадам  де  Сталь  слишком
знаменитым,  но  книга  вызвала  в   Наполеоне   приступ   ярости,   ибо
писательница  осмелилась  рассуждать  о   самостоятельности   женщин   в
общественной жизни государства.
   - Назначение бабья - плясать и рожать детей! - говорил император-- Не
женское дело переставлять кастрюли  на  раскаленной  плите  Европы,  тем
более  залезать  на  мою  кухню,  где  давно   кипят   сразу   несколько
политических и военных бульонов.
   В моей империи счастлив только тот, кому удалось скрыться так,  чтобы
я даже не подозревал о его существовании...
   Все дороги на родину были для нее перекрыты.
 
*** 
 
   - Если мораль навязана женщине, то свобода  женщины  будет  простором
против такой морали, - говорила она и, как никто,  умела  доводить  свои
страсти до безумной крайности,  только  в  полном  раскрепощении  чувств
считая себя свободной.
   Недаром же одна из ее книг была названа "Размышление о роли  страстей
в  личной  и  общественной  жизни".  Жермена  смолоду  была   избалована
вниманием  мужчин,  которых  иногда  силой  ума  принуждала  любить  ее,
обожанием поклонников таланта, в обществе ее часто называли Коринной  по
имени главной  героини  нашумевшего  романа.  Успех  романа  о  женщине,
презревшей условности света, был потрясающим, в  России  нашлось  немало
читательниц,  просивших  называть  их  Кориннами,  а   княгиня   Зинаида
Волконская вошла в историю как "Коринна Севера".
   Вечно гонимая императором, зимою 1808 года мадам де Сталь появилась в
блистательной и легкомысленной Вене, где ее принимала  знать,  униженная
победами  Наполеона;  принимала  ее  лишь  потому,  что  она  ненавидела
Наполеона. Черные волосы писательницы прикрывал малиновый тюрбан,  столь
модный в том времени, на груди колыхалась миниатюра с портретом ее  отца
Неккера, плечи украшала турецкая шаль, а в руках трепетал веер,  которым
Жермена регулировала пафос своих речей, управляя вниманием общества, как
дирижер оркестром.
   Ей  докучали  в  Вене  великосветские  сплетницы.  Одна  из   венских
аристократок, графиня Лулу Тюргейм, оставила мемуары, в которых  жестоко
порицала писательницу за излишнюю экзальтацию чувств. О  выступлении  ее
на сцене театра Лулу писала: "Хуже всего было  то,  что  выступала  сама
мадам де Сталь с  ея  расплывшейся  фигурой,  едва  прикрытой  кое-каким
одеянием. В патетических местах она егозила  по  сцене  на  коленях,  ее
черные косы волочились на полу, лицо  наливалось  кровью.  Зрелище  было
далеко не из эстетических..."
   Сергей  Уваров,  близкий  приятель  де  Сталь,   писал   о   тамошней
аристократии:  "Они  ведут  замкнутый  образ  жизни,  прозябая  в  своих
огромных дворцах, куря  и  напиваясь  в  своей  среде..,  они  презирают
литературу и образованность, необузданно увлекаясь лошадьми и продажными
женщинами". Казалось, музыка заменяла аристократам все виды искусств,  и
потому мадам де Сталь не нашла в Вене "немецкого Парижа".  Завернутый  в
трагический плащ русского Вертера, Уваров потому и стал ее  наперсником,
ибо  владел  пятью  языками,  стихи  писал  на  французском,   а   прозу
по-немецки... Он внушал женщине:
   - Здесь мало  кто  способен  оценить  ваше  гражданское  мужество,  а
подлинных друзей вы сыщете только в России...
   Это правда, тем более что не венские вельможи, а именно она,  женщина
и мать, двенадцать лет подряд испытывала гнев  зарвавшегося  корсиканца.
Умные люди, напротив, очень высоко чтили писательницу, и философ  Август
Шлегель, толкователь Виргилия, Гомера и Данте,  сам  не  последний  поэт
Германии, уже не раз убеждал Коринну:
   - Не мечите бисер перед венскими свиньями, выше несите  знамя  своего
разума.  Я  был  воспитателем  ваших  детей,  так  не  заставляйте  меня
воспитывать вас. Вы бежали от гнева кесаря в  Вену,  но  куда  побежите,
если кесарь окажется в Вене?
   - О, свет велик, и все в нем любят Коринну.
   - Согласен, что любят, но приютить вас отныне  может  только  страна,
где еще не погас свет благоразумия...
   Жермена  покинула  вульгарную,  злоречивую  Вену   и   поселилась   в
швейцарском кантоне  Во,  где  у  нее  было  отцовское  поместье  Коппе.
Властвовать умами легче всего из глуши провинции, и Коппе  был  для  нее
убежищем, как и Ферней для  Вольтера.  Но  времена  изменились.  Местный
префект  слишком  бдительно  надзирал  за  нею,  ибо  швейцарцы  боялись
наполеоновского  гнева,  способного  обернуться  для  них  оккупацией  и
поборами реквизиций. Всех гостей, побывавших  в  Коппе,  Наполеон  велел
арестовывать на границе; наконец, мадам де  Сталь  тоже  не  чувствовала
себя в безопасности... Шлегелю она призналась:
   - Меня могут просто похитить из  Коппе,  благо  Франция  рядом,  и  я
окажусь в парижской тюрьме Бисетра...
   Настал 1812 год - год великих решений.
   - Я изучала карты Европы, чтобы скрыться, с  таким  же  старанием,  с
каким изучал их Наполеон, чтобы завоевать ее.
   Он остановил свой выбор на России - я.., тоже!
   Обманув своих аргусов, она тайно покинула тихое имение.
   Помимо неразлучного Шлегеля ее сопровождали дети и молодой  пьемонтец
Альбер де ла Рокка, которого она выходила от ран и теперь  относилась  к
нему  с  материнским  попечением.  Ни  дочь  Альбертина  (рожденная   от
Бенжамена  Констана),  ни  ее  сын  (рожденный  от  графа  Нарбонна)  не
догадывались,  что  молодой  пьемонтец  доводится  им   отчимом,   тайно
обрученный с их матерью.
   Август Шлегель пугливо озирал патрули на дорогах:
   - Бойтесь Вены, как и Парижа: австрийские Габсбурги давно  покорились
воле императора Франции...
   Наполеон уже надвигался на Россию, как грозовая  туча,  и  в  русском
посольстве Вены паковали вещи и документы, чтобы выезжать в Петербург...
Посол предупредил Коринну:
   - Не играйте с огнем! Меттерних вопреки народу вошел в военный альянс
с Наполеоном и теперь способен оказать ему личную услугу, посадив вас  в
свои венские казематы.
   - Паспорт.., русский паспорт! - взмолилась женщина.
   - Нахлестывайте лошадей. А курьер с паспортом нагонит вас  в  дороге.
Только старайтесь ехать через Галицию...
   В дорожных трактирах австрийской Галиции она читала афиши о  денежной
награде за ее поимку. Преследуемая шпионами,  мадам  де  Сталь  говорила
Шлегелю:
   - Я  совсем  не  хочу,  чтобы  русские  встретили  меня  как  явление
Парижской Богоматери, но  пусть  они  заметят  во  мне  хотя  бы  просто
несчастную женщину, достойную их внимания...
   Наконец 14 июля она въехала в русские пределы, и  на  границе  России
философ Шлегель воздал хвалу вышним силам:
   - Великий день! Мы спасены...
   Коринна согласилась, что день был великим:
   - Именно четырнадцатого июля перед народом Франции пала  Бастилия.  Я
благословляю этот великий день...
 
*** 
 
   Еще в прошлом веке историк Трачевский писал,  что  французы,  подолгу
жившие в России, ничего в ней не видели, кроме блеска двора или  сытости
барских особняков. Мадам де Сталь первая  обратилась  лицом  к  русскому
народу: "Она старается докопаться до его души,  ищет  разгадки  великого
сфинкса и в его истории, и в его современном быту, и путем  сравнения  с
другими нациями..." Деревенские девчата, украшенные  венками,  вовлекали
перезрелую француженку в свои веселые хороводы.
   Наполеон уже форсировал Неман - война началась!
   В Киеве ее очаровал молодой губернатор Милорадович; в ответ на все ее
страхи он смеялся:
   - Ну что  вы,  мадам!  Россия  даже  Мамая  побила,  а  тут  какой-то
корсиканец лезет в окно, словно ночной воришка...
   Прямой путь к Петербургу был забит войсками и  движением  артилл