убрать с дороги (так они были массивны).
   - Дурак! - кричал он сыну.
   Отец был не прав. И напрасно упрекал сына в том,  что  его  интеллект
растворился в мускулатуре. Изучив  греческий  язык,  Иван  уже  постигал
итальянский. Известный актер В. Гайдаров бывал тогда в Полтаве и в своих
мемуарах отметил, что Ивана окружало интересное общество.  Именно  здесь
он  встретил  режиссера  Н.  Н.  Евреинова,  друзьями   Ивана   были   и
Волкенштейны, представители культурной семьи  с  давними  революционными
традициями... Мало того, Иван Мясоедов печатался  в  популярном  журнале
"Геркулес", в котором выступал  и  Максим  Горький  -  с  призывом  быть
сильными и здоровыми: "Было бы чрезвычайно хорошо, если бы мы,  русские,
усвоили этот девиз!"
   Пропагандируя культ красоты  и  силы  человеческого  организма,  Иван
Мясоедов сочинил "манифест", который и был опубликован Евреиновым -  для
всеобщего сведения. Работая в цирках, Иван  Мясоедов  ставил  на  аренах
мифы Древней Греции с  участием  акробатов  в  икарийских  играх,  смело
вводил под купол воздушных красавиц в античных хитонах... Он и  сам  был
красив! Подчеркивая это, он сделал на  лице,  вокруг  глаз,  голубоватую
татуировку, чтобы его упорный взгляд казался демоническим и  загадочным.
Все это лишь бесило старого передвижника, своим  полтавским  друзьям  он
говорил:
   - Нет, это  не  мой  сын,  а  какое-то  отродье.  Я  человек  слабый,
болезненный.., откуда взялся этот верзила? Художника из него никогда  не
выйдет, а что выйдет - неизвестно!
 
*** 
 
   В 1901 году богатыря  охотно  приняла  под  свою  сень  Петербургская
академия художеств, он попал на  выучку  к  В.  Маковскому,  который  не
затруднялся в выборе сюжетов для учеников.
   - Да что вы, темы найти не можете? Посадим натурщиков за стол,  пусть
пьют чаек - разве не сюжет для картины?
   Рисунок преподавал "свирепый" профессор Гуго Залеман.
   - Сегодня рисуем человеческий скелет, - объявил он.
   - Простите, но я пейзажист, - сказал кто-то.
   - Вот и прекрасно! - рычал Залеман. - Значит, вы  обязаны  изобразить
скелет гуляющим по берегу моря...
   Академическая школа, при всех ее недостатках, все-таки дала Мясоедову
владение  формой  и  цветом,  без  которых  немыслим  никакой  художник.
Друзьями его  стали  Федор  Кричевский  и  Георгий  Савицкий  (тоже  сын
передвижника). Кричевский  оставался  верен  своей  теме  -  украинскому
крестьянству,  а  Савицкий  невольно  поддался  влиянию  Мясоедова,  они
совместно  изучали  "Илиаду"  и  "Одиссею".  Мясоедов  был   влюблен   в
древность, даже дома он искусно драпировался в тогу  римского  патриция,
курчавая челка (тоже античная) спускалась на лоб. Уже тогда Мясоедов был
кумиром  студенческой  молодежи.  На  традиционных  балах-маскарадах   в
Академии  художеств  он  всегда  выигрывал  первые  призы  "за  костюм",
появляясь перед публикой полуобнаженным, с  коротким  мечом  в  руке,  с
волосами, стянутыми золотым обручем...
   - Тьфу! - выразительно реагировал на это отец.
   А между тем о сыне его уже  ходили  легенды:  в  римском  Колизее  он
выступил в роли гладиатора, Рим удостоил его премии за красоту торса,  в
Испании он поверг наземь здоровущего быка (недаром же  Федор  Кричевский
сделал его портрет в облачении мадридского тореадора). Наш прославленный
живописец А. М. Герасимов случайно встретил Ивана Мясоедова в  гостях  у
писателя В. Гиляровского: "До этого я знал его только по  фотографиям  в
журналах. С играющими мускулами, с  венком  из  виноградных  листьев  на
голове, с лицом Антиноя, он был похож на античную статую!"  -  таким  он
запомнился Герасимову...
   Академия художеств формировала художника в течение семи лет.  И  лишь
под конец учения Мясоедов возобновил знакомство с семейством  Киселевых,
избегая при этом хозяина дома, но  сумев  понравиться  Софье  Матвеевне,
хотя она (по старой "материнской" привычке)  беспощадно  шпыняла  своего
беспутного "сына":
   - А ну! Пошел из-за стола - руки мыть...
   И. А Киселев в своих записках отметил, что Иван  производил  странное
впечатление  -  молчаливый,  сосредоточенный.  замкнутый.  "Никогда   не
говорил о своей жизни, планах, не участвовал в общих  разговорах".  Лишь
постепенно он раскрыл свою душу.
   - Хочу поступить в батальный класс  Франца  Рубо.  Мечтаю  о  большом
полотне - отплытие аргонавтов в Колхиду.
   - А чего ты не женишься? - спросил его Коля Киселев.
   - Мне нужна не столько жена, сколько натурщица,  всем  своим  обликом
отвечающая моим представлениям о древней красоте...
   Киселева, однако, удивило,  что,  помимо  живописи,  Иван  увлекается
граверным искусством. Его влекла  (и  сильно  влекла!)  сложная  техника
воплощения тончайших оттисков на бумаге.
   - Зачем это тебе, Ваня?
   - Можно заработать, - был ответ...
   В ту пору Киселеву не могло прийти в голову, какую  извилистую  линию
проведет граверный штихель в могучей руке Ивана... Учителя же он  избрал
себе гениального - самого Матэ!
   Художник П. Д. Бучкин вспоминал, что мастерскую Матэ  часто  посещали
два друга - Иван Мясоедов и Федор Кричевский, в  своих  учебных  офортах
они  тщательно  повторяли  свои  живописные  работы.  Так  что  опыт   в
гравировальных делах у Ивана Мясоедова уже был, а учитель ему попался  -
наилучший в тогдашней России!
   Осенью 1907 года, когда Мясоедов поступил  в  мастерскую  Рубо,  отец
писал о  нем:  "Бродит,  пускает  пузыри,  а  выйдет  вино  или  квас  -
неизвестно... Живет во флигеле, где  у  него  постоянно  торчат  молодые
люди, его рабы и  наперсники,  которых  он  угнетает  своим  величием  и
абсолютностью приговоров В следующем году Иван уже взялся  за  написание
картины  "Аргонавты",  "в  осуществление  которой,  -  сообщал  отец  из
Полтавы, - я не верю, но мешать ему в этом не хочу, хотя  наперед  знаю,
что  доброго  из  этого  выйдет  мало  .  Он  в  мире  признает  стоящим
чего-нибудь только себя, метит он очень высоко, и не без  основания,  но
все это слишком рано. Он хочет удивлять, а  удивлять-то  еще  нечем...".
Очень строго отец судил своего сына!
   Строго и несправедливо.  Иван  Мясоедов  окончил  Академию  художеств
блистательно - с золотой медалью. Его программной работой стало огромное
и торжественное  полотно  "Поход  минийцев  (Аргонавты,  отплывающие  от
берегов Греции за золотым руном в Колхиду)".
   Наградою за успех была заграничная поездка. Италия  в  ту  пору  была
встревожена мессинским землетрясением. Будучи в Риме, Мясоедов, конечно,
посетил тамошний цирк, на манеже которого выступали лучшие силачи  мира.
Шпрехшталмейстер под конец объявил:
   - Почтенная публика! Если средь  вас  найдется  желающий  испробовать
силу и повторить хотя бы один номер нашей программы.., наш  цирк  отдаст
ему весь кассовый сбор!
   Соблазн  был  велик.  Нашлись  охотники  подзаработать.  Но,  как  ни
тужились, могли убедиться лишь в том, что гири не по  их  силенкам.  Вот
тогда-то из партера и поднялся наш Ванечка:
   - Я приехал из России, синьор. Позвольте мне...
   Неподъемные тяжести стали порхать  над  манежем,  как  мячики.  Своей
силой он превзошел цирковых атлетов, и директор цирка подал ему поднос с
деньгами. Мясоедов деньги принял:
   - Прекрасные синьориты и вы, благородные синьоры!
   Я, русский художник, жертвую весь этот кассовый сбор в пользу  бедных
итальянцев, пострадавших от землетрясения в Мессине...
   Что тут было! Итальянцы разом встали, устроив  Ивану  бурные  овации.
Это и понятно: жителей Мессины спасали экипажи кораблей русской эскадры,
а теперь русский богатырь Иван жертвует баснословный  гонорар  на  благо
тем же мессинцам...
   Всегда приятно думать о благородстве человека!
   Передвижничество изживало само себя, среди "стариков" начались распри
и несогласия...  Г.  Г.  Мясоедов  порвал  с  Товариществом,  безвылазно
проживая в Полтаве. Он не смирился с тем новым, что обильно вливалось  в
усыхающие артерии прошлого. Вокруг неукротимого апостола  былых  заветов
образовалась оскорбительная пустота, он замкнулся в своем саду, ненавидя
людей, и терпел только музыку:
   - Все лгут, и только музыка еще остается честной...
   Гнетущий покой в Полтаве лишь однажды был потревожен приездом  Н.  А.
Киселева, сына его давнего друга. Визит в Полтаву был связан  с  XXXVIII
выставкой передвижников.  Старик  помог  Киселеву  найти  помещение  для
картин, выставка прошла успешно. Но  визит  в  Полтаву  доставил  немало
неприятных минут: у калитки усадьбы его встречал не сам Мясоедов, а  сын
Мясоедова.
   - Коля? - удивился Иван Мясоедов. - Наверное, к нему? -  И  кивнул  в
глубину сада, где виднелся отцовский дом. - Если к нему, так  я  провожу
тебя. Но только до крыльца. Дело в том, что мы с отцом не видимся. Живем
как чужие люди...
   В голосе сына сквозила явная враждебность по отношению к отцу,  и  Н.
А. Киселев верно рассудил,  что  в  этом  доме  на  отшибе  Полтавы  уже
произошла   семейная   трагедия.   А   вскоре   ушел   из   этого   мира
Мясоедов-старший; он умирал, окруженный музыкантами, которые играли  ему
Баха и Шопена... Я держу перед собой портрет умирающего,  исполненный  с
натуры рукою его сына:  как  страшен  момент  агонии!  И  я  отказываюсь
понять, что более двигало рукою сына - искусство или ненависть  к  отцу?
Зачем он с таким старанием выводил линии  спазматически  открытого  рта,
обводил контуры страдальчески заостренного лица?
   Мясоедова-отца не стало, но остался он - сын его...
   На двух посмертных выставках (в Полтаве и в  Москве)  он  безжалостно
расторговал все богатое наследие  отца,  не  пощадив  и  его  коллекции,
составленной из  дарственных  работ  Репина,  Ге,  Шишкина,  Дубовского,
братьев Маковских... Нам, потомкам,  остались  от  этих  выставок-продаж
одни  жалкие  каталоги.  Но  можно  ли  простить   художнику   то,   что
простительно купцу-торгашу?
   ...После поездки в Полтаву Киселев сказал матери:
   - Иван встретил меня очень странно. И не пожелал общения со мною.  Он
проводил меня до дома  отца,  с  какой-то  подозрительной  поспешностью.
Словно он боялся, что я стану  напрашиваться  на  визит  к  нему  в  его
отдельное жилье, во флигеле.
   - Он еще не женился? - спросил Софья Матвеевна.
   - Да кому он нужен со  своими  выкрутасами...  Всю  жизнь,  наверное,
будет искать заморскую принцессу на горошине!
   "Принцессой на горошине" оказалась Мальвина Верничи, приехавшая к ним
на гастроли в амплуа партерной акробатки.
   - Вот это она.., моя жена!
   Я раскладываю портреты Мальвины: вот четкий профиль, как на  античной
камее, с пышной копною волос на затылке, вот она в прекрасной  наготе...
Да, женщина красивая! Но красота ее какая-то зловещая, далекая  нам,  не
от мира сего. Таких женщин  лучше  обходить  стороной,  любуясь  ими  из
безопасного далека. Теперь в прозрачном хитоне эта бесподобная красавица
из цирка варила на кухне макароны для своего мужа...
   Георгий Савицкий, увидев Мальвину, ахнул:
   - Ваня, дай мне твою жену ненадолго.
   - Зачем?
   - Вылитая Иродиада! Буду писать с нее.
   - Бери, - разрешил Мясоедов, - только не задерживай  долго,  ибо  она
необходима мне для картины "Отдых амазонок"...
   Жилось ему не так уж легко. Порою мне кажется, что  он  бросал  кисти
ради манежа, снова превращаясь в "де-Красаца", только потому, что в доме
не хватало, денег на макароны.
   В. А. Милашевский оставил нам такую живописную сцену  в  студенческой
столовой:
   "Мясоедов появлялся в сопровождении своей хорошенькой жены-итальянки,
очень маленькой женщины. Он не столько обнимал ее, сколько  покрывал  ее
плечи одной своей ладонью.
   Они стояли вместе у кассы.., совещались на итальянском языке - хватит
ли на две порции бефстроганова. Бедный гладиатор!"
   Никто не знал, чем Мясоедов занят, каковы его  творческие  планы,  но
занятий гравюрой он, кажется, не оставил.
   ...В 1919  году  Иван  Мясоедов  навсегда  покинул  родину.  А  перед
отбытием в эмиграцию он безжалостно, даже с каким-то садизмом, уничтожил
в усадьбе все, что касалось его отца, - все его эскизы,  всю  переписку,
все наследие мастера.
   Откуда такая лютейшая ненависть?
   Мясоедов, сын Мясоедова, растворил себя в накипи чужой для нас жизни;
до его друзей, оставшихся  на  родине,  доходили  о  нем  только  слухи,
которые невозможно проверить. Полтава жила своими заботами  и  чаяниями,
об Иване стали забывать. Но вот однажды в  окрестностях  Полтавы  решили
устроить обсерваторию. Долго искали для  нее  место,  пока  не  обратили
внимание на заброшенную усадьбу Г. Г. Мясоедова, возле которой  догнивал
и флигель его сына Этот флигель почему-то и сочли самым  удобным  местом
для  строительства.  Начали  разрушать  постройку,  и  тут...   Тут   мы
перенесемся  в  московскую  квартиру  архитектора  А.  В.  Щусева.   Его
гостеприимством  пользовались  тогда  многие.  Среди   гостей   случайно
оказался архитектор из Полтавы, который и рассказал о загадочной  судьбе
этого флигеля:
   - В нем жил Иван Мясоедов, там же была и его мастерская.
   Но под рабочим столом художника мы  обнаружили  засекреченный  лаз  с
очень хитрым затвором, ведущий в подземелье. У нас закралось подозрение,
что  тут  дело  нечисто...  Действительно,  в  куче  старого  мусора  мы
неожиданно обнаружили отлично сработанное клише  с  тончайшим  граверным
узором. Это была матрица, вполне готовая для печатания фальшивых денег.
   - Русских? - оживленно спросил Щусев.
   - Нет, американских долларов...
   Тогда же Н. А. Киселев  поведал  Щусеву  о  том,  что  Иван  Мясоедов
недаром, как видно, постигал технику граверного  искусства  ("И  мы  оба
порадовались, что судьба избавила отца от больших страданий, послав  ему
своевременную смерть"). Но история на этом не закончилась...  По  словам
того же Н. А.  Киселева,  события  развивались  так.  Молодое  Советское
государство нуждалось в культурных контактах с заграницей, в  концертное
турне  по  Германии  выехала  молодая  скрипачка  Вера   Шор.   Германия
переживала  тяжелые  времена,  всюду  царила  нужда,   зато   процветали
нувориши-спекулянты, а в Берлине на  каждом  углу  торчали  на  костылях
нищие калеки. После одного из концертов  к  Вере  Шор  подошел  прилично
одетый молодой человек. Он сказал, что в Берлине находится художник Иван
Мясоедов, у которого собирается русское общество, и это  общество  будет
чрезвычайно ей благодарно, если она повторит свой скрипичный  концерт  в
условиях мясоедовского ателье.
   - Если вы согласны, - заключил молодой человек, -  я  провожу  вас...
Это не так далеко отсюда.
   Вера Шор согласилась. Молодой человек провел ее темными закоулками  в
теснину мрачного двора, по черной лестнице они поднимались  до  верхнего
этажа. На условный стук двери открылись, и Вера Шор оказалась в  богатой
квартире, украшенной антикварной мебелью, коврами и картинами. Громадный
стол - это в нищем-то Берлине! - буквально  ломился  от  обилия  дорогих
яств, уникальных вин и заморских фруктов.
   Иван Мясоедов рассеял ее недоумение словами:
   - Да, по нашим временам такой стол - редкость. Но  я  богат,  у  меня
много заказов.., популярность в Германии.., даже в Италии!
   После концерта он щедро расплатился с музыкантшей, взяв с нее  слово,
что  перед  отъездом  на  родину  она  непременно  позвонит  ему,   дабы
договориться о  повторении  этого  чудесного  вечера.  Вера  Шор  так  и
поступила. Но по телефону ей ответили, что Иван Мясоедов уже заключен  в
тюрьму - как фальшивомонетчик. Скрипачка не могла понять, какой же смысл
в период девальвации германской марки идти на преступление ради  той  же
марки.
   В трубке телефона высмеяли ее наивность:
   - Ваш соотечественник работал над производством устойчивой валюты. Он
печатал фальшивые британские фунты стерлингов...
   Кто-то из друзей Н. А. Киселева, бывавший тогда в Италии, видел  даже
газету, сообщавшую, что художник Иван Мясоедов "приговорен к пожизненным
каторжным работам в одной из отдаленных  английских  колоний".  Казалось
бы, на этом можно поставить точку. Однако рассказ  Н.  А.  Киселева  был
дополнен академиком А. А. Сидоровым (ныне покойным).
   В 1927 году он выехал в Германию по делам Наркомпроса,  а  в  Берлине
навестил русского гравера В. Д. Фалилеева, "сохранившего,  -  как  пишет
Сидоров, -  всю  привязанность  к  советской  родине".  Каково  же  было
удивление Сидорова, когда здесь же, на квартире Фалилеева, он встретил и
нашего  Ивана  Мясоедова,  которого  украшала  громадная  борода   (увы,
седая!).
   "Он только что вышел из тюрьмы Веймарской республики... Был  молчалив
и по-прежнему предан мечте о красоте и здоровье "нового  человека".  Мне
подарил он на память свой рисунок... Образ вакханта, искусственный  жест
- эстетизация видения, образа и рисунка". Когда Сидоров решил  похвалить
этот рисунок, Иван Григорьевич сказал - даже с гордостью:
   - Дело, конечно, прошлое, но в академии умели учить. Но только теперь
я рисую лучше, потому что рисую.., из головы!
   Итак, Сидоров встретил Мясоедова уже на свободе.
   Подтвердился слух, что Веймарская республика пощадила художника после
того, как он с небывалым талантом расписал фресками тюремную церковь.
   ...Мясоедов, сын Мясоедова, умер в 1953 году.
   Осталось   сказать   последнее   -   самое   утешительное.    Недавно
общественность  Полтавы  отметила  100-летие  со  дня   рождения   Ивана
Григорьевича Мясоедова; в художественном музее города открылась выставка
его работ, которая, как сообщалось в нашей печати, "свидетельствовала об
И. Г.  Мясоедове  как  о  самобытном  и  талантливом  живописце,  тонком
рисовальщике".
   Меня такая похвала не удивила...
   Да, был талантлив. Да, судьба его трагична.
   Наконец, все могло сложиться иначе.