сь им не меньше  любого
рыцаря. Дельфин означает  скорость, а якорь  -- терпеливое упорство.  Я льщу
себя надеждой,  что  теперь этот  знак известен в Европе повсюду, где только
люди ценят книги.
     -- И пусть скоро  настанет  день, когда мы  увидим его  еще  под  одним
заголовком! -- воскликнул Алан. -- "Овод", комедия Алексида.
     -- Тс-с... -- сказал Альд. -- Будь осторожен даже в этом доме.
     ... Им по-прежнему ничего не удавалось узнать про Варну, и Алан начинал
уже  тревожиться. В Венеции ему жилось прекрасно, но тем  не менее он жаждал
как  можно скорее  снова пуститься  в  путь.  Альд говорил об Алексиде  так,
словно он не умер две тысячи лет назад, словно в монастырской тюрьме томился
и ждал спасения живой поэт. Комедия и ее автор были для него  неразделимы, и
молодой англичанин заразился его энтузиазмом.
     -- Терпение, -- говорил итальянец, ласково кладя  руку на плечо  юноши.
-- Терпение  и упорство.  Сейчас время якоря, а потом настанет час дельфина.
Как  только  мы  получим необходимые сведения,  обещаю,  что снаряжу тебя  в
дорогу немедленно.
     --  Мне  иногда кажется,  что никакой  Варны  вообще не существует,  --
печально вздохнул Алан,
     -- Мы скоро все  узнаем.  Через  три дня начнется карнавал.  Из Феррары
приедет один мой старый друг. Он изъездил Восточную Европу вдоль и поперек и
уж наверное сумеет нам помочь.
     -- Ах, если бы!
     -- Он  будет ужинать у нас в  первый вечер карнавала.  А до тех  пор --
терпение.
     Карнавал начался, и  Алан решил,  что  никогда в жизни  не видел ничего
подобного.   А  ведь  ему  случалось  видеть  турниры,  пышные  празднества,
торжественные процессии, моралите[1],  которые разыгрывались на площадях под
открытым  небом.  Но  ничто   не   могло  сравниться  cо  зрелищем  великого
итальянского города, предавшегося безудержному веселью. Надев маску  и плащ,
как и все остальные, Алан отправился с Антонио посмотреть карнавал.
     [1] Нравоучительные, часто аллегорические пьесы, пользовавшиеся большим
успехом в Европе в XV веке.
     На  огромной  площади   Святого  Марка  колыхалась  густая  толпа.  Шли
музыканты  в  сопровождении позолоченных  крылатых  мальчиков,  изображавших
купидонов; на высоких колесницах вперемежку проезжали библейские патриархи и
герои  античных  легенд:  за  Ноем следовал Нептун,  за  Авраамом  -- Ахилл.
Впервые в жизни Алан увидел верблюда. Покрытый богатой  попоной, он надменно
шагал  по  усыпанной  розами  площади.  Друзья   с   трудом  протолкались  к
набережной, чтобы посмотреть лодочные гонки.
     -- Вот такого в Англии никогда не увидишь! -- воскликнул Алан.
     -- Почему? Разве у вас не бывает водных праздников и процессий?
     -- Да нет, бывают, хотя я их не видел... Но я говорю о другом, Антонио.
-- И  он указал на несколько лодок, выстраивающихся  к  следующим гонкам. Их
команды состояли только из девушек.
     --  О, наши  девушки  пользуются  почти  такой же свободой, как и  наши
юноши!  --  рассмеялся  Антонио.  --  Видишь   ли,  они  получают  такое  же
образование и умеют поставить на своем.
     -- Не знаю, что бы на это сказали у нас, -- нахмурившись, заметил Алан.
-- Вряд ли найдется англичанин, который захочет взять в жены дюжего гребца.
     -- Ну, посмотрим, такие ли уж  они дюжие гребцы. Гонки начались. Отсюда
нам будет хорошо видно, кто победит.
     Легкие лодки  уже неслись по спокойной  воде, нефритово-зеленой в лучах
догорающей  зари. Золотисто-рыжие  головы  наклонялись в  такт,  а унизанные
браслетами белоснежные  руки гнали лодку вперед со скоростью, какой могли бы
позавидовать гребцы-мужчины. Когда первая лодка пронеслась мимо меты, далеко
обогнав  ближайшую  соперницу, толпа  на  набережной  разразилась  смехом  и
приветственными криками.
     -- Да ведь я  знаю одну из этих девушек! -- воскликнул Алан. -- Вон, на
третьей скамье в победившей лодке.
     -- Ну конечно --  это же моя двоюродная сестра  Анджела д'Азола. Или ты
забыл, как она цитировала  Эразма за  обедом  в день твоего  приезда?  Давай
протолкаемся к пристани и поздравим ее. Она ни за что  не узнает тебя в этой
маске.
     Антонио  начал энергично прокладывать себе путь  через толпу,  но  Алан
замешкался  и  отстал  от  своего  друга.  Он  попробовал  догнать  его,  но
безуспешно. Начинало  темнеть, повсюду  уже пылали  факелы  и свечи, и  Алан
понял, что вряд ли сумеет отыскать Антонио в этом волнующемся  людском море.
Он решил, что погуляет еще часок, полюбуется  праздником, а потом отправится
домой ужинать.
     Однако  ему  недолго было суждено оставаться в одиночестве. Не успел он
пройти и  несколько  шагов, как кто-то дернул  его  за плащ.  Он обернулся и
увидел перед собой две маски.
     -- Ну, Алан, и заставил же ты нас побегать!  -- весело  сказал один  из
незнакомцев по-итальянски. (Алан уже немножко научился понимать этот язык.)
     --  Мы  собираемся немного  прокатиться и  посмотреть  иллюминацию,  --
перебил  второй.  --  Я  тебя сразу  узнал, и мы погнались за  тобой,  чтобы
спросить, не хочешь ли ты присоединиться к нам.
     -- Вы очень любезны... -- Алан умолк, несколько смущенный. -- Простите,
но я не узнал вас под этими масками...
     -- Ну что  ж, поломай-ка голову, пока не настанет  время их снимать, --
засмеялся  первый.  --  Идем  же,  вон наша  лодка.  Алан  все еще  медлил в
нерешительности.
     -- Но я боюсь опоздать к ужину...
     -- Ты и не опоздаешь. Мы ведь тоже не хотим опаздывать к тому же самому
ужину.
     --  Мне очень  неприятно,  --  сказал Алан, когда они повернулись и все
вместе пошли  к  гондоле,  --  но в  доме  мессера  Мануция  живет так много
народу... а ведь сейчас к тому же я мог бы узнать вас только по голосу.
     -- Пустяки,  -- успокоили они  его.  -- Что же это был  бы за карнавал,
если бы все друг друга узнавали?
     Гондола покачивалась на  волнах  у зеленых от водорослей ступеней. Даже
оба  гребца по случаю  карнавала  были в масках.  Алан сел на скамью, и  они
поплыли.
     Уже совсем стемнело,  но почти все окна города были  озарены золотистым
светом.  Факелы, отражаясь  в  колышущейся  воде,  казалось,  рассыпали нити
рубиновых ожерелий. Музыка  лилась  из  домов, музыка  доносилась  с улиц  и
площадей,  музыка  гремела  на барках.  Со  всех  сторон  раздавались пение,
веселые  крики,  хохот,  кокетливый  смех девушек.  Алан повернулся  к своим
спутникам.
     -- Я вам очень благодарен. По-моему, красивее этого я ничего в жизни не
видел.
     -- Будем надеяться, что  ты  не пожалеешь  об  этой поездке, -- любезно
ответил один из них.
     -- Но... они же свернули в Большой канал!
     Гондола   действительно   повернула   и   теперь  быстро  удалялась  от
иллюминированных зданий.
     -- Куда мы едем? -- с тревогой спросил Алан.
     -- Скоро увидишь, -- ответил тот, который сидел напротив.  В его голосе
прозвучала нота, не понравившаяся Алану.
     -- Я не верю, что  вы из дома мессера Мануция! -- гневно крикнул он. --
Дайте-ка посмотреть на ваши лица!
     И он решительно протянул руку, чтобы сорвать маску со своего соседа. Но
незнакомец увернулся, а его товарищ обхватил Алана за пояс. Несколько секунд
гондола раскачивалась, грозя перевернуться.
     -- Сиди смирно, и с тобой не случится ничего дурного!
     Алан почувствовал,  что  к  его  боку прижалось  нечто  твердое, сильно
смахивавшее на острие кинжала.
     Он решил, что благоразумнее будет пока сидеть смирно.

        "Глава четвертая. ТЕНЬ ЯСТРЕБА"


     Вскоре   гондола   свернула  в  узкий  боковой  канал.  Прямо  из  чуть
колышущейся  воды,  словно   крутые  утесы,  поднимались   высокие  дома   с
освещенными квадратами окон на верхних этажах. Мрак, царивший внизу, кое-где
разрывали багровые факелы, озарявшие крутые ступени. Лодка причалила к одной
из таких лестниц. Человек с кинжалом сказал:
     -- Если пойдешь с нами по-хорошему, можешь ничего не опасаться.
     -- Куда вы меня привезли?
     -- К тому, кто послал за тобой;
     -- Послал за мной?
     --  Да,  --  рассмеялся  неизвестный. --  Но ты  ведь  мог  не  принять
приглашения или вмешался бы мессер Мануций, вот нам  и пришлось прибегнуть к
такому способу.
     -- Что это за шутки? -- спросил Алан, упрямо не двигаясь с места.
     --  Шутки тут ни при чем. Если ты  будешь разумен, то  сможешь  неплохо
заработать. Ну, а теперь пошли. И не пробуй бежать от  нас по этой лестнице,
она ведет не на улицу, а в тот самый дворец, куда мы идем.
     Алану  оставалось  только  подчиниться.  Он   вылез  из  лодки  и  стал
подниматься по  лестнице  в сопровождении  своих  похитителей. Они  вошли  в
дверь, которую  охранял  вооруженный  привратник в  пышной  ливрее. Затем по
внутренней мраморной лестнице с бронзовыми перилами они поднялись  на второй
этаж  и  прошли  несколько  галерей,  увешанных великолепными  гобеленами  и
украшенных статуями. Алан успел заметить, что фрески на  потолке  изображают
сцены из "Илиады".
     В  конце последней  галереи они  остановились  перед  высокими  резными
дверями.  Человек с  кинжалом почтительно  постучал,  и изнутри  еле  слышно
донесся ответ. Он  распахнул  правую  створку двери  и с  поклоном пропустил
Алана вперед.

     Они очутились  в  огромной  библиотеке,  где  полки  уходили  под самый
потолок  и  к  верхним  можно  было  добраться  только  по  узкой галерейке,
опоясывавшей комнату на половине  ее высоты. Однако сейчас эта галерея  была
погружена в полумрак. В комнате были зажжены только две массивные серебряные
лампы,  стоявшие на  столе  в дальнем ее конце.  Там  сидел невысокий щуплый
человек, который в  этом огромном зале казался еще более щуплым и маленьким.
Алана подвели почти к самому столу, заваленному старыми пергаментами.
     -- Не снять  ли  нам маски? -- изысканно вежливым тоном спросил человек
за столом. -- Ведь по сравнению  со  мной  ты  находишься в  более  выгодном
положении, мессер Дрейтон.
     Провожатые Алана сняли  маски, и  он последовал их  примеру. Человек за
столом  устремил  на  его  лицо  пытливый  взгляд.  Алан,  в  свою  очередь,
внимательно  его   рассматривал.  Перед  ним  сидел  сгорбленный   старик  с
прекрасным лбом  мыслителя, почти лысый, если не считать серебристого  пушка
над  ушами.  В  холодных  беспощадных  глазах чувствовалась  та  же  твердая
решимость, что и в квадратной  нижней челюсти, очертаний  которой не смягчил
даже  клинышек  бороды.  На нем  был  строгий, но  очень  дорогой костюм  из
коричневого  бархата,  а  на  груди,   на   золотой   цепи,  висел  усеянный
драгоценными камнями  медальон. Он  то и дело  касался его  длинными  белыми
пальцами, которые  на  фоне  темного бархата казались холодными серебристыми
рыбками.  Они были  унизаны перстнями --  на некоторых  сверкало даже по три
драгоценных камня.
     Первым прервал молчание Алан.
     -- Это ты находишься в более  выгодном положении по сравнению со  мной,
синьор,  --  сказал он резко. -- Ведь  тебе известно мое имя, а мне твое  --
нет.  И я не знаю,  почему меня насильно привели сюда, хотя  тебе, вероятно,
известно и это.
     -- О да... Чезаре, предложи нашему  юному гостю стул. Бернардо, ты  нам
пока не нужен.
     -- Как угодно  его  светлости.  -- И, поклонившись, тот,  кого  назвали
Бернардо, ушел.
     Алан  повернулся, чтобы  взять стул у второго своего  похитителя, и тут
впервые увидел его лицо. Оно показалось ему страшным, хотя Чезаре был  молод
и очень  красив нежной,  почти девичьей красотой. Но в нем  не чувствовалось
девичьей кротости, а глаза его были жестокими, как глаза кошки.
     -- Что касается моего имени, --  сказал человек  за столом все  тем  же
вкрадчивым тоном,  --  то мы  пока не будем  его называть,  но я  могу  тебя
заверить,  что  это  славное  имя.  Кроме  того,  я  очень  богат.  Конечно,
упоминание об  этом скорее  пристало бы  простолюдину, но оно  оправдывается
обстоятельствами. Я хотел бы предложить тебе выгодную сделку, и лучше, чтобы
ты с самого начала знал, что я могу и готов щедро заплатить тебе.
     Алан слегка поклонился.
     -- Я не сомневаюсь, что вижу перед собой знатного вельможу, хотя мне  и
не дозволено узнать твое имя.
     Он   уже  догадался,  что  его  собеседник  был  герцогом  --  об  этом
свидетельствовали и золоченый герб на спинке кресла, и  то, что слуга назвал
его "светлостью". Но  раз он скрыл свое имя, Алан не собирался оказывать ему
почтение, на которое давал право этот титул.
     -- Однако, -- продолжал он, -- я  всего лишь бедный английский студент,
и у меня нет ничего ценного.
     -- Ты ошибаешься, юноша. У тебя  есть рукопись греческого  комедиографа
Алексида.
     Алан в непритворном изумлении широко раскрыл глаза.
     -- Ах, если бы это было так! -- сказал он совершенно искренне.
     -- Во всяком случае, ты знаешь, где она находится.
     -- Ах, если бы это было так! -- повторил  Алан,  который начал о многом
догадываться. -- Это шутка, синьор? Такая библиотека свидетельствует о твоей
большой  учености, и  ты  лучше меня должен  знать,  что  до  наших  дней не
сохранилось ни одной  комедии  Алексида.  Почему ты вообразил,  что  я  могу
хранить подобное сокровище? Да ведь если бы такая рукопись существовала, она
стоила бы...
     -- Она существует, --  перебил  его герцог, -- и  стоит... почти  любую
цену, которую ты назначишь.
     -- Если это не  шутка, синьор, то твои люди просто ошиблись и привели к
тебе не того человека. Я только что приехал из Англии, меня зовут...
     -- Мне все  это известно. -- Герцог взмахнул  белой  рукой и наклонился
вперед. Над его лысой головой на высокой спинке кресла распростерлись резные
крылья  золоченого  ястреба. Алан вспомнил, что  этот  же герб  он видел  на
ливрее привратника. -- Тебя зовут Алан Дрейтон, и  ты  живешь  у Мануция. Ты
собираешься достать для него рукопись Алексида. Может быть, мы кончим играть
в прятки, мой милый?
     Алан поперхнулся.
     -- Хорошо, предположим, это правда. Так что же тебе нужно?
     --  Рукопись. Ты привезешь ее  мне, а  не Мануцию. -- Перехватив взгляд
Алана,  он тонко улыбнулся. --  Если тебе нужны  деньги,  то  здравый  смысл
подскажет тебе, что я могу заплатить куда больше, чем этот книгопечатник. Но
если, как  мне кажется, ты действуешь из более достойных побуждений и ценишь
сокровища знания, то  погляди на эту библиотеку. Согласись, что это -- более
достойное хранилище для Алексида, чем дом Мануция.
     -- Да, это прекрасный  зал, --  осторожно ответил  Алан, оглядываясь по
сторонам.
     --  Позволь,  я  покажу тебе  мою  библиотеку.  -- Герцог с неожиданной
легкостью  поднялся на ноги, зажег две  свечи  от  лампы  на столе и, высоко
подняв подсвечник, повел Алана за собой.
     --  Здесь хранятся две тысячи  книг, но  среди них не найдется ни одной
печатной  страницы. Я не могу  слышать о печатном станке! Мерзкое новомодное
изобретение, имеющее только одну цель -- метать бисер учености перед  свиным
стадом простолюдинов.
     Алан  с трудом сдержал  свое  возмущение. Библиотека,  безусловно, была
великолепна, и этот ночной  осмотр невольно увлек его,  хотя он ни на минуту
не  забывал  об опасном положении,  в которое  попал, и о  зловещем  Чезаре,
неслышно следовавшем за ними по пятам.
     -- Я  собирал книги всю свою жизнь, -- продолжал герцог,  -- и потратил
на них  более двадцати  тысяч дукатов. Так что суди сам, какую цену  я готов
заплатить.
     Алан  поднял свечу  повыше, и  она  озарила  редкую рукопись  сочинений
Платона, которую герцог тут же с гордостью протянул ему.
     -- Эта библиотека -- подлинная сокровищница, -- сказал  юноша искренне.
-- Каким образом тебе удалось найти все это?
     Герцог самодовольно улыбнулся.
     -- Видишь ли, есть люди,  которые сделали  это своим ремеслом.  Богатые
купцы,  особенно флорентийские, которые  рассылают своих приказчиков по всей
Европе  и  даже  в Малую Азию,  всегда поручают  им  высматривать интересные
рукописи. Беда в том, что они, естественно, продают свои  находки  тому, кто
предложит больше. А с владетельным князем или его святейшеством папой даже я
не всегда могу соперничать. Поэтому я предпочитаю пользоваться услугами моих
собственных доверенных лиц  -- во  главе  их стоит Чезаре, с которым ты  уже
знаком. Я сообщаю  Чезаре, что именно мне нужно, и он никогда  не обманывает
моих ожиданий.
     Тут  герцог  усмехнулся,  и  от  этой  усмешки  Алан похолодел. Чезаре,
услышав, что его хвалят,  подошел поближе, но  его красивое лицо по-прежнему
оставалось хмурым и настороженным.
     -- Погляди-ка  на  этого Гомера,  -- продолжал герцог, протягивая Алану
другую книгу в прекрасном  переплете из позолоченной кожи. -- Это,  пожалуй,
самая большая драгоценность в моем собрании. А, Чезаре?
     --  Она обошлась в две человеческие жизни, -- ответил  молодой человек.
-- Ну и что?
     -- Действительно, ну и что?  -- повторил его господин. -- То,  что  нам
нужно, мы берем. Это наш девиз. Не так ли, Чезаре?
     -- И очень хороший девиз. Мессеру Дрейтону будет полезно его запомнить.
     Перелистывая страницы  Гомера, Алан лихорадочно обдумывал  положение. С
Альдом его связывает дружба, но не деловые обязательства. Если он согласится
служить герцогу, его поступок  могут назвать не слишком  красивым, но отнюдь
не бесчестным.  Ведь в  конце-то концов это ему предстоит  совершить опасное
путешествие  в Варну.  А герцог заплатит щедро,  и он будет обеспечен на всю
жизнь...
     Но и рассуждая так, Алан отлично понимал, что никогда не предаст Альда,
не  обманет доверия Эразма, открывшего ему свою тайну. К тому же им рукопись
была нужна для того, чтобы напечатать  ее и  подарить комедию Алексида всему
миру,  герцог  же  собирался,  как  скупец,  скрыть  ее  ото  всех  в  своей
библиотеке, чтобы  потом  хвастать, что  ни у кого больше нет второго такого
сокровища.
     Какой же смысл спасать Алексида из его темницы в Варне только для того,
чтобы вновь заключить его в венецианскую тюрьму, пусть и более роскошную?
     Ну, а пока что делать? Герцог, несмотря на всю свою любовь к книгам, не
производил впечатления человека чести.  Алан  решил, что  он дорожит  своими
рукописями  не  потому,  что  они хранят  сокровища  знаний,  а  просто  как
собранием  редкостей. Ну, а красивый,  как  Аполлон, Чезаре, его доверенный,
был, судя по всему, опасен, как ядовитая змея.
     --  Час уже  поздний, синьор, --  сказал он  наконец, -- и поскольку ты
убедился, что  я  не могу быть  тебе полезен, надеюсь,  мне  разрешено будет
удалиться?
     Герцог резко повернулся к нему.
     -- Продолжаем играть в прятки? -- спросил он невозмутимо. -- Разве я не
сумел убедить тебя,  что ты  не прогадаешь, если  согласишься  выполнить мое
поручение?
     -- Это прекрасная библиотека, но... я уже связан словом с другими.
     --  Быть  может,  я выразил  свою мысль  недостаточно ясно.  --  Герцог
говорил размеренно и  зловеще.  -- Хотя ты и отрицаешь это, я знаю, что тебе
известно,  где находится рукопись  Алексида. Она будет принадлежать мне. Мне
-- и никому  другому! Я не уступлю ее даже Джованни Медичи!  Ты продашь  мне
свои сведения  прежде, чем  покинешь этот дом. А  то, что нам не продают, мы
берем.
     -- Но каким образом вы можете "взять" сведения? -- Почему-то, попадая в
опасное положение, Алан всегда начинал говорить насмешливо.
     -- Это уж дело Чезаре. Не правда ли, Чезаре?
     Молодой человек оскалил зубы.
     --  Твоя  светлость  может  на  меня положиться.  Мы с Бернардо  сумеем
развязать ему язык. Завтра утром тебе будет известно все, что он знает.
     Алан переводил  взгляд с одного на  другого, оценивая положение. У него
не было оружия,  не было ничего, кроме книги и подсвечника. Руки его заняты,
и ему не удастся выхватить кинжал у кого-нибудь из них. Да и поможет ли это?
Предположим, он  даже  сумеет справиться с  ними  обоими.  Они,  несомненно,
успеют поднять тревогу, и из дв