ыл великим оратором, но он не следовал правилам Милона.
Не старался любой ценой угождать своим слушателям и, если  того  требовала
необходимость, не боялся говорить народу неприятную правду. Если  бы  отец
мог присутствовать на занятиях и услышал  подленькие  поучения  Милона,  у
него бы глаза на лоб полезли. Но если он, Алексид,  просто  расскажет  обо
всем отцу и тот в гневе бросится к Милону требовать  от  него  объяснений,
хитрый софист без труда обведет его вокруг пальца и еще будет  жаловаться,
что его оклеветали. Милон знал назубок все  приемы,  какими  только  можно
одурачить присяжных, и для него  будет  детскй  забавой  убедить  в  своей
правоте негодующего родителя.
     И  все-таки  он  больше  не  может  заниматься  у  Милрона.  Он   там
задыхается. Сократ сказал вчера замечательные слова: "Ложь дурна не только
сама по себе, она заражает гнилью душу".  Алексид  чувствовал,  что,  если
Милон будет целый год наставлять  его  в  лицемерии,  он  невольно  начнет
следовать его урокам. Не ныряй в  грязную  реку  -  это  хорошее  правило;
нырнув, ты непременно запачкаешься.
     Но, если он не в силах доказать отцу, что  Милон  плох,  может  быть,
удастся убедить его,  что  есть  наставники  гораздо  лучше?  Но  кто  же?
Задумавшись над этим, Алексид понял, что хочет  учиться  только  у  одного
человека - у Сократа. Однако согласится ли Сократ  взять  его  в  ученики?
Трудно сказать. Сократ не похож на софистов,  он  вообще  ни  на  кого  не
похож.
     Но ведь ничего страшного не случиться, если  его  прямо  спросить  об
этом. Алексид чувствовал, чт может спросить Сократа о чем угодно.
     Улучив минуту, когда старик, против обыкновения, был на улице один  -
он направлялся в общественные бани, - Алексид окликнул его:
     - Мне надо поговорить с тобой, Сократ...
     -  Ну?  -  Большой  лысый  лоб  наклонился  к  нему,  ласковые  глаза
внимательно его разглядывали. - Чем могу я служить Алексиду, сыну Леонта?
     "Так он помнит, как меня зовут! - подумал Алексид. - Это уже немало".
     Два дня назад Сократ заметил его в толпе своих слушателей  и  спросил
его имя.
     - Я хочу, Сократ... - сказал он, запинаясь от волнения.  -  Если  мой
отец согласится, ты не возьмешь меня в ученики? И... э... какую  плату  ты
берешь?
     Старик рассмеялся.
     - Милый юноша, неужели ты думаешь, что я беру плату  с  моих  молодых
друзей, с которыми ты меня видел?
     - Ты... ты хочешь сказать, что... Неужели ты учишь их даром?
     Лицо Алексида вытянулось. Отцу не внушит уважения наставник,  который
учит даром. Он ведь любит повторять, что даром в жизни  ничто  не  дается.
Вот почему все считают Милона замечательным учителем - он требует за  свои
уроки очень высокой платы.
     Сократ заметил его разочарование и улыбнулся.
     - Я ведь никого ничему не учу, - сказал он. - Так  с  какой  стати  я
буду брать с моих друзей деньги? Я еще ни  разу  не  позволил,  чтобы  мне
платили.
     - Но ведь ты же учишь нас! - горячо возразил Алексид. - Только слушая
тебя, я уже узнал очень много.
     - Да неужели? - Сократ как будто был в нерешительности. Будь  Алексид
старше и самоувереннее, ему, пожалуй не миновать бы града вопросов,  после
которых он почувствовал бы себя ощипанным цыпленком, но Сократ  благоволил
к юности и избавил его от этого испытания.
     - Рад слышать это, - продолжал он лишь с чуть заметной усмешкой, - но
только я здесь ни при чем. Все, что ты понял, с  самого  начала  было  вот
тут, - постучал он толстым пальцем по загорелому лбу юноши.  -  А  я  лишь
немного помогаю скрытым тут мыслям добраться до языка, чтобы  человек  мог
облечь их в слова и как следует проверить.
     - Я... прости меня, Сократ... я ведь думал...
     -  Не  смущайся,  милый  юноша.  Если  тебе  нравится  слушать   наши
разговоры, слушай их сколько хочешь.
     - Спасибо! Ты ведь не думаешь, что я слишком молод или...
     - Поиски мудрости долги и трудны, - снова улыбнулся Сократ. - Если ты
готов к ним, то, чем скорее ты их начнешь, тем лучше. -  И,  повернувшись,
он побрел дальше.


     - Расскажи мне про него, - попросила через  несколько  дней  Коринна,
когда они с Алексидом удобно расположились на уступе у входа в пещеру.
     Сирень  уже  отцвела,  но  старая   каменоломня   пестрела   звездами
распустившихся олеандров. Только что  кончился  урок  игры  на  флейте,  и
теперь, прежде чем приступить к чтению трагедии Софокла,  которую  Алексид
принес на этот раз, они ели смоквы и болтали.
     - Ну, он довольно смешон с виду, - начал Алексид, -  и  смахивает  на
сатира...
     - И не страшно тебе говорить такие вещи здесь, в  горах?  -  перебила
она его шутливо, но в ее голосе чувствовалась робость.
     Коринна не была такой суеверной, как Лукиан, но ей не хватало  широты
взглядов, которой учился Алексид у своих новых друзей. А вдруг сатиры и  в
самом деле есть? И вот сейчас перед  ними  появится  козлоногое  чудище  с
лошадинным хвостом, оскорбившись, что его сравнили с каким-то философом.
     - Не бойся, - успокоил ее Алексид. - Сократ говорит,  что  их  просто
выдумали поэты.
     - Ну, так рассказывай про него дальше.
     - Он  удивительный  человек.  Он  необычайно  подвижен,  несмотря  на
большой живот. По-моему, в молодости от был неплохим атлетом и до сих  пор
не бросил упражнений. Он отличился на войне, и ему присудили  награду,  но
он настоял, чтобы ее отдали кому-то другому - человеку, которого он  перед
этим спас в битве.
     - Он тебе сам про это рассказал?
     - Ну, конечно, нет! Мне рассказали его друзьыя.
     - А какие они - эти другие мальчики?
     - Да они вовсе не мальчики,  я  там  намного  моложе  всех.  Они  уже
взрослые люди. Вот, скажем, Ксенофонт. Такой молодец! Только, по-моему, не
слишком умный - больше думает о лошадях, о собаках да о военной службе,  -
но зато с ним интересно разговаривать. И еще Платон. Ему двадцать  лет.  И
он все умеет - отличается в состязаниях, особенно в борьбе, и  к  тому  же
сочиняет стихи и собирается написать трагедию. Как я, -  добавил  Алексид,
грустно вздохнув. - Да только мне и пробовать не стоит  -  не  могу  же  я
тягаться с такими, как он!
     - Мне Платон не понравился  бы,  -  заметила  Коринна,  стараясь  его
утешить. - Он чересчур уж хорош.
     - Нет, он бы тебе понравился, - сказал Алексид. - Вы с  ним  смотрите
на вещи одинаково.
     - Как так?
     - А он считает, что женщины не глупее мужчин и должны получать  такое
же ообразование.
     - Вот это привильно! - Коринна захлопала в  ладоши.  -  Расскажи  еще
что-нибудь.
     И Алексид продолжал рассказывать  ей  о  Сократе  и  о  замечательных
молодых людях из его кружка, пока удлинившиеся вечерние тени не  напомнили
им, что настало время возвращаться в город. Алексид нес под мышкой  свиток
трагедий, который они так и не развернули.
     ...Дома мать встретила его тревожным взглядом, а Теон сказал:
     - Тебя искал отец.
     Ника дернула его за локоть и шепнула:
     - Что ты натворил, Алексид? Мне ведь никогда ничего не рассказывают.
     - Право же, Ника, я не знаю...
     Но  тут  в  дворик  быстрым  шагом  вошел  отец.  Вот  оно!   Алексид
приготовился к худшему: кто-нибудь видел, как он входил в харчевню,  чтобы
поговорить с Каринной, или...
     - Алексид!
     Голос отца был строг, но спокоен. Последнее время Леонт  старался  не
забывать, что Алексид уже больше не мальчик. Теперь он  не  приказывал,  а
старался разговаривать с ним, как мужчина с мужчиной, но  старые  привычки
часто давали себя  знать.  Даже  Филиппу,  когда  он  приезжал  в  отпуск,
приходилось выслушивать от отца суровые выговоры.
     - Что, отец? - спросил Алексид, подходя к нему.
     Они остановились под смоковницей. В одной из  дверей  показался  было
Парменон, но тут же юркнул обратно в дом. Во дворе стало удивитльно  тихо,
однако Алексид не  сомневался,  что  Теон  и  Ника  притаились  где-нибудь
поблизости и изо всех сил  стараются  разобрать,  что  говорит  вполголоса
отец.
     А тот говорил:
     - Мне было грустно узнать, то мой сын  заводит  крайне  нежелательные
знакомства.
     Значит, он все-таки слышал про Коринну! Но чем  так  уж  страшно  это
знакомство? Кровь прилила к щекам Алексида, но он попытался ответить  отцу
столь же сдержанно:
     - А почему оно нежелательно?
     - Неужели ты не понимаешь? - спросил Леонт тем же спокойным тоном.  -
Ведь этот Сократ - притча во языцей.
     Ах, так, значит, дело не в Коринне, а в Сократе!
     - Но почему, отец! - смущенно пробормотал он.
     - Во-первых, он безбожник - он не признает наших богов.  Тех  юношей,
которые попадают в его сети, ждет верная гибель.
     - Это несправедливо...
     - Нет, это правда, Алексид. Я не слишком виню  тебя,  то  ты  сам  не
сумел в нем разобраться. Он хитрый  старик  и  умеет  войти  в  доверие  к
молодым людям. А потом застваляет их забыть все  те  правильные  и  нужные
вещи, которым их учили, и набивает им голову всякой ядовитой чепухой.
     - Но ведь...  -  растерянно  бормотал  Алексид,  пытаясь  найти  хоть
какое-то сходство между тем  Сократом,  которого  он  знал,  и  человеком,
которого описывал отец.
     - Алкивиад [афинский государственный деятель (ок. 451-404  до  н.э.);
помогал спартанцам в их борьбе против  Афин]  попался  на  его  удочку,  и
какова была его судьба? Он мог  стать  украшением  Афин,  а  вместо  этого
продал родину врагу! И не один он плохо кончил. А  что  за  юношей  собрал
Сократ вокруг себя теперь? Вот Платон - его дядя Хармид считается одним из
самых опасных противников нашей демократии. Или Ксенофонт, который открыто
восхищается порядками Спарты. Приятно  ли  мне,  что  мой  сын  знается  с
подобными людьми? - Алексид хотел было возразить, но Леонт  поднял  палец,
требуя, чтобы его не перебивали. - К  счастью,  ты  еще  очень  молод.  Ты
можешь больше не встречаться с ними, и  все  кончится  хорошо.  Но  помни:
больше ты с ними не знаком. С этой минуты! Сократ и  его  вздорное  учение
погибельны для юношей. - Он ласково положил руку на плечо Алексида. - Но с
тобой ничего дурного не случится. Я этого  не  допущу  -  ты  мне  слишком
дорог.



                        9. ТРАГЕДИЯ... ИЛИ КОМЕДИЯ?

     "Ру-у, ру-у, ру-ру-ру!" - заворковал лесной голубь, и  обрывы  вокруг
заброшенной каменолмни ответили ему негромким эхом. Пригнувшийся в  кустах
Алексид заметил на обрыве яркое пятно. Значит, Коринна, как всегда, пришла
в пещеру раньше его. Хитон у  нее  был  золотистый,  как  цветок  крокуса.
Девушка стояла у края расселины и оглядывалась по сторонам.
     "Ха-ха-ха!" - раздался насмешливый крик сойки в кустах сирени у самых
ее ног. Корина улыбнулась и посмотрела вниз:
     - Ты меня не обманешь, Алексид! Хотя, честно говоря, я было поверила,
что это и вправду ворковал голубь. Ну, влезай же сюда.
     Алексид поставил ногу  на  развилку,  ухватился  за  протянутую  руку
Корины и одним прыжком очутился на уступе рядом с ней.
     Она притворилась рассерженной:
     - Ты просто язва! Хорошо бы и вправду это был лесной голубь. Я еще ни
разу не видела тут голубей и не слышала их.
     Корина вела счет птицам разных пород, которые залетали в каменоломню.
Дятел, кукушка, сорока, сойка, сокол, куропатка - список все увеличивался.
У маленького водопада они один раз видели зимородка и не сомневались,  что
где-то поблизости должен жить соловей. Они даже собрались было  как-нибудь
остаться тут на всю ночь, чтобы его послушать, но  потом  решили,  что  во
всех отношениях будет благоразумнее этого не делать.
     - Мать покажет мне соловья! - с сожалением сказала Коринна.
     Горго не была строгой матерью, ее добродушие не уступало ее  толщине,
но и она не потерпела бы ночных прогулок.
     "Как и отец, - подумал Алексид, - хоть он даже и  не  знает,  что  на
свете есть Коринна".
     - Что мы сегодня будем читать? - спросила девушка.
     - Сегодня мы займемся письмом.
     Из складок своего хитона Алексид извлек  свиток  чистого  папируса  и
положил рядом с нем не землю тростниковые перья, нож, чтобы расщеплять их,
и маленький кувшинчик, в  котором,  когда  он  вытащил  затычку,  блеснули
черные чернила.
     - Вот хорошо-то! А с чего мне переписывать?
     - Я тебе продиктую... одну вешь, которую знаю наизусть.
     - Еврипида? Гомера?
     - Потом узнаешь.
     - Но мне же неинтересно писать неизвестно что!
     - Но, может быть, тебе все-таки будет интересно.
     - Ну и учитель! - Коринна показала ему  язык:  жизнь  в  харчевне  не
придала ее манерам изысканности.
     Алексид расщепил тростинку, заточил ее и передал своей  ученице.  Она
устроилась  на  ровном  полу  пещеры,  опираясь   на   левый   локоть,   и
приготовилась писать. Алексид, скрестив руки на  груди,  стал  у  входа  в
пещеру и устремил  глаза  не  город  и  далекое  море.  Затем  медленно  и
отчетливо он продиктовал:
     - "Со скорбной вестью я пришел к тебе, Ахилл..."
     Продиктовав двенадцать строк,  он  остановился.  Чтобы  записать  их,
потребовалось немало времени, но Коринна с  каждым  занятием,  несомненно,
писала и говорила все лучше. Она выводила изящные буквы с такой любовью  и
тщательностью, словно занималась вышиванием. Алексид нагнулся и указал  ей
на несколько ошибок.
     - Ну, что ты об этом скажешь? - спросил он небрежно.
     - Что скажу? Ах, ты об этой речи! Очень неплохо. Только  чересчур  уж
уныло, как ты думаешь?
     - Ну, а как же иначе? Это ведь из трагедии! Не хочешь  же  ты,  чтобы
вестник за живот держался от хохота. Он  же  пришел  рассказать  Ахиллу  о
смерти его лучшего друга.
     - А-а... Только комедии нравятся  мне  гораздо  больше.  Помнишь,  ты
приносил одну - Аристофана. О том, как все женщины заперлись в крепости  и
отказывались вернуться  к  домашним  очагам,  пока  их  мужья  не  обещают
навсегда прекратить войну.
     - Она называлась "Лисистрата".
     - Вот-вот! -  Коринна  заткнула  кувшинчик  с  чернилами  и  еще  раз
пречитала написанное.
     Трудно было сказать,  что  ее  интересует  -  стихи  или  собственный
почерк. Алексид нервно облизнул губы. Сердце  у  него  так  и  подскочило,
когда она, кончив читать, сказала:
     - А все-таки и это очень хорошо. Из какой трагедии ты это взял?
     - Из "Патрокла", - буркнул он.
     - Я о такой и не слышала. Кто ее сочинил?
     - Алексид, сын Леонта.
     - Алексид... - И тут Коринна все поняла. Она вскочила на ноги.  -  Ты
говоришь о себе? Ах, Алексид,  какой  ты  умный!  А  мне  и  в  голову  не
пришло...
     Коринна говорила  так  искренне,  что  Алексид  не  мог  скрыть  свое
удовольствие.
     - Я рад, что тебе понравилось! - сказал он улыбаясь.
     - Нет, ты не возможен! А вдруг бы мне не понравилось и я бы прямо так
и сказала - ты бы обиделся, и...
     - Потому-то я и не сказал сразу. Я хотел узнать, что ты подумаешь  на
самом деле.
     - А ты помнишь еще что-нибудь?
     - Я помню все, что у меня готово. Стихов  двести  -  триста.  Я  ведь
должен хранить их у себя в голове: если я начну писать дома, от расспросов
спасения не будет.
     -  Ну,  так  записывай  здесь!  Сочиняй  понемножку,  все  хорошенько
запоминай, а когда будешь приходить сюда, записывай. В пещере сухо,  и  мы
можем прятать тут и папирус, и чернила, и все, что понадобится.
     - Да это... - Он хотел было сказать: "Я как раз и собирался сделать",
но вовремя спохватился. - Ты замечательно  придумала!  -  договорил  он  с
жаром.
     - Но сначала прочти мне  все,  что  ты  уже  сочинил,  -  потребовала
Коринна.  -  Раз  мне  больше  не  надо  писать,  слушать  будет   гораздо
интереснее.
     Коринна снова села, прислонилась спиной к скале  и  обхватила  руками
колени.   Она   пошевелилась   только   тогда,   когда   Алексид,   кончив
декламировать, произнес обычным тоном:
     - Вот и все, что я пока сочинил.
     - Ах, Алексид! - тихо сказала она. - Как тебе, наверно, было грустно,
пока ты все это придумывал!
     Он рассмеялся принужденным смехом.
     - Чисто по-женски! Сразу о личных чувствах. А стихи тебе понравились?
Ведь это же не я говорю, а Ахилл, Фетеда и...
     - Нет, ты! Все говоришь ты, до последнего словечка.
     Он понял, что спорить с ней бесполезно.
     - Последнее время мне и правда было невесело, - признался он.
     - Из-за Сократа?  Из-за  того,  что  тебе  больше  не  позволили  его
слушать?
     - Да. Но не только из-за этого. Я думал, мне будет очень весело жить,
когда я перестану ходить в школу, но ничего в этом хорошего нет.  Поскорей
бы стать еще старше и пойти служить на границу! Но, конечно, и  это  может
оказаться мне не по душе. - Он засмеялся, на этот раз искреннее.
     - Хорошо хоть одно, - сказал он задумчиво, - ты всегда можешь сам над
собой посмеяться.
     - И то правда. Я знаю, что я сам своего рода шутка. Только, в отличие
от настоящих шуток, я с возрастом делаюсь все смешнее. Ну что  ж...  -  Он
нагнулся и поднял свиток папируса. - Стихи, конечно, не  бессмертные,  но,
когда я все это излил, мне стало легче на душе.
     - Нет, стихи хорошие. Они мне очень понавились, хотя я не все поняла.
Но лучше бы ты написал комедию.
     - Нельзя писать по заказу, -  объяснил  он.  -  Надо,  чтобы  замысел
совсем тебя захватил, чтобы слова сами рвались наружу.


     Они провели в пещере еще часа два, играя на флейте  и  болтая.  Домой
они отправились задолго до темноты, чтобы идти не по пыльной дороге, а  по
берегу прихотливо извивающегося Илисса.
     - Я люблю деревню, - заметила Коринна.
     Лето было уже в  разгаре.  На  небольших  полях  ничинали  золотиться
колосья, а среди них пламенели маки.  Тут  виднелись  желтые,  как  хорошо
начищенная медь, ноготки, там - синий,  будто  небо,  цикорий.  В  высокой
траве неумолчно трещали бесчисленные кузнечики. Алексид, подразнивая  свою
спутницу, сообщил ей чье-то изречение: "Счастливы  кузнечики  -  их  самки
лишены голоса".
     - О да, - невозмутимо согласилась Коринна, - но  ты  послушай,  какой
они сами поднимают шум! Прямо как сборище мужчин.
     Река уже обмелела, и, сняв  сандалии,  они  зашлепали  по  прозрачной
воде. Ветки  платанов  над  их  головами  смыкались  в  голубовато-зеленый
тенистый свод.
     - Да, я тоже люблю деревню, - сказал Алексид, возвращаясь к началу их
разговора. - На месте моего отца я бы жил в нашем  загородном  доме,  а  в
Афинах бывал бы только на праздниках.
     - Но тогда его ремесло, пожалуй, увязло бы в деревенской глине!
     - Ну, глины он не боится, он ведь гончар.
     Коринна засмеялась:
     - Ах, да! Ты же мне говорил.
     Через несколько шагов он вдруг остановился, и вода запенилась  вокруг
его щиколоток.
     - Там впереди какие-то люди. Слышишь голоса?
     Коринна  прислушалась.   В   неумочное   журчание   реки   вплеталось
прерывистое журчание человеческой речи.
     - Но ведь это же... - вдруг взволнованно шепнул  Алексид,  -  это  же
голос Сократа! Не может быть...
     - Почему не может быть?
     - Потому что он никогда  не  покидает  города.  Он  говорит,  что  не
интересуется природой и...
     - Что ж, - скзала  Коринна,  которая  прошла  вперед  и  заглянула  в
просвет между ветками, - если  ты  говоришь,  что  этого  не  может  быть,
значит, не может! Но вон там на траве лежит курносый старик, и,  если  это
не Сократ...
     Алексид растерялся. Все это время он страшился  случайной  встречи  с
Сократом, но уж лучше бы она произошла на людной улице, чем здесь.
     - Давай тихонечко уйдем он них, - пробормотал он.
     - Ты, наверно, хотел сказать: "тихонечко пойдем к ним",  -  возразила
она.
     - Что?
     - Я хочу поближе рассмотреть этого мудреца,  я  хочу  послушать  его.
Такого случая я не упущу.
     - Но мой отец сказал... - Алексид почувствовал,  что  говорит  совсем
как Лукиан.
     - Твой отец не хочет, чтобы тебя видели в этой компании,  раз  у  них
такая дурная слава