бы корабль сильно качало, а под его
кормой кипели высокие волны.
     Правда, их могли увидеть. Однако нависающий ют заслонял их от случайных
взглядов  с  палубы,  а чтобы  разглядеть  их из  окна  каюты, нужно было бы
высунуться в  него чуть ли не по пояс, да еще  вывернуть  шею. От пиратского
судна их  заслонял борт "Дельфина",  и с этой  стороны никакая опасность  не
грозила им до тех пор, пока галера не  отвалила  бы от корабля. Да и пираты,
судя по доносившемуся шуму, были слишком заняты, чтобы глазеть по сторонам.
     -- Что там происходит? -- прошептала Анджела.
     --  Они  грабят  корабль.  Слышишь  --  по   палубе  катят  бочки.  Оба
прислушались.
     -- Хороший знак, -- пробормотал Алан.
     -- Ты думаешь, что  они  уплывут и бросят "Дельфин"? Иначе они не стали
бы снимать с него груз.
     -- Вот  именно. На что им эта старая лоханка? Ш-ш-ш!.. Кажется,  кто-то
вошел в каюту.
     Они замерли. Из  открытого окна у их  ног донеслись грубые голоса, стук
падающей  мебели, лязг взламываемых  замков... Они догадались, что грабители
наткнулись на винный погребец  капитана  и  решили промочить  глотку.  Потом
внизу все стихло, и слышны были только шум и крики с палубы.
     -- Бедный капитан Монтано! -- вздохнула Анджела, решив, что можно опять
заговорить. -- Он так мечтал о приключениях... И вот такой конец.
     -- Это был мужественный человек, он заслуживал лучшего корабля и лучшей
команды.
     -- А что с матросами?
     --  Я видел, что некоторые прыгали в воду, но,  наверное,  они утонули.
Правда, нас  относит к  берегу, но до него еще далеко. А тех, кого пираты не
убили, конечно, продадут в рабство.
     С  галеры  донесся хриплый  рев трубы.  На "Дельфине" раздались громкие
крики.
     --  Пожалуй,  они собираются  отчалить  и  дают  сигнал  своей  команде
вернуться на галеру.
     --  Может быть,  нам  на помощь  идет  военный корабль?  --  с надеждой
сказала Анджела.
     -- Если бы так! Мы вдвоем не сможем управлять "Дельфином".
     -- Ну все-таки  лучше остаться на нем вдвоем, чем  вместе с пиратами. А
кроме того, в случае необходимости мы можем воспользоваться лодкой.
     Снова  заревела труба.  И  сразу с палубы донесся топот  множества ног.
Затем  на  "Дельфине"  воцарилась  мертвая тишина,  зато  на галере поднялся
страшный шум.
     -- Попробуем  вернуться в каюту, -- предложил Алан. -- По-моему, пираты
отчаливают. Как бы они нас не заметили, когда корабли разойдутся.
     Укрывшись в каюте, они с удовольствием расправили затекшие руки и ноги.
Пираты учинили здесь настоящий разгром:
     вспороли все подушки  в поисках припрятанных ценностей и  даже перебили
стаканы -- вероятно, попросту в стремлении удовлетворить бессмысленную жажду
разрушения.
     Алан и Анджела напряженно  прислушивались, готовые  при первом признаке
опасности снова броситься к  окну. Но на "Дельфине" царило безмолвие: только
угрюмо хлопал парус да стонали и скрипели снасти.
     -- Подожди здесь! -- сказал Алан. -- Я пойду проверю, отошла ли галера.
     Он  осторожно выбрался на палубу. Там  никого не было. Согнувшись в три
погибели,  он  прокрался к  борту. Черная галера была  уже в сотне  ярдов  и
направлялась  к  берегу,  а  "Дельфин",  увлекаемый северо-западным  бризом,
продолжал неторопливо плыть прежним курсом  --  правда, теперь он рыскал  из
стороны в сторону, потому что никто не стоял у его руля.
     Других кораблей не было видно. Алан все же поднялся  на  ют и  осмотрел
горизонт. Между  небом  и  землей  не виднелось ни  единого  паруса.  Пираты
бросили "Дельфин"  не  потому, что  испугались, а потому, что  уже  сняли  с
корабля  все  ценное. Но,  во всяком случае,  они уплыли, а  это было  самое
главное.
     Он бросился вниз, чтобы успокоить Анджелу.
     -- Все в порядке!  -- крикнул он. -- Они уплыли. На корабле нет никого,
кроме нас.
     -- Ш-ш-ш... Слушай! -- прошептала она, хватая его за руку.
     В  коридоре  раздавались  медленные шаги, приближавшиеся  к каюте.  Вот
кто-то, тяжело дыша, остановился возле открытой двери...
     Они  уже не  успеют  вылезти за  окно.  Алан оглянулся в поисках сабли,
которую он бросил, когда они спасались за окном в первый раз. Но нигде ее не
увидел:  наверное,  она  приглянулась кому-нибудь из  пиратов. Алан  схватил
табуретку... Табуретки  и  чужое  оружие! Ведь  и это уже  было!  Тут  вновь
пробудилась его странная способность думать о смешном в минуту опасности. Он
прикинул,  не основать  ли ему новую  школу фехтования, где он будет обучать
желающих искусству биться на шпагах и табуретках.
     Однако он успел оценить положение совершенно серьезно. По коридору шел,
а вернее,  брел только один человек  -- забытый на "Дельфине" пират, раненый
или, быть может, пьяный... Ну, с одним-то он справится!
     -- Вот твоя сабля, -- шепнула Анджела, всовывая ему в руку эфес.
     За  косяк  двери,  словно  ища  поддержки, уцепились  пальцы,  покрытые
запекшейся кровью.
     -- Стой! -- вскрикнула Анджела. -- Осторожнее -- это капитан.
     Но будь это даже пират, сабля все равно не понадобилась бы: Монтано без
чувств упал на пол каюты.

     -- Хвала всем  святым! -- пробормотал  он несколько минут спустя, когда
его привели в чувство и  перевязали  ему раненое плечо. -- По крайней  мере,
мой корабль и мои пассажиры целы... В чем, правда, нет моей заслуги.
     -- Ты сделал  все, что мог,  -- заверила его Анджела. -- Я видела,  как
они на тебя набросились. Мне показалось, что ты убит.
     -- К счастью, так показалось и пиратам, да и мне самому тоже. Наверное,
я потерял сознание, вот как сейчас, а когда пришел в себя, бой уже кончился.
Мне надо было быстро что-нибудь придумать: ведь если бы пираты заметили, что
я жив, они увели бы меня на свою галеру, а если бы я притворился мертвым, то
вышвырнули бы за борт. Так что  стыжусь признаться  -- я  отполз в сторону и
спрятался!  Чтобы капитан  на своем собственном корабле -- и прятался! Какой
позор!
     -- Но что тебе оставалось делать? -- спросил Алан.
     --  Ну... -- Монтано кашлянул.  --  Я буду вам весьма обязан,  если вы,
когда вернетесь в Венецию, не станете об этом рассказывать.
     --  Когда  мы вернемся,  -- повторила Анджела.  -- Наверное,  ты  хотел
сказать "если"?
     Монтано с трудом поднялся на ноги.
     -- -- Дай-ка я обопрусь на твое плечо, мессер Дрейтон.  Нет, я не лягу.
Место капитана на палубе. Одному богу известно, куда нас несет ветер.
     Они помогли Монтано взобраться на ют. Он внимательно вгляделся в берег,
прикинул положение солнца и посмотрел на паруса.
     -- Если ты встанешь у руля, -- сказал он Алану, -- я  буду давать  тебе
указания,  как  вести  корабль.  Только бы не испортилась погода,  и с  этим
ветром мы спокойно дойдем до Рагузы. А там поднимем сигнал  бедствия, и  нам
пришлют помощь.
     -- Вот и  хорошо, -- заметила  Анджела, которая вернулась к ним, обойдя
палубу.  -- Тут кто-то  забавлялся  с топором. Лодка изрублена чуть  ли не в
щепки, и на нее рассчитывать не приходится.
     -- Ты не поищешь нам  какой-нибудь еды? -- спросил Алан.  -- Я умираю с
голоду, а от руля отойти не могу.
     -- Сейчас  я накормлю вас обоих. -- Она повернулась, собираясь уйти, но
вдруг остановилась и понюхала воздух. -- Вы чувствуете, пахнет горелым?
     Запах гари  был  очень слаб, потому что ветер дул с кормы. Но тут вдруг
они увидели, что над носом клубится дымок. Монтано испустил хриплый вопль:
     -- Сто тысяч чертей! Эти негодяи подожгли мой корабль!
     О  том,  чтобы  погасить   пожар,  нечего  было  и  думать:  для  этого
потребовалось  бы не меньше двадцати человек. К счастью, горел только нос, и
ветер не давал огню распространиться по  палубе. Но, угрюмо заметил Монтано,
в трюме-то  стоит безветрие, и, пожрав  все внизу, пламя вырвется  на палубу
прямо у них из-под ног.
     Монтано поглядел на лодку и убедился, что Анджела сказала правду: плыть
на ней было нельзя.
     -- А не построить ли  нам плот? -- предложила девушка. -- Как Одиссей у
Гомера.
     Монтано ничего  не  ответил. Его не интересовали древние поэты. Сдвинув
брови, он внимательно рассматривал гористый берег.
     --  Бухты-то  там есть, --  сказал он.  -- Лево  руля, мессер  Дрейтон!
Хорошо! Пока так  держать... Нам остается только идти к  берегу и уповать на
бога. Может быть, мы еще успеем выбросить корабль  на  песок,  прежде чем он
перестанет слушаться руля.
     Нос  "Дельфина" был  теперь уже весь охвачен  огнем. В  солнечных лучах
танцующие  языки пламени казались бледными и прозрачными. Над ними  клубился
густой бурый дым. Слышался непрерывный треск,  иногда заглушавшийся басистым
ревом.  В  воздухе  пахло  горящей  сосной  --  запах,  который  при  других
обстоятельствах мог бы показаться приятным.
     Алан стоял  у  руля  и послушно  поворачивал  его, повинуясь  указаниям
Монтано.  Слезящимися  глазами  он  всматривался  в  дым.  Берег  как  будто
приблизился. А может  быть, это лишь кажется? И какой берег!  Серые отвесные
утесы, изборожденные трещинами -- следами  бурь, хлеставших  их  из  века  в
век...  Ни одной деревни, ни одного зеленого поля --  лишь дикие горы, круто
обрывающиеся в море.
     Неудивительно, что эти заливы и островки превратились в гнезда пиратов.
У такой земли нелегко вырвать честное пропитание.
     Внезапно  с  оглушительным  треском  обрушилась  мачта,  прикрыв  огонь
клубком парусины  и снастей. На  несколько  секунд  дым рассеялся, только по
краям  паруса  он продолжал завиваться  спиралями. И  Алан в первый раз смог
рассмотреть два угрюмых мыса, между которыми  полз теперь  "Дельфин". Но тут
десятки огненных копий пронзили снизу упавший парус, и пламя с новой яростью
взметнулось к небесам. Покрасневшие глаза  юноши  снова опалило жаром, и  он
уже ничего не мог разобрать сквозь клубящуюся впереди черную завесу дыма.
     --  Так держать, мессер  Дрейтон!  -- Плечо Монтано,  вероятно,  сильно
болело,  но  он не показывал вида.  Он все  еще  был капитаном этих пылающих
обломков, которые прежде были его  кораблем,  и, пока они держались на воде,
он не мог  думать о  себе. -- Еще лево руля! Еще! Я когда-то заходил сюда за
водой. Тут в море впадает река, и есть  песчаный пляж... Может быть, мы  еще
успеем.
     Дело решали секунды. В узком заливчике ветра почти не было, и "Дельфин"
совсем потерял ход. С  томительной  медлительностью он  тащился мимо высоких
обрывов. "Если тут  устье реки, --  подумал Алан, -- то,  наверное,  нам еще
мешает встречное течение".
     А пожар продолжал  бушевать.  На корме теперь  было трудно стоять из-за
сильного жара.  Пламя охватило уже  середину корабля и колеблющейся  завесой
протянулось  от борта до борта. Анджела,  вся в  саже, спотыкаясь  и кашляя,
вскарабкалась по трапу наверх. Она сгибалась под тяжелой ношей.
     -- Если мы доберемся до берега, нам понадобятся наши дорожные сумки, --
сказала она, -- и я захватила кое-какие съестные припасы.
     -- Умница,  --  буркнул  Алан и  добавил про себя: "Только как бы ее не
обманула надежда!"
     --  Круто право  руля!  -- скомандовал  Монтано.  --  Если  это нам  не
поможет, придется добираться  до берега  вплавь. Держи по ветру и иди вон на
те пески.
     Алан  поспешил выполнить команду.  Медленно,  словно не желая  признать
свое поражение, "Дельфин" подчинился рулю и повернул. Уцелевший парус задней
мачты надулся,  и корабль прибавил ходу. Но  огонь уже подобрался к  корме и
лизал подножие лестницы -- этого противника не могла отогнать никакая сабля.
Анджела прижалась  к борту, закрывая лицо от  палящего жара. Монтано положил
руки на руль.
     -- Уступи мне место, мессер Дрейтон.
     -- Но твоя рана...
     -- К рулю стану я, -- сказал Монтано с  печальным  достоинством. -- Раз
уж мой корабль приходится выбросить на берег, это должен сделать я.
     И Алан отошел в сторону. Они уже находились в устье небольшой речки. По
обеим ее сторонам под утесами тянулись золотистые пляжи.
     --  Вы промокнете, -- сказал Монтано, -- но вы не утонете.  Он  говорил
несколько  виноватым  тоном,  как   капитан   корабля,   извиняющийся  перед
пассажирами за причиненное им незначительное неудобство.
     Точно выбрав  момент,  Монтано,  стиснув  зубы от боли, резко переложил
руль.  "Дельфин" повернул  и  встал  почти поперек  реки.  Раздался скрежет,
корабль дернулся  и замер.  Алан поглядел вниз и  увидел,  что  корма  почти
касается каменной россыпи. До нее было всего несколько ярдов.
     -- Вон там лежит веревочная лестница, -- сказал Монтано, не поворачивая
головы.
     Алан отыскал ее и, привязав к корме, сбросил вниз.
     -- Столько-то ты можешь проплыть? -- с тревогой спросил он Анджелу.
     -- Ну конечно.
     -- Тогда спускайся. -- И он помог ей перелезть через борт. На мгновение
ее заслонила нависающая палуба, и  в следующую секунду Алан  увидел, что она
уже подплыла к камням и выбралась на них.
     -- А твоя  рана, синьор,  не помешает  тебе? -- начал он, обернувшись к
Монтано, но капитан куда-то исчез.
     Оставаться на  юте было опасно.  Горячие доски под ногами  уже начинали
обугливаться.  Лестницы исчезли в густом  дыму. Алан попробовал крикнуть, но
поперхнулся от едкой гари и закашлялся.
     Огонь  отогнал  его  к борту. Ну что  же, если капитан решил героически
погибнуть со своим кораблем, спасти его  было уже невозможно, а гибнуть  сам
Алан  не хотел. Он  начал  спускаться по веревочной лестнице. Из окна  каюты
тоже валил дым, и Алан спрыгнул  в  холодную воду. Задыхаясь и отплевываясь,
он ухватился  за руку, которую  протянула ему Анджела, и выбрался  на камень
рядом с ней.
     -- А где капитан? -- спросила она сурово. -- Неужели ты бросил его там,
раненного?
     -- Это он меня бросил. -- Алана обидел ее тон.
     -- Вот он! -- с облегчением воскликнула  Анджела. Капитан тяжело плыл к
ним, словно  подбитая утка. Они спрыгнули с  камня, вошли  в  мелкую воду  и
помогли  ему выбраться на сушу, обнаружив при  этом, что плыть ему мешало не
только раненое плечо, но и узел, который он толкал перед собой.
     -- Пришлось вернуться за этим, -- еле выговорил он, задыхаясь.
     -- Очень хорошо. А теперь  дай-ка я сниму повязку и  погляжу, не попала
ли в рану соленая вода.
     -- Сейчас, сейчас, синьорина, -- отмахнулся от нее Монтано и, присев на
корточки, стал развязывать свой узел. -- Это поважнее раненого плеча.
     --  Да уж завязано, во  всяком  случае, гораздо  лучше,  -- великодушно
признала Анджела. -- А что это? Что-нибудь очень ценное?
     Монтано кивнул. С лихорадочной быстротой он сдернул последнюю тряпку.
     -- Цела! -- радостно воскликнул он. -- И ничуть не промокла!
     С нежностью  любящей матери, отыскавшей своего  пропавшего ребенка,  он
начал осторожно переворачивать страницы "Путешествий" Америго Веспуччи.

        "Глава десятая. И ОТ ДЕВУШЕК ТОЖЕ БЫВАЕТ ПОЛЬЗА"


     Алан никак не  мог понять, откуда все они вдруг взялись. При взгляде на
эти голые серые  горы,  исчерченные лиловыми тенями, казалось,  что здесь не
сумеет прокормиться и кузнечик -- не то что человек. А теперь к воде со всех
сторон бежали  люди -- мужчины в узких  белых штанах  и  куртках, украшенных
черной вышивкой,  в алых кушаках и  сверкающих серебряных ожерельях; за ними
женщины  в  черных  платьях  и пестрых,  разноцветных  платках,  удивительно
подвижные, несмотря на длинную одежду; а впереди, по бокам и сзади, -- толпы
ребятишек.
     Тут  Алан  сообразил,  что  "Дельфин"  уже  больше  часа был  настоящим
плавучим маяком -- столбом дыма, который  был виден на  многие мили по всему
берегу. Наверное, пастухи  в горах и рыбаки, чинившие сети  на берегу, долго
следили за  горящим  кораблем. Когда  же  он  исчез  в  заливе,  все зрители
устремились туда.
     -- Они  не нападут на нас?  -- спросил Алан у Монтано. -- Ты понимаешь,
что они говорят?
     -- Я  знаю  десятка два здешних слов, -- рассеянно ответил капитан.  --
Моряк поневоле учится многим языкам.
     Он,  не  отрывая  глаз,  смотрел на  свой  гибнущий корабль.  Шпангоуты
торчали,  как  обугленные  ребра, и борта  догорали над самой водой.  Вокруг
плавали обломки,  и местные жители уже начали вылавливать их. В воздухе, как
серые снежинки, кружили хлопья пепла.
     Однако  капитану  не  пришлось служить толмачом. На  берег  неторопливо
спустился  бородатый священник --  достоинство не  позволило  ему,  подобрав
рясу,  пуститься бегом вслед  за  своими прихожанами,  и,  хотя,  как  и все
служители православной церкви, он не изучал латыни, оказалось, что  он легко
и свободно говорит по-гречески.  Белокурые волосы Алана его очень удивили, и
он  удивился еще  больше,  узнав,  что юноша  -- англичанин.  Алан  поспешил
объяснить, что Анджела --  тоже английский юноша и не знает никакого другого
языка, кроме  английского. Тут Анджела  бросила на  него негодующий взгляд и
гневно спросила по-латыни, не  желает ли он, чтобы она вообще  молчала. Алан
ответил, что вовсе  не  хочет мешать ее участию в беседе, но чем  меньше она
будет разговаривать в присутствии посторонних, тем легче ей удастся  скрыть,
что она  не юноша. Анджела возмущенно фыркнула, забыв, что  благовоспитанной
девице подобает сдержанность.
     -- Вы должны извинить мою паству,  --  сказал отец Николай, указывая на
мужчин,  собиравших  обломки. --  Край  тут  бедный, а нас к тому же  грабят
пираты, как  они ограбили вас, и  еще турки. До леса отсюда далеко, и каждый
кусочек дерева -- для нас большая ценность.
     --  Пусть берут все, что сумеют добыть, -- сказал  Монтано,  когда Алан
перевел  ему  слова  священника. --  "Дельфина" больше нет.  Я  остался  без
корабля.  -- И, повернувшись спиной к заливу,  он последовал за священником,
который вызвался проводить их в деревню.
     Это и правда  была  бедная  деревушка  --  на  крутом обрыве  над рекой
лепилось  с полсотни побеленных  хижин. Под обрывом, там, где зимние разливы
нанесли  слой  плодородной  земли,   виднелось  несколько  узких,  тщательно
обработанных полей;  на них  уже  созревала  рожь.  Выше  по  обрыву  стояла
маленькая  церквушка,  такая  же простенькая и  беленая, как  и хижины, но с
неожиданно высокой колокольней,  которая, как  они  узнали позже, служила не
столько приютом старому надтреснутому колоколу, сколько сторожевой башней.
     Отец Николай жил в хижине рядом с церковью, и на ее пороге их встретила
добродушная  старушка --  его жена. Но она только ласково улыбалась  им, так
как не знала никаких языков и не могла даже поздороваться с ними. Увидев ее,
Алан  сперва  даже  немножко растерялся: он  был католиком,  а  католическим
священникам жениться запрещалось. Но он  тут же вспомнил, что у православной
церкви правила совсем иные.
     Как ни бедна  была  деревушка,  гостеприимство  ее жителей  поистине не
знало предела.  Трете чужестранцев  были гостями священника,  и против этого
никто  не  спорил,  однако каждый собирался попировать  с  ними и  торопился
принести  свою долю  угощения.  Не прошло и  получаса, как  на вертелах  уже
жарились целые бараны. Один рыбак принес  форель,  другой -- морскую рыбу, а
женщины притащили довольно тощих кур. Они принесли и  большие миски с мягким
кисловатым сыром.
     Не  были  забыты  ни  вино,  ни  музыка.  Несколько  мужчин  явились  с
однострунными  гуслями,  напомнившими  Алану   старинные  деревенские  лиры,
которые он видел у себя на родине, в Йоркшире.
     По-видимому,   деревня  решила  отпраздновать  это  редкое  событие.  В
маленькой хижине отца Николая могло поместиться не больше  тридцати человек,
и  остальные устроились  в  чистеньком дворике, иногда  заглядывая  в дверь,
чтобы  еще раз  посмотреть  на  чужестранцев, прибывших  из-за  моря, а  все
остальное время с удовольствием болтая о собственных делах в тени олеандров.
     В хижине, когда  жаркое было готово, почетным  гостям подали  невысокие
табуреты.  Алан и его друзья попытались  сесть на