орами,
которые жили  через  несколько столетий  после конца золотого  века античной
литературы.  Было нетрудно  догадаться, что все книги,  кроме  тех,  которые
имели  отношение к христианской  религии,  здесь просто свалили в кучу,  как
языческие и нечестивые. Анджела, выросшая в  доме  книгопечатника, знала все
эти произведения.  Среди них не  было ни  одной редкой или ценной книги. Все
они  уже были известны  в Венеции. Многие были напечатаны,  а гораздо лучшие
копии остальных имелись в разных библиотеках Европы.
     -- Ее тут нет. -- Анджела чуть не плакала от горького разочарования.
     -- Погоди-ка, а это что?
     Алан  пошарил в глубине полки, куда завалилось несколько книг поменьше.
Одну  за другой  он  извлекал  их на  свет --  покрытые  паутиной,  в пятнах
плесени.
     -- Смотри! --  Он  лишь с трупом удержался от  ликующего вопля, который
был бы услышан и за этими толстыми стенами.
     Вместе  они  прочли  вслух заголовок,  начертанный  тонкими  выцветшими
линиями: "Овод" Алексида, сына Леона"...
     Это   была  упоительная  минута.   Они   держали   в  руках  маленький,
переплетенный в кожу  пергаментный томик, ради которого Алан пересек Европу.
В этой  книге, тоже насчитывавшей несколько веков, жило неувядаемое творение
Алексида  --  комедия, которая вызвала смех и  рукоплескания  двадцати тысяч
зрителей, некогда заполнивших обширный афинский амфитеатр, и получила первую
награду на весеннем театральном состязании за четыреста лет до нашей эры.
     Почти две тысячи  лет прошло с  тех пор, как сам Алексид превратился  в
прах. Из  всех его творений  сохранился лишь  этот единственный список одной
комедии.
     Анджела посмотрела  на  Алана, прочла ответ в его глазах и кивнула. Они
должны увезти эту книгу из Варны. Во что бы то ни стало.
     Теперь уже ясно, что монахи не подарят им этой рукописи, не продадут ее
и даже не позволят переписать. Эта  веселая насмешливая комедия казалась  им
греховной и кощунственной.
     Пока настоятель Иоанн  жив,  рукопись будет  лежать в библиотеке,  если
только ее страницы не выскребут.
     Когда  же  настоятель умрет -- а он очень дряхл и может умереть в любой
день, -- его преемником,  несомненно, станет отец Димитрий, и тогда  Алексид
вместе со всеми другими древними авторами будет предан огню.
     -- Нам придется украсть рукопись, -- сказал Алан.
     --  Это не кража. Воры не мы, а монахи. Они хотят  ограбить мир, лишить
его замечательной книги.
     --  И  ограбить Алексида, лишить его славы  и  бессмертия,  которые  он
заслужил.
     Успокоив свою совесть такими рассуждениями,  они  уселись  друг  против
друга за пыльным столом и принялись переписывать жития святых, обсуждая свои
дальнейшие  планы.  Работа  была   скучная,  но  нетрудная  и  не  требовала
сосредоточенности.
     Они решили, что уйти немедленно нельзя. Это могло вызвать подозрения, и
тогда за  ними послали бы погоню. Да и  отдых им не повредит -- ноги Анджелы
заживут,  а кроме  того, можно будет накопить немножко  припасов на  дорогу,
съедая не весь хлеб, который им дают.
     Им очень  не хотелось оставлять Алексида  в библиотеке.  Они,  конечно,
понимали, что  за  один  день ничего с  ним  не случится, и все-таки чего-то
опасались.
     -- А кроме того, -- сказала  Анджела,  -- раз нам  не доверили ключ  от
библиотеки, кто  знает, удастся ли нам сюда проникнуть, когда настанет время
забрать рукопись.
     -- Но если мы  возьмем ее сейчас,  нам некуда будет ее спрятать. Весьма
возможно, что кто-нибудь из монахов решит заглянуть в наши сумки.
     --  Придумала! --  Анджела  указала на окно. -- Если я влезу к  тебе на
плечи,  то смогу дотянуться до окошка и сунуть книгу в нишу. Стекла тут нет,
и мы сможем забрать ее с той стороны, когда во дворе никого не будет.
     -- Прекрасно. Так и сделаем.
     С  этими  словами Алан  уперся руками в стену, и девушка  не  без труда
взобралась к нему на плечи.
     --  Ну  вот, --  сказала  она  шепотом,  спрыгивая  на  пол  и  вытирая
запачканные руки. -- А теперь давай  скорее переписывать, чтобы нам было что
показать.
     Часа два они усердно работали, а затем раздался унылый звон колокола.
     -- Будем надеяться, что  он созывает монахов  к обеду, -- заметил Алан.
-- Слышишь -- кто-то отпирает дверь.
     Однако заглянувший в  библиотеку монах пришел позвать их  в часовню. На
этой службе, объяснил он, обязательно должны присутствовать и монахи и гости
монастыря.
     --  Все  пропало!  -- вдруг растерянно прошептала  Анджела,  когда  они
подошли к часовне.
     -- Что случилось? -- с тревогой спросил Алан.
     -- Мои волосы! Ведь в часовне мне придется снять шляпу!
     -- Авось в полутьме никто не заметит. Да и у монахов  они тоже по самые
плечи.
     Но,  хотя в  часовне царил полумрак,  а волосы монахов были  достаточно
длинны, все же рядом с короткими белокурыми кудрями  англичанина рыжая грива
Анджелы сразу бросалась в глаза.
     Когда служба кончилась, у дверей часовни их остановил отец Димитрий.
     -- Ты носишь волосы длинными, словно женщина, -- сказал он грубо.
     Анджела спокойно посмотрела ему прямо в глаза.
     --  Я дал обет, -- сказала  она,  --  не стричься, пока не  вернусь  из
своего паломничества.
     Хмурые морщины на лбу монаха разгладились.
     -- Ну, если это  не суетность, мальчик, то  ничего,  -- сказал он почти
ласково.
     Однако когда они пошли  к трапезной, он продолжал задумчиво смотреть им
вслед.

     После обеда им пришлось опять работать  в библиотеке до самой  темноты.
Только после ужина и вечерни они, наконец, получили возможность побродить по
монастырю.
     -- И все-таки это кража, -- сказал Алан,  которого вновь начала  мучить
совесть. -- Может быть,  попробуем задержаться здесь подольше  и  переписать
комедию?
     Анджела решительно мотнула головой.
     -- Это не годится. Нам нужна сама рукопись. Иначе могут сказать, что мы
подделали комедию, что ее сочинил вовсе не Алексид, а мы сами.
     Алан иронически усмехнулся.
     -- Эх, если бы я и правда умел писать вот так!
     Они  успели  только  наскоро  перелистать страницы,  но  и  этого  было
достаточно,  чтобы  убедиться,  что  перед  ними настоящий шедевр, достойный
сравнения с лучшими комедиями Аристофана.
     -- И все-таки рукописи подделываются, --  объяснила Анджела. -- Поэтому
венецианское правительство поручило особому цензору наблюдать за  печатанием
латинских и греческих книг.
     Разговаривая,  они  спустились  к  озеру, чтобы  насладиться прохладным
ветерком, дувшим  с гор. Догорел еще один  великолепный закат, и  сгустились
сумерки.  Кругом царила глубокая тишина,  и каждый  звук далеко разносился в
горном воздухе.  Вот  почему им  удалось расслышать  беседу отца  Димитрия с
другим монахом,  которые остановились у парапета  высоко, над  ними. Они как
раз подошли к вырубленным в скале  ступенькам, когда до них донесся знакомый
грубый голос отца эконома:
     --  Я  и  сам  так  подумал сегодня утром,  брат  Григорий. Но  как  ты
догадался?
     -- Я подслушивал у дверей библиотеки, брат...
     Алан вздрогнул  и схватил  Анджелу  за локоть.  Окаменев,  они  затаили
дыхание.
     -- И о чем же они разговаривали?
     -- Я  не разобрал. Дверь ведь толстая, а  они шептались и только иногда
говорили громче. Но один называл другого "Анджела".
     .  --  А  ты  не  ослышался?  "Анджело"...  "Анджела"...  Почти никакой
разницы.
     --  Но ведь он ставил  слова в женском роде! Тут ошибки  быть не может:
один из них на самом деле девушка, и мы допустили в стены монастыря женщину!
Да если настоятель об этом узнает, он умрет от ужаса!
     Отец Димитрий позволил себе хихикнуть.
     -- Ну так постараемся, чтобы он об этом узнал. Место в раю, уготованное
нашему достопочтенному настоятелю, уже заждалось его.
     Несколько секунд они молчали, а потом второй монах сказал:
     -- Когда ты будешь настоятелем, ты... ты вспомнишь про мою дружбу?
     -- Я не забуду никого из моих друзей. И из моих врагов.
     -- А что сделать с этой девчонкой?
     -- Сегодня  ничего. Запомни -- никому ни слова! А утром проводи их не в
библиотеку, а  к настоятелю. Я обличу  их  в  его присутствии.  Если  старик
выдержит и такое волнение, значит, на него вообще смерти нет!
     -- Ты очень умен, Димитрий. А как ты поступишь со школярами?
     --  Как?  Прикажу  выдрать этих  бродяжек плетьми и  вышвырнуть  их  за
ворота.

     Необходимо было действовать решительно.
     Как  только монахи отошли от парапета, Анджела и  Алан бросились в свою
каморку  за сумками  и сунули в  них несколько кусков  хлеба, который сумели
спрятать за обедом и ужином. Затем они крадучись пробрались к наружной стене
библиотеки -- к этому времени уже совсем стемнело и можно было не опасаться,
что их заметят.
     Высоко над их головами смутно чернели три маленьких окна.
     -- Она в среднем, -- шепнула Анджела.
     Алан, твердо упершись ногами в землю, пригнулся и, когда она взобралась
к нему на плечи, стал медленно выпрямляться.
     Анджела испуганно ахнула.
     -- Что случилось? -- шепнул он.
     -- С этой стороны стена гораздо выше!
     -- Попробуй дотянуться.
     -- Сейчас.
     Алан закусил губу, потому что нога Анджелы больно нажала на его плечо.
     -- Побыстрей, -- умоляюще проговорил он. -- Я тебя долго не удержу.
     -- Я ее трогаю пальцами... Вот... Ай!
     С приглушенным стоном она сорвалась на землю. Алан, потеряв равновесие,
тоже упал, и оба больно ушиблись. При этом они наделали довольно много шума,
но  во двор никто не вышел. Анджела первая вскочила на ноги и помогла встать
юноше.
     -- Все в порядке! -- воскликнула она с торжеством. -- Рукопись у меня.
     Алан так  обрадовался,  что совсем забыл про  ушибы. Он сунул  книгу за
пазуху, ощутив приятный холодок кожаного переплета,  и  они, прячась в тени,
направились к воротам.
     Однако привратник, который накануне  так неохотно впустил молодых людей
в монастырь, на этот раз не проявил никакого желания выпустить их.
     -- Час уже поздний, -- проворчал он. -- Монастырские правила запрещают.
     -- Но ведь еще не совсем стемнело! -- в отчаянии попробовал убедить его
Алан.
     -- Какая разница! Еще и десяти минут не прошло, как мне передали приказ
настоятеля никого из монастыря не выпускать.
     Итак, отец  Димитрий  принял  меры предосторожности!  Алан взглянул  на
старика  привратника, на  ключи, болтавшиеся у его пояса...  Но из  сторожки
доносились  голоса: значит, сегодня он  не  один.  К  нему  на помощь  сразу
бросятся  по меньшей  мере двое.  А  ведь  далеко не  все  монахи -- дряхлые
старики.
     -- Ну что ж, -- сказал он, пожав плечами.
     И  они вновь  направились к  монастырю  по извилистой тропе,  тщательно
выбирая,  куда поставить  ногу,  потому что  оба  хорошо  помнили  пропасти,
которые видели здесь днем.
     --  Мы пропали, -- сказала  Анджела. -- Этот  монастырь -- неприступная
крепость.  С  такого  обрыва не  спустишься,  разве  что...  Послушай, а  не
попробовать ли нам поискать веревку и...
     -- Для этого потребуется очень длинная веревка, да и не одна -- ведь их
же придется привязывать.
     -- А если отрезать веревку от колокола в часовне?
     -- Они запирают часовню.
     -- Но  ведь  у них  же  есть  колодец,  а  уж  там  наверняка  найдется
веревка...
     -- Нет, они носят воду из озера в бурдюках.
     Следовательно,  не было  никакой  надежды раздобыть веревку достаточной
длины,  чтобы  спуститься хотя  бы до первого уступа. Да и во всяком случае,
как  заметил  Алан,  предпринять подобный спуск в  темноте было  равносильно
самоубийству. -- Мы пропали, -- в отчаянии повторила Анджела.  Они вернулись
в  свою  темную  каморку  и  сидели там, переговариваясь  шепотом. Положение
казалось безвыходным.

        "Глава семнадцатая. ЧЕРНЫЕ ГЛУБИНЫ ВАРНЫ"


     -- Мы кое о чем забыли! -- внезапно воскликнул Алан.
     -- О чем же?
     -- Ведь с утеса есть еще один спуск -- лестница, ведущая к озеру.
     В  смутном свете лампадки он увидел,  что  Анджела  недоуменно сдвинула
брови.
     -- Но ведь это же тупик. Лодок здесь нет.  Да  и все равно тут к берегу
нигде не пристанешь.
     --  Ах  да,  я и забыл, --  с досадой  сказал Алан. --  Ты  ведь  плохо
плаваешь.
     --  Я не нарочно, --  грустно прошептала Анджела и, помолчав, спросила:
-- Ну, а куда же отсюда можно было бы поплыть... если бы я умела? Ведь озеро
окружают обрывы.
     --  Ну, все-таки, наверное,  где-то можно выбраться на берег. Уж два-то
места найдутся непременно: там, где речка вытекает из озера...
     --  Ну  конечно.  --  Анджеле  стало  стыдно,  что она  сама  этого  не
сообразила.
     Но Алан, не слушая ее, продолжал:
     --  Однако это  уж на самый крайний  случай. Течение в  речке  бешеное,
берега  крутые,  и  вся она усеяна  камнями. Если тебя туда  затянет, ты  не
выплывешь.
     Анджела вспомнила,  как кипела  вода под их ногами, когда  они  шли  по
шаткому мостику к утесу, и вздрогнула.
     -- А где второе место? -- спросила она.
     -- Если из  озера вытекает  река,  -- терпеливо объяснил  Алан, --  то,
значит, почти наверное  она где-то в  него  впадает --  в верхнем его конце.
Только там она, скорее всего, гораздо меньше  -- просто ручей. И все-таки он
должен был прорыть в склоне расселину, по которой можно будет подняться.
     -- Но ведь ты сам говорил, что до того конца озера не меньше трех миль.
Разве ты сумеешь столько проплыть?
     -- Я-то проплыл бы, но раз ты не можешь, так о чем говорить?
     Анджела задумалась, а потом сказала решительно:
     -- В  таком случае  ты  должен  выбраться  отсюда  один,  чтобы  спасти
Алексида.
     -- Не говори глупостей. В любом случае, -- добавил он,  не желая, чтобы
она мучилась от мысли, что все погубило  ее неумение плавать, -- даже если я
и доплыву, вода безнадежно испортит рукопись.
     -- Ну, ее-то мы как-нибудь защитим от воды.
     -- Каким же образом?
     -- Знаю! Возьмем один из бурдюков, в которых монахи держат воду и вино.
     -- Но ведь отверстие такое узкое, что книга сквозь него не пройдет.
     -- Дурачок! Их же в свое время сшивали. Ведь так? Я подпорю шов и...
     -- Но  право же... -- перебил он и умолк, не зная, какое еще возражение
придумать. Ой  прекрасно знал, что  у нее в  сумке  есть  иголки и нитки,  а
сослаться на то, что бурдюк станет  пропускать воду, было  нельзя: раз в них
хранят воду, из этого следует, что они должны и предохранять от воды.
     План  Анджелы был вполне  выполним, а  перед кухней лежала  целая груда
пустых бурдюков. Однако не может же он бежать  с  рукописью, оставив Анджелу
на расправу отцу Димитрию.
     -- Я не согласен... -- начал он.
     Но Анджела тут жо его перебила:
     -- Я придумала еще лучше.
     -- Без тебя я отсюда не уйду.
     -- А мы уйдем вместе. Ты  помнишь, как мы переправлялись  через реку по
дороге в Рагузу? Брода не было, и мы переплыли на надутых бурдюках.
     -- Анджела!
     -- Анджело!
     -- Ну не все ли равно теперь! Пожалуй, это может получиться. Только вот
сумеешь ли ты плыть на бурдюке? Ведь нас будет относить течением.
     -- Как-нибудь  сумею. Далековато,  конечно, но ведь  мне не обязательно
плыть быстро. Правда?
     Алан  взволнованно вскочил на ноги. Конечно, это был  опасный  план, но
ведь и все их путешествие  было опасным. А  кроме того,  у них не оставалось
другого выхода:  если они не выберутся  из монастыря, утром  их ждет  позор,
побои -- и уж во всяком случае они лишатся Алексида.
     А  в  их распоряжении была  еще  целая  ночь. Да и вообще  нужно только
отплыть от берега. У монахов нет лодки,  и пуститься за ними в погоню они не
смогут. Если  Анджела устанет, она отдохнет, да и он будет ей помогать. Нет,
они, конечно, сумеют переплыть озеро.
     Ну, а потом? Что  скрывается  за  угрюмой стеной гор, окружающих Варну?
Ничего страшного. В худшем случае --  такой  же дикий  край,  как тот, через
который они  уже  проходили.  А  к  северу, за нагорьем  и дальним  хребтом,
несомненно, лежит дорога из Константинополя в Рагузу.
     -- Стоит попробовать, -- сказал он, -- если ты согласна.
     -- Я согласна.
     -- Тогда погоди здесь, а я схожу за бурдюками.
     Он на цыпочках выскользнул во двор. Ночь была темная, луна пряталась за
тучами,  и  только  на  краю неба  мерцали звезды.  Монастырь был погружен в
безмолвие:  монахи старались хоть немного выспаться перед  первой заутреней.
Алан никого  не встретил и  через пять минут уже вернулся к  Анджеле с двумя
бурдюками.
     -- Дай мне  Алексида, --  сказала она. И, вытащив нож, отмерила  по шву
нужную длину и распорола его  так, чтобы  книгу можно было просунуть внутрь.
-- Надо скорее зашить, пока не погасла лампада.
     -- Ну, не вышивать же ты собралась.
     --  Вышивать не  вышивать, но он не должен пропускать воды.  А  ты пока
надувай второй бурдюк.
     Алан тоже решил плыть на  бурдюке:  три мили -- это все-таки  три мили.
Ну, а если окажется,  что бурдюк  -- только  помеха, его всегда можно  будет
бросить.
     Однако  надуть бурдюк  было  не так-то просто. В детстве Алан купался с
надутыми  бычьими пузырями, но то  было совсем другое дело. Когда,  наконец,
он, совсем измучившись, перевел дух и крепко перевязал отверстие, оказалось,
что бурдюк надут меньше чем наполовину.
     -- А может быть, попробовать с двумя? -- спросила Анджела. -- То есть с
двумя на каждого.
     --  Пожалуй, -- обрадовано сказал Алан.  -- Мы привяжем их  по  бокам к
поясу. Это будет даже удобнее,  чем  лежать грудью на  одном бурдюке.  Легче
будет загребать руками.
     Он осторожно вышел и вскоре вернулся  с двумя новыми бурдюками. Анджела
как раз затянула последний  узелок  --  и  вовремя,  потому что лампада  уже
мигала.  Однако  при  этом  мерцающем  свете   они  успели   закончить  свои
приготовления и  привязать к поясу  надутые  бурдюки. Тот,  который висел на
левом боку Анджелы, хранил драгоценную рукопись.
     Они  направились  к  двери,  но  тут,  нарушая  тишину  ночи,  зазвонил
надтреснутый монастырский колокол.
     --  Что это? -- испуганно спросила  Анджела. Они  услышали,  как  стали
распахиваться  двери  келий  и  по  коридорам  застучали сандалии. --  Вдруг
кто-нибудь поднял тревогу?
     -- Ничего,  -- успокоил ее Алан. -- Они идут в часовню молиться. Пойдем
и мы. Сейчас они нас не услышат.
     Взяв  Анджелу за руку, он вывел ее за дверь. Кое-где  мелькали  тусклые
огоньки  свечей -- это монахи торопились в часовню. Но этот  слабый  свет не
рассеивал тьму, а только наполнял двор причудливыми тенями, так что беглецов
никто не заметил.
     Когда  они  добрались до  лестницы в скале, из-за туч,  словно для того
чтобы помочь им, выглянула  луна -- узенький серп, который, казалось, рассек
облака на косматые лохмотья. По озеру побежала золотая дорожка, но  от этого
остальная вода стала только еще более черной. Анджела вздрогнула.
     -- Бр-р-р!.. Какой у нее холодный вид.
     -- Да она и должна быть холодной.
     -- Но  ведь мы добыли то, ради чего  явились сюда.  А все остальное  --
пустяки.
     Пока  они пробирались по заросшей  камышами отмели,  где нагревшаяся за
день вода не  успела остыть, все  было хорошо, но  когда они поплыли,  у них
перехватило  дыхание -- вода  тут  была  ледяной, потому  что  озеро  питали
подземные ключи.
     -- Держись поближе ко мне, -- с трудом выговорил Алан, -- и скажи, если
начнешь отставать.
     Он  неторопливо и  уверенно поплыл к смутной вершине  у дальнего  конца
озера.  Через несколько минут он  оглянулся и посмотрел  на монастырь. Месяц
бросал неверный свет на  стены, венчавшие утес, а позади них  неслись рваные
облака.
     Потом черная и зловещая тень, словно  крыло  какой-то гигантской птицы,
быстро надвинулась  на  Варну, и монастырь погрузился  в непроницаемый мрак.
Больше Алан ничего не  видел. Тучи совсем