навать в  себе  скрытые,
дремлющие силы и хоть изредка их реализовывать.
     И  самое главное. Полюса в мире  Высоцкого не противостоят друг  другу.
Между ними не пустота вражды, отчуждения, борьбы и  ненависти, между ними  --
многообразие жизни114, человеческой личности. Между ними -- полнота бытия115.
Для  того, чтобы о ней напомнить, и появляются эти полюса так часто в песнях
Высоцкого. Потому и  уход "туда",  вверх, для его героев --  это углубление в
себя и вытаскивание из тайников-запасников  души, со дна, заветных мерцающих
ракушек,  несущих звездный  блеск.  И вновь  -- в который уже раз --  мы видим
единство, цельность поэтического мира  Высоцкого, когда, вглядываясь во тьму
глубин, проникаешь в горные выси, а взбираясь на вершины, обнаруживаешь, что
достиг самых потаенных глубин души.
     1991,1993

10. "ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ..."
       ...  "От безвкусицы, вульгарности, халтуры совсем  недалеко до прямой
аморальности.  Недавно в  пионерском лагере "Орленок"  чудесный  музыкальный
руководитель Виктор  Малов разговаривал с детьми о песне  <...>. Зашел
разговор  о песне  В.Высоцкого  "Друг",  которая распространилась  с помощью
радио  среди молодежи и  даже среди детей.  Причины  популярности этой песни
просты: мелодия сверхэлементарная, тема  -- как будто о  дружбе.  А о  дружбе
всегда и всем хочется  петь. А о чем она на  самом деле? Если парень в горах
"оступился  и  в крик, значит, рядом с тобой -- чужой"  -- и тут же вывод: "Ты
его не брани --  гони".  Что это за  философия?! Ну  споткнулся, ну закричал,
допустим, даже испугался -- так его сразу же назвать чужим и гнать?
     Мы привыкли  думать, что друзья  познаются  именно в  беде,  в  трудную
минуту. А впрочем, Высоцкий  тоже так  думает, но только по отношению самого
себя.  И  потому  дальше поет так: "А  когда ты упал со скал, он  стонал, но
держал...  значит,  как на себя самого, положись на него". Вот  это  выходит
друг! Вот как Высоцкий понимает дружбу... Какая аморальная позиция"116*.
     И снова: правомерен ли  подход  к художественному тексту как к реальной
ситуации? Может  ли иметь  значение, что описанного Высоцким в этой песне на
самом деле быть не могло?  Ну,  например, человека, невнятно поступившего на
равнине, ни один  здравомыслящий альпинист  в горы  бы не потащил.  Опять же
никто бы в горах никого не "гнал" с ледника.
     На такой подход  дает право  жизнеподобность образов, сюжета. Те, кто с
этим не согласен,  обычно  говорят о  специфике  художественного  текста, не
тождественного  реальности,  всегда  преобразующего  жизненный  материал;  о
главенстве в художественном слове переносного  и приращенного,  контекстного
смысла.  Однако  же  прямой  его  смысл  никуда  не  девается,  и  если,  не
ограничиваясь чем-то одним,  попытаться  расслышать движение обоих смысловых
потоков, можно  обнаружить их взаимодействие. Это только обогатит восприятие
текста. Иное дело, что прямой смысл не выводит  в реальную биографию автора,
на  основе  только его  анализа  не  стоит делать выводов  ни  об  авторской
позиции, ни о художественных достоинствах текста.
     А теперь посмотрим на жизнеподобный сюжет по-житейски. От какой "печки"
пляшет эта история? В ее зачине -- некий морально сомнительный поступок друга
(Если  друг оказался...). Точнее,  поступок даже не оказался,  а всего  лишь
показался  таким  (Если сразу  не  разберешь...).  А  герой, чтобы  рассеять
собственные сомнения, советует  тащить этого друга в горы. Между прочим, без
всякого встречного энтузиазма (Парня  в  горы  тяни...).  То  есть он  готов
подвергнуть  реальному  риску  не  только  свою, но  и чужую  жизнь  --  ради
собственной прихоти117.
     Да нет же, -- могут возразить, -- не из прихоти,  а чтоб быть уверенным в
друге и знать, что на него можно положиться.
     Ну конечно, если в связке  одной с тобой окажется хлюпик, неумеха, трус
--  и на равнине не поздоровится,  что уж про горы говорить.  Но  ведь  это ты
тянул его вверх, значит,  ты  в ответе  за него, пока  вы в горах (взялся за
гуж...). А получается:
     Если сразу раскис и -- вниз,
     Шаг ступил на ледник и -- сник...
     ... Ты его не брани -- гони.
      Между прочим, заметим, что  Не бросай одного его  сказано  на равнине.
Какая трогательная забота,  когда другу  ничто фактически не угрожает.  А Ты
его не брани --  гони произнесено в горах, где велик реальный риск для жизни.
Я думаю, это --  своеобразное отражение умонастроений времени создания песни,
когда повсюду слышались разглагольствования о совести,  морали, душевности --
при полном нечувствии ценности человеческой жизни.
     Еще один штрих к ситуации: герой осознает риск для себя (тяни -- рискни)
--   он берет в  горы  сомнительного  человека,  а  риска  для  чужой жизни  --
непрошеного, нежеланного  -- не  ощущает.  Опять  же выходит, что чужая жизнь
ничего  не стоит. Вот тут мы и  вспомним  Д.Кабалевского, который возмутился
двойной бухгалтерией героя. "Двойной счет" в тексте объективно есть. Не прав
же именитый современник Высоцкого в том,  что Шаг ступил на  ледник и сник --
это все-таки не тот масштаб, не та беда, когда зовут на помощь друзей.
     Но, с другой стороны, что  значит гони? Парень ведь в горах, не в парке
культуры  и отдыха.  То есть гони -- это с ледника,  со скалы. И кого гнать --
хлюпика,  неумеху,  труса? Представляете  результат?  (Тем  более  что спуск
сложнее подъема).
     В  третьем куплете  возможен  любопытный  поворот  темы: а может,  твое
"падение  со  скал" --  результат твоей  же  халатности,  непрофессионализма,
лихачества? И это, между прочим,  не пустое фантазирование. В  середине 1997
года  случилось  несколько  трагедий при  горовосхождениях на  разных горных
массивах.  Причиной трагедии в одном  случае стала  спешка, когда альпинисты
начали  восхождение  в неблагоприятных условиях -- лишь  бы  опередить другую
группу и оказаться на  вершине  первыми. В других случаях тоже были нарушены
общепринятые  правила (эти трагические истории широко освещались  в  прессе)
118.
     Кстати, от горовосходителей мне доводилось  слышать, что едва ли не все
мыслимые   ситуации   в  горах  многажды   случались,  и  правила  поведения
альпинистов до  мельчайших  подробностей  отработаны,  "расписаны", так  что
несчастья в горах -- почти верное свидетельство нарушения тех или иных правил
техники  безопасности.  В  таком  свете  падение  со  скал выглядит особенно
неоднозначно.
     Что  в остатке? Махровый эгоцентризм  героя. Выходит: гони -- потому что
твоя  задача решена, твои сомнения  рассеялись, а дальше... Не твоя  забота,
что случится дальше. Финал песни:
     Значит, как на себя самого,
     Положись на него, --
       рождает  неизбежный  вопрос:  ну  а на  такого друга, как  наш герой,
положиться можно? Человек, на одну чашу весов положивший свои сомнения, а на
другую -- чужую жизнь, -- это друг?
x x x
     Известна в подробностях -- редчайший случай  -- история написания песни о
друге. ВВ создал ее на одном дыхании (это мы еще вспомним), под впечатлением
рассказа альпиниста Л.Елисеева, вспоминавшего об этом так.
     "История    простая.    Летом   1955   года   мы    совершали   обычное
спортивно-тренировочное  восхождение  <...>  Я  шел  руководителем,  в
группе было шесть  человек --  три связки:  Елисеев-Ласкин,  Морозов-Иванова,
Гутман-Кондратьев.  Все  шло нормально.  <...> решил  все  три  двойки
связать в одну связку, чтобы только первый шел с нижней страховкой.
     Я до  сих пор убежден,  что действовал  правильно, хотя  есть и  другие
мнения. Но у гор "его величество случай" всегда в запасе,  и события приняли
непредвиденный  оборот.  Быстро  прошли  ледовый  склон,   вышли  на   скалы
<...> я организовал надежную страховку за скальный выступ -- точнее, за
огромную скалу-монолит  <...>  принял  к  себе идущего вторым Ласкина,
своего  старого напарника по  связке.  С ним  мы  ходили на  вершины  высшей
категории трудности, попадали в разные переплеты, из которых он выходил, как
говорится, с честью.
     Ласкин быстро переналадил страховку и  стал  принимать к  себе  идущего
третьим  Славу Морозова  <...> Я  продолжал подъем <...>  пройдя
несколько  метров, услышал  душераздирающий крик. Я оглянулся и  увидел, что
верхняя  часть  скалы,  на которой держалась вся  наша  страховка,  медленно
отходит от стены -- видно, пришло ее время упасть. Кричал Ласкин: он, похоже,
потерял голову от происходящего и ничего не предпринимал, хотя  стоял рядом,
вполне  мог  сбросить  с  отходящей  скалы наши  веревки  -- и  все  было  бы
нормально.  Правда,  скала при  падении могла еще задеть идущих  ниже, но мы
поднимались  не строго  вертикально  <...> так  что могло никого  и не
задеть, как впоследствии и оказалось.
     Меня  охватили гнев и досада: так нелепо, без  драки,  без ожесточенной
борьбы,  надо  погибать.  Сейчас  скала  сорвет  Ласкина,  он  --  меня, я  --
остальных,  если  не  выдержит страховка. <...> Шансов уцелеть никаких
<...>  Особенно  неудачно падал  Слава Морозов"119* (здесь  и  далее в
воспоминаниях Л.Елисеева выделено мной. -- Л.Т.).
     Все  обошлось  благополучно  --  альпинисты  остались  живы.   "О  самой
транспортировке,  которая  <...>  требовала только  больших физических
затрат, я Володе не рассказывал. Хотя люди вели себя там по-разному... После
продолжительной паузы Володя спросил: "А что было со Славой?" Я ответил, что
у Славы серьезных  повреждений не оказалось, он <...> через месяц даже
отработал  одну  смену  инструктором  в  альплагере.  <...> Вот  такую
историю  рассказал  я  Высоцкому.  Конечно, разговор шел  иначе:  он уточнял
детали, переспрашивал непонятное. Разговаривали несколько часов"120*.
     А  когда  наутро  Высоцкий  запел сочиненную  ночью  песню  "Если  друг
оказался вдруг...", Елисеев "сидел как завороженный. <...> Я узнавал и
не узнавал  свой вчерашний рассказ. С одной  стороны, это был сгусток, самая
суть нашего вчерашнего разговора. С другой -- все стало ярче, объемнее, стало
н о в о й п е с н е й"121.
     В этом рассказе есть несколько деталей, делающих  в  общем  стандартную
историю неординарной.  Ее опорные моменты выделены  в  тексте. Схематизируем
рассказ  Елисеева.  В  его  основе  --  одно  происшествие  и  два  поступка.
Происшествие  --  откололась  скала,  и  создалась  угрожающая  ситуация  для
альпинистов, шедших в одной  связке. Поступки -- решение руководителя группы,
Елисеева,  вместо традиционных "двоек" сделать  одну связку и  -- бездействие
Ласкина
     Размышляя  над  поведением  обоих  главных  героев  этой  драмы,  можно
заметить две параллели. Первая: и тот,  и другой поступили нестандартно,  не
по правилам,  писаным или неписаным.  Вторая еще очевиднее --  действия обоих
оценены негативно (правда, в отношении Елисеева  так думает, по  его словам,
лишь часть специалистов).
     Посмотрим на эту историю глазами  неспециалиста, что принципиально, так
как большинство из нас, аудитории этой песни, не альпинисты, да и в  далеком
шестьдесят шестом у Елисеева был именно такой слушатель.
     Какой  разворот имела бы ситуация, не прими руководитель группы решение
вопреки правилам идти одной  связкой?  Отход скалы, бездействие Ласкина  -- и
опасности подвергаются две жизни. Вместо шести.  (Может,  именно это имели в
виду те, у кого были "и другие мнения", а может быть, и еще что-то). На этот
счет у Елисеева ни слова, он "до сих пор убежден, что действовал правильно".
И  если  бы не случай, который  "у гор <...>  всегда в запасе",  то  и
говорить было бы не о чем. А вот Ласкин,  который "вполне мог",  "ничего  не
предпринимал".
     Елисеев в свое оправдание  не приводит никаких доказательств (во всяком
случае в публикуемом тексте), лишь ссылается на убежденность в своей правоте
да  еще  пеняет  на  случай.  А  Ласкину, попадавшему  с  ним  во  множество
переплетов,  "из  которых  выходил  <...>  с  честью",   в   праве  на
случайность  поведения,  неожиданного,  может  быть,   и  для  него  самого,
отказывает.
     Горы  преподносят нам неприятные сюрпризы -- не только в  виде природных
катаклизмов, но  и душевных обвалов. Бывает, люди в горах раскрываются самым
неожиданным  и  непостижимым не  только  для  других, но  и  для самих  себя
образом. Как к этому отнестись -- вот в чем вопрос. Еще недавно все было ясно
в нас и вокруг нас. Казалось, если  не все можно предвидеть и предусмотреть,
уж  во  всяком случае можно  все  объяснить. Для  загадок  в душе и мире  не
оставалось  места. Так  было  совсем недавно.  Теперь мы  повзрослели.  Поэт
повзрослел на четверть века раньше.
x x x
     Из  нашего  сегодня хорошо видно, что объективно  рассказ Елисеева не о
дружбе,  не о  надежности -- о бездонности  человека. Проще:  о том, какой он
разный и загадочный. Вот ведь опытный, надежный, профессионал -- а в не самой
сложной ситуации как подменили. Что взбунтовалось в этот миг в его душе? Что
заслонило прошлый опыт?
     В 1966 году  Высоцкому, слушавшему Елисеева, было двадцать  восемь.  "А
что было со Славой?" (самым физически пострадавшим в той истории), -- спросил
ВВ. И написал песню об испытании на прочность.
     Что он  взял из рассказа  Елисеева122 в песню о друге? А почти ничего --
только крик Ласкина  и  его  бездействие. Кое-что  попало в  текст из сюжета
фильма "Вертикаль",  вернее, из трактовки Высоцким характера своего героя (в
прошлом у радиста Володи какой-то срыв, из-за  чего, видимо, его и  не берут
на  восхождение).  Остальной  материал  поставило  автору наше  традиционное
понимание дружбы (например, что друг познается в беде и т.п.)123.
     Посыл, на котором  строится  сюжет, прост: если не уверен  в  человеке,
испытай его  в трудном деле -- подведет или нет. Тогда и  узнаешь, каков  он.
Эта смысловая  схема лежала в  основе даже  не  столько  рассказа  Елисеева,
сколько  бытовавших  в  то  время  представлений  о  дружбе  как  фундаменте
человеческих  отношений. Те обертоны разыгравшейся в горах драмы,  о которых
сказано выше, в  песню о друге не попали. Потому что психологически Высоцкий
до нее не созрел. Но он не прошел мимо этой драмы человеческой души124. Годы
спустя  он напишет потрясающей искренности исповедь, истоки которой здесь, в
"Песне о друге", в рассказе Л.Елисеева.
     Дурацкий сон, как кистенем,
     Избил нещадно.
     Невнятно выглядел я в нем
     И неприглядно...
     ... а после скажут: "Он вполне
     Все знал и ведал!.." --
     Мне будет мерзко, как во сне,
     В котором предал.
       Как просто судить  других,  помните: "Ласкин  <...> вполне  мог
сбросить с отходящей скалы наши веревки -- и все было  бы нормально". Но дело
не в этих совпадениях, а  в точке обзора. Больнее и чаще, как оказалось, нам
выпадает  копаться  в собственных срывах. Зрелый поэт дал слово оступившейся
душе  (не  впервые  ли она затосковала  в  "Кораблях"?)  --  и  категоричное,
подогретое  азартом   молодости  Ты  его  не  брани  --  гони  выплавилось  в
милосердное:
     Если где-то в глухой неспокойной ночи
     Ты споткнулся и ходишь по краю --
     Не таись, не молчи -- до меня докричи...
      И совсем уж прямая отсылка к песне о друге:
     ... Может быть, ты устал, приуныл,
     заблудился в трех соснах --
     И не можешь обратно дорогу найти?..
       Занимательно: песню "Если друг  оказался вдруг..." признавали все -- и
поклонники, и хулители (а хвалили даже авторы разгромной статьи в "Советской
культуре"   тридцатилетней    давности    "О    чем   поет    Высоцкий"    и
национал-патриотические критики в публикациях 80-х  годов).  Ни до, ни после
выступления  Д.Кабалевского никто не сомневался, что эта песня  --  о дружбе.
Почему ее этическая небезупречность оставалась незамеченной125?
     Это  малая  часть  вопроса  о  степени  адекватности  восприятия  песен
Высоцкого, восходящего к проблеме восприятия песни  вообще, песни как жанра,
проблеме,  мало  разработанной  и  теоретически, и практически. По поводу же
песни  "Если  друг..."  скажу  только,  что  Высоцкий-поэт  сам  воплощал  в
восприятии его  аудитории  образ  настоящего друга,  и  это вместе с другими
факторами заслоняло от  слушателей объективный  смысл  описываемой ситуации.
Укажу  все-таки на  один из этих факторов: мне  представляется,  что в живом
движении любой песни аудитория воспринимает в основном лишь смысловую схему,
лежащую  в основе  ее текста. А  схема эта  у  песни о друге, как мы помним,
целиком умещалась в границах этических норм своего времени.
     Д.Кабалевский оказался не  прав в главном  --  в том,  что  отнес все им
сказанное не к  недостаткам конкретной песни, а на счет  автора. Высоцкий же
совсем не так понимал дружбу.
     1994. Публикуется впервые

11. "И НЕ ДРУГ, И НЕ ВРАГ, А ТАК..."
       Эта  глава,   посвященная  теме  дружбы  в   поэзии  Высоцкого,  была
опубликована в самом  начале 90-х годов126*  без  главки о "Кораблях". Тогда
высоцковедение  только  начиналось, и  полемика с  коллегами мне  показалась
неуместной. В этой книге текст публикуется полностью.
     Уже в ранней песне о неравном воздушном  бое впервые появляются строки,
заключающие в себе формулу дружбы:
     Сегодня мой друг защищает мне спину...
       По этой  формуле,  признаки дружбы  -- совместное действие; готовность
прийти на помощь, даже рискуя собой;  абсолютная уверенность в  друге  = его
надежность (друг --  человек, к которому я не боюсь повернуться спиной, зная,
что не получу от него удар в спину).
     В  основе дружбы  --  честность,  открытость127. И еще  --  родственность
восприятия мира и  отношений с ним. Этот исток дружеских отношений  обретает
предельное  выражение  в  мотиве  самоотождествления героя  с другом,  в  их
слиянии в некое нерасторжимое единство:
     ... Только кажется мне --
     Это я не вернулся из боя.
      Понятие родства  (в широком значении) лежит в основе отношений дружбы:
недаром у ВВ слова "друг" и "брат" синонимы, причем второе слово несет более
широкий, фундаментальный смысл128. Появление  слова "брат"  в  тексте всегда
совпадает с кульминацией:
     Скажите всем, кого я знал:
     Я им остался братом!
       Это  авторское  понимание  дружбы  и  ее  значимости  в  человеческих
отношениях. А что и как говорят о ней персонажи ВВ, его стихи?
x x x
     Мотивы дружбы, дружеских отношений встречаются у Высоцкого часто: слово
друг и  его производные появляются более чем в семидесяти текстах,  но почти
всегда они маргинальны:
     Иду с дружком, гляжу -- стоят.
     Они стояли молча в ряд...
      В подобных случаях сложнее обнаружить тенденцию, и все же она заметна.
Так, самый верный из постоянных спутников мотива дружбы -- "друг, оказавшийся
не-другом".  Недаром  у  ВВ  слова  друг,  друзья   часто  имеют  негативный
контекстуальный смысл ("друзья"  = "недруги"), а то  и прямо противоположный
общепринятому ("друзья" = "враги"):
     Не хлещите вы по горлу, друзья мои!..
     ... Други!.. Вы, как псы -- кабана, загоняете.
       В этом примере в облике  другов сливаются  два  ключевых  у Высоцкого
образа охоты -- загонщики и псы (cр. раздельное  Кричат  загонщики и лают псы
до рвоты), и тем отрицательная оценка другов как бы удваивается.
     Не раз в стихах  ВВ встречается замена слова друг на противоположные по
смыслу:
     С соседями я допил и с друзьями...
     С соседями я допил, сволочами...
      Интересный пример дарит нам текст "Я из дела ушел...":
     Растащили меня,
     И я знаю, что львиную долю Но я счастлив, что львиную долю
     Получили не те, Получили лишь те,
     Кому я б ее отдал и так.
      Смысловое ядро эпизода не в переменной, а в  постоянной  составляющей.
Растащили меня -- и уже неважно, кто -- друзья ли, недруги: в основе своей они
схожи.
     Растащили  меня,  но  я  счастлив... -- м