тируется, ставится под вопрос и т. д.
     Однако всегда необходимо обращать внимание на то, что всякий разговор о модификациях сопряжен, с одной стороны, с возможным преобразованием феноменов, т. е. с возможной актуальной операцией, с другой же, с куда более интересной сущностной особенностью ноэс и, соответственно, ноэм, что они, в своей собственной сущности и без малейшего соучета возникновения генезиса, указывают назад - на иное, немодифицированное. Однако и в том, и в другом случае мы стоим на чисто феноменологической почве. Ибо и разговор о преобразовании и возникновении сопрягается сейчас с феноменологическими сущностными событиями и не сообщает ровным счетом ничего об эмпирических переживаниях как фактах естества.
     §  108.  Ноэматические характеристики  -отнюдь  не определенности  "рефлексии"
     Всякий раз, как мы доводим до ясности сознания какую-либо новую группу ноэс и ноэм, нам необходимо заново удостоверяться в том фундаментальном выводе, который столь противен мыслительным обычаям психологизма, а именно в том, что между ноэсисом и ноэмой следует проводить действительные и корректные различения - точно так, как того требует верность дескрипции. Если уж ты нашел себя в чисто имманентной сущностной дескрипции (сколь многим, кто готов восхвалять дескрипцию, это так и не удается) и выразил готовность признавать за всяким сознанием интенциональный объект - ему принадлежный и доступный имманентному описанию, - то все равно по прежнему велик соблазн постигать ноэматические характеристики, в особенности же те, какие мы вот только что обсуждали, как простые "определенности рефлексии". Вспоминая обыденно привычное узкое понятие рефлексии, мы разумеем, что сие значит, - это определенности, которые прирастают к интенциональным объектам от того, что те сопрягаются со способами сознания, в каковых они и присутствуют в качестве объектов сознания.
     Итак, тогда получается, что негат, аффирмат и т. п., происходят оттого, что предмет "суждения" характеризуется - в сопрягающей рефлексии с отрицанием как отрицаемый, с утверждением - как утверждаемый, с допущением как вероятный, и так повсюду и во всем. Это не более, как конструкция72[38], нелепость которой сказывается уже в том, что, будь только все эти предикаты действительно всего лишь сопрягающими предикатами рефлексии, они могли бы даваться исключительно в актуальной рефлексии совершаемого акта, на стороне его совершения, и в сопряженности с таковой. Однако они, как очевидные, они не даются такой рефлексией. То, в чем собственная суть коррелята, мы постигаем в прямом направлении взгляда ни на что иное, как на коррелят. И всякие негаты и аффирматы, возможное и стоящее под вопросом и т. д. - все такое мы схватываем в являющемся предмете как таковом. При этом мы вовсе не смотрим назад - на сам акт. И наоборот: прирастающие благодаря такой рефлексии ноэтические предикаты отнюдь не обладают одинаковым с ноэматическими предикатами, о которых идет речь, смыслом. С этим связано и то, что с позиции истины не-бытие, очевидно, лишь эквивалентно, а не тождественно "значимой негированности", бытие возможным не тождественно "значимым образом считаемому возможным бытию" и т. п.
     Естественная, не сбитая с толку психологическими предрассудками речь тоже свидетельствует в нашу пользу (если бы нам нужно было лишнее свидетельство). Глядя в стереоскоп, мы говорим: вот эта являющаяся пирамида - "ничто", просто "кажимость", - являющееся как таковое - вот что есть тут очевидный субъект предицирования, и ему (т. е. вещной ноэме, а отнюдь не вещи) мы приписываем то, что обретаем в нем самом в качестве характеристики, а именно "ничтожествования". Здесь, как и всегда, феноменолог должен иметь мужество все действительно усматриваемое в феномене брать ровно таким, каким оно дает себя, не переосмысливая и давая честное описание его. И любая теория обязана направляться по сему.
     §  109.  Модификации  нейтральности
     Среди всех сопрягаемых со сферой верования модификаций нам остается отметить еще одну в высшей степени важную, которая занимает совершенно изолированное положение, следовательно, никак не может быть поставлена в один ряд с обсуждавшимися выше. Своеобразие ее отношения к полаганиям верований, а также то обстоятельство, что она вырисовывается в своем своеобразии лишь при более глубоком исследовании, - в качестве отнюдь не принадлежащей к сфере верования, а, скорее, в качестве в высшей степени значительной общей модификации сознания, - все это оправдывает более пространное рассуждение о ней сейчас. При этом нам предоставится возможность обсудить и еще одну разновидность подлинной модификации верования, какой нам пока еще недоставало и с какой легко смешивают нашу новую, - это модификация приниманий.
     Речь идет у нас сейчас о такой модификации, которая известным образом полностью снимает любую модальность доксы, с какой сопрягается, полностью отменяет таковую, - однако и совершенно в ином смысле, нежели негация, которая к тому же, как мы видели, заключает в своем негате некое позитивное совершение, такое не-бытие, которое в свою очередь тоже есть бытие. Наша же модификация ничего не перечеркивает, она ничего не "совершает", в ней, по мере сознания, прямая противоположность любому совершению - нейтрализация такового. Последняя заключена в любом воздержании от какого-либо делания, в переводе чего бы то ни было в бездействие, в заключении в скобки, и оставлении чего-либо без разрешения, не решенным, а, далее, и в том, чтобы обладать чем-либо в таких состояниях оставленности и воздержания, и в том, чтобы вдумываться внутрь всякого совершения, или же, иначе, в том, чтобы "просто мыслить" совершаемое, не "соучаствуя" в совершении.
     Поскольку такая модификация никогда научно не прояснялась, потому и не фиксировалась терминологически (всякий раз, когда затрагивали ее, ее тут же смешивали с другими модификациями), и поскольку и в общем языке для нее нет однозначного имени, то мы можем подойти к ней, лишь описывая ее со всех сторон, циркумскриптивно, и шаг за шагом отделяя излишнее. Ибо все выражения, только что поставленные нами в ряд для предварительного указания на нее, содержат в своем смысле нечто чрезмерное. Каждым из них со-обозначается некое произвольное действование, между тем как именно ничего подобного тут и не должно быть. Итак, все такое мы изымаем. Во всяком случае итог такого действования заключает в себе некое своеобразное содержательное наполнение, какое можно рассматривать и в себе, отвлекаясь от того, что результат "происходит" (что, естественно, тоже есть феноменологическая данность) от действования, "берет в нем начало", - ведь такое содержательное наполнение возможно и встречается во взаимосвязи переживаний и без всякого произвола. Итак, выключим во всем том, что оставляется в неразрешенности, все волевое, но не будем разуметь такую оставленность и в смысле чего-либо сомнительного и гипотетического, - вот тогда-то у нас и останется некая "оставленность", или же, еще лучше сказать, останется некое "пребывание" того, что действительно не сознается как пребывающее. Характер полагания выведен из действия. Теперь и отныне верование - это уж не всерьез какое-то верование, и допущение - это уж не всерьез какое-то допущение, и отрицание - это уже не всерьез какое-то отрицание. Теперь и отныне все это "нейтрализованное" верование, допущение, отрицание и т. п., корреляты каковых воспроизводят таковые немодифицируемые переживаний, однако воспроизводят их в радикально модифицируемом виде: сущее попросту как таковое, и сущее возможным, вероятным, под вопросом, равно как и все несущее, как и все прочие негаты и аффирматы, - все это здесь, все это пребывает здесь по мере сознания, но только не по способу "действительного", но по способу "просто мыслимого", "просто мысли". Все получает модифицирующую "скобку", а таковая состоит в ближайшем родстве с той другой, о· которой мы так много говорили прежде и которая столь важна для приуготовления путей феноменологии. Всякие полагания вообще, полагания не нейтрализованные - они в качестве своих коррелятов имеют в итоге свои "положенности" ("предложения", "тезисы"), какие в целом виде характеризуются как "сущие". Возможность, вероятность, сомнительность, нет-бытие и да-бытие - все это еще нечто "сущее", а именно характеризуемое в качестве такового в своем корреляте, в качестве некоей "подразумеваемости" в сознании. Нейтрализуемые же полагания существенно отличаются от всего подобного тем, что их корреляты не содержат ничего, что можно было бы полагать и чему можно было бы что-либо предицировать: нейтральное сознание ни в каком отношении не играет для сознаваемого им роли "верования".
     §  110.  Нейтрализованное сознание и  правосудие  разума. Принимание
     Что перед нами действительно ясная несравненная своеобразность сознания, это сказывается в том, что настоящие, в собственном смысле, не нейтрализованные ноэсы по своей сущности подлежат суду разума, его правосудию, между тем как для ноэс нейтрализованных вопрос о разуме и неразумии лишен всякого смысла.
     То же самое, коррелятивно, и для ноэм. Все ноэматически характеризуемое как сущее (достоверно), как возможное, предположительное, как стоящее под вопросом, ничтожное и т. д. может характеризоваться в качестве такового "значимым" или "незначимым" образом, может быть "по истине", возможным, ничтожным и т. д. Напротив того простое думание-себе ничего не "полагает", это не позициональное сознание. "Просто мысль" о действительностях, возможностях и т. п. ни на что не "притязает", ее нельзя ни признать правильной, ни отвергнуть как неправильную.
     Правда, всякое просто думание-себе может быть переведено в принимание, в пред-полагание, а тогда такая новая модификация (равно как и модификация думания-себе) подлежит безусловно свободному произволению. Однако пред-полагание вновь нечто вроде полагания, пред-положение - вновь нечто подобное заложенности" и "предложению", только что это совсем особая модификация полагания и верования, лежащая в стороне от обсуждавшегося выше основного ряда и насупротив такового. Такая модификация может и входить как член (ее пред-полагание - как гипотетический "продосис" или аподосис) в единство подлежащих суждению по мере разума полаганий, тем самым подвергаясь оцениванию со стороны разума. Не о какой-то просто стоящей тут мысли, но о гипотетическом пред-положении вполне можно говорить, что таковое - верно или неверно. Смешивать одно с другим - это фундаментальная ошибка, как и не замечать путаницы и подстановки, заключенной в словах о простом думании-себе, или же, иначе, о простой мысли.
     К этому присовокупляется еще и та, равным образом сбивающая с толку путаница и подстановка, которая заключена в слове "мыслить" ("думать") постольку, поскольку оно то сопряжено с особо отмеченной сферой эксплицирующего, постигающего и выражающего мышления, с мышлением логическим в специфическом смысле, то на позициональное как таковое, какое - это мы только что видели сами - не спрашивает ни об эксплицировании, ни о постигающем предицировании.
     Все обсуждаемые события мы обнаруживаем в той сфере, какой отдавалось на первых порах нами предпочтение, в сфере просто чувственных созерцаний и их вариациях в неясные представления.
     §  111.  Модификация  нейтральности  и  фантазия
     Однако объявляется и еще одна опасная путаница и подмена, связанная с выражением "просто думать-себе", или же, иначе, возникает вопрос о возможности предотвратить напрашивающуюся само собою подмену, а именно спутывание модификации нейтральности и фантазии. Спутывающее - и действительно не легко распутываемое - заключается тут в том, что фантазия действительно есть некая модификация нейтральности, что несмотря на особенность своего типа она отмечена универсальным значением и применима ко всем переживаниям, что она играет свою роль в большинстве образований думание-себе, а притом все же должна быть отличена от общей модификации нейтральности с ее многообразными, следующими за всеми видами полагания образованиями.
     Более конкретно, фантазирование - это вообще модификация нейтральности "полагающей" реактуализации, следовательно, воспоминания в мыслимо широком смысле.
     Тут необходимо учитывать то, что в обычной речи реактуализация (репродукция) и фантазия беспорядочно подменяют друг друга. Мы же употребляем эти выражения так, что, принимая во внимание свои же анализы, не поясняем общее слово "реактуализация" в отношении того, настоящим ли, в собственном смысле, или нейтрализованным оказывается принадлежное к нему "полагание". Затем же все реактуализации разделяются на две группы: любые воспоминания и модификации нейтральности таковых. В дальнейшем все же окажется, что такое разделение отнюдь не может считаться подлинной классификацией.73[39]
     С другой стороны, всякое переживание вообще (всякое, так сказать, действительно живое) - это "сущее в настоящем" переживание. От его сущности неотделима возможность рефлексирования его, в каковом переживание необходимо характеризуется как переживание сущее в настоящем и достоверно. Соответственно тому каждому переживанию, как и каждому первозданно, из самого источника, сознаваемому индивидуальному бытию, отвечает серия возможных в идеале модификаций воспоминания. Переживанию как первозданному, из самого источника, сознанию переживания отвечают, в качестве возможных параллелей, воспоминания его, а тем самым, в качестве модификаций нейтральности, фантазии. Это верно для всякого переживания, как бы ни обстояло тут дело с направлением взгляда чистого Я. Следующее пусть послужит нам разъяснением.
     Сколь бы часто ни реактуализовали мы какие бы то ни были предметы, - допустим с самого начала, что это чисто фантастический мир, а мы со всем вниманием обращены к нему, - к сущности фантазирующего сознания принадлежит здесь то, что тут бывает сфантазирован не только одновременно этот мир, но сфантазировано и само "дающее" восприятие. Мы обращены к этому миру - к "восприятию же в фантазии" (т. е. к модификации нейтральности, относящейся к воспоминанию), лишь в том случае, когда мы - это уже было обсуждено у нас - "рефлектируем в фантазии". И вот дело фундаментальной значительности - не спутать эту в идеале всегда возможную модификацию, какая перевела бы в точно соответствующую переживанию простую фантазию, или же, что одно и то же, в нейтрализованное воспоминание любое переживание, даже и переживание сфантазированное, с той модификацией нейтральности, какую мы можем противопоставлять любому "полагающему" переживанию. В этом аспекте воспоминание есть некое сугубо специальное полагающее переживание. Другое - это нормальное восприятие, и вновь другое - перцептивное или же репродуктивное сознание возможности, вероятности, вопросительности, сознание сомнения, негации, аффирмации, пред-полагания и т. д.
     Мы можем для примера убедиться в том, что модификация нейтральности, относящаяся к нормальному, полагающему в немодифицируемой достоверности восприятию, есть нейтральное сознание объекта-образа, каковое обретается нами в нормальном созерцании перцептивно репрезентируемого отраженного мира, в качестве компонента такого. Попытаемся пояснить это: будем созерцать, скажем, дюреровскую гравюру на меди - "Рыцарь, Смерть и Дьявол".
     Тут мы первым делом различим нормальное восприятие, коррелятом какового выступает вещь "гравюрный лист" - вот этот лист в папке с гравюрами.
     Во-вторых же, - перцептивное сознание, в каком перед нами являются проведенные черными линиями и нераскрашенные фигурки - "рыцарь на коне", "смерть", "дьявол". В эстетическом созерцании мы не обращены к ним как объектам, - мы обращены к ним как репрезентированным "в образе", точнее же, как к "отображенным" реальностям, рыцарю из плоти и крови и т. д.
     Сознание же "образа" (маленьких темных фигурок в каких, посредством фундируемых ноэс, благодаря сходству "отображенно репрезентируется" иное), сознание, опосредующее и делающее возможным отображение, - это и есть пример модификации нейтральности в отношении восприятия. Отображающий образ-объект - он не пребывает перед нами ни как сущий, ни как не-сущий, ни в какой-либо иной модальности полагания, или же, лучше сказать, он сознается как сущий, но только как как бы - сущий в модификации нейтральности бытия.
     Однако точно так же пребывает и отображенное, если только наше отношение - чисто эстетическое и мы принимаем его "просто как образ", не ставя на нем печать бытия или небытия, бытия возможного или предполагаемого и т. п. Однако, что явно, все это означает не привацию, а модификацию, именно ту самую модификацию нейтрализации. Только мы никоим образом не должны представлять себе таковую как операцию преобразования, примыкающую к предварительному полаганию. При случае она может быть и таковой. Но только она не обязана таковой быть.
     §  112.  Повторяемость  модификации  фантазии. Неповторяемость модификации нейтральности
     Радикальное различие между фантазией, в смысле нейтрализующей актуализации и нейтрализующей модификации вообще, сказывается - чтобы со всей остротой подчеркнуть еще и этот решающий момент расхождения - в том, что модификация фантазии как реактуализация повторима, итерируема (существуют фантазии любой ступени - фантазии "в" фантазиях), в то время как повтор "операции" нейтализирования исключен по мере сущности. Можно считаться с тем, что наше утверждение касательно возможности итерируемых (равно как отображающих) модификаций столкнется с почти всеобщими возражениями. Перемены наступят только тогда, когда опытность в делах подлинно феноменологического анализа станет более распространенной, нежели в наши дни. Пока же с переживаниями обращаются как с "содержаниями" или как с психическими "элементами", на какие, несмотря на моду оспаривать психологию, все обращающую в атомы и все овеществляющую, все-таки смотрят как своего рода маленькие вещицы, пока надеются обрести различие "содержаний ощущения" и соответствующих им "содержаний фантазии" лишь в вещных приметах вроде "интенсивности", "полноты" и т. п., - лучше не станет.
     Надо бы поначалу научиться видеть, что тут все дело в различии сознания, что, стало быть, фантасма - это не просто поблекшая данность ощущения, но, по своей сущности, фантазия-чего - фантазия соответствующей данности ощущения, что это самое "чего" никак не может войти сюда через посредство разжижения интенсивности, содержательной полноты и т. д. соответствующей данности ощущения, - сколь бы щедрым ни быть на жидкость.
     Кто опытен в рефлексиях сознания (а прежде того вообще научился видеть данности интенциональности), тот без труда разглядит и ступени сознания, каковые наличествуют в фантазиях внутри фантазий, в воспоминаниях внутри воспоминаний или внутри фантазий. Тот разглядит и все заключенное в сущностном складе таких поступенных образований, а именно, что любая фантазия высшей ступени может быть переведена в прямое фантазирование того, что опосредовано сфантазировано в первой, между тем такая же свободная возможность перехода от фантазии к соответствующей перцепции вовсе не имеет места. Здесь перед спонтанной произвольностью разверзается пропасть, какую чистое Я может преодолеть, лишь переходя к сущностно новой форме реализующего действия и творчества (к чему следует причислять и произвольное галлюцинирование).74[40]
     § 113. Актуальные и потенциальные полагания
     Наши размышления о модификации нейтральности и о полагании влекут нас к важным продолжениям. До сих пор, говоря о "полагающем" сознании, мы понимали его очень широко, и тут необходимы дифференциации.
     Различим полагание актуальное и потенциальное, а в качестве общей рубрики - все равно неизбежной - станем пользоваться "позициональным сознанием".
     Различие между актуальностью и потенциальность полагания находится в близкой связи с ранее обсуждавшимися75[41] различениями актуальности внимания и невнимания, однако не совпадает с таковыми. Если принимать во внимание модификацию нейтральности, то в общее различение актуальности и неактуальности в аттенциональ