ажем, мы предполагаем и эксплицируем это в модусе "сознаваемое предположительно", или же нечто стоит для нас под вопросом, и мы эксплицируем стоящее под вопросом в вопрошающем сознании. Если мы выразим ноэматические корреляты таких модальностей ("S, может быть, есть P", "S - это Р?" и т. п.) и если поступим точно так же и в отношении самого простого предикативного суждения, подобно тому, как выражаем утверждение и отрицание (к примеру: "S не есть P", "S все же есть P", "S есть безусловно, действительно Р"), то вместе с этим расширяется понятие формы и идея учения о формах предложений. Теперь101[6] форма многократно определена - отчасти посредством собственно синтактических форм, отчасти посредством доксических модальностей. При этом всякий раз к совокупному предложению принадлежен совокупный тезис, в таковом же заключен доксический тезис. Одновременно с этим любое такое предложение с прямо приспособленным к нему понятийным "выражением" - путем экспликации смысла и предикации, преобразующей модальную характеристику в предикат, - можно переводить в предложение высказывания, в суждение, каковое судит о модальности такого-то содержания такой-то и такой-то формы (к примеру: "Это достоверно, это возможно; вероятно, S есть Р").
     Точно так же, как с модальностями суждения, все обстоит и с фундируемыми тезисами и, соответственно, смыслами и предложениями сферы душевности и воли, со специфически принадлежными к ним синтезами и соответствующими способами выражения. Тогда легко определяется и цель новых учений о формах предложений и специально предложений синтетических.
     При этом сразу же видно, что в подходящим образом расширяемом учении о формах доксических предложений - если только мы, подобно тому, как мы поступали с модальностями бытия, если аналогии тут допустимы, станем перенимать в материю суждения также и модальности долженствования, - отражается учение о формах всех предложений. Что значит перенимать, не требует долгих разъяснений, а в крайнем случае нуждается в иллюстрировании примерами: так, вместо "Пусть S будет Р" мы будем говорить: "Пусть будет так, что S будет Р", "Это желательно" (не: "желается"); вместо "S должно быть Р" - "Чтобы S было Р, это должно быть"; "Это - должное" и т. д.
     Сама же феноменология видит свою задачу не в том, чтобы систематически строить такие учения о формах, в которых, как тому можно научиться на примере апофантического учения о формах, из первоначальных аксиоматических основополагающих образований дедуктивно выводятся систематические возможности всех дальнейших образований; поле феноменологии - это анализ раскрываемого в непосредственной интуиции априори, фиксаций непосредственно усмотримых сущностей и взаимосвязей таковых и их дескриптивное познание в системном союзе всех слоев в трансцендентально чистом сознании. То, что логик-теоретик изолирует в формальном учении о значениях, то, с чем он вследствие одностороннего направления своих интересов обращается как с чем-то для себя, не учитывая и не разумея ноэматических и ноэтических взаимосвязей, в какие вплетается все это, - то самое феноменолог берет во всей полноте взаимосвязей. Его большая задача - всесторонне исследовать все феноменологические сущностные сплетения. Любое простое аксиоматическое раскрытие одного из основных логических понятий становится особой рубрикой феноменологических исследований. Как только то самое, что, в наиширочайшей логической всеобщности, попросту выявляется как "предложение" (предложение суждения), как предложение категорическое или гипотетическое, как атрибутивное определение, как номинализованное прилагательное или как номинализованное относительное местоимение и т. п., помещается нами в соответствующие ноэматические взаимосвязи сущностей, из каких извлек их теоретизирующий взгляд, отсюда сразу же воспоследуют трудные и простирающиеся далеко группы проблем чистой феноменологии.
     §  135.  Предмет и сознание.  Переход к феноменологии разума
     Если любое интенциональное переживание обладает ноэмой, а внутри таковой - неким смыслом, посредством какового сопрягается с предметом, то и, наоборот, все, что называем мы предметом, все, о чем говорим, что имеем перед своими глазами в качестве действительности, что считаем возможным или вероятным, что мыслим хотя бы даже и крайне неопределенно, - все это тем самым уже есть предмет сознания, и это означает, что - что бы ни было миром и что бы ни именовалось действительностью - должно репрезентироваться соответствующими  смыслами,  наполненными  более или менее наглядным содержанием, и, соответственно, предложениями. Поэтому если феноменология совершает "выключения", если она вводит в скобки, как трансцендентальное, всякое актуальное полагание реальностей и осуществляет, как описывали мы это ранее, все прочие заключения в скобки, то теперь мы с более глубоким основанием уразумеваем смысл и правильность прежнего тезиса: все феноменологически выключенное все же, с известной переменой индекса, принадлежит к пределам феноменологии.102[7] А именно, те реальные и идеальные действительности, какие подлежат выключению, репрезентируются в сферу феноменологии соответствующими им совокупными многообразиями смыслов и предложений.
     Итак, если обратиться к примеру, любая действительная вещь природы репрезентируется всеми теми смыслами и меняющими свое наполнение предложениями, в каких она, как так-то и так-то определенная и в дальнейшем еще определяющаяся вещь, есть коррелят возможных интенциональных переживаний, следовательно, репрезентируется многообразиями "полных ядер", или, что означает то же самое, всех возможных "субъективных способов явления", в каких она может ноэматически конструироваться как тождественная. Конституированность же сопрягается в первую очередь с сущностно возможным индивидуальным сознанием, затем с возможным общим сознанием, т. е. с некоторой сущностно возможной множественностью находящихся между собой в "общении" Я-сознаний и потоками сознания, для которых интерсубъективно возможно давать и отождествлять какую-либо вещь как то же самое действительное. Необходимо постоянно принимать во внимание, что все наши мысли следует понимать в смысле феноменологических редукций и в эйдетической всеобщности.
     С другой стороны, каждой вещи, в конце концов и всему вещному миру с одним и тем же пространством и с одним и тем же временем соответствуют многообразия возможных ноэтических событий, возможных сопрягающихся с ними переживаний отдельных и собирательных индивидов, переживания, которые, будучи параллелями рассмотренным выше ноэматическим многообразиям, в самой своей сущности обладают свойством сопрягаться, согласно смыслу и предложению, с этим вещным миром. В них встречаются, следовательно, соответствующие многообразия гилетических данных с принадлежными им "постижениями", характерами тетических актов и т. д., которое в своем взаимосвязном единстве и составляют то, что называем мы опытным сознанием такой вещности. Единству вещи противостоит бесконечное идеальное многообразие ноэтических переживаний совершенно определенного и, несмотря на бесконечность, обозримого сущностного содержательного наполнения, - все эти переживания сходятся в том, что они суть сознание "того же самого". И само это схождение достигает данности в сфере сознания - в переживаниях, какие со своей стороны опять же со-принадлежат к группе, которую мы сейчас отграничили.
     Ибо ограничение опытно постигающим сознанием разумелось у нас лишь в смысле показательного примера, точно так же, как и ограничение "вещами мира". Все и каждое - сколь бы широко ни простирали мы наши рамки и на какой бы ступени всеобщности и обособления ни вращались, спускаясь даже до самых низших конкреций, - предначертано по мере сущности. Сфера переживаний столь же строго закономерна в своем трансцендентальном сущностном строении, любое возможное сущностное образование столь же жестко определено в ней по ноэсису и ноэме, как определена сущностью пространства любая возможная вписанная в него фигура - согласно закономерностям, значащим безусловно. Итак, все то, что именуется тут - по одну и другую сторону - возможностью (эйдетической экзистенцией), есть абсолютно необходимая возможность, есть абсолютно твердое звено в абсолютно жестком построении эйдетической системы. Цель же - научное познание последней, т. е. теоретическое отпечатление таковой и овладение ею в целой системе понятий и высказываний - высказываний законов, проистекающих из чистой интуиции сущностей. Все фундаментальные размежевания, какие производит формальная онтология и примыкающее к таковой учение о категориях - как учение о разграничении регионов бытия, так и учение о конституировании адекватных им содержательных онтологии, - все эти фундаментальные размежевания суть основные рубрики феноменологических исследований, что в дальнейшем продвижении вперед мы еще сможем уразуметь до самых деталей. Главным же рубрикам исследований необходимо соответствуют ноэтически-ноэматические сущностные взаимосвязи, какие надлежит систематически описать, определив согласно возможности и необходимости.
     Если точнее поразмыслить над тем, что означают или что должны были означать охарактеризованные в предшествующем рассуждении сущностные взаимосвязи между предметом и сознанием, мы ощутим некую двусмысленность, а, прослеживая ее, мы заметим, что нам в наших исследованиях предстоит совершить огромный поворот. Предмету мы соопределяем многообразия "предложений" и, соответственно, переживаний с известным ноэматическим смысловым наполнением, причем так, что благодаря нему становятся возможными априорные синтезы отождествления, в силу которых предмет может и должен пребывать здесь как тот же самый. В различных актах и, соответственно, в ноэмах таковых, наделенных различным "содержательным наполнением определениями", X необходимо сознается как то же самое. Но действительно ли это X - тоже самое? И "действителен" ли сам предмет? Не могло ли быть так, что он был недействительным, в то время как протекали бы, по мере сознания, многообразные внутренне непротиворечивые и даже исполненные созерцания предложения - все равно какого сущностного наполнения?
     Нас интересуют не фактичности сознания в его протекании, а сущностные проблемы, которые следовало бы формулировать здесь. Сознание и, соответственно, сам субъект сознания судят о действительности, спрашивают о ней, предполагают ее, сомневаются в ней, решают свои сомнения, а притом осуществляют "правосудие разума". Не должно ли быть так, что в сущностной взаимосвязи трансцендентального сознания, следовательно, чисто феноменологически, могла бы достигать ясности сущность такого права и, коррелятивно, сущность "действительности" - в сопряжении их со всеми разновидностями предметов и согласно всем формальным и региональным категориям?
     Итак, в наших словах о ноэтически-ноэматическом "конституировании" предметностей, например, вещных предметностей, была заложена двусмысленность. Во всяком случае под предметностью мы мыслили по преимуществу "действительные" предметы, вещи "действительного мира" или, по меньшей мере "такого-то одного" действительного мира вообще. Однако что означает "действительно" для предметов, какие, по мере сознания, даны лишь посредством смыслов и предложений? Что означает это для самих этих предложений, для сущностного склада ноэм и, соответственно, параллельных им ноэс? Что означает это для особых способов их строения, по форме и наполнению? Как особится такое строение согласно особенным регионам предметов? Следовательно, вопрос таков: как, пребывая в пределах феноменологической научности, описывать - ноэтически и, соответственно, ноэматически - все те взаимосвязи сознания, какие делают необходимым, именно в его действительности, предмет просто как таковой (что по смыслу обычной речи всегда и означает действительный предмет). В дальнейшем же смысле предмет - "все равно, действительный или нет" - "конституируется" в известных взаимосвязях сознания, заключающих в себе единство, доступное усмотрению, - постольку, поскольку они, по мере сущности, влекут за собой сознание тождественного X.
     На деле изложенное затрагивает не просто действительности в некоем отчетливом смысле. Вопросы действительности заложены в любом познании как таковом, в том числе и в нашем феноменологическом познании, сопрягаемом с возможным конституированием предметов: ведь любое познание обладает, в качестве своего коррелята, "предметами", какие подразумеваются как "действительно сущие". Когда же - так можно вопрошать всегда и везде - ноэматически "подразумеваемая" тождественность X есть "действительная тождественность" вместо "просто" подразумеваемой и что бы такое означала такое "просто подразумеваемое"?
     Итак, мы должны посвятить новые размышления проблемам действительности и проблемам коррелятивным таковым - проблемам сознания разума, сознания, их в себе выявляющего.
     Глава вторая. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ РАЗУМА
     Когда говорят о предметах попросту, то нормальным образом подразумевают действительные, истинно сущие предметы соответственной категории бытия. Что бы тогда ни говорили о предметах, - если только говорят разумно, - то как подразумеваемое, так и высказываемое должно при этом "обосновываться", "подтверждаться", давать себя прямо "видеть" или опосредованно "усматривать". В принципе в сфере логической, т. е. в сфере высказываний, "истинно" или "действительно" быть и "быть разумно подтверждаемым" обретаются в корреляции, - так это для всех доксических модальностей бытия и, соответственно, полагания. Само собой разумеется, что обсуждаемая сейчас возможность разумного подтверждения понимается у нас не как эмпирическая, но как "идеальная", как возможность сущностная.
     §  136. Первая из основных форм сознания  разума: первозданно дающее "видение"
     Если спросить теперь, что же такое разумное подтверждение, т. е. в чем состоит сознание разума, то интуитивное припоминание примеров и самое начало совершаемого сущностного анализа таковых тотчас же предоставляет нам несколько различий:
      Прежде всего различие между позициональными переживаниями, в каких полагаемое достигает первозданной данности, и такими, в каких таковое этой данности не достигает, - стало быть, между "воспринимающими", "видящими" актами - актами в предельно широком смысле - и актами не "воспринимающими".
     Так, сознание воспоминания, скажем, пейзажа, - не первозданно: пейзаж не воспринят, как если бы мы действительно видели его. Мы не хотим сказать этим, что такое сознание лишено своего собственно права, но вот именно "видящим" оно не является. Аналог выступающей здесь противоположности феноменология раскрывает для всех видов позициональных переживаний, - так, мы можем "слепо" предицировать, что 2 + 1 = 1 + 2, однако это же самое суждение мы можем осуществлять и способом усмотрения. Тогда положение дел, предметность, соответствующая синтезу суждения, дана первозданно, из самого источника и постигнута первозданным образом. После же того, как живое усмотрение совершено, оно испытывает затемнение, переходя в модификацию ретенции. Пусть последняя и имеет преимущество разумности по сравнению с каким-либо еще темным или запутанным сознанием того же самого ноэматического смысла, например, по сравнению с "бездумным" воспроизведением когда-то давно выученного и, может быть, даже усмотренного, - но первозданно дающим сознанием она уже не является.
     Все такие различия никак не задевают голый смысл и, соответственно, голое предложение, потому что предложение - тождественно во всех членах двух противоположных примеров, и по мере сознания оно тоже в любой миг усмотримо как тождественное. Различие касается способа, каким простой смысл и, соответственно, просто предложение суть смысл и предложение исполненные или не исполненные, - будучи просто абстрактами, они в конкреции ноэмы сознания требуют некоторых дополнительных моментов.
     Одной полноты смысла мало, тут дело и в том, как ис-полнения. Один способ переживания смысла - "интуитивный", когда "подразумеваемый как таковой предмет" наглядно сознается, а при этом особо отмеченный случай - это тот, когда способ созерцания именно - первозданно, из самого источника, дающий. Когда пейзаж воспринимается, смысл перцептивно ис-полнен, воспринимаемый предмет - с его цветом, формами и т. д. (постольку, поскольку таковые оказываются в восприятии) - сознается по способу "физически-живого". Подобного рода отмеченность мы обнаруживаем и во всех сферах актов. Само же положение дел вновь, в духе параллелизма, - двойственное: ноэтическое и ноэматическое. В установке на ноэму мы обретаем характеристику живо-физического (первозданную ис-полненность) в ее слитости с голым смыслом, а смысл, наделенный такой характеристикой, функционирует как подоснова ноэматического характера полагания, или, что в данном случае то же самое, характера бытия. Параллельное же значимо в установку на ноэсу.
      Специфический же характер разума свойствен характеру полагания в качестве отмеченности, каковая, по мере сущности, подобает ему тогда и только тогда, когда он есть полагание на основе ис-полненного, первозданно дающего смысла - не вообще какого-то.
     Сейчас, как и во всех видах сознания разума, особое значение приобретает разговор о принадлежании. Вот пример: ко всякому явлению вещи в живо-телесном принадлежно полагание, и таковое не просто вообще едино с этим явлением (скажем, как попросту всеобщий факт, - что сейчас не относится к делу), оно едино с ним весьма своеобразно - оно "мотивировано" явлением, и однако и в этом случае тоже не попросту вообще, но "мотивировано разумно". Это означает: полагание обладает своим изначальным правовым основанием в этой первозданной данности. В иных способах данности правовое основание вовсе не отсутствует, однако отсутствует преимущество изначального основания, каковое при относительном расценивании правовых оснований играет свою особо отмеченную роль.
     Равным образом полагание сущности или же некоторого сущностного положения дел, данных "первозданно" в сущностном видении, принадлежно не к чему-либо, но именно к его "материи полагания", к "смыслу" по его способу данности. Тогда полагание - разумное, а как достоверность верования, - изначально мотивированное; оно обладает специфическим характером полагания "усматривающего". Если же полагание - слепое и если значения слов совершаются на основе темной и сознаваемой путано подосновы акта, то тут необходимо недостает разумного характера усмотрения, - подобный характер по мере сущности несовместим с таким способом данности (если еще угодно употреблять это последнее слово) положения дел и, соответственно, с таким оснащением смыслового ядра. С другой же стороны, это не исключает вторичного характера разума, как показывает пример несовершенной реактуализации в воспоминании сущностных познаний.
     Итак, усмотрение и вообще очевидность есть событие исключительной отмеченности; по своему "ядру" очевидность есть единство разумного полагания со всем мотивирующим ее по мере сущности, причем все такое положение дел может разуметься ноэтически, а также и ноэматически. По преимуществу же слова относительно мотивации подходят к сопряженности полагания - ноэтического и ноэматической положенности по его способу ис-полненности. Выражение "очевидное предложение" непосредственно вразумительно в его ноэматическом значении.
     Двусмысленность слова "очевидность", применяемого то к ноэтиче-ским характеристикам, и, соответственно полным актам (к примеру: очевидность с какой выносится суждение), то к ноэматическим предложениям (к примеру: очевидное логическое суждение, очевидное предложение высказывания), - это один из случаев всеобщей и необходимой двузначности всех выражений, сопрягаемых с моментами корреляции между ноэсисом и ноэмой. Феноменологическое обнаружение истока такой двузначности лишает ее какой-либо вредности и даже позволяет понять ее необходимость.
     Остается отметить, что слово "ис-полнение" обладает и расположенной в совсем ином направлении двусмысленностью: "ис-полнение" - это и "исполнение интенции",