монизм дает надежду на то, что критическая дискуссия может
иметь   какие-то   положительные   результаты,   что   в   споре   различных
рациональностей  может  быть  выработано  решение,  компромисс,  могут  быть
улучшены  системы аргументации и  контраргументации.  Рациональный плюрализм
предохраняет критику от вырождения  в догматическое поучение,  позволяет  ей
видеть в своем объекте иную рациональность (разумеется, когда это возможно),
а не противоразумный вздор.
     Рациональная  консистентность  и дисконсистентность. Консистентность  -
обязательное   условие  непротиворечивости  и   согласованности  критической
аргументации. Такое же требование предъявляется к объекту критики. Нарушения
этого  требования -  логические  противоречия,  терминологическая  путаница,
содержательные прорехи в ткани рассуждения - подлежат рациональной критике и
устранению. Однако обнаруженное противоречие не является решающим аргументом
для  признания  нерациональности. Известно,  что "планетарная" модель  атома
Резерфорда-Бора  выдвигалась  как гипотеза,  противоречивость которой вполне
осознавалась ее авторами: опираясь на классические физические  принципы, она
в то  же  время  противоречила им  (в  частности,  принципам  максвелловской
электродинамики).  Но это  не означало  какой-либо "нерациональности"  новой
атомной  теории,  а  побуждало  к  пересмотру  рациональных  оснований  всей
физической картины мира, на  которую,  естественно, могла  опираться критика
этой  теории.  История науки  изобилует  подобными  примерами.  Рассматривая
некоторые   из   них   (конфликт   исследовательской   программы  Проута   с
аналитической  химией своего времени, "прививку" коперниканской астрономии к
физике  Аристотеля и  др.),  И. Лакатос  делает  следующий вывод:  "...наука
должна  добиваться  непротиворечивости;  отказываясь  от непротиворечивости,
наука  отказалась бы и  от истины... Соглашаться с противоречиями -  слабыми
или  сильными  -  значит  предаваться  методологическому  пороку.  С  другой
стороны, из этого не следует, что, как только  противоречие - или аномалия -
обнаружено,   развитие   программы  должно  немедленно   приостанавливаться;
разумный выход  может  быть  в  другом:  устроить для  данного  противоречия
временный карантин  при  помощи  гипотез ad hoc  и довериться  положительной
эвристике   программ.   Именно   так   поступали   даже   математики,    как
свидетельствуют примеры  первых  вариантов  исчисления  бесконечно  малых  и
наивной  теории множеств"101. То,  что противоречивые  теории  не
отбрасываются,   а  исследовательские   программы,  включающие  эти  теории,
продолжают использовать свой эвристический потенциал, по мнению И. Лакатоса,
свидетельствует   о  принципиальной  ограниченности  такой   теории  научной
рациональности, которая  не  желает  считаться  с  фактами реальной  научной
истории   и   практики,   догматически   настаивая   на    анафематствовании
противоречия. Теория рациональности не сводится  к логике  -  в этом состоит
один из важнейших уроков, которые методология должна усвоить из обращения  к
истории науки,  да  и  ко  всей  реальности,  в которой  происходит  процесс
научного познания.
     Обнаружение  противоречий часто  играет  роль сильнейшего  стимула  для
развития как критики  этого объекта,  так  и  для  самокритики, обращенной к
основаниям самой  критики.  Поэтому уместно  применить  термин "рациональная
дисконсистентность" для обозначения  условия дополнительного к "рациональной
консистентности"; смысловая  сопряженность  этих  условий заключается в том,
что они совместно определяют рациональное отношение к противоречию, а взятые
в  раздельности  не могут считаться  критериями рациональности. Понятно, что
вполне непротиворечивым  может быть  набор  пустых и  бесполезных  суждений,
лишенный какого бы то ни было рационального  смысла, а  наличие противоречия
далеко не всегда означает, что рациональная дискуссия натолкнулась на важную
дискуссионную  проблему, обсуждение которой  обещает  плодотворное  развитие
мысли.
     В   методологической   концепции   И.   Лакатоса   важнейшим  критерием
рациональности  научно-исследовательской  программы является ее  способность
обеспечивать  прирост нового эмпирического знания. В этом смысле обнаружение
противоречий в основаниях программы не изменяет общего отношения к ней как к
рациональной, если она удовлетворяет (до известного момента) этому критерию.
Программа, занятая исключительно локализацией (купированием) противоречий  с
помощью гипотез  ad hoc и прекратившая  эмпирический рост, теряет не  только
приоритет и привлекательность, но и статус рациональности. С другой стороны,
именно "борьба" с противоречиями способна вызвать новый приток эвристических
возможностей,  а поиск  непротиворечивых оснований часто дает в итоге "ядро"
новой  исследовательской  программы.   Так,   работая   совместно,   условия
рациональной  консистентности  и  дисконсистентности  выступают  как  важные
инструменты рациональной критики.
     Холизм  и партикуляризм. Эти  характеристики  являются производными  от
принципа  рациональной  реконструкции  и  дополнительного  к  нему  принципа
рациональной декомпозиции. Критика может  направляться на  некоторый объект,
понимаемый как систематическое  единство  всех  смысловых взаимозависимостей
входящих  в  него  элементов  (холизм),  либо  на  отдельные  элементы этого
объекта,  взятые  в  своей  смысловой автономности, или на смысловые "блоки"
таких  элементов   (партикуляризм,  или  "индивидуализм",   в  терминах  Дж.
Уоткинса). Направление критики  существенно зависит от  способа рациональной
реконструкции объекта и от возможностей рациональной декомпозиции.
     Обе эти характеристики взаимообусловлены и дополнительны. Абсолютизация
одной  из  них  за  счет  другой  ведет  к   методологическим  затруднениям.
"Критические рационалисты" отвергают "холистскую" критику социальных систем,
справедливо  указывая  на  ее  методологическую  бесплодность102.
Неприятие "холизма" связывается К. Поппером с его  негативным  отношением  к
"историцизму", социально-философской идее, по которой развитие человеческого
общества  подчинено   неким   "сверхчеловеческим"   законам,  действующим  с
"естественной  необходимостью".  Историцизм  обрекает разумных индивидов  на
пассивное  подчинение "макросоциальным"  тенденциям и  закономерностям;  это
противоречит центральной идее  "критического  рационализма",  уповающего  на
всесилие  разума,  способного  вмешиваться  в  любые  социально-исторические
процессы и направлять  их. С  другой стороны,  абсолютизированный "холизм" -
следствие "закрытости" рациональности, воплощение свойственной ей  тенденции
к догматизму.
     В  то  же   время  и  абсолютизация   "партикуляризма"  (в  методологии
социальных наук  он  означает, помимо прочего, объяснение социальных явлений
действиями отдельных  индивидов и групп)  столь же несостоятельна. Оппоненты
К. Поппера  не  раз  отмечали,  что его  "технология  постепенных социальных
преобразований" (the  piecemeal social  engineering)  имеет  смысл  только в
связи с некоторыми общими представлениями о направлении этих преобразований,
а сами  эти  представления  отвечают критериям,  по  каким  оценивается  ход
общественного развития.  Да  и сам  К. Поппер  писал,  что выступает  только
"против      поверхностного     характера      большинства      "холистских"
теорий"103.    Вообще    говоря,   в   полемике    "холистов"   и
"партикуляристов", если она не подпитывается  идеологическими разногласиями,
методологические  расхождения   сильно   преувеличены;   во  всяком  случае,
большинство участников дискуссий,  особенно активных в 50-60 гг., склонялись
к  рациональному  компромиссу и признавали не только  относительную  правоту
оппонентов, но и необходимость объединения своих исходных принципов, понимая
их вполне в духе дополнительности, в рамках социальной теории.
     Эссенциализм и феноменализм. "Критические рационалисты" часто выступали
против  эссенциализма  в методологии.  Однако  их  критика эссенциализма  не
совпадает  с аргументами инструменталистов (Дж. Беркли, Э.  Мах,  П. Дюгем),
которые  отрицали  существование   т.н.  "сущностей",  незримо   стоящих  за
наблюдаемыми  явлениями.  К.  Поппер  писал:  "То  эссенциалистское  учение,
которое я  оспариваю, есть  только  учение  о  том, что  наука  стремится  к
окончательному объяснению,  то  есть  к такому  объяснению,  которое (в силу
своей  природы)  не  допускает  дальнейшего  объяснения  и  не  нуждается  в
нем"104. Это означает, что оставляя  в  стороне  "метафизический"
вопрос   о   сущностях   и   их   существовании,   акцент   переносится   на
методологическую проблему: допущение "сущностей" не  помогает  и даже мешает
движению  научной  мысли,  которая  не  может  останавливаться  ни  на каких
"окончательных" объяснениях, а вдохновляется идеей рационального  критицизма
в союзе с эмпирическим настроем науки. Однако, попперовский методологический
анти-эссенциализм воюет со следствиями именно метафизического эссенциализма,
что же касается собственно методологического значения понятия "сущность", то
оно  зависит от принятого способа  рациональной реконструкции объекта.  Если
эта  реконструкция проведена так, что вычленены  основные, системообразующие
элементы   объекта   (точнее,  модели   этого   объекта),  то   нет   ничего
нерационального  или  методологически  порочного в том, чтобы  называть  эти
элементы "сущностями". Терминология  здесь не  играет  столь уж существенной
роли,  важно   только  не  терять  из  виду   суть  дела.   От  рациональной
реконструкции зависит и то, какие элементы будут выступать как "сущности", а
каким отведена роль "феноменов".  Критика, направляемая в адрес  "сущности",
таким образом, это (чаще всего) критика той рациональности, которая положена
в основу представленной  на суд  критики  модели  объекта.  Критика в  адрес
"феноменов" - критика аргументации "за" и "против" тех или иных "сущностей".
И та, и другая критика взаимообусловлены и дополняют одна другую.
     "Внешняя"  и  "внутренняя" идентификация.  Критика целей.  Рациональная
реконструкция предполагает определенную самотождественность объекта. Поэтому
она включает в себя результаты идентификации (маркировки), производимой теми
или иными  методами.  Совокупность  этих  результатов дает  то, что называют
"внешней  идентичностью"  объекта и его составных частей. В  то же время при
критическом анализе широкого класса объектов, в первую очередь - социальных,
внешняя идентификация  может не совпадать с их "внутренней идентичностью"  -
результатом самоидентификации. Например,  критикуя  политическую  партию  за
радикализм ее программы, следует  учитывать,  что  приверженцы  этой  партии
могут  иначе  идентифицировать  свои  взгляды, оценивать  их  по  иной шкале
оценок. Чтобы критика была рациональной,  необходимо допустить сопоставление
различных  методов  и  принципов  идентификации,  если даже они  приводят  к
существенно различным результатам.
     То  же  самое относится к рациональной  критике целеполагания.  Критика
целей, положенных в основу функционирования объекта, должна считаться с иной
рациональностью, определяющей такие цели, которые выглядят нерациональными в
рамках  произведенной рекоонструкции.  По  сути,  критика целей -  это  спор
различных целеполаганий.
     Последний момент особенно важен в связи с тем, что по традиции,  идущей
от М. Вебера, рациональность часто отождествляют с соответствием между целью
и средствами ее достижения. Это  правомерно только в узком  методологическом
диапазоне  и  не может  быть  слишком широко  обобщено,  тем более до уровня
философского вывода. Но  и  в тех  случаях, когда  это  тождество допустимо,
рациональная  критика  не  может  ограничиваться   анализом  предполагаемого
соответствия.  Вопреки мнению  некоторых методологов,  выносящих  вопросы  о
рациональности целей за скобки методологического анализа, целеполагание есть
столь же  нормальный  объект рациональной  критики,  сколько  и соответствие
целей  и средств, эффективность  или экономичность  последних и т.п. Еще раз
подчеркнем, что продуктивность  любого  диалога  рациональностей, тем  более
критического, во многом зависит от "открытости" той рациональности,  которой
следуют участники этого диалога.
     Названные  здесь принципы и  характеристики  "рациональной  критики" не
составляют  исчерпывающего  ряда. Возможно,  такой ряд вообще не  может быть
исчерпан.  Но сказанного  достаточно  для определенных  выводов о значимости
критики для рациональности, о взаимоопределимости этих понятий.
     Быть может,  рациональную  критику лучше  сравнивать  не с орудием (или
оружием)  в  руках  рационалиста,  а с  благожелательной  беседой, участники
которой  принципиальны,  но  не  догматичны,  способны   к  самокоррекции  и
энергичному творчеству.  Культура,  в  которой  такое  сравнение не  слишком
хромает, близка к идеалу рациональности и демократии.
     То, что действительность  сплошь и рядом не соответствует этому идеалу,
нисколько  не принижает его  ценность. Однако  против этого  сравнения может
быть  выдвинуто  возражение: кто  с  кем  беседует  за  воображаемым  столом
рациональной дискуссии, если  объектом критики является то, что само по себе
не обладает "имманентной" рациональностью? Например, когда предлагается план
улучшения природного ландшафта или когда на суд критики призывается какое-то
социальное явление или процесс, никем конкретно не замышленный, но возникший
в результате стечения множества  обстоятельств, пересечения  не  поддающихся
учету воль,  совпадения случайностей и т.п.?  Ответ прост.  В таких  случаях
речь идет  о  "самокритике"  рациональности.  Ведь  критика  ландшафтов  или
стихийных   процессов  основывается  на   рациональной   реконструкции  этих
объектов,  и  следовательно,  когда  критика  сталкивается с  сопротивлением
материала,    это    означает    неизбежность     диалога...с    собственной
рациональностью!  Но  самокритика  рациональности или  критическая рефлексия
имеет место и тогда, когда в диалоге участвуют равноправные  рациональности,
отличные  одна  от  другой.  Сочетание  критики  и  самокритики,  образующее
бесконечный ряд рефлексий - это и  есть рациональность как процесс. По моему
убеждению,  ключ к пониманию  этого процесса дает принцип  дополнительности,
примененный      к       описаниям       "закрытой"       и       "открытой"
рациональностей105.
     Интерес к рациональной  критике, как уже было сказано,  направляется не
только  методологическими вопросами. Наша  рациональность такова,  какими мы
способны   предстать   в   критических   напряжениях   мысли   и   действия.
Следовательно,  жесткие  конструкции  теории  рациональности уходят в зыбкую
почву человеческих  надежд. Но  как знать,  не есть ли это самая долговечная
опора? Рушатся цивилизации, меняются научные картины мира, но мечта о добром
и могущественном Разуме, способном управлять миром, остается вечной.




     Очерк 4
     Парадоксальная рациональность


     Мысль о родстве рациональности и парадокса не нова. По древней традиции
философы  часто  связывают  работу  Разума,  Логоса,  Слова  с  парадоксами,
непостижимыми для поверхностного ума, но плодотворными и  поучительными  для
ума  пытливого,  бесстрашного,  идущего до конца  в утолении жажды познания.
Поэтому название очерка может выглядеть как напоминание об  этой традиции  и
попытка присоединиться к ней.
     Но   речь   пойдет  о  парадоксальности,  внутренне  присущей   Разуму,
работающему в науке  - научной рациональности.  И  это  уже может показаться
если не ошибкой, то измышлением. Разум, верить в добрую силу которого ХХ век
отучал людей на всем своем протяжении, все еще способен сослаться на науку -
область духовной  и  интеллектуальной  работы,  где его владычество  пока не
поколеблено. Неужели и эта область открыта для парадоксов?
     Мы  уже  отмечали  выше  терминологическую  неопределенность  ключевого
понятия     -    "рациональность",    у    которого     нет    общепринятого
определения106. Когда же речь идет о "научной рациональности", то
чаще  всего  оказывается, что под этим  термином разумеют не  что иное,  как
"научный  метод",  на котором зиждется  "оправдание"  научных теорий, как бы
представленных  не  на суд  отдельных  и,  естественно,  по-разному мыслящих
индивидов,  а  на  суд "самого Разума",  воплощенного в этом методе.  Иногда
добавляют, что  "научная  рациональность"  воплощается не  только  в  методе
оправдания,  но  и  в  "логике  открытия",  то  есть  совокупности различных
мысленных и  практических приемов,  полезных (иногда приносящих  успех)  при
создании новых  теорий107. Это типичный случай petitio principii.
Методы  науки считаются рациональными, а когда  спрашивают, что это  значит,
отвечают:  "Это  значит,  что  эти  методы научны".  Наука  и рациональность
полагаются синонимами,  но от этого  не  проясняется вопрос -  а что  значит
"быть  научно-рациональным"  или "быть  научным"? Мысль идет по  логическому
кругу, то есть никуда.
     Далее, в каком смысле можно говорить о "парадоксальной рациональности"?
Если  под  парадоксом   понимать  то,  что  обычно  подсказывают  словари  и
справочники, то есть некое "рассуждение, доказывающее как  истинность, так и
ложность некоторого  предложения  (или,  что то  же,  доказывающее  как  это
предложение, так и его отрицание)"108, то  это  терминологическое
сочетание  бессмысленно  (вроде  "круглого  квадрата").  Ибо  если  такое  -
парадоксальное - рассуждение назвать рациональным, то никакой рациональности
нет вообще. Тогда  можно  доказывать все, что угодно. А тот, кто  доказывает
все, что угодно, не доказывает ничего.
     Только   что  высказанное  утверждение  -  почему  оно  выглядит  столь
убедительным  и  рациональным?  Что  за  вопрос!  Да  потому,  скажет  любой
сколько-нибудь  знакомый  с  логикой человек,  что  это  утверждение  просто
повторяет  универсальный  логический  закон,  известный  с  древности,  а  в
современной логике проще всего выражаемый формулой ("Из противоречия следует
любое высказывание"). С логикой не спорят.
     Не  будем спорить  с  логикой, но и  не будем спешить с выводами. Итак,
логический закон  запрещает нам считать парадокс рациональным. Рационален ли
этот закон? Еще раз - не будем спешить. От ответа многое зависит.
     Но  нетерпеливый  знаток  логики  не  желает  ждать:  "Да,  разумеется,
рационален. Почему?  Просто потому,  что законы логики  суть законы  разума.
Рациональное  и логически  верное  - одно и  то  же.  И  наоборот,  неверное
логически, в особенности же логически противоречивое  - нерационально. Вот и
решение всех  вопросов. Тема  исчерпана,  пора  прекращать  эту  бесполезную
болтовню".
     Все  логичное  рационально,  все  рациональное  логично?  А  раньше  мы
сказали,  что  рациональность  лучше   всего  воплощена  в   науке.  Сделаем
подстановку:  все   логичное  научно,  все  научное  логично.  Уже   не  так
убедительно. Сразу на память приходит пример из истории науки. Модель атома,
предложенная Резерфордом (атом  есть  нечто подобное  мельчайшей планетарной
системе с электронами, вращающимися  вокруг положительных ядер), исходила из
факта физической устойчивости атома,  который решительно противоречил теории
электромагнетизма Максвелла-Лоренца, согласно  которой  такая система должна
быстро  разрушаться  из-за  потери энергии  излучения. Такая модель  не была
логичной,  следовательно не  была  научно-рациональной.  Выходит,  Резерфорд
предложил использовать в  науке  нечто совершенно ненаучное. Бор  последовал
его  предложению  -  и... создал  квантовую  теорию.  Впоследствии из  этого
выросла вся  современная физика. Вспомним предыдущие критические замечания в
адрес П.  Фейерабенда.  Да, кон