что 
феноменологически ориентированное социологическое знание строится не “сверху”, а 
“снизу”, т.е. стремится систематически выявлять связи между 
макросоциологическими феноменами (такими, как социальные структуры и институты) 
и единицами непосредственных переживаний. Эмпирически это означает, что для 
того, чтобы дать описание какого-либо института, следует прежде всего выяснить, 
как он выглядит в глазах тех, кто действует в его рамках. Аналогично тому, как 
люди конституируют социальный мир в повседневной жизни, социолог должен начинать 
с интерпретации и документирования этих первичных процедур. Он должен показать, 
что используемые им процедуры основываются на практическом мышлении и тем самым 
выявить их ситуационную обусловленность. Социологическое объяснение будет 
считаться феноменологически обоснованным, если социальный ученый сможет 
продемонстрировать, что оно основано на значениях, используемых индивидами в 
повседневных практиках конституирования социальной реальности. Основополагающий 
методологический постулат социальной феноменологии, таким образом, можно 
сформулировать так: чтобы постичь реальность социальной жизни, теоретические 
конструкты социального ученого должны сохранять преемственность с первичными 
повседневными рационализациями, т.е. генетическую связь со здравым смыслом людей 
в естественной установке. Это означает, что понятийные конструкты социальных 
наук являются “конструктами второго порядка” (second-order), т.е. конструктами 
конструктов, созданных действующими людьми на социальной сцене, чье поведение 
социальный ученый должен объяснить в соответствии с процедурами своей науки.
Различие же между социологически обоснованной и спекулятивной теорией состоит в 
том, что в первом случае связи между теорией и переживаемой социальной 
реальностью выявлены, во втором — нет. Именно возможность продемонстрировать 
связи между конструктами первого и второго уровня, по мысли феноменологов, 
отличает социально-феноменологическое объяснение от позитивистского, основанного 
на естественной установке и опирающегося на обыденное понимание социального 
мира. В противоположность позитивизму, феноменологические объяснения, принимая 
во внимание неизбежную зависимость любых объяснений от здравого смысла, 
осуществляют систематическое выявление, “феноменологическое прояснение” этой 
зависимости.
Стремясь к постоянной экспликации зависимости социологической аргументации от 
здравого смысла, социальный феноменолог сталкивается с методологической 
проблемой особого рода, названной А.Сикурелом “парадоксом бесконечной 
триангуляции”. Он состоит в следующем. Исследование человеческой деятельности в 
повседневной жизни требует предписывать ей субъективные значения. Однако они не 
могут быть полностью эксплицированы. Тот же здравый смысл и обыденное 
повседневное понимание, которые действующие лица имеют и используют, должен 
обрести и использовать в своей работе научный наблюдатель. Однако процесс 
экспликации тем самым становится потенциально бесконечным, поскольку как только 
такие значения обнаружены, допущения, сделанные в их анализе, также должны быть 
прояснены. В свою очередь, их экспликация привлекает дополнительные допущения, 
требующие прояснения, и так ad infinitum. Понятие бесконечной триангуляции, по 
мнению А.Сикурела, способствует прояснению механизмов взаимодействия 
практической обусловленности и внутренней рефлексивности[190]. Но наблюдатель не 
может бесконечно продолжать процесс экспликации собственных допущений. Однако, 
замечает Дж.Сэзес, цель, мотивирующая его анализ, и не требует экспликации 
каждого последующего шага, т.е. выявления предпосылок каждого вновь сделанного 
допущения. Поэтому социальный ученый вполне может достичь если не 
исчерпывающего, то практически вполне достаточного социологического объяснения. 
И до тех пор, пока оно не опровергнуто новыми интерпретациями, найденное 
объяснение должно быть временно принято. Обретение понимания таким образом 
является бесконечным процессом, поэтому социальный ученый должен сознавать, что 
его научные открытия являются временными, относительными истинами, зависящими и 
от путей познания, и способов интерпретации, которые впоследствии могут быть 
изменены. Феноменология социального мира не претендует на окончательное 
понимание своих предметов. Однако артикулирующая множественность интерпретаций и 
укорененность социального теоретика в структурах жизненного мира, она обретает 
доступ к условиям возможности понимания в общественных науках.
Приняв научную установку, ученый пользуется уже не обыденными типизациями, а 
научными конструктами — “идеальными типами” и правилами научной процедуры. 
Вместе с заменой “наивной” позиции на “место теоретической речи” (или 
“социологического взгляда”), значения, принятые ученым как человеком в 
повседневной жизни, претерпевают существенный сдвиг. И задачей научного 
социального знания, убеждены социальные феноменологи, является разработка метода 
фиксации подобных смысловых модификаций. Ученые должны управлять подобными 
трансформациями посредством процесса идеализации.
Деятельность социального ученого, как уже отмечалось, начинается с 
незаинтересованного наблюдения, но далее должна развиваться в соответствии с 
требованиями идеально-типизирующей методологии. Она направлена на поиск 
типичного в индивидуальном. Ведь даже представления о конститутивной структуре 
феномена, без которой он перестал бы быть тем, чем является, будь то социальное 
отношение, организация или образец взаимодействия, берутся из материала 
эмпирических наблюдений. “В эйдетическом анализе мы анализируем феномен, — 
поясняет Дж.Сэзес, – т.е. направляем наше сознание на то, чтобы обнаружить его 
конститутивные элементы и их взаимоотношения. Таким образом, концептуализация 
является “разглядыванием” и пониманием эмпирической репрезентации 
идеально-типического”[191]. Поэтому научные концептуализации основаны на 
использовании обыденного языка. Но концептуализации первого порядка, выраженные 
в обыденном языке, являются приблизительными и поверхностными. Это означает 
необходимость концептуализации второго порядка. Однако феноменологически 
ориентированный социальный ученый не может надеяться на совершенство 
количественного или математического описания социальных явлений, поскольку их 
природа, убеждены социальные феноменологи, является качественной и 
нематематической. Идеализация и формализация в социальных науках играет ту же 
роль, что и в естественных, убежден А.Шюц, за исключением того, что в 
обществознании прибегают не к математическим абстракциям, а к типологиям.
Научная концептуализация, основанная на обобщениях обыденного языка, может 
стремиться к большей строгости и точности, — но в той мере, в какой первичные 
концептуализации являются поверхностными и неточными, концептуализации второго 
порядка всегда носят искусственный характер[192]. Когда же об этой 
искусственности вторичных концептов забывают, замечает Дж.Сэзес, это ведет к 
объективирующей иллюзии.
Научные конструкции являются идеально-типическими конструктами, и как таковые, 
отличны от тех, что развиты на уровне повседневного мышления. Будучи вторичными 
по отношению к первичным повседневным рационализациям, они являются 
теоретическими конструктами, концентрирующими всеобщий человеческий опыт. Хотя 
они и растут “снизу”, но впоследствии этот уровень превосходят. Поэтому и 
социологическая теория, по убеждению социальных феноменологов, должна расти 
“снизу”. И только будучи построенной “снизу доверху”, она в состоянии выявить 
взаимоотношения между макросоциологическими, социетальными феноменами и 
единицами непосредственных переживаний индивидов. Постановка подобной задачи и 
поиск методологических средств ее разрешения— бесспорный вклад феноменологии 
жизненного мира в историю социальной методологии. Ибо в настоящее время среди 
социологов все большее признание получает тезис о том, что связь микро- и 
макроуровней общественной жизни не фиксируема эмпирически. Она требует 
аналитической разборки. Социальные феноменологи предлагают свой, один из 
возможных вариантов решения этой проблемы, развивая методы феноменологического.
Общеметодологическое требование выявления взаимосвязи социологического мышления 
с изначально данным в опыте реализуется в ряде практических императивов. 
Дж.Сэзес предлагает несколько тестов на достоверность социологических 
исследований. Первый тест состоит в выяснении того, насколько доверяют 
результатам исследования те, кто является их “объектом”. В какой мере результаты 
научных исследований соответствуют тому, что думают о себе сами действующие 
лица? Будет ли доклад социологического наблюдателя признан ими заслуживающим 
доверия отчетом о том, что представляет собою та или иная социальная 
деятельность? Методологически это сводится к вопросу о том, переводимы ли 
конструкты второго порядка обратно в конструкты первого уровня — сферу их 
референции.
Второй тест состоит в том, позволяют ли, и если да, то в какой мере, описания и 
отчеты о наблюдаемой деятельности другим, не прямым участникам познавательного 
процесса, но разделяющим тот же социальный запас знаний, распознать эту 
деятельность в жизни лишь на основании такого отчета. Иными словами, сможет ли 
посторонний, вооруженный лишь описанием ученого-наблюдателя, узнать такую 
деятельность, например судопроизводство, на практике?
Наконец, третий тест, который сам автор считает наиболее строгим, таков: 
социологическое наблюдение может считаться достоверным, если правила игры 
описаны так, что прочитав их впервые, можно обеспечить себя рецептами исполнения 
ролей и включиться в игру. Единственный риск этого теста, замечает он, состоит в 
том, что наблюдатель может ограничить себя теми наблюдаемыми видами 
деятельности, которые могут быть описаны с помощью конститутивных правил. С 
другой стороны, это может привести и к ограничению социологического описания 
теми видами деятельности, образцы которых могут быть наиболее полно обнаружены в 
формулировках того, как эти действия осуществлять[193].
Модельные конструкции социальных наук удовлетворяют изложенным выше требованиям, 
если они сформированы в соответствии со следующими постулатами:
1. Постулат логической последовательности (внутренней согласованности). Он 
гласит, что система типических конструктов должна быть выстроена в соответствии 
с правилами формальной логики. Строго логический характер модельных построений 
является одной из наиболее важных черт, отличающих конструкты научного мышления 
от объектов здравого смысла.
2. Постулат субъективной интерпретируемости. Чтобы объяснить человеческие 
действия, социальный ученый должен спросить, какая модель индивидуального 
сознания может быть сконструирована и какое типичное содержание может быть ему 
присуще, чтобы объяснить наблюдаемые факты. Этот постулат гарантирует 
возможность отсылки (референции) всех видов человеческого действия и их 
результата к субъективному, т.е. подразумеваемому самим действующим лицом, 
значению такого действия и его результата.
3. Постулат адекватности. Он требует, чтобы каждый термин в научной модели 
человеческого действия был определен так, чтобы исполняемое в жизненном мире 
человеческое действие указывало бы на типические конструкты, понятные самому 
действующему лицу в терминах здравого смысла повседневной жизни. Постулат 
адекватности гарантирует согласованность конструктов социальных ученых с 
понятиями данного в опыте здравого смысла[194].
Все модельные конструкции социального мира, чтобы быть научными, убеждены 
социальные феноменологи, должны отвечать требованиям всех трех постулатов. При 
этом, поясняя методологические требования к рациональным конструкциям моделей 
человеческого действия, они стремятся четко разграничить их от моделей 
рационального человеческого действия. Ведь наука (например, психиатрия) может 
конструировать и рациональные модели иррациональных действий. С другой стороны, 
мышление здравого смысла часто конструирует иррациональные модели в высшей 
степени рациональных действий. Было бы серьезным непониманием подобных различий, 
убежден А.Шюц, верить в то, что цель модельных конструкций социальных наук — 
интерпретировать образцы иррационального поведения как рациональные. Социального 
ученого интересует использование рациональных образцов рационального поведения. 
В отличие от непредсказуемого индивидуального поведения, рациональное поведение 
сконструированного персонального типа по определению предсказуемо в пределах 
элементов, типизированных в конструкте. Следовательно, модель рационального 
действия может быть использована и как схема выявления девиантного поведения в 
реальном социальном мире. Наконец, вариации некоторых элементов модели и даже 
набор моделей рационального действия может быть сконструирован для решения одной 
и той же проблемы и их последующего сравнения друг с другом, т.е. создания 
конкурирующих моделей для решения одной и той же проблемы.
Постулируя возможность построения альтернативных моделей социального действия, 
социальные феноменологи заимствуют у Э.Гуссерля понятие внутреннего горизонта 
проблемы. Трансцендентальная феноменология использует метод варьирования условий 
с целью обнаружения сущности (эйдоса) априорных форм опыта. В социальной 
феноменологии в качестве подобных условий выступают предполагаемые мотивы, 
степень близости и анонимности взаимодействий, наконец, типология воображаемых 
действующих лиц. Экономист, например, может построить одну модель поведения 
производителя в условиях нерегулируемой конкуренции, другую — в условиях 
навязанных ему ограничений. В обоих случаях действия осуществляются 
персональными идеальными типами, сконструированными экономистами в искусственной 
среде.
Понятие “идеальный тип человеческого поведения” социальный феноменолог 
использует двояким способом. В одном случае оно может означать идеальный тип 
персоны, в другом — идеальный тип экспрессивного процесса или его результат. 
Первый тип А.Шюц назвал персональным (personal) идеальным типом, второй — 
идеальным типом осуществления действия (course-of-action type)[195]. Между 
обоими идеальными типами существует внутренняя связь. Невозможно, к примеру, 
определить идеальный тип почтового служащего, не имея представления о характере 
его деятельности. Подобное определение типа деятельности и представляет собой 
идеальный тип осуществления действия – объективный контекст значения 
персонального идеального типа. Таким образом, лишь прояснив тип осуществления 
действия, можно конституировать персональный идеальный тип, т.е. того, кто эту 
деятельность осуществляет. Процесс подобного конституирования означает 
представление соответствующего субъективного значащего контекста, адекватного 
уже определенному объективному. Таким образом, в феноменологии социального мира 
персональный идеальный тип является производным от идеального типа осуществления 
действия. Последний же может рассматриваться и независимо, в качестве 
объективного контекста значений. Иными словами, если социальный ученый стремится 
понять поведение другого идеально-типическим образом, он может начать с 
завершенного действия, т.е. его результата, затем определить тип самого 
действия, и лишь затем установить тип персоны, которая его осуществила. 
Напротив, если известен персональный идеальный тип, можно вывести 
соответствующее действие. Таким образом, перед социальным ученым возникают две 
различные методологические проблемы. Одна заключается в том, как из множества 
характеристик завершенного действия отобрать типические и каким образом на их 
основе построить персональный идеальный тип. Другая состоит в том, как вывести 
характерные действия из персонального идеального типа.
Первая проблема обладает большей степенью общности. Она обращена ко всеобщему 
генезису типического: конституирования идеальных типов, персональных или 
социального действия, из эмпирически данных конкретных действий. Вторая касается 
вывода типичных действий из персонального идеального типа. Чтобы понять 
персональный идеальный тип через идеальный тип действия, интерпретатор должен 
обратиться к собственному опыту восприятия ранее манифестированных подобных 
действий. Его цель состоит в припоминании собственных мотивов-для и 
мотивов-потому-что, стоящих за этим действием, и их последующем переносе на 
исследуемый им персональный идеальный тип. Подобный перенос содержания 
собственного опыта на опыт Alter ego означает интерпретацию действия в 
объективном значащем контексте: один и тот же мотив приписывается всем 
действиям, достигшим того же результата теми же средствами. Этот мотив 
рассматривается как постоянный для данного действия, независимо от того, кто 
именно выполнял это действие и каков его субъективный опыт. Таким образом, для 
персонального идеального типа постулируется существование одного и того же 
типичного мотива для типичного действия. Рассматривая его, ученый абстрагируется 
от индивидуального субъективного опыта действующего, модификаций его внимания и 
проч. Идеально-типическое понимание действия всегда выводит его типичные 
мотивы-для и мотивы потому-что из идентификации постоянно достигаемой им цели. 
Остается сделать следующий шаг — постулировать агента действия, т.е. персоны, 
ориентированной типичным образом на типичное действие.
Нетрудно видеть, что персональный идеальный тип — чисто логическая конструкция, 
научная идеализация. Он выведен из манифестированного действия, но 
представляется по времени ему предшествующим. Само же манифестируемое действие 
оказывается регулярным и повторяемым результатом процессов мысленного вывода. 
При этом вопрос о том, будет ли типичное действие успешным, не 
проблематизируется. Оно является таковым по определению. Мотив же 
идеально-типичного действующего лица всегда прям и определенен. Идеальный тип не 
выбирает. Его мотивы-для и мотивы-потому-что определены контекстом типичного 
опыта. Таким образом, конституирование персонального идеального типа 
представляет собой постулирование персоны, чьи жизненные мотивы могут быть 
объективным контекстом значения тех действий, которые определены как типичные. 
Это персона, чей собственный жизненный опыт обладает субъективным контекстом 
значений, соответствующим объективному контексту. Таким образом, процедура 
конституирования персонального идеального типа состоит в постулировании персоны, 
мотивированной посредством уже определенного идеального типа осуществления 
действия. Наблюдаемое действие преобразуется в субъективный контекст значений, 
который и приписывается сознанию персонального идеального типа на основе ранее 
определенного объективного контекста, полагаемого базисом персонального 
идеального типа. Но те черты, которые отбираются как типичные, зависят от точки 
зрения наблюдателя. Они варьируются в зависимости от его интересов и проблемы. 
Следовательно, набор характеристик, подлежащих типизированию, детерминирован 
точкой зрения интерпретатора. Как в повседневном, так и в научном мышлении любой 
ответ зависит от вопроса.
Персональный идеальный тип — теоретическая идеализация. У него нет ни 
собственной жизни, ни духовного мира, ни свойственных ему субъективных смыслов. 
Он не является центром спонтанной активности. У него нет задачи овладеть миром 
и, строго говоря, нет мира вообще. Он создан “в пробирке” теоретической техники. 
Его жизнь регулируется его создателем, социальным ученым. Именно он наделяет 
персональный идеальный тип тем знанием, которое ему, ученому, нужно для “работы” 
данного типа в социальном мире. Персональный идеальный тип — безличная 
марионетка социального мира. Его лицо — точка зрения ученого. Эта точка зрения и 
есть его научная проблема. Социальные феноменологи категорически предупреждают 
против реификации персонального идеального типа, тра