уализированностью,   -    ведь    мы
доказали,  что   телесные   свойства   двух
индивидов  могут  быть  таковы,  когда  для
возможно более полного воспроизведения типа
рода  один   служит  детально   совершенным
дополнением  другого,   а  потому   они   и
вожделеют исключительно  лишь друг друга. В
этом  случае  появляется  уже  значительной
силы страсть, которая в то же время, именно
благодаря   тому,    что   направлена    на
единственный предмет  и только  на него,  а
поэтому является  как бы по особому заданию
рода, обретает  некий более  благородный  и
возвышенный оттенок.  По той же причине так
обыденно,   напротив,    простое    половое
влечение,    -     поскольку    оно     без
индивидуализации  направлено   на  всех   и
стремится  к   чисто  количественному,  без
особенного  внимания  качеству,  сохранению
рода.  Но   индивидуализация,  а  с  ней  и
интенсивность влюбленности,  может  достичь
столь высокой  степени,  что  если  она  не
удовлетворяется, все  блага  жизни  и  даже
сама жизнь  теряют всякую ценность. И тогда
это желание возрастает до такой силы, какой
не  знает  никакая  другая  потребность,  а
поэтому  оно  делает  человека  готовым  на
любые  жертвы  и,  -  если  исполнение  его
остается  неизменно  недоступным,  -  может
привести   к    сумасшествию   и   даже   к
самоубийству. В  основе  подобной  страсти,
кроме  вышеуказанных   соображений,  должны
лежать  и   другие,  не   столь  очевидные.
Поэтому  следует  предположить,  что  здесь

92

чрезвычайно  соответствуют  друг  другу  не
только телосложение,  но и  воля мужчины  и
интеллект женщины,  вследствие чего  только
они одни  могут произвести  на свет некоего
определенного    индивида,    существование
которого входит  в намерения гения рода, по
причинам,  заложенным  в  сущности  вещи  в
себе, а  потому для  нас непостижимым. Или,
вернее говоря,  воля к  жизни желает  здесь
объективироваться  в   строго  определенном
индивиде, который  может быть  зачат только
этим   отцом    от   этой    матери.    Это
метафизическое  вожделение  воли-в-себе  не
имеет вначале  в ряду  существ  иной  сферы
действия, кроме  сердец будущих  родителей,
которые бывают поэтому и сами охвачены этим
порывом и при этом полагают, что желают для
самих себя того, что на данный момент имеет
лишь чисто метафизическую, т.е. лежащую вне
ряда  действительно   существующих   вещей,
цель. Итак,  исходящий из  первоистока всех
существ  порыв  к  существованию  будущего,
ставшего теперь только возможным индивида -
вот   что    предстает   в    явлении   как
возвышенная, все  иное полагающая мелочным,
взаимная  страсть   будущих  родителей,   -
воистину бесподобная  иллюзия, в  силу  ко-
торой такой влюбленный отдал бы все мирские
блага за  совокупление с  этой женщиной,  -
которая  в  действительности  дает  ему  не
более, чем  любая другая.  Однако  то,  что
только это есть цель его, явствует из того,
что и  эта высокая  страсть, как  и  всякая
другая,   угасает   в   удовлетворении,   к
великому  изумлению   сторон.  Она  угасает
также, когда  вследствие, скажем, бесплодия
женщины  (которое,   по  Гуфеланду,   может
возникать от девятнадцати случайных пороков

                                         93

конституции), осуществление  подлинной  ме-
тафизической цели  становится  невозможным;
как это  случается  ежедневно  в  миллионах
погибших зародышей,  - ведь в них стремится
в бытие тот же самый метафизический принцип
жизни;  при  этом успокаивает  нас лишь то,
что  в   распоряжении  воли   к   жизни   -
бесконечность   пространства,   времени   и
материи,  а   следовательно,  неисчерпаемая
возможность повтора и возвращения.
  ...Любовная страсть,  химерос, выражением
коей  в  бесчисленных  оборотах  и  образах
неустанно заняты  поэты всех  времен,  хотя
они все  же не  исчерпали предмета, да и не
представили его  ни разу удовлетворительно,
- эта  страсть, ассоциирующая  с обладанием
определенной   женщиной   представление   о
безмерном  блаженстве,  а  с  мыслью  о  ее
недостижимости -  невыразимую боль,  - этой
страсти  и   этой  боли   не   хватило   бы
содержания в потребностях одного эфемерного
индивида, -  они суть  вздохи  гения  рода,
который видит, что находит или теряет здесь
незаменимое   средство   достижения   своих
целей, а  потому и  глубоко вздыхает.  Один
лишь  род   живет  бесконечно   и  способен
поэтому на бесконечные желания, бесконечное
удовлетворение и  бесконечные муки.  Но эти
последние  заключены   в  грудь   смертного
сознания, - неудивительно поэтому, что она,
кажется, вот-вот  разорвется, и  что она не
может найти выражение для переполняющего ее
предчувствия бесконечного  наслаждения  или
бесконечного  горя.   Именно   это   служит
предметом    всей    эротически-возвышенной
поэзии,   блуждающей,   соответственно,   в
дебрях       трансцендентных       метафор,
возносящихся над  всем, что  есть на земле.

94

Такова тема  Петрарки, сюжет  для  Сен-Пре,
Вертеров и  Якопо Ортисов,  - иначе  нельзя
было бы ни понять, ни объяснить их. Ведь на
каких  бы   то  ни  было  духовных,  вообще
реальных, объективных преимуществах любимой
не может  быть основано  это  их  безмерное
превознесение, -  уже хотя  бы потому,  что
любящий,   ко    всему    прочему,    часто
недостаточно хорошо  знает ее,  - как это и
было в  случае Петрарки.  Только  лишь  дух
рода способен  с  одного  взгляда  увидеть,
какую ценность  она  имеет  для  него,  для
достижения  его   целей.  Да  и  величайшие
страсти, как  правило, возникают при первом
взгляде:
  
       Тот   не   любил,   кто   сразу   не
       влюбился19.

  ...Соответственно и  потеря любимой из-за
соперника или  из-за ее  смерти  становится
для  страстно   влюбленного   мукой,   пре-
восходящей все прочие, - именно потому, что
природа  ее   трансцендентна,  -  ведь  она
затрагивает его  не просто как индивида, но
поражает в  его essentia aeterna, в родовой
жизни, по  особой воле  и заданию которой и
исполнял он  в этом  случае свое призвание.
Поэтому-то  столь   жестока  и   мучительна
ревность,  -   а  уступая   свою   любимую,
приносят величайшую из возможных жертв. Ге-
рой устыдится  всяких жалоб,  кроме  только
жалоб любви,  ибо в них плачет род, а вовсе
не  он   сам...  Примечательно...  суждение
Шамфора:   "Когда    мужчина   и    женщина
испытывают друг  к другу пламенную страсть,
мне всегда  кажется, что  каковы бы ни были
обстоятельства,  их   разделяющие:  супруг,

                                         95

родители  и   т.д.,-  любовники   по  самой
Природе предназначены друг другу, и что они
имеют  на  это  некое  божественное  право,
невзирая  на   все  человеческие  законы  и
условности" (Шамфор. Максимы. Гл. 6). Тому,
кто стал  бы  возмущаться  по  поводу  этих
слов,  стоило   бы  поразмыслить   над  той
странной снисходительностью, с какой Спаси-
тель    в     Евангелии    обращается     с
прелюбодейкою, предполагая  в то  же  время
такой грех  на совести всех присутствующих.
- Большая  часть Декамерона  с  этой  точки
зрения  выглядит   сплошной   насмешкой   и
издевательством гения  рода над попираемыми
им правами  и  интересами  индивидов.  -  С
подобной же  легкостью гений рода одолевает
и сводит  на нет  сословные различия  и все
тому   подобные    отношения,   если    они
препятствуют      соединению       страстно
влюбленных, -  ведь, преследуя  свои  цели,
относящиеся к бесчисленному ряду поколений,
он смахивает  как пыль все эти человеческие
установления. По  той же  глубокой  причине
там, где  дело идет о любовной страсти и ее
делах,    добровольно    подвергают    себя
опасности,   и   даже   тот,   кто   обычно
нерешителен, становится здесь смельчаком. -
В пьесе  и в  романе мы  также с  радостным
участием  видим,   как  два  юных  создания
отстаивают права  своей любви, т.е. интерес
рода, и  одерживают  победу  над  старшими,
думающими  лишь   о  благе  индивидов.  Ибо
стремление влюбленных кажется нам настолько
более   важным,    возвышенным   и   потому
справедливым,  чем   всякое  противостоящее
ему, насколько  род значительнее  индивида.
Соответственно и основная тема почти всякой
комедии развертывается,  когда  выходит  на

96

сцену гений  рода  с  его  целями,  которые
противоречат личному  интересу изображенных
индивидов и потому угрожают гибелью их сча-
стью.   Как    правило,    он    добивается
осуществления   своих    целей,    и    это
удовлетворяет  зрителя,  ибо  соответствует
поэтической  справедливости;  зритель  ведь
чувствует, что цели рода имеют преимущество
перед целями индивидов. Поэтому в финале он
спокойно      оставляет       торжествующих
влюбленных, разделяя  с ними иллюзию, будто
они заложили основу собственного счастья, -
которым они, скорее, пожертвовали для блага
рода,   вопреки   воле   предусмотрительных
старших... В  трагедиях с любовной интригой
чаще всего  из-за недостижимости целей рода
гибнут  сами  влюбленные,  бывшие  лишь  их
орудием,  например,   в  "Ромео   и  Юлии",
"Танкреде", "Дон  Карлосе", "Валленштейне",
"Мессинской невесте" и многих других.
  Влюбленность      человеческая      часто
доставляет  комические,  а  по  временам  и
трагические  явления,   -   то   и   другое
происходит от  того, что  человек  захвачен
здесь и  покорен гением рода, не принадлежа
уже себе самому, а потому и действия его не
соразмерны  с   ним  как   с   индивидом...
Ощущение  того,   что   они   действуют   в
интересах     такой      трансцендентальной
важности, -  вот что  так возносит  любящих
над всем  земным и  даже над  самими собой,
вот что прячет их вполне физические желания
в столь  гиперфизические тоги,  что  любовь
становится  поэтическим   эпизодом  даже  в
жизни самого прозаического человека; в этом
случае дело  приобретает  порой  совершенно
комический   оборот.   Это   задание   объ-
ективирующейся  в  роде  воли  предстает  в

                                         97

сознании любящего  под  маской  антиципации
безмерного блаженства,  которое он будто бы
найдет  в   слиянии  с   данным   индивидом
женского  пола.   На  высших   же   стадиях
влюбленности эта  химера  становится  столь
ослепительно   яркой,    что,   если    она
оказывается недостижимой, сама жизнь теряет
всякую привлекательность  и кажется  теперь
столь пустой,  безрадостной и  невыносимой,
что отвращение  к ней  побеждает даже страх
смерти, а потому иногда человек добровольно
сокращает  себе   эту  скуку.  Воля  такого
человека попадает в водоворот родовой воли,
или же  иначе говоря,  она  обретает  такой
перевес над  индивидуальной волей, что если
последняя не  может действовать  в качестве
первой, она  пренебрегает и  своим бытием в
индивидуальности. Индивид  здесь -  слишком
слабый  сосуд,   чтобы  быть   в  состоянии
вынести бесконечную  страсть родовой  воли,
сконцентрированную     на      определенном
индивиде.  В  этом  случае  исходом  бывает
самоубийство,   а    иногда   одновременное
самоубийство двух  влюбленных; если  только
природа во  спасение жизни  их не  призовет
безумие, которое  скрывает тогда  под своим
покровом   трагическое    сознание    столь
безнадежного положения.  -  Не  проходит  и
года, чтобы  на множестве  случаев не  под-
тверждалась    реальность     только    что
сказанного.
  Но не  только неудовлетворенная  любовная
страсть  приводит   порой  к   трагическому
исходу;  и   страсть  удовлетворенная  чаще
ведет человека  к несчастью, чем к счастью.
Ведь  ее  требования  зачастую  так  сильно
противоречат личному  благополучию  ее  ис-
пытывающих,  что,   будучи  непримиримы  со

98

всеми прочими отношениями их, они разрушают
основанные  на  этих  отношениях  жизненные
перспективы,   а    это   губит    и   само
благополучие.   Да    ведь   любовь   часто
противоречит не  только внешним обстоятель-
ствам, но и собственной индивидуальности, -
когда  она  обращена  на  такого  человека,
который, если отвлечься от полового отноше-
ния, был  бы в  глазах любящего  неприятен,
презрен, даже отвратителен. Но уж настолько
сильнее родовая  воля воли  индивидуальной,
что любящий  закрывает  глаза  на  все  эти
неприятные   для    него   качества,    все
игнорирует,  все   отрицает,   и   навсегда
соединяет свою  судьбу  с  предметом  своей
страсти, -  так сильно  ослепляет  его  эта
иллюзия,  которая   исчезает,  как   только
исполнена воля  рода, и  оставляет рядом  с
ним ненавистную спутницу жизни. Только этим
можно объяснить,  что часто  мы видим,  как
разумные,   исключительные   даже   мужчины
вступают   в    брак   с    драконицами   и
дьяволицами, и не можем понять, как это они
могли сделать  подобный выбор.  По  этой-то
причине древние  изображали  Амура  слепым.
Ведь влюбленный  может даже  ясно видеть  и
горько   переживать    невыносимые   пороки
характера или  темперамента своей невесты и
все же не пугаться этого. Ибо в сущности он
ищет  не   чего-то  своего,  но  того,  что
принадлежит  кому-то   третьему,  а  именно
тому, кто  еще только  должен возникнуть, -
хоть им  и владеет  иллюзия, что искомое им
есть  его   частное  дело.  Но  именно  это
искание-не-своего-интереса, которое  всегда
есть признак  величия, придает  и страстной
любви  черты   возвышенного  и   делает  ее
достойным  предметом   поэзии.  -  Наконец,

                                         99

половая любовь  оказывается  совместимою  с
чрезвычайной силы ненавистью к ее предмету;
поэтому уже Платон уподобил ее любви волков
к агнцам.  А именно, такое случается, когда
страстно влюбленный, несмотря на все усилия
и мольбы,  не может  ни при  каких условиях
добиться взаимности...  И это  в самом деле
не   гипербола,   если   влюбленный   зовет
жестокостью    холодность    любимой,    ее
злорадное тщеславие,  любующееся его  стра-
данием. Ибо  он  подвержен  влиянию  такого
влечения,  которое   подобно  инстинкту   у
насекомых,  понуждает   его,  вопреки  всем
разумным       основаниям,       безусловно
преследовать свою  цель и пренебрегать всем
остальным: он  не может  перестать. Не один
уже был  на свете Петрарка, вынужденный всю
жизнь  влачить   за   собой   неисполненное
любовное желание,  как вериги,  как  слиток
железа у  ног, и  изливавший свои  вздохи в
безлюдных  чащах,   -  но  только  в  одном
Петрарке бился  также поэтический  дар, так
что о  нем верно  говорит  прекрасный  стих
Гёте:
  
         "Где  человек   средь  мук   своих
         молчит,
         Мне  дал   господь  поведать,  как
         страдаю"20.
  
И действительно, гений рода постоянно ведет
войну с  гениями - хранителями индивидов, -
он их преследователь и враг, всегда готовый
безжалостно разрушить  личное  счастье  для
достижения своих  целей; да что там - благо
целых  народов   было  порою   жертвой  его
переменчивого настроения.  Все сие основано
на том,  что род,  в котором коренится наша

100

сущность, имеет  на  нас  преимущественное,
первоочередное   право    сравнительно    с
индивидом; а  потому и  дело его пользуется
преимуществом.   Чувствуя    это,   древние
олицетворяли  гений   рода  в  Купидоне,  -
злонамеренном,    жестоком     и     потому
пользующемся дурною славой, невзирая на его
ребяческую  внешность,   божке,  капризном,
деспотичном   демоне,    который   все   же
властвует над  богами и  людьми ... Смерто-
носный лук,  слепота и  крылатость - таковы
его  атрибуты.   Последнее   указывает   на
непостоянство, а оно, как правило, проявля-
ется лишь  вместе с тем разочарованием, что
следует   по   пятам   за   удовлетворением
желаний.
  Ведь поскольку  страсть  основывалась  на
некоторой иллюзии, обманчиво выдававшей то,
что имеет ценность лишь для рода, за ценное
для индивида,  - то  по достижении  родовой
цели  обман  должен  исчезнуть.  Дух  рода,
захвативший индивида  в свою полную власть,
вновь отпускает его на свободу. Оставлен же
им,   индивид   возвращается   в   исходную
ограниченность  свою   и  убожество   и   с
изумлением видит,  что после таких высоких,
героических    и    беспредельных    усилий
наслаждению его  перепадает не  больше, чем
при  всяком   половом   удовлетворении,   -
вопреки ожиданиям  он обнаруживает,  что не
стал счастливее,  чем был. Он замечает, что
был обманут  родовой  волей.  Поэтому,  как
правило,  осчастливленный   Тесей  покидает
свою Ариадну.  Ежели  бы  страсть  Петрарки
была удовлетворена,  то с  этого же  самого
мгновения замолкла  бы его песнь, как песня
птицы замолкает, как только отложены яйца.


                                        101

  Браки по  любви заключаются  в  интересах
рода, а  не  в  интересах  индивидов.  Хотя
стороны и  воображают,  будто  способствуют
лишь  достижению  собственного  счастья,  -
подлинная  цель  их  чужда  им  самим,  ибо
состоит  в  произведении  на  свет  некоего
индивида,   возможного    лишь   через   их
посредство. И раз уж их свела эта цель, они
должны  отныне  стараться  ужиться  друг  с
другом возможно лучше. Но очень часто двое,
которых  свела   вместе  эта  инстинктивная
иллюзия,  составляющая  сущность  страстной
любви,   во   всем   остальном   совершенно
разнородны. Это  выясняется с исчезновением
иллюзии, -  а  исчезновение  ее  неизбежно.
Соответственно браки, заключенные по любви,
оказываются, как  правило,  несчастными,  -
ибо благодаря  им род  заботится о грядущем
поколении  за  счет  поколения  настоящего.
"Кто женился  по любви,  тот  в  страданиях
живи", -  говорит  испанская  пословица.  -
Иначе обстоит  дело с браками, заключенными
по  расчету,   большею  частью   по  выбору
родителей. Решающие мотивы здесь, каковы бы
они ни были, во всяком случае, реальны и не
могут исчезнуть  сами собой.  Благодаря  им
обеспечивается   счастье    живых,    хотя,
конечно, в  ущерб грядущим, - да и само это
счастье  остается   тогда   проблематичным.
Мужчина,   который,    вступая   в    брак,
рассчитывает  лишь   на  деньги,  а  не  на
удовлетворение  своей   склонности,   живет
более в  индивиде, нежели  в  роде,  -  что
прямо  противоречит   подлинному  положению
дел, а  потому выглядит противоестественным
и вызывает  некоторое  презрение.  Девушка,
которая вопреки  совету родителей  отвечает
отказом  на   предложение  богатого   и  не

102

старого еще  человека, чтобы,  отбросив все
соображения расчета, избирать лишь по своей
инстинктивной склонности,  - жертвует своим
индивдуальным  благом  на  благо  рода.  Но
именно по этой причине нельзя удержаться от
одобрения ее,  - ведь она предпочла то, что
важнее,  и   действовала  в смысле  природы
(вернее, рода),  - в  то время как родители
советовали   ей    соответственно   чувству
индивидуального эгоизма. - Вследствие всего
этого  кажется  даже,  что  при  заключении
брака  в   убытке  должен   оказаться  либо
индивид, либо  родовой интерес.  Чаще всего
так и обстоит дело, - ибо чрезвычайно редок
тот счастливый  случай, когда  рука об руку
шли   бы   расчет   и   страстная   любовь.
Физическое,  моральное  и  интеллектуальное
убожество  большинства   людей   коренится,
скорее всего,  отчасти и  в том,  что браки
обычно  заключаются   не  по   одной   лишь
склонности и  выбору, а  по самым различным
внешним    соображениям,    по    случайным
обстоятельствам. Но если, однако же, наряду
с расчетом  принимается в  какой-то мере  в
соображение также и склонность, то это что-
то  вроде   компромисса  с   гением   рода.
Счастливые браки,  как известно,  редки,  -
именно  потому,   что  такова   уж  природа
браков: главная цель их не в настоящем, а в
будущем поколении.  Между  тем  в  утешение
нежным и  любящим душам стоит добавить, что
временами   к   страстной   половой   любви
присоединяется   чувство   совсем   другого
происхождения, а  именно -  действите