ся и направил свои стопы к даче Васючица.
   У Васючица был телефон, и хотя Воронкову разрешалось им пользоваться,  он
старался этим не злоупотреблять. На дачу Васючица его пропустили  почти  без
проблем: двое парней, видимо, приехавших с гостем  на  джипе,  подозрительно
уставились ему в лицо, но тут на крылечко вышла жена Васючица  и  приветливо
махнула: мол, свои. Воронков прошел темным коридором в гостиную, туда, где у
раскрытых стеклянных дверей на покрытой сукном тумбочке  стоял  телефон.  За
дверями был крошечный коридорчик, а за ним терраса, на террасе,  за  чаем  и
коньяком, беседовали Васючиц и гости - гостей, оказывается, было двое.
   - Мы так не договаривались! - громко сказал один из  гостей,  и  Воронков
невольно вытянул голову и стал прислушиваться. Трудно сказать, что  подвигло
его на этот шаг: вчерашние угрозы  бандитов,  естественное  любопытство  или
слух, который ходил в последнее время по Службе. Слух гласил, будто персонал
Службы сократят на тридцать процентов,  и  Воронков  очень  по  поводу  этих
слухов переживал.
   То, что он услышал дальше, заставило  его  тихонько  положить  трубку  на
рычаг и отодвинуться в сторону от стеклянной двери, дабы его никто, случаем,
не увидел.
   Спустя пять минут Воронков бочком-бочком вышел из дома.
   - Позвонили? - приветливо окликнула его жена Васючица.
   - Да-да, - сказал Воронков.
   - Какой-то вы бледный.
   - Перетрудился, Варвара Михайловна, - ответил Воронков, - копал  сегодня,
копал...
   Выскочив за ворота Васючицевского дома. Воронков нервно огляделся. Он так
и не позвонил Осокину: по правде говоря, этот звонок, только что  казавшийся
таким важным, теперь был - тьфу, глупость, прошлогодний сор.
   Воронков побежал по улице вперед так, что едва  не  сшиб  мальчишечку  на
велосипеде.
   - Дядя Петя! - вскрикнул мальчик.
   - Ты не знаешь, где можно  позвонить?  -  спросил  Воронков,  но  тут  же
вспомнил и сам: еще один телефон был у магазина, минутах в двадцати ходьбы.
   В полдесятого  Воронков  стоял  у  заасфальтированной  площадки  напротив
магазина. Он сразу увидел, что телефон работает: к нему змеилась очередь, не
так чтобы длинная, но противная.
   Бабка в цветастом платье  перед  Воронковым  долго-долго  распиналась  по
телефону о том, что Верка развелась с мужем и что новое платье жмет в спине.
Раньше Воронков авторитетно постучал бы монеткой о бортик кабинки  и  громко
сказал бы, что ему надо позвонить по правительственному  поручению;  сейчас,
когда ему действительно надо было позвонить, он молча катал в потной  ладони
жетон.
   Бабка говорила слишком долго, и телефон после нее разразился  недовольным
писком: испортился.
   Воронков позвонил раз, другой, третий - очередь недовольно зашикала.
   Воронков растерянно отошел в сторону, сжимая жетон в потной  руке.  Мысли
его метались, как лиса в клетке. К асфальтовому  пятачку  магазина  подкатил
двучленный желтый автобус - автобус ехал на станцию.
   Спустя  минуту  Петр  Воронков  погрузился  в  автобус  вместе  с   двумя
деревенскими бабками и выпившим слесарем.
   * * *
   Сазан уехал из аэропорта  около  десяти  вечера:  на  улице  стремительно
темнело, вверху, в вечере-ющем воздухе, вырисовывался месяц, такой бледный и
маленький, словно на небе отключили электричество.
   Возле дороги, на  рыжей  обочине,  стояла  маленькая  фигурка  в  красных
шортах, надетых поверх сетчатых  колготочек,  и  блестящей  маечке.  Фигурка
подняла руку. Сазан затормозил.
   Девочка открыла дверь и уселась рядом с ним.
   - До дому довезете? - спросила она.
   - И часто ты вечером мужиков на дороге караулишь? - спросил Сазан.
   Лера засмеялась. Смех ее был как серебряный колокольчик.
   - Не-а. Я же вижу, что это ваша машина.
   - А откуда ты это знаешь?
   - А я на стоянке поджидала, когда вы приехали.
   Тонкая девичья ручка  обвилась  вокруг  плеч  Нестеренко.  Пальцы  Сазана
сильнее сжались на руле.
   - А поедем поужинаем? -  сказала  Лера.  Сазан  сглотнул.  Сунул  руку  в
нагрудный карман и вытащил оттуда сотню долларов.
   - Держи.
   - Это зачем?
   - С Мишей сходишь поужинаешь.
   - О! Притормози!
   Нестеренко  послушно  остановил  машину.  Лера  выскочила  и  побежала  к
придорожному  круглосуточному  ларьку.  Спустя  минуту   она   вернулась   с
бутылочкой кока-колы. Уселась в машину, свинтила крышечку и  посмотрела  под
нее.
   - Так и знала, - сказала она, - нет чтобы выиграть...
   Лера запрокинула бутылку к губам и начала пить.
   - Хочешь?
   - Нет.
   - А я страшно хочу. У тебя синяки остались?
   - А?
   - Ну, после аварии.
   - Прошли.
   - А у меня  остались.  Вон,  смотри.  И  с  этими  словами  Лера  задрала
серебристую кофточку как можно выше, так, что в глаза невольно  повернувшему
голову Сазану бросился нежный, с золотистым загаром животик и сверху-: белая
полоска грудей. Никаких таких синяков в полутьме Сазан не заметил.
   Машина рыскнула по дороге, встречный водитель возмущенно бибикнул.
   - Ты чего? - рассмеялась Лера. Сазан молча свернул к обочине.
   - Вылезай.
   - Ты чего?
   - Я сказал - вылезай.
   Хорошенькая мордочка Леры вытянулась.
   - Довези меня до дома. Ночь же. Страшно.
   - И куда твой отец смотрит? - наставительно сказал Нестеренко.
   - А, он совсем голову потерял с этим аэропортом. Ходит весь день  сам  не
свой, то у него Васючиц - свинья, то наоборот.  А  это  правда,  что  в  нас
харьковские стреляли?
   Сазан помолчал.
   - Отец говорит, что харьковские, - сказала Лера. - Очень ему не  хочется,
чтобы это Служба была.Серебристый "мере"  остановился  у  крашенных  зеленым
ворот.
   - Приехали, - сказал Сазан.
   - Погоди. Открой мне калитку. Там надо через забор перегнуться и  щеколду
отодвинуть, а я не достаю.
   Нестеренко вышел из машины и  открыл  калитку.  Засов  был  действительно
низко - Валерию и то пришлось тянуться.
   - Иди, - сказал он, оборачиваясь. В следующую секунду тонкие руки  обвили
его  шею,  и  девочка,  приподнявшись  на  цыпочках,  поцеловала  его.   Они
целовались долго, минуты две. Девочка закрыла глаза и прижалась к нему  всем
телом.
   - Зайдешь? - спросила Лера.
   - Ты что, одна дома?
   - Да. Папа в аэропорту, а мама с Васькой в Испании. Так зайдешь?
   - Тебе сколько лет, Лолита?
   - Скоро пятнадцать. Так зайдешь?
   - А как же Миша?
   - А что Миша? Слюнявчик. Мы с ним только целовались, ты не подумай.
   - Извини, тезка, - сказал Сазан, - тебе баиньки пора. Досмотри "Спокойной
ночи, малыши", и в кроватку. Ладно?
   Девочка молча повернулась и зашагала по  дорожке.  В  свете  фонаря  было
видно, как покачиваются ее бедра, обтянутые красными шортиками.  На  крыльце
она повернулась и послала воздушный поцелуй Валерию.
   Валерий сел в машину и сидел минут пять, тяжело дыша и покусывая кожу  на
костяшках пальцев. Потом завел мотор и медленно поехал прочь.
   * * *
   "Авиастроитель"  и  аэропорт  Рыкове  находились  по  одной  и   той   же
железнодорожной   ветке,   но   та   часть   ветки,   что   проходила   мимо
"Авиастроителя", была боковая,  поезда  по  ней  ходили  редко,  и  Воронков
появился в Рыкове уже в десять вечера.
   Запыхавшийся чиновник пробежал по пустынному зданию и завернул в  боковую
комнатку, где смотрели телевизор двое охранников.
   - Нестеренко в Рыкове? - спросил он.
   - Уехал минут сорок  назад,  -  ответил  охранник.  Лицо  охранника  было
Воронкову смутно знакомо - он вспомнил, что видел его на бандитской даче.
   Воронков схватил телефон, стоящий на столе, и принялся накручивать номер.
Номер не соединялся  -  в  телефоне  свиристело  и  чиркало,  и  Воронков  с
отчаянием вспомнил о военных радарах, стоявших неподалеку  от  Алтыньевского
шоссе - радары эти работали не всегда, но,  когда  работали,  сотовую  связь
забивали напрочь.Наконец вместо короткого свиста  чиновник  услышал  длинные
гудки. "Господи, только бы сняли трубку, - помолился про  себя  Воронков.  -
Почему он молчит? Это же сотовый телефон, он всегда под рукой..."
   - Але!
   - Валерий Игоревич? - спросил чиновник.
   - Кто это?
   - Это Воронков. Петр Алексеич.
   - Говорите громче, - закричала трубка. Воронкову  пришлось  переназваться
еще раз.
   - Я в Рыкове, -  сказал  Воронков,  -  вы  не  могли  бы  вернуться?  Или
кого-нибудь прислать. Прямо сейчас.
   - Ты где?
   - В Рыкове. Я приехал с дачи. Пожалуйста, приезжайте.
   - А в чем дело?
   - Я не могу по телефону, Валерий Игоревич. Это очень важно. Помогите мне,
пожалуйста.
   И на этой жалобной ноте Воронков закончил разговор.
   * * *
   "Мерседес" Сазана  уже  развернулся  с  визгом  поперек  двойной  полосы,
распугав несколько мчащихся легковушек, когда Сазану вдруг пришла  в  голову
одна необычайно четкая мысль: вот так же, по  ночному  звонку,  сорвался  из
дома Ивкин, вот так же спешил на аэродром Шило...
   Мысль эта настолько не понравилась Нестеренко, что он тут  же  свернул  к
обочине и принялся обдумывать ситуацию.  Не  ехать  было  глупо  -  Воронков
визжал по телефону так, словно его резали. Ехать просто  так,  наобум,  было
еще  глупее.  Валерий  завел  мотор,  проехал  полкилометра   и   запарковал
серебристый "мере" у железнодорожной станции.
   Спустя  двадцать  минут  поздний  поезд  выплеснул  на  рыковский  перрон
последнюю партию пассажиров: Валерий застегнул куртку, сунул руки в  карманы
и побежал по лесной тропинке, протоптанной от станции к аэродрому.
   Было уже темно: здание аэропорта светилось неясным голубоватым светом,  и
в высоте над ним парили пять огромных пылающих букв: "ЫКОВО".  У  буквы  "Р"
были, видимо, нелады с проводкой, и она темнела на фоне  подсвеченного  неба
молчаливым укором электротехникам.
   У стойки кафе, посереди  опустевшего  терминала,  пили  пиво  двое  людей
Сазана - Муха и Кошель.
   - Где Воронков? - спросил Нестеренко.
   - Да тут крутился, - сказал Кошель.
   - Он в контору пошел, - сказал Муха, - там директорское  окно  светилось,
он его увидел и пошел.
   Сазан побежал в контору.
   В директорском  предбаннике  действительно  теплилась  жизнь:  секретарша
Ивкина достукивала на компьютере какой-то документ,  дверь  в  кабинет  была
распахнута. Сазан вошел в дверь и увидел Мишу  Ивкина  -  тот  перебирал  на
столе разноцветные бумаги.
   - Где Воронков? - спросил Нестеренко.
   - Ушел.
   - Куда?!
   - На поле. С Глузой.
   - Давно?
   - Да минут десять назад.
   Сазан сообразил, что директорский кабинет занимал Глуза и если  чиновник,
которого, видно,очень сильно припекло, прибежал к директору, то и  наткнулся
он, соответственно, на Глузу.
   - А ты что здесь делаешь?
   - Отец попросил кое-какие документы принести.
   Миша поглядел на Нестеренко своими большими глазами и добавил:
   - Он весь не в себе был.
   Нестеренко повернулся и вышел из кабинета.
   Сказать, что он был взбешен, - этого было мало. Какая-то паршивая  сошка,
бюрократический заусенец, задолжавший ему  сорок  штук,  велел  ему  -  ему,
Валерию Нестеренко,  вернуться  в  Рыкове.  Вместо  ночного  казино  он  был
вынужден трястись в электричке - славное занятие, все равно что парашу мыть,
и  вдобавок  под  ложечкой  Нестеренко  ощутимо  посасывало  от  голода.  По
понятиям, этот чиновник  должен  был  сидеть  под  дверью  аэровокзала,  как
собака, ждущая возвращения хозяина, и в пасти держать  тапочки.  И  где  он?
Ушел на променад!
   "Ну погоди,  фраер,  -  подумал  Нестеренко,  спрыгивая  на  стремительно
остывающий бетон, - ты мне сорок  штук  был  должен,  теперь  будешь  должен
шестьдесят".
   На летном поле было тихо и  пусто.  Где-то  в  дальнем  конце  повизгивал
прогреваемый двигатель: упорядоченными красными  звездочками  убегала  вдаль
взлетная полоса.
   Нестеренко добрался до конца административного здания и оглянулся. Да где
же эти двое лохов? Сазан вспомнил,  что  чуть  подальше,  за  ангаром,  есть
стоянка служебных машин и что Глуза машину свою оставляет именно там. Может,
они сидят в тачке?
   Конспираторы проклятые, полагают, что в  кабинете  их  подслушают!  Сазан
пошел вдоль забора, по привычке оставаясь  в  тени  и  осторожно  ступая  по
скошенной, пахучей траве. Запоздалый самолет вырулил на дорожку  и  взлетел,
мигнув зеленым огоньком. Двигатели смолкли. Бетонное полотно лежало  в  ночи
огромной белой простыней. В  тишине  было  слышно,  как  в  скошенной  траве
стараются цикады.
   И в этот момент странное чувство овладело бандитом. Запоздалое  бешенство
сменилось  тревогой:  какой-то  встроенный  в  мозг  бандита  радар  посылал
непрерывный сигнал "СОС".
   Глуза и Воронков ушли гулять минут двадцать назад - неужели  они  до  сих
пор не вернулись?
   Среди  шиферных  ангаров  и  безбрежных  взлетных   полос   Сазан   вдруг
почувствовал себя зайцем, на которого идет охота. Нестеренко потряс головой,
- это было глупо, это был его аэропорт, и вообще он мог  вернуться  в  тепло
кабинета и подождать, пока Глуза и Воронков нагуляются, но чувство опасности
не проходило.
   Однажды знакомый врач Сазана рассказал ему странную вещь: он сказал,  что
в минуту опасности  в  кровь  вбрасывается  не  только  адреналин.  То  есть
адреналин вырабатывается всегда, но у некоторых людей, особенно тех,  что  к
опасности привыкли, какой-то кусочек мозга - гипофиз или иное мудреное слово
- начинает выбрасывать в мозг особые гормоны,  эндорфины,  и  такой  человек
получает от опасности кайф, как другие получают кайф от наркотиков. И именно
поэтому такие люди ищут опасность там, где другие бегут от нее:  они  просто
физиологически отличны от серого большинства, они пьют риск так, как  другие
пьют водку.
   И сейчас Сазан чувствовал, как  приятная  радость  охоты  овладевает  им.
Глаза видели четче, уши слышали уже  не  шорох  травы,  а  шелест  отдельных
травинок, движения его внезапно стали мягкими и осторожными, как у тигра  на
охоте. Сазан выдернул из-под мышки теплый, нагретый  телом  "макар".Стараясь
держаться в тени, Нестеренко перешел ворота и  пошел  вдоль  забора  дальше,
туда, где за сбившимися в  кучу  автопогрузчиками  начиналась  площадка  для
служебных автомобилей.Сазан поднырнул под брюхо грузового АНа  и  немедленно
увидел то, чего боялся: поперек рулежной дорожки, закрыв своим телом один из
синих огоньков, лежал человек в дачных с пузырями брюках и белой рубашке,  и
в его немигающих глазах отражалось небо, полеты в котором он регулировал.
   Сазан замер.
   - Валерий Игоревич!
   Сазан обернулся.
   На фоне подсвеченной синим дорожки отчетливо выделялся силуэт Миши Ивкина
с подвешенной на перевязи рукой.
   Тень у соседнего ангара шевельнулась: там, где обычный человек увидел  бы
только пятно тьмы, Сазан  разглядел  мгновенный  взблеск  света  на  матовой
поверхности автоматного ствола.
   Сазан вынырнул из-под АНа, хватая мальчишку за плечо. От  ангара  донесся
невнятный шорох. Сазан толкнул мальчика и бросился ничком на  траву.  Что-то
весело свистнуло в вышине, и тут же  автоматная  очередь  сыграла  гамму  на
стальном передке выдвижного трапа. Звука выстрелов слышно не было  -  только
легкое чавканье  газов,  вырывающихся  из  глушителя,  и  цоканье  крошечных
свинцовых копытец о металл трапа.
   - А-а! - закричал Ивкин. - Видимо, в падении  он  задел  сломанную  руку.
Нестеренко зажал ему рот:
   - Не ори! Лежи мышью!
   Сазан перекатился вбок, выстрелил два раза, не особенно целясь, и тут  же
кувырнулся еще. Автоматная очередь  взбила  фонтанчики  на  газоне,  где  он
только что лежал. Сазан  выстрелил  на  звук  -  в  мертвой  тишине  ночного
аэродрома хлопки глушителя звучали довольно громко, кто-то  вскрикнул,  Миша
Ивкин позади затрепыхался и пополз под трап.  Сазан  не  испытывал  большого
желания состязаться с одной обоймой против двух рожков, и стрелял он  больше
по той простой причине, что, в  отличие  от  "калашей"  с  глушителями,  его
"макар" обладал весьма громким голосом.
   Неизвестные киллеры это, видимо, тоже сообразили: через  стену  метнулись
две черные тени, в лесу по ту сторону аэродрома захрустели ветки.
   В здании аэропорта растворилось окно, и со второго этажа на бетон горохом
посыпались охранники.
   - Сазан! - орали они.
   Через минуту к рулежке выскочила иномарка, освещая мощными  фарами  сцену
разборки.
   Время замедлилось: секунды капали редко и громко, как капли  из  неплотно
затянутого крана. Сазан увидел, как Сверчок - один из его  людей  -  несется
кенгурячьими прыжками к стоянке, как поднимается на локте  Миша  Ивкин  и  с
ужасом смотрит на тело на дорожке, тело  с  широко  разбросанными  ногами  и
головой, похожей на упавший с грузовика арбуз, и как его  собственные  ноги,
загребая метры бетона, несут его к стене.
   В одно мгновение Сазан перемахнул через бетонный блок, опутанный  ржавой,
скатавшейся в пучок проволокой, и обрушился  во  влажную,  гудящую  комарами
листву. Следом за ним со стены ссыпался Сверчок.
   Новая очередь - на Сазана посыпался сор, сбитый с веток, он нырнул в тень
дерева и выстрелил оттуда, целясь на звук. На этот раз чавканье очереди было
много  громче  -  видимо,  глушитель  у  киллеров  был  самодельный  и   для
многоразового использования  негодный.Киллеры  ломились  сквозь  кусты,  как
стадо баранов. Сазан бросился вслед,  не  разбирая  дороги,  грохнул  новый,
выстрел, на этот раз  одиночный,  кто-то  сзади  вскрикнул  и  начал  громко
ругаться.
   Сазан выскочил на широкую прогалину и увидел в свете  луны  черную  спину
человека, прыгающего  через  канаву  с  водой.  Сазан  аккуратно  прицелился
человеку в голову и спустил курок. В  тот  момент,  когда  Сазан  выстрелил,
человек поскользнулся на мокрой  глине  и  растянулся  во  весь  рост.  Пуля
прошила воздух в  полуметре  у  него  над  головой.  Человек  перекатился  и
бросился, пригнувшись, в кусты.
   Сазан прыгнул за ним и не долетел: носки щегольских ботинок проехались по
глиняному откосу, и Нестеренко с шумом обрушился в канаву. "Макар",  выбитый
неожиданным толчком из рук, булькнул и с плеском ушел на дно.  В  лодыжку  с
размаху въехал какой-то прут или гвоздь - черт его знает, что туда накидали,
на дно непотребной ямы.
   На выуживание ствола ушли драгоценные мгновения, и в  тот  момент,  когда
Сазан, изгваздавшись с ног до головы, выскочил из лесополосы  на  шоссе,  он
уже отставал метров на сорок.
   Грузный джип сорвался с обочины и полетел, набирая скорость,  на  восток.
Нестеренко пальнул ему вслед, тачка огрызнулась в ответ и взревела мотором.
   За поворотом раздался отчаянный визг  покрышек,  и  на  дорогу  выскочил,
отчаянно вихляясь, шикарный темно-вишневый "БМВ" - новая и  любимая  игрушка
Мухи. "Спеклись, голубчики!" - ехидно подумал Сазан.
   Того, что  произошло  в  следующее  мгновение,  Сазан  никак  не  ожидал.
Громадные джиповы гляделки выхватили из темноты  деревянный  треугольник  со
светоотражающим покрытием, надпись:
   "Проезд закрыт", и за ней - провал в чреве шоссе. Полутораметровая канава
для теплотрассы, в которой только что искупался Сазан, пересекала дорогу,  и
края отбитого асфальта торчали по обе стороны щели гнилыми черными зубами.
   Джип  ударился  о  край  провала,  подпрыгнул,   отчаянно   громыхнул   и
перевалился на другую  сторону.  Бок  его  высек  искры  об  обрезок  трубы,
высунувший удивленное рыло у самого края щели.
   - Тормози! - отчаянно закричал Сазан.
   Но водитель "БМВ" не слышал его - или не захотел  прислушаться.  Шикарная
тачка взмыла над трещиной, как прыгун с шестом, идущий  на  мировой  рекорд.
"Проскочит", - решил Сазан. Спустя мгновение бампер машины ударился о рваные
зубья асфальта, передние колеса соскользнули в траншею, и  "БМВ"  с  громким
плеском начал уходить под воду.  Через  две  секунды  из  грязной  расщелины
торчал, как корма "Титаника", вишневый лаковый зад.
   На вспененной грязной, воде показалась голова Мухи.
   Сазан протянул ему руку, и Муха кое-как выкарабкался на дорогу.
   - ... т