вать
было особенно  нечего,  так  как  грабеж,  согласно  единодушным  показаниям
хозяйки квартиры и ее дочки, произвели  бывший  сожитель  хозяйки  вместе  с
приятелем: сожитель постучался и попросил  денег  на  выпивку,  но  встретил
решительное непонимание, после чего перешел от пассивных  мольб  к  активным
действиям: ворвался в квартиру и утащил новенький телевизор. Дочка наблюдала
за разбойными дейсгвиями из ванной, а матушка - с  пола,  куда  ее  повергла
длань бывшего возлюбленного.
   Сожитель отыскался спустя два часа в собственной квартире, где он дрых  в
окружении трех или четырех  нализавшихся  товарищей.  Соседи  по  лестничной
клетке радостно приветствовали милиционеров,  и  одна  востроносая  бабка  с
богатым  церковнославянским  словарем  заявила,  что  "Сережка  окончательно
превратил квартиру в вертеп". Правда,  проспавшись,  гражданин  заявил,  что
телевизор был куплен на его собственные  деньги,  и,  таким  образом,  вчера
имело место не лишение собственности, а, наоборот, реституция.
   - Нинка - сука! Я на нее три года пахал, а  она  меня  голышом  на  улицу
выкинула, - жаловался грабитель
   Но шансов оправдаться у него было мало: опера уже  предвкушали  "галочку"
за удачно раскрытый  грабеж,  клиента  свели  вниз  и  повезли  в  отделение
разбираться, прихватив заодно злополучного Борьку, оказавшегося соучастником
похищения видеотехники.
   Из отделения Царьков отправился раскрывать кражу  автомобиля  "мерседес".
320-й "мерс" принадлежал начальнице отдела налоговой инспекции,  красивой  и
одинокой  тетке  лет  сорока.  Тетка  пригласила  Яшу  пить   чай   в   свою
трехкомнатную квартиру с евроремонтом и, видимо,  положила  на  симпатичного
опера глаз, так как приглашала заходить еще. Яша налился по самые ушки  чаем
с красивым творожным тортом, который  продавался  в  соседнем  универмаге  и
стоил  ровно  четверть  заработка  Царькова,  и  сошел  вниз   в   некотором
недоумении: почему дама из налоговой инспекции, официальная зарплата которой
не  превосходила  Яшину,  имела  триста  двадцатый  "мерс"  и   квартиру   с
евроремонтом, а ему, Царькову, никогда не хватало на  масло  даже  с  учетом
того, что картошку и капусту он  привозил  из  соседнего  городка,  где  при
огороде жили его родители?
   Когда Царьков вернулся в отделение, он обнаружил, что кабинет уже  занят:
на колченогом стуле, заложив руки за голову и задрав ноги на  поумневший  от
времени стол, сидел давешний московский авторитет.
   - Привет, - оскалил тот белые крупные зубы и добавил:
   - Как следствие?
   - О ком? О тебе?
   - Об Игоре.
   - А ты у Молодарчука спроси. Он тебя в кабинет водит, а не меня...
   В голосе опера на мгновение мелькнуло тщательно  скрываемое  презрение  к
начальству.
   - А я у тебя спрашиваю.
   - Ну какие  результаты...  Вон,  цыганский  район  проверили,  кучу  дури
изъяли... На выезде из города посты поставили, чтоб без шмона въехать, надо,
говорят, сто рублей заплатить...
   - Я заплатил триста, - усмехнулся Сазан.
   - Так то - четыре джипа... Опять же, на ресторане "Царицынский"  табличку
повесили: "Извините, нас милиция закрыла на проверку".
   - И что же проверяют?
   -  Проверяют,  чей   ресторан,   Спиридона   или   Молодарчука.   Словом,
расследование идет полным ходом...Когда Свиблова убили, и то такого не было.
   - Что за Свиблов? - спросил Сазан.
   - Завод у нас тут пивоваренный. "Мечта". Он там директором был.
   - Мне другую фамилию называли, - сказал Сазан, - Очуев, кажется. Его  еще
за налоги посадили.
   - А они со Свибловым партнеры  были,  Очуев  его  и  заказал,  -  ответил
Царьков, - как убийцу его  доказать  было  нельзя,  вот  губернатор  его  за
мошенничество и посадил.
   Валерий поднял брови, как будто собираясь спросить что-то, но промолчал.
   - Вы отрабатывали версию, что в Игоря стрелял Лесько?
   - Да.
   - И что?
   - Игоря убили двадцать третьего  февраля.  Не  знаю,  как  у  вас,  а  во
внутренних органах этот день празднуют на полную катушку.  Праздновали  и  в
"Левобережном". По словам его сослуживцев, Лесько к десяти часам напился  до
свинячьего визга.
   - А если они врут?
   - Гаишники тоже врут, которые Лесько домой доволокли?
   - Он был за рулем?
   - Нет. Он храпел на заднем сиденье автомобиля, за  рулем  которого  сидел
его коллега. Коллега плохо помнит поездку, а гаишники утверждают,  что  авто
ездило по шоссе кренделями. Они тормознули машину, но, увидев в ней  братьев
по оружию, возникать не стали, а развезли голубчиков по домам.
   Валерий побарабанил пальцами по подоконнику.
   - Лесько сразу появился на празднике?
   - Нет. Он ездил по каким-то делам, а в отделение завалился около  восьми.
С тремя бутылками водки.
   - Все уже были под мухой?
   - В общем-то да.
   - Если ваши менты уже приняли за воротник,  не  было  ничего  легче,  как
прикинуться, что ты напился. Лесько  мог  таким  образом  обеспечивать  себе
алиби.
   Царьков пожал плечами.
   - А зачем ему алиби? Кто мог подозревать его в убийстве Нетушкина?
   Сазан помолчал.
   - У меня есть одна наколка, - сказал Сазан, - некто Верховцев.
   - Какой Верховцев?
   - АОЗТ "Приска-Стройкомплект". Подрядился  поставить  заводу  цистерны  с
"Уралвагонзавода". Получил вексель на полмиллиона  баксов  и  пропал.  Завод
цистерн не получил. А сейчас одна подставная контора требует с завода  денег
по векселю.
   - Что за контора?
   - Называется "Бенарес".
   Царьков и бровью не повел,  услышав  это  название,  только  сделал  себе
пометку в тетрадочке.
   * * *
   Валерий  вернулся  в  гостиницу  часа  в  три  дня.  Прислуга   аккуратно
прибралась в номере, сложив все  вещи  Мирославы  в  большой  стенной  шкаф.
Кровать стояла, затянутая розовым одеялом и прибранная,  мокрые  простыни  с
кровью исчезли, и вместе с ними исчез и запах Мирославы. На  эту-то  кровать
Валерий и завалился немедленно с ногами,  закрыл  глаза  и  некоторое  время
лежал неподвижно.
   Сегодня, после разговора в ресторане, он приобрел на рынке большой  веник
и заехал в больницу к Мирославе. Ребята Колуна с преувеличенной  вежливостью
веник забрали и обещались передать, а к  девочке  не  пустили.  После  этого
Валерий подошел к дежурному врачу и попросил осмотреть рану .
   Врач сказал, что все нормально.
   - Можно было бы рентген сделать, - сказал врач, - но  рентген  у  нас  не
работает.
   Валерий внезапно выудил из  кармана  телефон  и  набрал  мобильный  номер
Колунова. Колунов известие о стрелке, забитой на завтра, воспринял спокойно.
   - Ничего, я тоже подъеду. Разберемся.
   Валерий, не поднимая головы с подушки, опустил телефон  на  тумбочку.  Он
уже хотел отключить его, когда мобильник сам разразился мелодичным звоном.
   - Валерий Игоревич? Это Жечков. Я жду вас через час.
   И аппарат  так  же  внезапно  отключился,  оставив  московского  гостя  в
недоумении.
   * * *
   Кабинет губернатора Жечкова был так  просторен,  что,  казалось,  занимал
половину территории области. За спиной губернатора висела карта  российского
Нечерноземья, и тут  же  сбоку  свисал  обвисший,  как  хрен  после  соития,
трехцветный флаг.
   Губернатор сидел за светло-бежевым столом, в  котором  плавало  отражение
огромной свисающей с  потолка  люстры,  и  при  виде  Нестеренко  он  слегка
поднялся и показал ему рукой:
   - Садитесь.
   Валерий сел в  одно  из  кресел,  располагавшихся  сбоку  от  Т-образного
отростка, пристроенного к губернаторскому столу.
   - Я прошу прощения за утренний инцидент, - сказал Жечков, как отрезал.  -
В отличие от вас, я действительно был другом Игоря.
   Выглядел Жечков и в самом деле нехорошо: весь какой-то желтый и с черными
полукружьями под глазами. Еще утром он таким желтым не был.
   - О чем вы хотели со мной говорить?
   - Просто собирался уточнить - в чем суть ваших разногласий с "Зарей"?
   - У меня нет никаких разногласий.
   - Ну хорошо - почему завод поддерживает не вас, а Борщака?
   - Потому, что Демьян Михайлович считает,  что  законы  для  него  уже  не
писаны. Налоги не хочет платить...
   - Он их платит вдесятеро больше, чем другие предприятия.
   - Хотите, покажу, что и как они платят?
   - Сделайте одолжение.
   Губернатор, пожав плечами, вынул из левого ящика большую папку, развернул
перед собой, принялся перебирать бумажки.
   - Вот... комбинат "Заря". Количество работающих... две с половиной тысячи
человек. Прибыль за прошлый год - нет. Есть убыток в размере  двухсот  тысяч
рублей. Официальная средняя зарплата - двести рублей...
   - Да? А мне говорили, что рабочие получают до семи тысяч...
   -  Они,  может,  и  получают.  Через  страховые  схемы.  А  бюджет,   что
характерно, при  этом  не  получает  ничего.  Ни  в  фонд  занятости,  ни  в
пенсионный,  ни  в  медицинский.  А  вы  потом  жалуетесь,  что  в  больнице
обезболивающих нет.
   -  Но  это  все  мелочи,  -  продолжал   губернатор.   -   Вот...   фирма
"Фармэкспорт". Учредители - Санычев, Гаибов,  Чердынский.  Фирма  занимается
поставками сырья на Тарский химико-фармацевтический комбинат. Вы знаете, что
такое сырье для фармзавода?
   Валерий вспомнил кое-какие объяснения Гаибова.
   - Субстанция, - внезапно сказал он, - субстанция эритромицина, субстанция
бетаферона и так далее.
   - Истинно так. При этом  половина  субстанций  производится  в  институте
через дорогу. То есть "Фармэкспорт" за гроши  закупает  субстанцию,  которую
выработал сам комбинат, платит  комбинату  гроши  же  за  ее  переработку  и
продает дальше готовый продукт. Как, по-вашему,  я  как  губернатор  области
должен относиться к тому, что руководство комбината  кладет  себе  в  карман
миллионы, а врачам и учителям третий месяц не платят зарплату?
   - Не вижу связи.
   - Что?
   - Я не вижу связи между заводом, с одной стороны, и врачами и учителями -
с другой.
   - Но...
   - Насколько я знаю, в городе еще три химзавода. И  куча  всякого  другого
производства. "Тарскнефтеоргпереработка" не платит ни в бюджет, ни рабочим и
не работает. Вас этот факт не интересует. Кубеевский льнокомбинат не  платит
ни в бюджет, ни рабочим, ни поставщикам. Вас этот факт тоже  не  интересует,
не правда ли? Потому что между "Зарей"  и  льнокомбинатом  большая  разница,
"Зарю" возглавляет лох, а льнокомбинат - бандит?
   Губернатор усмехнулся.
   - Между "Зарей" и льнокомбинатом действительно большая  разница,  Валерий
Игоревич. И заключается она в том, что "Заря", не платя  налогов,  отравляет
половину области. Вы были  на  Белом  озере,  куда  они  свозят  отходы?  Вы
побывайте - там по воде можно ходить, аки по суху, только это уже не вода...
Вы знаете, что у нас в этом году  в  роддоме  ни  одного  ребенка  полностью
здорового не родилось? Три раза областная санэпидстанция приказывала закрыть
комбинат, вы это знаете?
   - Знаю, - сказал Валерий. - Санэпидстанция, комитет по охране здоровья и,
если   не   ошибаюсь,   региональное   отделение   ФКЦБ   за    несоблюдение
законодательства в области ценных бумаг. Даже, кажется,  какую-то  отраву  в
китайском сырье нашли, причем, что характерно,  китайские  субстанции  возят
третий год, а отраву нашли сразу после вашей ссоры с Санычевым...  Вы  взяли
единственное предприятие в области, которое работает, как  часы,  и  трясете
его, как мальчишка соседскую грушу. А когда груша поломается, что вы  будете
делать?
   Губернатор усмехнулся.
   - Довольно забавно слышать от человека вашей профессии, Валерий Игоревич,
что я кого-то трясу, как грушу... Так просто и  подмывает  спросить:  а  вы,
когда на фирму наезжаете,  кого  себе  присматриваете:  денежных  лохов  или
что-нибудь вроде "Тарскнефтеоргпереработки?"
   - Не понял. Вы рэкетир или губернатор?
   Жечков устало прикрыл глаза.
   - А бог его знает, Валерий Игоревич. Я только за то ручаюсь, что  деньги,
которые я добываю, я добываю не для себя. У меня, между прочим, квартира как
была двухкомнатная, так и осталась. И езжу я на "Волге"...
   - По утрам. А вечером, когда темно, уезжаете на "мерседесе".
   Губернатор снова открыл глаза и теперь глядел на Валерия  тяжелым,  очень
усталым взглядом.
   Валерию  внезапно  стало  как-то  склизко  и  тошно.  Разговор  получался
дурацкий, а позиция  губернатора  формально  была  безупречна.  Работают,  а
налоги не платят. Налоги не платят, а воздух портят.
   - А почему вы выгнали Борщака? - спросил Сазан.
   - Что?
   - Борщак был вашим замом, так? Что вы с ним не поделили?
   Губернатор внезапно встал и распахнул шкафчик за своей спиной. Там стояла
фигуристая, похожая на абстрактную скульптуру бутылка дорогого коньяка.
   - Не хотите?
   - Не пью.
   - Понятно. Примерная  генерация  новых  спортсменов.  Не  употребляют  на
завтрак ничего, кроме трупов... Кофе?
   - Пожалуй.
   Жечков нажал кнопку селектора.
   - Лидочка, нам два кофе и еще принеси чистую рюмку.
   - Да, так почему я уволил Афанасия Ивановича...  В  вас  еврейской  крови
нет, Валерий Игоревич?
   Валерий поколебался. Вопросов о своем происхождении Нестеренко не  любил.
Строго говоря, все, что было достоверно известно, так это  то,  что  матушка
его была наполовину русской, наполовину украинкой. Что же до отца - об  отце
история умалчивала. Кандидатов  на  эту  роль  было  столько,  сколько  было
грузчиков в магазинах, где убиралась со своей грязной тряпкой уборщица Валя.
   - А бог его знает. Вроде нет, - хмуро сказал Валерий.
   - Вот и во мне нет, хотя, надо сказать, господин Борщак недавно  разослал
по всем ящикам листовки,  где  я  изображен  в  ермолке.  Видимо,  еврейское
происхождение, с точки зрения г-на Борщака, - это еще покруче компромат, чем
дача и "мерседес". А вот друзей  у  меня  было  очень  много  среди  евреев.
Техническая интеллигенция, знаете  ли.  И  в  восьмидесятые  годы  они  все,
понятное дело, потянулись в эмиграцию. Вы никогда эмигрантов не провожали?
   - Нет.
   - Ну да. Вам тогда, наверное, лет пятнадцать было... И я не провожал.  За
карьеру испугался. Но мне рассказывали, как  это  было...  Шум,  грязь...  к
таможенной стойке очередь человек в триста.  Люди  все  продали,  а  что  не
продали, то тащат с собой... И вот тут-то для таможенников  наступает  самое
время их обирать. Расчет прост: если ты эмигранта пригрозишь с рейса  снять,
так он все оставит, обручальное кольцо  как  контрабанду  оставит,  лишь  бы
улететь. Наживались жутко. Вынимали все - серебряные ложечки, старые книги.
   Но отнять - это мало. Чтобы у человека отнять - его надо сначала унизить.
Пусть женщина, которой семьдесят лет, поползает с чемоданами от одной стойки
к другой. Пусть у старого профессора возьмут подарочную трость и распилят ее
на части на предмет  контрабанды.  Не  знаю,  где  тут  кончается  расчет  и
начинается садизм. Наверное, таможенникам было важно убедить себя,  что  те,
кого они грабят, - это не люди. Когда ты на таможне сдираешь с книг обложку,
а владелец книг стоит перед  тобой  и  молча  плачет,  тогда  ты,  наверное,
убеждаешься, что он  трус.  А  может  быть,  ты  завидуешь  ему,  что  через
несколько часов он будет в свободном мире, а ты  останешься  здесь,  и  тебе
важно выместить свой пролетарский гнев на предателях родины. Не знаю.
   У меня был приятель - Веня Элинсон. Он сейчас живет в США, хороший физик.
Они улетали вдвоем - Веня и его отец, Абрам. А долетел он один. Его отец был
болен диабетом, и на таможне у него отобрали инсулин. Еще  у  Вени  отобрали
рукопись с докторской диссертацией. Таможенник сказал: "А откуда я знаю, что
это ваша рукопись? Может быть, вы поставили свое имя  на  титульный  лист  и
вывозите секретные разработки наших ученых? Или вы оставляете рукопись,  или
я снимаю вас с рейса, и вами занимается КГБ". Он  взял  рукопись  и  тут  же
бросил ее в мусорный ящик, но все это не очень важно, а важно,  что  у  отца
Вени отобрали инсулин. Уже когда самолет садился, у  него  начался  приступ,
американцы подъехали к самолету на "скорой помощи" и вкололи инсулин, но это
был другой инсулин, к которому отец Вени не привык. И он умер в больнице. Он
умер спустя несколько дней, в коме, и Веня  с  самой  первой  недели  своего
пребывания на американской земле оказался еще должен кучу денег за больницу,
потому что отец лежал под аппаратом искусственного жизнеобеспечения,  а  это
очень дорого.
   Жечков помолчал, отхлебнул коньяка.
   - Веня приехал сюда в девяносто пятом году. У него была хорошая работа  и
хорошая  американская  жена,  и  он  сидел  вот  в  этом  самом  кабинете  и
рассказывал мне, как умер его отец, а  его  жена  улыбалась  белыми  зубами,
потому что она не знала русского, а мы говорили по-русски. А потом ко мне  в
кабинет зашел Борщак подписать какую-то бумагу,  и,  когда  он  вышел,  Веня
сказал: "А ты знаешь, кто этот человек?" - "Это мой зам". - "Это  тот  самый
таможенник, который отобрал инсулин у моего отца, - сказал  Веня.  -  Я  его
очень хорошо запомнил". На следующий день Борщак был уволен.
   - Без объяснения причин?
   - Почему же? Объяснение было,  неофициальное,  но  широкое.  Насколько  я
знаю, в интерпретации Борщака  этот  эпизод  звучит  так:  в  бытность  свою
таможенником   он   пресек   попытку   контрабандного   вывоза   из   страны
технологических секретов, и  израильский  шпион,  близкий  друг  губернатора
Жечкова, ему этого не простил. Тут даже недельки две назад целая статья была
на тему: "Сколько у губернатора друзей в Израиле, и на чем они разбогатели?"
Вывод был такой, будто это чуть ли не я торговал по сходным ценам  секретами
родного КБ...
   - Подадите в суд?
   - Нет.
   - А на "Тарскую правду"? Которая написала, что у вашего  зама  особняк  в
три этажа?
   Валерий задал этот вопрос и тут же понял, что  ошибся.  Хрупкое  доверие,
воздвигнувшееся между ним и  Жечковым  после  рассказа  о  Борщаке,  рухнуло
мгновенно, словно хворостяная  плотина,  по  которой  буром  пропер  тяжелый
КамАЗ.
   - Мои замы - честные люди, - заявил  Жечков.  -  Все  нападки  на  них  я
рассматриваю как попытки моих конкурентов опорочить меня.
   Из голоса его внезапно исчезли сомнение и  боль,  и  он  говорил  так  же
убедительно и проникновенно, как пятнадцать минут назад, когда рассказывал о
прегрешениях фармацевтического завода "Заря".
   Валерий взглянул на часы.
   - Ну что ж, - спасибо, что нашли время побеседовать.
   Губернатор поднялся.
   - Рад был пообщаться. Надеюсь, вам  теперь  ясней  моя  точка  зрения  на
некоторые вопросы.
   Валерий ответил какой-то фразой, столь же пустой, как  и  губернаторская.
Жечков вышел из-за стола и любезно проводил его до двери кабинета, и, только
когда  за  Валерием  захлопнулась  тяжелая  дверь,  Нестеренко  с   усмешкой
сообразил, что и в этот раз губернатор не подал ему руки.
   * * *
   Спустя некоторое время после того, как  Валерий  покинул  кабинет,  дверь
комнаты отдыха приотворилась,  и  за  спину  губернатора,  аккуратно  ступая
огромными  ножищами,   прошел   Антон   Васильевич   Кононов   -   начальник
губернаторской охраны.
   Кононов был редкая птица. Он начинал свою  карьеру  в  спецподразделениях
КГБ, был обучен всякому ловкому  смертоубийству,  и  лет  пятнадцать  партия
перебрасывала его из Египта в Анголу и из Анголы в  Афганистан.  Словив  две
пули и вконец умаявшись от малярии, Кононов к началу 90-х  был  определен  в
отдел, занимавшийся охраной всяческих спецобъектов и спецособ.  К  советской
власти Кононов относился с нерассуждающим почтением, протестовать против КГБ
не протестовал, поскольку карьера его складывалась ровно, и в  глубине  души
был просто  шокирован,  когда  его  назначили  охранять  тридцатитрехлетнего
мальчишку, определенного президентом в губернаторы. Жечков  создавал  охране
постоянные проблемы, не желая соблюдать правила безопасности  и  то  и  дело
норовя пообщаться с народом, и,  разумеется,  пылкие  его  обличения  КГБ  и
партократов были Кононову как кость в горле.
   Перелом в их от