инет, Тихомиров принялся за  черный  портфель,
который  так  неосмотрительно  отдал  ему   молодой   Митя,   заведовавший
электроникой. В портфеле лежали, собственно, не  фотографии,  а  аккуратно
распечатанные компьютером цветные картинки с  лицами  посетителей.  Каждая
картинка, форматом 9 на 20, имела сзади хитроумную пометку из цифр и букв.
     После взрыва на Пятницкой Дмитриев  перефотографировал  дюжину  людей
Сазана. Теперь лейтенант аккуратно выстроил стопку из банковских листов  -
справа, а стопку фотографий, сделанных Дмитриевым,  -  слева.  Сначала  он
пересмотрел карточки Дмитриева, а потом принялся за банковские. Штук шесть
из людей Сазана красовались на банковских  фотографиях.  На  обороте  всех
шести карточек код кончался буквами "EN", из  чего  Сергей  вывел,  что  и
остальные фотографии под буквой  "EN"  относятся  к  людям  Сазана.  Таких
картинок набралось еще четыре.
     Сергей переложил листы в папку и отправился с ней в подвал, туда, где
недавно поставили цветной ксерокс, подаренный  дружественными  полисменами
штата Миннесота. Сергей отдал папку человеку, приставленному  к  ксероксу.
Ксерокс зачавкал, загудел и озарился изнутри:  на  поддон  стали  вылетать
первые копии.
     Вскоре в подвал спустился Чизаев.
     - Пустое дело, - сказал  Чизаев,  увидев,  что  печатает  ксерокс.  -
Случайных свидетелей у Сазана не бывает. Если ты его поймаешь - то  только
с согласия его клиентов.
     Сергей  вынул  листы  из  поддона.  Чизаев  протянул   копировальщику
месячный проездной на апрель и попросил отксерить две штуки.
     - Зачем тебе, - поинтересовался Сергей, - ведь бесплатно дают?
     - А для жены, - пояснил Чизаев.
     Когда Сергей поднялся в свой кабинет, на его столе лежала записка  от
эксперта, относительно сходства между купленной им банкой пива Heineken  и
банкой, послужившей упаковкой для бомбы.  Сергей  удивился  таким  быстрым
результатам экспертизы, но записка извещала, что купленная им банка вообще
не есть Heineken, и не совсем суть пиво. Банка была произведена на  заводе
в Воронеже, якобы  по  лицензии,  и  состав  ее  жести  не  имел  никакого
отношения к фрагментам взорвавшейся оболочки.
     Не то чтоб Сергей на что-то надеялся, но записка никак его настроения
не улучшила.
     Было уже около четырех пополудни,  когда  на  столе  Сергея  зазвонил
телефон.
     - Сергей Александрович? Это Дмитриев. Я тут в Черносвитском  переулке
пью чай у одной милой старушки. Я думаю, вам  любопытно  будет  послушать.
Дом тринадать, блок пять, квартира 7. Захватите с собой мои фотографии.
     Сергей сунул отксеренные листы в папку и поехал в Черносвитский.
     Старушка походила на тряпичный сверток, с верхушки которого глядели в
мир грустные и цепкие глаза цвета растворимого кофе. Рядом прыгала  собака
с короткими ножками и розовым брюхом.
     - Итак, Лидия Михайловна, - сказал Дмитриев, - в пять утра вы  стояли
у двери подъезда.
     - Да, - сказала Лидия Михайловна, - я, знаете ли, привыкла выгуливать
собаку рано. Мой Боречка очень возбудимый мальчик, и если  выгуливать  его
поздно, то в сквере будут другие собаки, и  он  непременно  поссорится.  К
тому же это такие, знаете ли, большие собаки. Сейчас  развелось  множество
хозяев, которые держат собак, чтобы защищаться от преступников, и все  это
очень  злые  собаки.  Мой  Боречка  ужасно  нервничает.  А  потом,  сейчас
множество бегунов. Очень рано они не бегают,  наверное,  они  боятся  всех
этих бандитов. Я бы тоже боялась ходить по улицам в пять утра, если бы  не
Боречка.
     Сергей посмотрел на Боречку с короткими  лапками  и  живо  представил
себе, как он охраняет владелицу от бандитов.
     - Итак, - вежливо перебил Дмитриев, - в пять вы были  в  подъезде.  И
что вы увидели?
     - Машину, - сказала старушка, - у нашего дома остановилась машина.  В
пять утра, точнее, в пять часов три минуты! Я очень удивилась  и  раскрыла
дверь. Я думала, что это в наш подъезд. Это была такая заграничная машина,
цвета кофе со сливками, но я не знаю  ихних  марок.  Но  человек,  который
вышел из машины, пошел совсем в другую сторону,  а  машину  он  так  и  не
выключил. Он завернул за угол и пошел по Вьюжному переулку. У него была  с
собой такая черная сумка. Я немножко удивилась, и вышла с  Боречкой.  А  я
шла как раз за этим человеком, только я, конечно, от него отстала. Когда я
дошла до конца переулка, я увидела,  как  этот  молодой  человек  стоит  у
крыльца этой фирмы с зеленым ковриком. Мы все зовем ее  "зеленый  коврик".
Тут я подумала, что это ихний служащий, или какой-то курьер, потому что он
бог знают когда работают, у них в два часа ночи свет горит! Но  мне  тогда
еще показалось странным, что он не выключил машину. Ведь если он служащий,
то почему он не выключил машину? А если он приехал на минутку,  то  почему
он не остановился прямо перед зеленым ковриком?
     - И что этот человек делал на крыльце? - спросил Дмитриев.
     - Да вроде как  потоптался  на  крыльце,  да  и  пошел  обратно.  Мне
показалось, что он никого не застал в такую рань.
     - А пакет с мусором? Вы видели, чтобы он положил пакет с  мусором  на
крыльцо?
     - Пакет я, конечно, увидела, когда проходила мимо. Я еще  хотела  его
поднять, а потом подумала: вот еще! Но, конечно, я не видела,  чтобы  этот
человек клал пакет. Ну вы сами посудите, если бы я  увидела,  что  молодой
человек едет в такую даль, чтобы выбросить мусор, я бы очень удивилась!
     - Но вы не все время его видели? Когда он подошел к двери  банка,  вы
еще находились за углом?
     - Да, я даже удивилась, что он так недалеко ушел. Я бы в его годы  ой
куда убежала, пока такая старуха дошла до угла.
     - А что было дальше?
     - Он сошел с крыльца и пошел  обратно.  Он  прошел  мимо  меня,  и  я
придержала Боречку.
     - А его сумка, - спросил Тихомиров, - как он нес сумку, - так же, как
и туда?
     Старушка поглядела на него удивленно.
     - А вы знаете, - сказала она, - вы правы!  Он  туда  нес  эту  сумку,
словно в ней были перепелиные яйца, а обратно он ее  тащил,  как  кота  за
хвост.
     - Вы могли бы описать этого молодого человека?
     - О да, на улице было уже светло. Это был  высокий  молодой  человек,
лет тридцати, худой и в синих джинсах. У него был очень неприятный взгляд:
глаза бегали, как мыши.  Знаете,  я  никогда  не  доверяю  людям  с  таким
взглядом. Зимой я переходила сугроб...
     Сергей вытащил из нагрудного кармана отксеренные листы и спросил:
     - Лидия Михайловна, его нет среди этих людей?
     Старушка долго изучала снимки.
     - Есть, - сказала она, - вот этот.
     И ткнула пальцем  в  снимок  наглого  белобрысого  парня  со  странно
выпученными глазами и шеей, изогнутой на манер носика чайника.
     - Вы уверены, - переспросил Сергей.
     - Я была учительницей пения  в  школе,  -  оскорбилась  старушка.  Вы
знаете, что такое учительница пения? Это учительница, которая ведет  уроки
во всех классах школы, а у нас их было А, Б, и В, и она  ведет  эти  уроки
один раз в неделю. Я называла по имени всех моих учеников. Мои коллеги это
подтвердят.
     - Но даже учеников вы видели несколько раз. А здесь - один  раз,  еще
на рассвете.
     - Я его не один раз видела, - сказал  старушка.  -  Я  его  прекрасно
запомнила, когда он ударил Боречку!
     - Ударил Боречку? Где, когда?
     - Месяц назад. Он стоял со своими товарищами в скверике, и,  кажется,
пил. Боречка подбежал к нему, и этот молодой человек его просто ударил!  А
остальные загоготали!
     - А среди этих снимков нет фотографий этих остальных?
     Старушка склонилась над карточками.
     - Вот эта, - сказала она, - и эта. И эта.
     Третье  фото,  на  которое  указала  старушка,  было   фото   Валерия
Нестеренко.
     - Скажите, - спросил Сергей, - а машину его вы могли бы описать?
     Старушка покачала головой.
     - Нет, - объяснила она, - вы понимаете, у нас в школе учились дети, а
не машины. Это была красивая машина, цвета кофе с молоком.
     - А номер вы случайно не помните?
     - Нет, - сказала старушка, - номер я не помню. Я  пришла  и  записала
его на бумажке, а Боречка взял эту бумажку и съел.
     По углам  маленького  проходного  дворика  еще  лежал  снег,  молодой
разбитной  дворник  гнал  метлой  талую  воду  в  канализационный  люк,  и
вечереющий воздух дышал близкой весной.
     - Странная история, - сказал Сергей, поплотнее  запахивая  куртку.  -
Хитрый, осторожный бандит посылает взорвать офис своего друга  -  ленивого
джентльмена, который ставит заграничную машину за углом! Мало того,  -  он
выбирает джентльмена, которого видели и знают в этом районе! Совсем не как
на Пятницкой...
     - Бандиты глупеют от безнаказанности, - сказал Дмитриев. - К тому  же
он полагал, что расследованием будет заниматься сам. Чего напрягаться-то?
     - А может, исполнитель травки накушался, - заметил Тихомиров.
     Они помолчали, и Дмитриев вдруг сказал:
     - Кстати, ты был прав насчет владельца бара. Он меня хорошо  накормил
и долго капал на человека  по  фамилии  Дыбач,  которого  он-де  позавчера
заметил случайно на улице, провожая гостей. А на  самом  деле  этот  Дыбач
задолжал ему, не знаю уж сколько.  Но  хозяин  бара  не  знал,  что  пакет
оставили в пять, а так как бар закрывается в час, он был вынужден сказать,
что видел этого типа в час.


     Без пяти шесть Валерий был у библиотеки.  Девушка  удивилась,  увидев
его машину, - видимо, утром она смотрела в окно и видела,  что  он  пришел
своими ногами. У нее были светлые, почти ненакрашенные глаза,  и  в  своей
черной обтягивающей юбочке она походила на тонкую вазу на  длинной  ножке.
"Ну чего ты приармяниваешься, - подумалось вдруг Сазану,  -  сходил  бы  к
шлюхам".
     Сазан усадил девушку в машину и спросил:
     - Как вас звать?
     - Таня.
     - А я - Валерий. Отчего вы такая печальная?
     - У меня недавно умерла мама. Рак.
     Сазан ощутил острое сожаление. Если бы кто-то надул Таню, отнял у нее
квартиру, выгнал с работы, или даже попортил в подъезде мужа, - он, Сазан,
мог бы покровительственно улыбнуться и сказать: "Сейчас уладим". Но он  не
мог наведаться на небо и вежливо попросить  господа  бога  вернуть  Танину
маму на землю, угрожая в противном случае крепко набить морду архангелам.
     - У меня тоже мать умерла, - сказал Сазан. - Сгорела по пьянке.
     В "Янтаре" было уже шумно, и Сазан усадил девушку за угловой  столик.
Девушка испуганно смотрела на  меню,  -  так,  будто  названия  блюд  были
написаны по-китайски. Глаза ее со страхом остановились на двойной  колонке
цифр - в долларах и рублях.
     Сазан подозвал официанта и продиктовал ему заказ. Таня с  облегчением
оставила меню в покое.
     - А вас тоже неприятности? - вдруг спросила она.
     - Не у меня, - сказал  Валерий,  -  у  моего  приятеля.  Ему  сегодня
подкинули на крыльцо бомбу.
     Девушка прикрыла рот ладошкой и сказала:
     - Какой ужас! А кто?
     - Мой приятель считает, что это сделал я.
     Подошедший официант водрузил на стол ведерко с шампанским и  блюдо  с
салатом, более похожим на натюрморт, чем на салат.
     Сазан откупорил бутылку, разлил шампанское по бокалам и сказал:
     - За наше знакомство.
     Они чокнулись, и Сазан, слегка прикрыв глаза, стал глядеть на девушку
поверх края бокала. Девушка покраснела, как старшеклассница на кинопробе.
     И тут Валерий внезапно увидел толстого человека с  поросячьим  лицом,
который  пробирался  между  столиками  в  направлении   уборной.   Валерий
проглотил шампанское, улыбнулся девушке и сказал:
     - Простите, я сейчас вернусь.
     Мужская уборная  находилась  в  конце  сквозного  коридорчика,  одним
концом выходящего на двор. Валерий встал на пороге  уборной,  стараясь  не
отражаться в опоясывающих кафельные  стены  зеркалах.  Он  подождал,  пока
человек застегнет ширинку, и спросил:
     - Поссал?
     Человек изумленно обернулся. Валерий поднял колено и ударил  толстяка
прямо в пах. Человек раскрыл  рот,  видимо  намереваясь  кричать,  и  стал
отлетать к зеркалу. Валерий поймал его левой рукой, чтобы  тот  не  разбил
зеркала, а правой зажал ему оральник. Человек стал выкручиваться.  Валерий
прижал его к себе, отнял на мгновение обе руки и, сцепив их,  со  страшной
силой обрушил на шею толстяка. Толстяк обмяк и стал вести себя тихо. После
этого Валерий выудил из кармана наручники  и  защелкнул  их  на  запястьях
поросячьего человека.
     - Пошли, ананасина, - сказал Валерий, и  для  убедительности  показал
своей жертве вороненый ствол. - Пикнешь - х... отстрелю.
     - Почему? - шептал человек. Он неудержимо плакал: слезы сами текли из
его глаз, как это часто бывает, когда человека бьют.
     Из туалета направо вел маленький коридорчик,  выходивший  куда-то  на
зады ресторана, под служебный навес. С  навеса  лил  дождь,  и  в  темноте
тускло блестел бок разгружавшегося грузовика и крышка мусорного бака.
     Валерий  накинул  на  руки  своей  жертвы  плащ,  так,  чтобы  скрыть
наручники, и потащил человека прочь. При виде грузчиков  в  глазах  жертвы
проснулась было надежда, но Валерий ткнул пальцем в мусорный  бак  и  тихо
сказал:
     - Туда хочешь?
     Они прошли мимо грузчиков, кидавших ящики. Жертва Валерия шаталась от
боли и страха, и Валерий, прижимая мужика к себе, громко говорил:
     - Перебрал ты, Женя, перебрал! Домой пора.


     Таня терпеливо дожидалась прихода Валерия. В ресторане  было  тихо  и
светло, распахнулась дверь, где-то рядом отъехала машина.
     - Можно?
     Девушка оглянулась.
     Позади стоял симпатичный незнакомый человек.
     - Мне сказали, что я могу здесь найти Валерия Нестеренко.
     Таня вдруг сообразила, что ее спутник не назвал своей фамилии.
     - Наверное, - сказала она, - он отошел. Он сейчас будет здесь.
     Человек смущенно присел.
     Они некоторое время ждали Валерия, но того все не было и не было.
     - Странно, - проговорил человек, - схожу посмотрю.
     Он  сходил  посмотрел  и  через  несколько  минут   вернулся   вконец
растерянный.
     - Удивительное дело, - сказал он, - куда человек  может  пропасть  из
ресторана? Да еще от такой милой девушки, как вы?
     - А я вас - сказала девушка, - по телевизору  видела.  Давно.  Вы....
вот только фамилию забыла, - и девушка запнулась.
     Человек улыбнулся смущенно и расстрогано.
     - Может быть... - пробормотал он. -  А  фамилия  моя  Ганкин.  Виктор
Львович.
     - Таня.
     - Вы депутатом были, членом межрегиональной группы.
     Виктор Львович покраснел. Видно было, что про межрегиональную  группу
помнили уже немногие.
     Они сидели и ждали Валерия.
     - Странно, - тоскливо промолвил Ганкин, -  очень  странно.  Простите,
Таня, вы давно с ним знакомы?
     - Нет, - сказала Таня, - с сегодняшнего  утра.  Вы  не  подумайте,  я
не... я никогда... Но он так забавно со мной познакомился!  Я  работаю  на
ламинаторе, знаете, закатывать права, и он хотел со мной познакомиться,  а
документов у него с собой не  было.  И  вот  он  вытащил  сто  долларов  и
говорит: "Закатайте".
     Таня прыснула. Ганкин нахмурился: он смотрел на крайний  стол  слева.
Там тоже обнаружился непорядок. Двое мужиков в дорогих  костюмах  с  явным
недоумением поглядывали на едва початую тарелку, стоявшую на перед третьим
пустым стулом, и вертели головами в поисках отлучившегося товарища.
     - Таня?
     Таня и Ганкин обернулись. За ними стоял молодой  человек  с  короткой
стрижкой и твердой челюстью. Тане он сразу не понравился.
     - Я от Валерия, - сказал парень, - ему пришлось срочно уехать,  и  он
просил отвезти вас домой.
     - Я сам отвезу девушку домой, - сказал Ганкин.


     Когда они доехали до Таниного дома, Ганкин сказал:
     - Таня, вы милая и хорошая девушка. Позвольте старому  человеку  дать
вам совет: не связывайтесь с Валерием.
     - Но ведь вы его друг?
     Ганкин помолчал. По крыше машины опять хлестал дождь, и на  приборной
доске мигал указатель левого поворота.
     - Таня, - спросил Ганкин, - вы знаете, что такое феодализм?
     И, не особенно утруждаясь  услышать  ответ,  бывший  депутат,  доктор
исторических наук, сказал:
     - Когда-то жила-была Римская  империя.  Это  была  скверная  империя,
управлявшаяся коррумпированными чиновниками. Чиновники продавали ее  оптом
и в розницу, но тем не  менее  в  ней  были  суды,  города,  и  немножечко
правосудия. Я даже подозреваю, что в некоторых восточных областях  Римской
империи во времена Адриана дело с правосудием обстояло лучше, чем  сейчас,
спустя две тысячи лет. Потом на эту империю нахлынули варвары. Они  ничего
не имели против ее строя, они просто хотели завладеть ее богатствами. Но в
результате  этой  погони  за  богатством  все  коммуникации  империи  были
разрушены. Торговцев грабили на дорогах. Крестьян грабили в селах. Горожан
сжигали в городах. Города превратились в замки. Война  стала  единственным
способом экономического обмена. Люди разделились на два  класса:  те,  кто
грабит, и те, кого грабят. И тогда торговцы и крестьяне  стали  просить  у
своих  грабителей  покровительства.  Они  хотели,  чтобы  одни   грабители
защитили их от других. Теперь грабителей называли феодалами,  а  те,  кого
грабят, назывались крепостными.
     Ганкин замолчал.
     - Понятно, - сказала Таня, - и вы - крепостной Валерия.
     Ганкин молча ткнул пальцем назад. Там, метрах в пяти от подъезда,  не
особенно скрываясь, урчал белый "оппель" -  молодой  человек  с  квадатной
челюстью, выполняя  указания  шефа,  смотрел,  куда  именно  Ганкин  повез
девушку, и не поднялся ли с ней в квартиру, и сколько сидел в машине.
     - Покамест, - ответил Ганкин, - я его будущий крепостной.  Соль  всей
истории  заключается  в  том,  что  торговцы   и   крестьяне   становились
крепостными добровольно. Они меняли свободу на безопасность.


     Валерий  доставил  свою  трепещущую  жертву  в  старую   хрущобу   на
Автозаводской. Белые девятиэтажки с квадратиками светящихся окон  плыли  в
ночном небе, и вдалеке был виден бетонный забор  железной  дороги  и  мост
через станцию. Вытаскивая своего пленника из машины, Валерий принюхался  и
сказал:
     - Сукин ты сын, ты же ведь ссал недавно!
     В подъезде им попалась какая-то поздняя дамочка,  -  но  она  увидела
только молодого парня, который заволакивал в лифт своего пьяного друга.
     На седьмом этаже Валерий отпер дверь в темную однокомнатную квартиру,
втолкнул пленника в прихожую, запер дверь и включил свет.
     В квартире было прохладно, и стоял тоскливый нежилой запах.
     Валерий проверил, плотно ли  задернуты  шторы.  Он  снял  с  пленника
наручники, поставил его к трубе парового отопления в углу комнаты и  вновь
застегнул наручники, заправив их за трубу. Человек подогнул ноги и  сделал
вид, что падает. Валерий несильно пнул его коленом и сказал:
     - Подбери амбар.
     Человек испуганно подобрал живот.  Потом  он  вдруг  набрал  в  грудь
воздуха и начал орать. Проорал он недолго. Сазан  одной  рукой  зажал  ему
рот, а другой ударил в солнечное сплетение. Человек  булькнул,  съехал  по
трубе вниз и растянулся на полу, неловко задрав руки. Стало слышно, как по
трубе бежит вода: видимо, в котельной кончали топить.
     Сазан пошел на кухню и вернулся оттуда  с  электрическим  утюгом.  Он
поставил утюг на пол, взял стул, и сел,  расставив  ноги,  над  человеком,
ожидая, пока тот очнется. Прошло пятнадцать  минут.  Человек  стал  лупать
глазами. Сазан содрал  с  человека  пиджак  и  рубашку.  Кожа  на  толстом
человеке висела складками и напоминала давно нестиранную майку.
     Стены в хрущобе были дерьмовые, и  хотя  Сазан  знал,  что  население
соседней квартиры никогда не станет звонить ни в какую милицию по  причине
имеющегося в квартире самогонного аппарата, он все-таки поднялся и включил
стоявший в  нише  хельги  телевизор.  Телевизор  бодрым  голосом  принялся