, Валерий пересек дорогу и постучался  в  калитку
бабы Даши. Калитка была не  заперта,  более  того,  незапертой  оказалась  и
черная дверь дома, но самой бабы Даши в доме не значилось.
   Валерий взялся было за телефон, чтобы  попросить  Лешку  Муху  подежурить
дома у Игоря, но потом раздумал. Ему почему-то совершенно не хотелось, чтобы
кто-нибудь из его ребят дежурил наедине с Яной до тех пор, пока в  этот  дом
не приедут с поминок.
   Валерий вернулся к даче Игоря. На улице было уже совсем темно,  но  около
ограды горел и  гудел  яркий  галогенный  фонарь.  Фонарь  был  единственный
действующий изо всех, тянувшихся вдоль улицы, и,  надо  полагать,  затеплили
его уже после убийства. Наверное, было  первое  мероприятие  приехавшего  на
место областного начальства. "Па-ачему фонарь не  горит?  За-ажечь  лампочку
Ильича!" Как мало надо, чтобы электрифицировать всю страну...
   Валерий  прошелся  от  калитки  до  крыльца,  вымеряя  расстояние,  потом
обернулся. Огород, по ранней  весне,  был  пуст  и  просматривался  довольно
хорошо,  если  не  считать  железного  гаража  с  пристройкой.  За   гаражом
начинались толстые елки, окаймлявшие  участок.  Видимо,  именно  там,  между
гаражом и елками, и прятался киллер.
   Валерий сошел с крыльца и направился к  гаражу.  Там,  в  проушине  между
елкой и стеной, было темно, Нестеренко подсветил землю фонариком. Н-да. Судя
по вытоптанной, как  площадка  для  молотьбы,  земле,  достопочтенные  менты
пришли к тем же выводам, что он сам. И выводы наверняка были правильные.
   Валерий вернулся в "хаммер", завел мотор, чтобы  согреться,  и  задумчиво
закурил сигарету. На душе было  как-то  особенно  паскудно,  и  часть  этого
паскудства проистекала оттого, что  Валерий  чувствовал  себя  виноватым,  а
часть - от того самого, что сформулировал доктор Гертцки. "Я понимаю,  когда
убивают таких, как вы, бизнесменов (господин Гертцки  и  не  прозревал  всей
иронии употребленного им оборота), но зачем убивать русского  Пастера?"  Мог
Игорь натворить что-нибудь, за что пуля полагалась ему в порядке вещей? Черт
его знает, нынче каждый не без урода в душе, но вот Игорь... Он  просто  был
наименее вероятным кандидатом на такие дела.
   Н-да. Итак, что мы имеем? Три  версии.  Версия  кандидата  в  губернаторы
Борщака: "Таким путем губернатор Жечков и его окружение пытаются лишить меня
финансовой поддержки на выборах". Версия  следствия:  "Убийство  гениального
русского химика - это происки ЦРУ, Международного валютного фонда  и  всяких
прочих жидомасонов". Классная версия, ничего не попишешь. Когда такие версии
выдвигает начальник областной милиции, сердце твое преисполняется  гордостью
за буйный полет  фантазии  следственных  органов...  А  еще  говорят,  менты
мечтать не умеют.
   Версия  третья:  хлопнули  свои  же  товарищи,  дабы   не   поделился   с
америкашками новым изобретением. Более правдоподобная, чем прочие. В том  же
самом смысле, что предположение "дважды два равно семи" ближе к истине,  чем
предположение  о  том,  что  дважды  два  равно  сорока  восьми  целым  трем
десятым... Сазан очень  хорошо  помнил  поведение  Санычева  месяц  назад  в
Москве. Злой, обеспокоенный, нервный и недовольный. Еще бы! Скажи кто-нибудь
Сазану, что от него уходит его правая нога, так Нестеренко тоже будет правой
ногой недоволен... Но не до такой же степени был  недоволен  Санычев,  чтобы
мочить своего друга! К тому же имелся еще один фактор,  очень  серьезный:  и
Санычев, и  Гаибов  -  оба  были  профессионалами  и  могли  оценить  талант
Нетушкина. Это какому-нибудь отморозку из  мусорного  бака  все  равно  кого
грохнуть  -  потенциального  Чикатило  или  потенциального  Менделеева...  А
гендиректор Санычев - он человек с тонкой душой, он разницу чувствует...
   В фарах автомобиля появилась фигурка пожилой  женщины  в  тяжелом  не  по
погоде пальто и с двумя сумками в руках.  Женщина  испуганно  покосилась  на
носорожью громаду выпиравшего из темноты джипа, прошла по мостику и отворила
калитку.
   Сазан спрыгнул на дорогу.
   - Баба Даша?
   Женщина обернулась.
   - Мне Яна сказала, что вы ее навещаете, - проговорил  Сазан,  -  она  там
одна, на поминки не смогла остаться и не очень хорошо себя чувствует. Вы  уж
переночуйте у нее, ладно?
   - Конечно, - сказала женщина,  -  бедняжка  Яночка,  это  ж  надо,  какое
несчастье...
   И женщина пустилась рассказывать, как хорошо жили Игорек с Яной  и  какие
нынче скверные времена на  Руси.  Сазан  все  терпеливо  выслушал,  а  потом
спросил:
   - А скажите, вы вот - соседи напротив. Вы ничего в ту  ночь  не  слышали?
Необычного?
   - Мы - нет, - сказала Дарья, - и я спала, и муж спал. А  вот  Варин  муж,
Яшка, так он видел, как в полпервого машина проехала. Белые "Жигули", Он еще
решил, что это Игорь приехал. Он часто так приезжал,  непонятно  на  чем.  А
теперь вроде нет - у Игоря шофер Яшка, а у Яшки  сестра,  а  у  этой  сестры
первый муж в нашей слободке живет, так он говорит, что Игорь в час приехал и
на заводской иномарке.
   Сазан покачал головой. Он редко покидал  Москву  и  едва  ли  не  впервые
сталкивался  с  деятельностью  информагентства  "Одна  бабка  сказала"  и  с
феноменом маленькой провинциальной слободки: все  про  всех  знают  все.  Ты
попробуй в Москве спросить человека, как  зовут  его  соседа  по  лестничной
клетке, так он не знает, этот сосед белый или негр...
   -  Так  может,   эти   "Жигули"   к   кому-нибудь   здешнему   ехали?   -
полюбопытствовал Сазан.
   - Так вроде милиция уже всех проверяла, ни к кому они не приехали...
   "Вот ты сволочь, - подумал Сазан про начальника УВД, - знал ведь о  белых
"Жигулях", а мне ничего не сказал". Хотя, с другой стороны,  с  какой  стати
главный  областной  мент  должен  делиться  сведениями  с  человеком,  очень
нахально и очень демонстративно явившимся на похороны в сопровождении дюжины
качков и четырех джипов?
   - А что говорят, кто Игоря убил? - спросил Сазан.
   - Так ведь  эти  самые...  империалисты  за  ним  охотились!  Наш  завод,
говорят, самой Америке поперек горла стал! Тут один  милиционер  был,  такой
важный, осанистый, так он так и сказал: "Здесь без международных террористов
не обошлось!"
   Сазан вздохнул. Это была оборотная сторона деятельности  агентства  "Одна
бабка сказала".
   - Так вы переночуете у Яны?
   Баба Даша кивнула. Сазан выудил из  кармана  зеленую  бумажку,  торопливо
сунул ее в руку женщине: мол, за  труды.  Та  всполохнулась,  но  Сазан,  не
принимая возражений, вскочил  в  автомобиль  и  завел  двигатель.  Забота  о
ближних - это нежное и тонкое  растение,  которое  только  красивей  цветет,
когда его поливают зелеными бумажками.
   * * *
   Было уже одиннадцать вечера. На улице  совсем  стемнело,  здешняя  дорога
была такая скверная, словно ее разбили еще гусеницы  гудериановских  танков,
прущих  на  Москву.  В  целях  светомаскировки   надо   всем   шоссе   висел
один-единственный фонарь, да и тот  назывался  луна  и  светил,  по  причине
новолуния, в треть заявленной мощности.
   Валерий  ехал  автоматически,  не  путаясь  в  незнакомом  городе,  четко
отыгрывая обратно все  повороты,  которые  были  продиктованы  ему  на  пути
"туда".
   Итак? Версию с империалистами мы, пардон, решительно отбрасываем,  версия
предвыборной борьбы вызывает серьезные сомнения, равно как и версия  о  том,
что убийство  заказали  коллеги  по  руководству  заводом...  Что  остается?
Таинственные беспредельщики, которые месяц  назад  оборвали  с  Яны  юбку  и
которых на заводе очень хорошо знали.
   Все бы хорошо, да вот беда: шесть месяцев назад Игорь перевел на Яну  дом
и на ее же имя купил машину. Парню было  двадцать  шесть  лет.  Зачем  такие
предосторожности, если не оттого, что он уже тогда чего-то боялся!
   На  стылом  весеннем  перекрестке  около  сине-белых  "Жигулей"  ошивался
гаишник. При  появлении  "хаммера"  он  насторожился,  как  кошка  при  виде
аппетитной, но слишком крупной крысы. Однако Валерий сам  притормозил  возле
стража порядка и спросил:
   - Гостиница завода "Заря" - это как проехать?
   - У них вообще-то две гостиницы...
   - Которая лучше.
   - Прямо, второй поворот  направо,  до  ближайшего  светофора  и  еще  раз
направо. Трехэтажный дом с розовой краской. Голицына, пятнадцать.
   Валерий сунул гаишнику какую-то мелочь,  тот  обрадованно  подхватился  и
припустил к своей машине.
   Нестеренко тронулся в указанном направлении.
   А белые "Жигули"? Белые "Жигули" давно уже загнали куда-нибудь в  здешние
или брянские болота. Или так бросили... Из  белых  "Жигулей"  следует  очень
важный факт: киллер не  ждал  Игоря  всю  ночь,  а  приехал  за  полчаса  до
возвращения Игоря. И через пятнадцать минут после того, как Игорь позвонил и
попросил прислать машину. А из этого вытекает другой важный факт. Во-первых,
можно попытаться отыскать место, где белые "Жигули" отсиживались,  дожидаясь
отмашки. Во-вторых, отмашку дал кто-то, кто мог слышать,  что  Игорь  вызвал
машину, именно вызвал, а не сел в нее: "Жигули" пожаловали в слободку  почти
одновременно с приездом шофера на завод. А так как  таких  людей  достаточно
мало, то процедура вычисления нужного  из  них  проста  и  наглядна:  берешь
каждого по алфавитному списку, снимаешь штаны, вставляешь в задницу паяльник
и смотришь, который расколется... Если имя стукача начинается на А,  считай,
что тебе повезло. Если имя стукача начинается на Я, считай, что  не  повезло
всем тем, кто был перед ним...
   Ну, а если информацию сняли  с  телефона,  то  что  уж  тут  поделаешь  -
издержки производственного процесса...
   На этот раз Валерий заплутал: то ли мент назвал ему неправильный поворот,
то ли еще что, а только  Нестеренко  пришлось  обернуться  вокруг  квартала:
плохо освещенные дворы утопали  в  сугробах,  посереди  улицы  шла  разбитая
ледяная колея, машину  Валерия  при  торможении  закрутило,  и  он  едва  не
придавил серый "опель", одиноко торчавший меж  двух  сугробов  с  работающим
двигателем.
   Гостиница оказалась с другой стороны квартала: никакой таблички на здании
не было,  но  перед  стеклянным  входом  на  тщательно  расчищенной  стоянке
виднелись три темно-вишневых джипа  с  московскими  номерами.  Стоянка  была
широкая, метров двадцать, и обрамленная сквериком с вечнозеленым кустарником
и смутно выступающими из темноты голубыми елями. В отличие от Игорева  дома,
убийств перед гостиницей еще не  происходило,  и  скверик  вместе  с  улицей
тонули в снежном мраке.  Единственным  освещенным  пятном  была  лампочка  у
стеклянного входа, приподнятого гранитной лестницей на метр от земли.
   Валерий притер "хаммер" к бровке, поднялся по высоким ступеням, с которых
был тщательно сколот лед, и  дернул  за  ручку  двери.  Дверь,  по  позднему
времени, была заперта, и Валерий надавил на кнопку звонка.
   В следующую секунду он  бросился  ничком  на  крыльцо,  беспощадно  марая
дорогой костюм и стодолларовый галстук. Сухо треснул  выстрел,  и  в  стекле
двери, там, где мгновение  назад  находилась  голова  Валерия,  образовалась
аккуратная дырочка, обрамленная снежинкой трещин.  Валерий,  еще  в  падении
выхвативший пистолет, выстрелил в темноту под елками. Он  бил  туда,  откуда
полыхнула вспышка, и, судя по всему, попал: на  снегу,  за  кустами,  кто-то
громко  завозился  и  вскрикнул.  Валерий  покатился   по   ступеням   вниз,
неизвестный выстрелил снова и снова, пуля чиркнула о гранит там, где  только
что лежал Валерий, отрикошетила и впилась в руку  пониже  плеча.  Пуля  была
девятимиллиметровая - болевой  шок  оказался  мгновенный  и  очень  сильный.
Валерий, прекрасно  освещенный  фонарем,  почти  теряя  сознание,  выстрелил
второй раз. В кустах что-то шумно обрушилось и стихло.
   Дверь гостиницы распахнулась, и наружу табуном ринулись  пацаны  Валерия.
За ними выглядывал бледный лик дежурной. Где-то в квартале отсюда зачирикала
милицейская машина - судя по всему, охраннички  гостиницы  отреагировали  на
происшествие с завидной оперативностью.
   Валерий схватил за руку одного из своих людей, Алешу Докузова.
   - Ты вышел меня  встречать,  ясно?  Стоял  и  курил.  Когда  я  пошел  по
ступенькам, среагировал на звук снятого предохранителя. Столкнул меня вниз и
выстрелил два раза, на пламя и звук... На ствол возьми...
   - Не выйдет, шеф, - испуганно-подобострастно  сказал  Докузов,  -  там  в
холле охранники заводские. Трое. И дежурная... Они хохмы хохмили  и  видели,
что никто не выходил.
   Валерий обернулся: у перекрестка,  шурша  шинами,  стремительно  мелькнул
почти невидимый  силуэт.  Нестеренко  показалось,  что  это  был  тот  самый
серенький "опель", который грелся по ту сторону квартала.  Валерий  рванулся
было к собственной машине, но прошел несколько шагов и сел:  рука  с  каждой
минутой болела все сильней.
   Милицейская "канарейка" уже тормозила у подъезда. Ребятки  Валерия  очень
грамотно  не  побежали  к  елкам,  а  бросились  навстречу  ментам,  излагая
ситуацию. Валерий все сидел  на  обледеневшей  ступеньке,  захватив  раненую
руку.
   - В чем дело? - рявкнул бравый лейтенант, поспешая навстречу Валерию.
   - В меня стреляли, - сказал Сазан, - я стоял у входа, а тот - под елками.
Там еще "опель" уехал, серый. Наверное, с напарником того, кто стрелял.
   - Номер "опеля"? - посерьезнел лейтенант, доставая рацию.
   - Без понятия.
   Сазан  цыкнул  на  своих  ребят  и  вместе  с  ментами  пошел  под  елки.
Неизвестный товарищ лежал на снегу глазами вверх, туда, куда  его  отбросила
последняя пуля. Правая рука сжимала черную вороненую игрушку - "ПМ". Товарищ
был  одет  в  потертые  джинсы,  белые  кроссовки   и   старую   куртку   из
кожзаменителя. Кто-то посветил фонариком под елку, и Сазан сказал:
   - Окурки, окурки-то сфотографируйте.
   Ожидая клиента, неизвестный  в  волнении  извел  полпачки  сигарет.  Снег
вокруг елки был утоптан в грязь. Несмотря на видимую незащищенность,  киллер
выбрал очень хорошую позицию для  стрельбы.  Густой  вечнозеленый  кустарник
укрывал его и с улицы, и с площадки перед гостиницей, а пушистая голубая ель
служила дополнительной страховкой.  Сбоку,  в  трех  метрах  от  ели,  стоял
вычурный  чугунный  фонарь.  Он  должен  был  бы  освещать   скверик   перед
гостиницей, но фонарь не горел. То ли киллер его пришиб  сам,  во  избежание
осложнений, то ли лампочка скончалась давно и естественной смертью.
   К подъезду прибыл еще один милицейский  "козел",  тертый  жизнью  пожилой
мент, по повадкам майор или на крайняк капитан, взглянул в лицо  усопшего  и
сразу посуровел.
   - Из чего стрелял? - спросил он Валерия. Валерий здоровой  рукой  вежливо
подал ему "ПМ".
   - Разрешение на ношение оружия есть?
   Нашлось и разрешение.
   - Что с рукой? - спросил мент.
   - Он тоже не промахнулся.
   - В больницу надо?
   - Потом съезжу.
   - А как вы, собственно, сообразили, что по вам будут стрелять? -  спросил
майор.
   - Услышал, как он снял предохранитель. На улице было тихо, а этот звук ни
с чем не спутаешь. Если бы в это время мимо проехала машина или из  окна  бы
играла музыка, я был бы покойник.
   - А как вы стреляли по нему?
   - На пламя и звук выстрела. А что-то я гляжу,  он  вам  знакомый?  Старый
клиент, да?
   -  Это  опер  из  пятого  отделения.  Забыл,  черт,  как  его  фамилия...
Лесенко... Лесько...
   - Я боюсь, - услышал Валерий свой собственный высокомерный голос, - будет
очень трудно оспорить тот факт, что ваш опер сидел под кустом и охотился  за
мной.
   - Вы на что намекаете? - спросил майор. - Да... вы  знаете,  какое  время
паршивое?  Вон...  в  прошлом  месяце...  "Жигули"  "ниссан"   подрезал   на
светофоре. Из  "Жигулей"  вышел  мужик,  достал  пистолет,  разрядил  в  лоб
владельцу  "ниссана"  и  поехал  дальше.  Арестовали  -  оказался  сотрудник
ОМОНа....
   - Ни на что я не намекаю,  -  сказал  устало  Валерий.  -  Кстати,  Игоря
застрелили так же: из-под куста и когда  он  стоял  на  освещенном  месте  у
запертой двери...
   -  В...вы  что...  в  виду...  вы  хотите  сказать,  он...   по   заданию
начальства...
   - Ничего я не хочу сказать,  -  пожал  плечами  Валерий,  -  время  такое
паршивое. И вообще я хочу к хирургу и спать.
   - А с губой-то что? - вдруг спросил майор. - Поранились?
   Валерий недоуменно вытер губы и обнаружил  на  тыльной  стороне  перчатки
свежую кровь.
   - Прокусил, - сказал Валерий.
   Рация в руках капитана ожила и захрюкала: недовольный голос  сказал,  что
серый "опель" с горячим  еще  двигателем  обнаружили  в  пяти  кварталах  от
гостиницы,  в  глухом  тупике  над  набережной.  "Опель"  был,   разумеется,
безнадежно пуст, и ключи зажигания болтались в замке.
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
   Было уже десять утра, когда джип Валерия остановился у проходной Тарского
химико-фармацевтического комбината. Точнее, машин  было  две:  "хаммер"  вел
Лешка,  по  прозвищу  Муха,  верный  соратник  Валерия,  а  за  ним  катился
"лендкрузер", набитый охранниками. Никакого выпендрежа на этот раз не  было:
просто Валерию страшно влетело от Мухи за вечернюю поездку, которая могла бы
закончиться  гораздо  печальней,  и  вообще  в  городе,  где  в  незнакомого
человека, не разобравшись, начинают палить через четыре часа после  приезда,
следовало перемещаться группами и не поддаваясь на провокации, как советским
матросам в капиталистическом порту.
   Вчерашняя история покамест доставила Сазану меньше неприятностей, чем  он
ожидал. Конечно, с одной  стороны,  происшествие  можно  было  описать  так:
милиционер стрелял в бандита, а бандит взял и застрелил милиционера. Но  так
как милиционер стрелял в бандита явно  не  по  служебной  надобности,  а  за
чьи-то деньги, а  бандит,  напротив,  никак  своей  бандитской  сущности  не
проявлял и просто мирно давил себе гостиничный звонок, то получалось, как ни
крути, что милиционер в этом конкретном эпизоде  вел  себя,  как  бандит,  а
бандит, напротив, как  законопослушный  гражданин.  Но  опять  же,  так  как
милиция очень не любит, когда ее сотрудников убивают при исполнении хотя  бы
и неслужебных обязанностей, то очень могло бы  быть,  что  ребята  наизнанку
вывернутся, но представят дело в пользу покойника.
   Но пока милиция была в явном шоке  и  ничего  вразумительного  по  поводу
того, кто виноват, не говорила.  Видимо,  ожидала  руководящих  указаний  от
главного милицейского начальства или даже самого губернатора.
   Что до раны,  то  рана  была  действительно  не  очень  серьезная.  Пуля,
царапнув кость, на излете так и осела, как  выразился  местный  эскулап,  "в
мускульной ткани плеча", и выковыривать ее пришлось в местной больничке, где
анестетики то ли выдохлись, то ли были  просрочены  совершенно.  Бледный  от
ужаса хирург ковырялся в ране, как сытый гурман в тарелке с супом,  и  то  и
дело спрашивал: "Больно? Не больно?"
   - Да какое, к черту, не больно! - не  выдержал  Валерий.  -  У  вас  что,
обезболивающие кончились?
   После этого хирург перепугался до состояния промокашки, и в конце  концов
присутствовавший при экзекуции Муха не выдержал, отодвинул хирурга в сторону
и в два счета вытащил пулю сам. Пуля, несмотря на контакт с костью,  была  в
хорошем состоянии, не сильно деформированная, бороздки,  оставшиеся  на  ней
после  выстрела,  легко  позволяли  произвести  идентификацию.   Милицейское
начальство сфотографировало пулю,  положило  ее  в  целлофановый  мешочек  и
увезло с собой.
   Нестеренко ране только радовался. Извлеченная из его  плеча  пуля  -  при
явном  отсутствии  следов  пороха  на  его   одежде   и   столь   же   явных
идентификационных бороздках - была (наряду с брошенным  "опелем")  одним  из
самых главных аргументов в пользу подлинности его версии  событий.  Валерий,
между прочим, оценил тот факт, что пиджак и плащ у него ненавязчиво изъяли.
   Проходная завода хранила на себе  следы  былого  великолепия:  стеклянные
пуленепробива