ношениях  наступил  через  год,  когда  реальным  хозяином
области стал Варковский, а Жечкова травили чуть не на  всех  углах.  Кононов
видел, как бьется о стенку честный, в общем-то не затронутый  или  почти  не
затронутый коррупцией  интеллигент,  и  как-то  незаметно  проникся  к  нему
сочувствием. Жечков сам был виноват, ни  один  партийный  волк  в  такое  бы
дерьмо не вляпался,  но  -  ведь  гавкал  же,  пытаясь  на  своем  неуклюжем
демократическом языке бороться с какой-то страшной тенью, которая  наползала
на  Россию,  -  тенью   всеобщей   коррупции,   всеобщей   дозволенности   и
распущенности, хаосом,  в  котором  бывшие  секретари  обкома  корешились  с
бандитами, а бывшие реформаторы продавались оптом и в розницу.
   Кагебешник потихоньку ввязался в борьбу, удерживал Жечкова от  глупостей,
которые губернатор по  младости  опыта  норовил  совершить,  диктовал  линию
поведения в  Кремле  и  попал  на  свою  голову.  Противники  Жечкова  легко
рассчитывали добиться у президента  его  снятия  и  назначения  Варковского.
Однако губернатор не угодил ни в одну из расставленных по Кремлю ловушек, и,
когда Варковский понял, что Жечкову кто-то умный стал советовать, как ходить
по минному полю, к Кононову пришла информация, что на  губернатора  поступил
заказ.
   Никто не знал, какой разговор состоялся между ними тогда, в феврале  1994
года. Было только известно, что бывший демократ и бывший кагебешник говорили
почти до утра, а через два дня  Варковского  убили.  Полуофициальная  версия
звучала так, что Кононов сумел поссорить Варковского и Сыча. А что случилось
на самом деле, как поговаривали, не хотел знать даже губернатор.
   Жечков все так же сидел  в  кресле,  и  пальцы  его  скручивали  колпачок
изящной паркеровской ручки.
   - Ну что? - спросил начальник охраны.
   - Он ничего не знает.  Антон,  ты  представляешь,  он  ничего  не  знает.
Обычный московский бандит, он на самом деле приехал сюда за убийцами Игоря.
   - Но, может, тогда... - начал Антон.
   Губернатор мгновенно обернулся. Его рыхлое и вместе  с  тем  мальчишеское
лицо пошло красными пятнами.
   - Что - может? - закричал он. - Ничего не может! Ты понимаешь, во что  мы
вляпались?! Это же...
   Отвинченный колпачок спружинил  в  руках  губернатора  и  улетел  куда-то
далеко в угол. Жечков грязно выругался, а потом в отчаянии хватил кулаком по
столу и заговорил, сглатывая слова и сбиваясь с мыслей.
   - Это же хуже Варковского! - заорал губернатор.
   * * *
   В то самое время, когда Валерий  Нестереико  объяснялся  с  губернатором,
депутат областной Думы  Семен  Колунов  обедал  в  компании  главного  мента
области  Григория  Молодарчука.  Обед  проходил  не  то  чтобы  в  секретной
обстановке: для обоих высокопоставленных посетителей в "Радуге" был  выделен
небольшой закрытый зальчик, а служебный джип Молодарчука  (дареный,  кстати,
ментовке все тем же Колуном), не скрываясь, урчал у входа в ресторан. И что,
в самом деле,  скажите,  тут  такого?  Неужто  областной  депутат,  вдобавок
возглавляющий комитет по  охране  порядка,  не  может  покушать  в  компании
областного милиционера?
   Стол перед обедающими был уставлен всем, что  летает,  плавает,  мычит  и
растет, и Колун с брезгливым равнодушием наблюдал, как его собеседник  мечет
в рот свинину вперемешку с черной  икрой.  Колуна  всегда  поражало  желание
мента сожрать как можно больше за чужой счет, даже при половодье собственных
денег. Сам Колун ел довольно мало и очень опрятно,  тщательно  используя  по
назначению разнообразную столовую снасть, выложенную на белоснежной скатерти
вокруг тарелки.
   Депутат Семен Колунов не любил напоминать посторонним о  своем  генезисе.
Во время одной из первых своих  поездок  в  Англию  он  пригласил  человека,
который неделю ходил с ним по ресторанам и учил  русского  дикаря  правильно
обращаться с вилками для рыбы и ножичками для дынь. А  пока  Колун  обучался
политесу в лондонских ресторанах, в Тарске пристрелили двух чечен  и  одного
дагестанца - лидеров противоборствующих с Колуном группировок.
   Наконец  с  жарким  было  покончено.  Молодарчук  поскребся  пальцами   в
подливке, облизал их, опрокинул в себя бокал красного вина, громко рыгнул  и
спросил:
   - Так что, Семен Семеныч, у тебя ко мне дело какое-то?
   Колун задумчиво цедил минералку.
   - Не к тебе, собственно. К "Бенаресу". Я бы у них векселя купил.  Которые
"Зари".
   Глазки  Молодарчука  блеснули  синим,  как  розетка,  в  которую   сунули
разболтанный штепсель, цветом.
   - За сколько?
   - По номиналу.
   Колун помолчал и добавил:
   - Разумеется, с отсрочкой платежа.
   - На сколько отсрочка?
   - До тех пор, пока на заводе не появятся  руководители,  готовые  векселя
погасить.
   Молодарчук задумчиво глядел на  депутата.  Вопреки  расхожим  слухам,  он
отнюдь не состоял на службе у областного бандита, равно как и Колун  не  был
его агентом влияния.  Отношения  между  этими  двумя  были  куда  сложнее  и
проистекали первоначально действительно из косвенного указания  губернатора:
чеченов - давить, а группировке, способной им противостоять,  не  мешать.  И
хотя в ходе этих отношений Молодарчук получил от Колуна множество  подарков,
никто, осведомленный о реальном положении дел, не решился бы предсказать, на
чью сторону станет мент в случае, скажем, конфликта бандита и губернатора.
   - Говорят, Семен, ты скупаешь долги завода?
   - Про меня много что говорят.
   - С отсрочкой - не выйдет, - сообщил Молодарчук. -  Пятьдесят  -  сейчас.
Пятьдесят - потом.
   - Я не плачу за курицу, которую еще не ощипали, - ответил Колун.
   Молодарчук снова срыгнул, озабоченно прислушался к внутреннему  состоянию
и  полез  из-за  стола.  Колун  остался  его  ждать,  равнодушно   потягивая
минералку. Бандит знал, что мент  сейчас  пойдет  в  туалет  и  там  срыгнет
большую часть дармового обеда. А потом вернется за новой порцией.
   Мент появился через три минуты, довольно  утирая  рукой  мокрый  рот.  На
белоснежной скатерти его уже ждал изрядный десерт.
   - Спиридон-то, знаешь,  что  вчера  учудил?  -  спросил  мент.  -  Барыгу
собственного подстрелил. За белого медведя его принял.
   Колун молчал.
   - Брать я его должен, Семен Семеныч, - устало сказал мент.  -  А  то  он,
неровен час, такое отмочит, что до самой Москвы пробьет...
   - Я с ним сам побеседую, - мягко сказал Колун.
   Они поглядели друг другу в глаза. Оба  знали,  что  арест  Спиридона  мог
стать  для  Колуна  катастрофой.  Слишком  много  грязных  заказов  Спиридон
исполнял для крестного отца области, и слишком мало было шансов на то,  что,
попав за решетку, Спиридон не начнет  петь,  что  твой  Паваротти.  В  какую
сторону повернутся мозги у Спиридона, если они у него  еще  остались,  -  не
знал никто.
   - Сам так сам, - согласился Молодарчук с неизбежным  требованием.  -  Как
наследство-то будем делить?
   Колун достал из кармана ручку и нарисовал  на  салфетке  два  кружка.  На
одном он написал: "Хаменка", на другом -  "Вагонзавод".  Посереди  волнистой
линией провел речку Тару.
   - Вот так, - сказал Колун.
   Жирная черная линия, прочерченная им,  пересекала  Хаменку  и  Вагонзавод
пополам. Районы, прилегающие к "Заре", оказывались во владении Колуна.
   - Вот так, - возразил начальник облУВД. Линия, прочерченная им, оставляла
"Зарю" в будущем владении ментовки.
   - Так, как я нарисовал, - сказал Колун,  -  плюс  тридцать  процентов  за
векселя.
   - По рукам, - отозвался Молодарчук.
   * * *
   Весьегонское кладбище на окраине Тарска располагалось сразу за шоссе безо
всякой  ограды.  На  автобусной  остановке  стояла   старушка   с   дешевыми
пластиковыми цветами. День был будний, зарплаты у покупателей  маленькие,  и
старушка была одна.
   Могила Игоря оказалась в дальнем конце главной  аллеи,  позади  роскошных
обелисков, украшенных медальонами сравнительно молодых людей  с  характерным
прищуром глаз и короткой стрижкой. Валерий замедлил шаг, вглядываясь в  даты
рождения и скупые посвящения товарищей по оружию. Обелисков  было  немало  -
года три-четыре назад в Тарске шли нешуточные бои, прежде чем Колун  остался
без соперников.
   Цветов на могиле Игоря было явно меньше, чем  вчера:  видимо,  их  успели
подрастащить, на месте будущего памятника стоял большой деревянный  крест  с
венком и с эмалевым медальоном. С медальона на Валерия  смотрел  тот  Игорь,
которого он видел последний раз месяц назад: испуганный молодой  паренек  со
взъерошенными волосами и удивленным взглядом.
   Позавчера, когда на кладбище было шумно  и  людно,  Валерию  не  хотелось
оставаться на похороны. Сегодня он пришел проститься с  Игорем.  Его  ребята
деликатно рассылались в отдалении, шныряя между могилами и проверяя кладбище
на благонадежность: а вдруг  еще  кто,  помимо  покойного  Лесько,  вздумает
шмальнуть в назойливого московского гостя. Но все было  тихо,  только  вегер
шумел в верхушках розовых сосен да журчал под уклон ручеек из талого  снега,
пробивший себе руслице вдоль утоптанной в лед дорожки.
   Валерий чувствовал, что Чердынский был прав: его слегка шатало, на свежем
воздухе голова мгновенно наполнилась какой-то звенящей пустотой. То ли  рану
все-таки обработали некачественно, то ли он элементарно простыл,  катаясь  в
мокром снегу под пулями незадачливого киллера.
   Где-то у дороги хлопнула  дверца,  послышались  возбужденные  голоса,  и,
повернув голову, Сазан увидел, что к могиле идут двое:  Виктория  Львовна  в
черной дешевой шубке и поддерживающий ее под локоток Санычев.
   Валерий неторопливо встал и отошел за соседний памятник
   Виктория Львовна наклонила изящную головку с тяжелым пышным  шиньоном,  и
Валерий заметил у нее на висках несколько седых волос. Наверное, еще  неделю
назад этих седых волос не было. Она поискала взглядом какую-то  табуреточку,
потом всхлипнула и буквально упала в руки директора.  И  разрыдалась  в  три
ручья.
   - Ну что вы, - забормотал Санычев, - Виктория Львовна...  Вика...  Нельзя
же так... ну жизнь не кончилась... ты еще молодая, красивая...
   Женщина плакала, закрыв глаза. Лицо ее вдруг стало  совсем  некрасивым  и
старым. Директор обнял ее за плечи.
   - Вика, перестань... Господи, я клянусь тебе, мы найдем этих упырей...  Я
все сделаю, я обязательно...
   Громко хрустнула ветка. Директор обернулся и увидел  прохаживающегося  за
соседней оградой Лешку Муху. Валерий выматерился про  себя  и  шагнул  из-за
памятника.
   - А, это вы, - сказал Санычев.
   - Валера, что с тобой?  Ты  плохо  выглядишь,  -  озабоченно  проговорила
Виктория Львовна.
   - А что вы, собственно, здесь делаете? - спросил Санычев.
   - То же, что и вы. Кстати, вы где машину оставили, Демьян Михайлович?
   - У церкви. А что?
   - Просто не вижу с вами охраны. Для  директора,  у  которого  только  что
застрелили зама, это непозволительная роскошь.
   Санычев пожал плечами.
   - У меня есть охранник. Он остался в машине.
   - Если он остался в машине, он не охранник, а хрен собачий. Между прочим,
у вас тут в Тарске наблюдается любопытная закономерность - киллеры у вас  не
хуже, чем везде, а вот охранники определенно урюпинской сборки...
   - Отойдем на минутку, - сказал директор.
   Они отошли на середину аллеи, оставив Нетушкину у могилы  сына.  Директор
тоскливо оглянулся, глаза его с  теплым  вниманием  скользнули  по  стройной
фигурке. Валерий с раздражением вспомнил слова Мирославы о том,  что  Демьян
Санычев любил водить в заводскую гостиницу девиц. Как успел  выяснить  Муха,
Санычев развелся еще на Урале, через пятнадцать  лет  весьма  несчастливого,
шумного и бездетного брака. С тех пор он успел наплодить двух деток,  матери
которых  жили  в  подаренных  им  квартирах  в  центре  Тарска  и   получали
ежемесячную стипендию.
   Нестеренко заметил, что его  ребята  вели  себя  очень  грамотно:  четыре
человека рассредоточились по территории кладбища и, не мозоля глаза, в то же
время перекрывали все подходы к могиле.
   - Я слышал, вы говорили с губернатором? - спросил Санычев.
   - Да. Поинтересовался, за что он взъелся на завод.
   - И что он вам сказал?
   Голос директора внезапно сорвался.
   - Занимался любимым ремеслом губернаторов - словоблудием. Кстати,  насчет
таможни, евреев и Борщака - это правда?
   - Вранье. Стопроцентное и абсолютное. Причем  выдумано  не  три  года,  а
месяц назад, когда Афанасий зарегистрировался как кандидат. Распространяется
как бесплатное приложение с каждым сольным губернаторским выступлением.
   Директор снова оглянулся на Викторию Львовну.
   - Почему ты не сказал мне, что на завод претендует Колун?
   - Я бы просил говорить мне "вы", Валерий Игоревич. Хотя бы потому, что  я
старше на четверть века.
   - Почему вы не сказали, что на завод претендует Колун?
   - На завод претендует не только он.
   - А кто еще?
   -  Ваш  добрый  знакомый  Молодарчук.  Или  господин  губернатор...   Вся
губернская саранча...  Вы  не  представляете,  сколько  появляется  желающих
отхватить от очень прибыльного, но не очень крупного предприятия.
   - Но вряд ли Молодарчук заказывал Игоря.
   - А вы не задумывались над тем, Валерий,  почему  в  вас  стрелял  именно
милиционер?
   - Купленный Спиридоном.
   - Да. Но тем не менее - милиционер. И заказ, насколько я понимаю, он  мог
получить, по крайней мере,  от  двух  сторон.  Во-первых,  от  Спиридона.  А
во-вторых, от своего официального начальства, которое, в  случае  выполнения
заказа, гарантировало ему защиту от неминуемого ареста...
   Валерия слегка качнуло, он шарахнулся плечом о высокую  сосну  и  тут  же
грязно выругался.
   - Что такое? - спросил Санычев.
   - Да ничего, просто рану задело. Слушай, ты куда сейчас едешь?
   - На завод Вику отвезу и на завод.
   Валерий глянул на часы было восемь вечера.
   - Я с тобой. Поговорить надо.
   * * *
   Вопреки ожиданиям Валерия, Санычев поехал в одной машине не с  ним,  а  с
матерью Игоря. Несмотря на раннее  время,  потихоньку  смеркалось:  на  небо
выползли тучи, из них повалил густой и мокрый не то дождь,  не  то  снег,  и
дорога за городом моментально превратилась в каток.
   У самого дома Игоря Санычев вылез из машины и долго прощался с  Викторией
Львовной, однако за калитку не зашел, а  так  и  стоял  на  самом  снегопаде
минуты три, пока не оброс весь белыми пушистыми хлопьями. Виктория Львовна у
порога еще раз обернулась, помахала узкой ладошкой обеим машинам  и  исчезла
за дверью.
   Дорога обратно в  город  была  паршивой  донельзя.  Машины  шли,  включив
противотуманные фары и катаясь из стороны в сторону. На  одном  из  взгорков
Валерий заметил тяжелогруженый фургон. Колеса фургона надсадно вращались, но
он тем не менее неумолимо сползал вниз.
   Въезд на завод был покрыт  девственно-чистым  снегом.  Санычев  вылез  из
машины и довольно сухо предложил московским гостям обождать  снаружи.  Когда
Валерий, поднимаясь по лестнице, в последний раз оглянулся, он  увидел,  как
санычевская "Волга" закатывается в глубь  двора.  Джип  с  ребятами  Валерия
остался на стоянке у проходной.
   Дверь из директорского кабинета  в  комнату  отдыха  была  распахнута.  В
комнате громко разговаривал телевизор, на диване развалился Чердынский.  При
виде Валерия, вошедшего в комнату отдыха вслед за  Санычевым,  он  удивленно
поднял брови.
   Валерий поскорее, не дожидаясь приглашения, сел в широкое кожаное кресло.
Ему показалось, что в здании  очень  жарко.  Пронзительный  писк  телевизора
штопором ввинчивался в уши. Чердьшский  с  Санычевым  оживленно  заговорили:
Нестеренко с трудом понял, что тот грузовик, который застрял на взгорке, шел
с сырьем на комбинат и что как бы он не попал в аварию. Чердынский  спросил,
с чем был грузовик, директор  назвал  какое-то  шибко  непонятное  слово,  и
Чердьшский сказал:
   - Совсем обалдели, да?
   - Да ладно, не первый раз возим, -  проговорил  Санычев.  И  обернулся  к
Валерию:
   - Так о чем вы хотели поговорить?
   - Об Алихани, СПИДе и цикло... цисплантине. Санычев слегка побледнел.
   - Когда я спросил вас, Демьян Михайлович,  кто  мог  заказать  Игоря,  вы
назвали мне Спиридона, так? А ты, Алеша, рассказал мне трогательную  историю
о московских фармацевтических корпорациях. Я, конечно, понимаю, что я не тот
человек, которого стоит посвящать в детали вашей хозяйственной деятельности,
но все-таки есть единственные люди, которым было выгодно убрать Игоря.  И  я
так понимаю, что именно они финансируют губернатора...
   В кабинете наступило тяжелое молчание. Потом Санычев с усилием сказал:
   - У вас не совсем верное представление  о  методах  западных  корпораций,
Валерий  Игоревич.  Они  переманили  Игоря.  Он  уезжал.  Зачем  им  в  него
стрелять?
   - Вы оба  утром  встречались  с  доктором  Гертцки.  Что  от  вас  хотела
"Ланка-Гештальт"?
   Санычев промолчал. Чердынский ответил:
   - Допустим - купить нас.
   У  Валерия  страшно  кружилась  голова,  и  он  с  трудом  услышал   свой
собственный голос:
   - Почему вы не сказали этого мне?
   - Потому что "Ланку" трясет от нашего имени. Потому что, с  точки  зрения
"Ланки", Россия - это страна, где украли ее лекарства. А  если  вы  впридачу
возьмете доктора Гертцки и подвесите его за ноги, по своему обыкновению,  то
"Ланка" перестанет трястись и начнет орать. И последствия этого  для  завода
мне даже страшно представить...
   Валерий закрыл глаза и вытер лоб, а когда он открыл  их,  над  ним  стоял
Чердынский и смотрел на него укоризненным взором.
   - Ты показался врачу? - спросил медик из органов.
   - Не успел. Со мной все нормально
   - Какое, к черту, нормально. Сними пиджак и рубашку. Демьян, ножик есть?
   - Сейчас принесу.
   Санычев вышел в кабинет, видимо, за ножом. Валерий потянулся левой  рукой
к рубашке. Пальцы почти не гнулись.
   В предбаннике громко хлопнула дверь, так громко,  что  на  столике  перед
Валерием подскочила бутылку с водой. Валерий, закрыв глаза, казалось, дремал
в кресле.
   Санычев задерживался -  Чердынский,  недовольно  поморщившись,  шагнул  в
кабинет, прикрыв за собор дверь.
   Генеральный директор "Зари" стоял  у  стола,  судорожно  сжимая  в  руках
старый хирургический скальпель, который он достал из  ящика.  Напротив  него
возвышался Павел Когут по кличке Спиридон, в щегольской кожаной куртке и  со
щербатой улыбкой на неестественно красном выбритом лице. С флангов Спиридона
прикрывали двое горилл.
   Когда    впоследствии    милиция    пыталась    расследовать     события,
предшествовавшие  появлению  Спиридона  в  кабинете  генерального  директора
"Зари", то ей пришлось признать, что в ту ночь главный тарский беспределыцик
окончательно и бесповоротно спятил.
   Все началось с бронированного "мерса".
   "Мерс" по заказу Спиридона был куплен владельцем автосалона Ложечкиным  в
Германии, переоборудован в России и прибыл в  Тарск  утром.  Респектабельный
Ложечкин, ходивший под "крышей"  Спиридона,  самолично  отправился  в  гараж
осмотреть  машину  и  на  всякий  случай  прогнать  ее  через   компьютерную
диагностику. Он очень хорошо представлял себе,  что  с  ним  будет,  если  в
роскошной тачке обнаружится какой-нибудь изъян.
   Между тем задержка обернулась для Ложечкина столь  же  скверно,  сколь  и
возможные огрехи машины. О том, что "мерс" прибыл, Спиридон узнал  к  девяти
вечера и тут же  позвонил  Ложечкину.  Он  обругал  барыгу  козлом  и  велел
доставить "мерс" немедленно. Гараж уже был закрыт, все разошлись, и Ложечкин
взял личного охранника, сел в "мерс" и поехал.
   Обитал Спиридон за городом, в деревне Ивантеевке.
   Трудно сказать, что дальше закралось в воспаленную голову Спиридона  -  а
только тот решил сыграть со своим барыгой мелкую шутку.
   И за два километра от дачи  Спиридона,  близ  железнодорожного  переезда,
Ложечкин увидел разбившийся о фонарный столб  "Жигуль".  Охранник  Ложечкина
вылез посмотреть, в чем  дело,  обитатели  "Жигул