Вы помните Василя Танева? Он погиб в  Болгарии.
С группой товарищей  натолкнулся  на  фашистов.  Дрались  геройски.  В  этой
неравной схватке Танев был смертельно ранен.
     Георгий Димитров всегда был для нас образцом  мужества  и  героизма.  И
когда в дни Потсдамской  конференции  я  проезжал  по  Берлину,  смотрел  на
поверженный рейхстаг, на куполе которого развевалось наше алое Знамя Победы,
я невольно подумал о Георгии  Димитрове.  Этот  несгибаемый  человек  многое
сделал для разгрома фашистского рейха.
     Последний разговор с Георгием Димитровым у меня  состоялся  летом  1946
года. Он в это время был Председателем Совета  Министров  Болгарии.  Как-то,
приехав  в  Москву,  Димитров  позвонил  мне  и  попросил  отпустить  в  его
распоряжение  двух  моряков-болгар,  служивших  на   нашем   флоте.   Обещав
обязательно выполнить его просьбу, я  спросил,  как  идут  дела  у  него  на
родине.
     - Трудностей еще много, но скоро все пойдет  хорошо,  очень  хорошо,  -
ответил он и добавил: - Приезжайте к нам в гости на Черное море.
     В трудах и заботах прошла зима. Отремонтированный  крейсер  начал  свою
очередную летнюю кампанию. Снова одно учение сменяло другое,  а  все  боевые
части корабля  боролись  за  лучшее  место  на  флоте.  Как-то  меня  вызвал
командующий флотом:
     - Могли бы вы совершить спешный поход в Турцию?
     - Сутки на подготовку - и мы сможем выполнить это задание, - ответил я.
     Оказывается, в Москве скоропостижно  скончался  турецкий  посол  Васфыф
Чинар, и нам следовало доставить его тело на родину.
     В летний солнечный, к тому же воскресный, день крейсер снялся с бочки и
вышел из бухты. Если бы мы даже старались держать в тайне этот поход,  то  и
тогда севастопольцы все  равно  пришли  бы  на  любимый  Приморский  бульвар
провожать нас. А об этом  походе  было  известно  еще  накануне.  Поэтому  в
назначенный час на Графской пристани и на бульваре собралось  много  народу:
некоторые ради любопытства, другие провожали родных. Взяв курс на Босфор, мы
плыли не спеша и рассчитывали утром следующего  дня  прибыть  в  назначенное
место.
     На рассвете открылись высокие горы Турции. А вот  и  Босфор!  Навстречу
нам на больших скоростях шел турецкий  эсминец  "Зафер".  Приблизившись,  он
поднял сигнал: "Прибыл в ваше распоряжение". Ему предстояло сопровождать нас
до места стоянки в Стамбуле и участвовать в траурной церемонии.
     - Не часто приходится командовать турецкими кораблями, - шутя заметил я
и приказал поднять сигнал: "Вступить в кильватер".
     Миновали входной буй и вошли в  Босфорский  пролив.  В  Стамбуле  после
невеселых церемоний по передаче гроба с телом посла комбриг крейсеров Ю.  Ф.
Ралль, участвовавший в походе, отправился с положенными визитами. Команду на
берег не увольняли. Ко мне прибыл  командир  турецкого  эсминца  "Зафер".  -
Когда вы думаете уходить обратно? - спросил он. - Очевидно, сегодня  вечером
или ночью, как только вернется мое начальство.
     Турецкий командир удивленно посмотрел на пеня:  -  Конечно,  вы  вольны
поступать как вам угодно, но плавать  ночью  по  Босфору  не  рекомендуется.
Крупные корабли могут это делать только  на  свой  страх  и  риск.  Вы  ведь
знаете, как в некоторых местах узок  пролив,  а  течение  быстрое,  повороты
крутые. Все же мы вышли ночью. Нас сопровождал эсминец. Отличный флагманский
штурман А. Н. Петров  обеспечивал  навигационную  часть,  а  мощные  турбины
корабля работали надежно и гарантировали любой маневр крейсера.
     На следующий день турецкие газеты писали: видно, русские  хорошо  знают
проливы, коль решаются плавать по ним ночью.
     На  обратном  пути  мы,  не  нарушая  территориальных  вод,  подошли  к
румынской базе Констанца, показали свой флаг и, не задерживаясь, удалились в
море.
     В Севастополе нас уже ожидало задание на очередное  учение:  весь  флот
собирался на Евпаторийском рейде - летом каждый день дорог.
     В тридцатых годах флот наш  вырос  не  только  количественно,  выросли,
изменились  его  люди.  Командный  состав  получал  хорошее   военно-морское
образование. Многие командиры кораблей были воспитанниками советских  училищ
и академии, а те, кто начинал офицерскую службу до революции, прошли большую
школу на советском флоте и честно отдавали свои силы  укреплению  могущества
Родины.   Старшины,   в   большинстве    коммунисты,    были    не    только
квалифицированными специалистами, но и силой, цементировавшей команду. Их не
зря называли золотым фондом флота. Другим стал и рядовой состав.  У  молодых
людей, выросших в советское время, были сильно развиты чувство любви к армии
и  Военно-Морскому  Флоту,  высокий  патриотизм,  который  вылился  в   годы
Отечественной войны в массовый героизм.
     И легко, и сложно командовать такими  людьми.  Легко  потому,  что  они
выполняют свои обязанности сознательно и охотно.  Сложно  потому,  что,  чем
выше уровень подчиненных, тем еще выше должен стоять командир.
     Однажды мне прислали из Севастополя фотографию старых червоноукраинцев.
В городе-герое собрались тридцать ветеранов корабля.  Время  необратимо.  На
фотографии  уже  немолодые  люди,  почти  все  в  гражданских  костюмах.  Но
орденские планки на  пиджаках  свидетельствуют  о  том,  что  моряки  честно
служили и воевали.
     - Узнаете ли? - спросил меня товарищ, приславший этот снимок. - Еще бы,
конечно, узнаю!
     Вот командир зенитной батареи В. П. Тараканов. При  мне  пришел  он  на
корабль молодым выпускником училища. Сперва трудно втягивался в  службу,  не
раз получал замечания от старших. А потом как-то сразу пошло  у  него  дело,
все начало спориться, и он стал отменным артиллеристом.
     А вот М. И. Любович, Помню его секретарем  партбюро  корабля.  Хороший,
умный политработник. Всегда  был  с  людьми,  незаметно,  но  умело  помогал
командиру. Рядом с  ним  -  А.  Е.  Харченко,  рядовой  котельный  машинист,
попросту говоря, кочегар. У него были золотые руки. В какой бы боевой  части
ни понадобилось выполнить особо тонкую слесарную работу, искали Харченко.
     Узнаю марсовых Т. Н. Суханова и  В.  Д.  Сафронова.  Это  представители
верхней  команды.  Воспоминания  о  них  больше  всего  связаны  с  трудными
походами, с непогодой и штормами. Однажды сильный ветер совсем было сорвал с
авиаплощадки маленький самолет "Авро". Казалось, вот-вот, при первом маневре
корабля, "аврушка" вылетит за борт.  Но  один  из  марсовых,  не  помню  кто
именно, привязавшись наскоро концом, повис  за  бортом.  Он  ежеминутно  мог
упасть в бушующую пучину: один за другим накатывались и  ударяли  в  корабль
огромные валы. Но самолет был водворен на место и закреплен.
     Конечно, сразу узнал минера А. И. Малова. Я не терял его  из  виду  все
эти  годы.  Это  он,  Александр  Иванович  Малов,  в  первые   дни   Великой
Отечественной войны с риском для жизни не раз разоружал еще  мало  известные
нам в то время вражеские электромагнитные мины. Был ранен,  но  оставался  в
строю. Рядом с пим  стоит  худощавый  брюнет  с  черными  большими  глазами,
командир нашей котельной группы С. Л. Ялунер. Как-то непривычно  видеть  его
не в засаленном рабочем комбинезоне, без пропитанной маслом ветоши в  руках.
Сколько энергии, инициативы проявлял этот человек! Зато  уж  за  его  группу
можно было не волноваться.
     Механики нашего корабля тогда проводили очень сложные аварийные  учения
в самых разных условиях, "выводя из строя" котлы и турбины. Однажды на таких
учениях присутствовали комфлот И. К. Кожанов и  высшее  начальство.  Крейсер
вышел в море. На полном ходу  производили  переключения  систем,  затопление
отсеков, тушение "пожаров". Признаюсь, я порой даже побаивался, как бы  дело
не кончилось  настоящей  аварией.  Но  Ялунер  и  его  механики  действовали
слаженно, точно. Все шло наилучшим образом.
     Я вглядываюсь в лица старых товарищей и  думаю  о  том  времени,  когда
вместе  служили  на  "Червоной  Украине".  Тридцатые  годы...  О  них  часто
вспоминают н пишут теперь. Трудная и героическая пора! Было  в  то  время  и
много трагического. Но ничто  не  может  заслонить  и  умалить  то  поистине
титаническое, великое, что было совершено тогда партией и народом.
     Подвиг народа в годы пятилеток отзывался и в  наших  сердцах,  хотя  мы
несли свою службу не на заводах и стройках, а на флоте. Мы стояли на  страже
труда  тех,  кто  совершал  этот  подвиг.   Благодаря   ему   была   создана
индустриальная и колхозная мощь Родины, позволившая нам в тяжелой и жестокой
борьбе сломить сильного, до зубов вооруженного врага. Я вспоминаю те годы  и
как время быстрого возмужания наших людей.

ЗА "ПЕРВЫЙ ЗАЛП"
     Об одной артиллерийской стрельбе "Червоной  Украины"  в  кампании  1934
года мне хочется рассказать особо. Она  сохранилась  у  меня  в  памяти  как
частица  большого  движения,  широко  развернувшегося  и  получившего  потом
название движения за "первый  залп".  Зародилось  оно  среди  артиллеристов,
которые  лучше  всего  понимают  значение  первого,   упреждающего,   удара.
Известно, например, что первые удачные  залпы  немецких  кораблей  в  первую
мировую войну погубили два английских линейных крейсера адмирала Битти. Или,
скажем, от меткого упреждающего залпа немецкого  линкора  "Бисмарк"  в  1941
году взорвался и пошел ко дну английский колосс "Худ".
     На ответственные стрельбы к нам часто прибывало высокое начальство. И в
тот раз на нашем крейсере присутствовал командующий флотом И. К. Кожанов.
     Кораблю предстояло стрелять по щиту на самых  больших  скоростях  и  на
предельной  дистанции.  Артиллеристом  в  то  время  был   у   нас   Аркадий
Владимирович Свердлов. Он прекрасно знал свое дело, и я полностью  полагался
на него.
     В  назначенный  час  мы  вышли  в  море.   На   грот-мачте   развевался
трехзвездный флаг комфлота. Закончив последнюю  проверку,  Свердлов,  одетый
по-праздничному - ведь это был его дебют, - поднялся в боевую рубку. Он  еще
раз тщательно проверил все  приборы,  рассчитал  данные  для  стрельбы.  Щит
буксировал крейсер "Красный Кавказ", уже давно вышедший в море. К несчастью,
погода испортилась. По небу низко ползли  дождевые  облака,  горизонт  часто
закрывался шквалами дождя, на море появлялись белые барашки, хотя волна была
еще мелкой. Но откладывать стрельбу было уже  поздно:  корабль  в  том  году
претендовал на одно из лучших мест по боевой подготовке. К тому же на  борту
находился сам командующий.
     Развивая скорость, крейсер двигался к исходной  точке.  Сыграли  боевую
тревогу. Получив разрешение приступить к управлению огнем, Свердлов поднялся
на формарс. Стрельбу на предельной дистанции и при такой погоде  лучше  было
проводить с этой, самой высокой, точки наблюдения.
     Хотя мы еще  не  обнаружили  противника,  но  пушки  и  дальномеры  уже
направлены в сторону его вероятного появления. Едва  на  горизонте  заметили
массивные мачты крейсера, буксирующего щит, как одна за  другой  последовали
команды о приведении артиллерии в полную  готовность.  Напряжение  в  боевой
рубке, да и на всем корабле достигло предела. А тут,  как  назло,  видимость
совсем ухудшилась, и щит то скрывался в пелене дождя, то едва просматривался
дальномерами. Минут десять - пятнадцать спустя оба  корабля  уже  лежали  на
боевом курсе. До открытия огня теперь оставались считанные минуты. И в  этот
решающий для нас момент начался шквальный  дождь!  Мы  опасались  не  только
сорвать стрельбу, но и рисковали  попасть  вместо  щита  в  буксирующий  его
корабль. Чего греха таить - и такое случалось! Однако  артиллерист  Свердлов
по-прежнему спокойно отдавал одну команду за другой.  Секундомеры  неумолимо
отсчитывали время. Когда на приборах стрелка остановилась на делении "товсь"
-  все  замерло.  Только  свистел  ветер   да   раздавался   шум   котельных
вентиляторов. Я вопросительно посмотрел на командующего  флотом.  Он  поднял
свой бинокль, ожидая первого залпа.
     - Разрешите открывать огонь? - обратился ко мне Свердлов.
     - Добро волнуясь, коротко бросил я. Теперь все мосты  были  сожжены.  -
Залп! -раздалась команда.
     Последовал ревун, и тотчас же за ним - дружный залп. Корабль  чуть-чуть
вздрогнул и слегка накренился.  Конусообразные  желтые  факелы  вылетели  из
пушек. Дым быстро относило  за  корму  корабля.  Команда  проворно  зарядила
орудия для нового залпа. Все бинокли мгновенно уставились на щит.
     Мне и многим стоящим на мостике не удалось разглядеть  всплески  первых
упавших снарядов. Но дальномерщики донесли:
     -  Накрытие:  три  снаряда  недолет,  один  перелет.   Все   облегченно
вздохнули. Значит, первый залп удался...
     - Поражение! - раздалась команда артиллериста. Командующий флотом И. К.
Кожанов, усомнившись в поражении цели, предложил посмотреть щит. Мы  подошли
к нему. На щите красовались огромные пробоины. Все  сомнения  отпали.  После
этого командующий дал радиограмму по флоту. Она начиналась так:  "Впервые  я
видел..." Дальше подробно описывалась обстановка, во время которой  "Червона
Украина" совершила первый залп...
     Это было задолго до войны.
     Понятие "первый залп" имело  в  ту  пору  узкое,  чисто  артиллерийское
значение, но в дальнейшем его подхватили подводники и катерники.
     Вскоре после этого  мне  пришлось  наблюдать  в  Испании,  сколько  бед
приносили   бомбы,   внезапно   сброшенные    самолетами    мятежников    на
республиканские корабли. И тогда я впервые в боевой  обстановке  убедился  в
значении и преимуществе "первых залпов".
     Как-то у меня состоялся разговор с генерал-майором П. И. Мусьяковым - в
тридцатых годах он был редактором газеты "Красный черноморец". Мы вспоминали
предвоенные годы и начало войны на Черном море. Павел  Ильич  напомнил  мне,
что выражение "первый залп" впервые официально получило путевку в  жизнь  на
учениях Балтийского флота летом 1939 года. Причем речь тогда шла уже  не  об
артиллерии одного корабля, а о повышении готовности всего флота  в  условиях
напряженной политической обстановки  в  Европе.  Главный  морской  штаб  уже
занимался  разработкой  положения  об  оперативных  готовностях.  Борьба  за
"первый залп" с тех пор не сходила с повестки дня всех флотов.
     В сентябре 1939 года в Западной Европе вспыхнула война.  Потенциальным,
наиболее  вероятным  противником  в  те  дни  стала  агрессивная  фашистская
Германия. Под "первым залпом" мы стали подразумевать  готовность  к  бою  не
только отдельных кораблей или частей, не только их тактическое  преимущество
на  случай  какого-либо  небольшого  военного  конфликта,   но   оперативную
Готовность всех флотов. Поэтому в  ноябре  1939  года  мною  Была  подписана
первая директива Главного морского штаба об оперативных готовностях флотов и
соединений.
     Начал я этот важный разговор  со  стрельбы  "Червоной  Украины",  чтобы
показать, как из частного тактического  понятия  -  удачного  первого  залпа
крейсера - возникло общее стратегическое - готовность подводных и  надводных
кораблей, а затем и всех флотов в полном  составе,  во  всеоружии  встретить
противника, если он попытается напасть на нас.
     Припоминаю трагическую ночь на 22 июня. В  3  часа  07  минут  немецкая
авиация совершила налет на Севастополь. Когда я повесил трубку, выслушав  по
телефону доклад командующего Черноморским флотом, сомнений  не  было:  война
началась. Но в ту роковую  ночь  мы  не  потеряли  ни  одного  корабля.  Эта
способность   флота   отразить   внезапное   нападение   агрессора    годами
воспитывалась партией, приобреталась нелегкими боевыми учениями и  маневрами
кораблей и соединений, постоянно выковывалась в борьбе за "первый залп".

ПОД ФЛАГОМ ЧЛЕНА ПРАВИТЕЛЬСТВА
     "В море - дома, на берегу  -  в  гостях",  -  внушают  молодым  морякам
командиры. Не всякому эта формула нравится, но учеба действительно  проходит
на более высоком уровне, когда корабль вдали от берега, от своей  базы.  Все
на месте, береговые дела отошли на задний план, и  люди  полностью  отдаются
службе. В море крепнет спайка личного состава, члены  экипажа  лучше  узнают
друг друга. И уж, конечно, только в море личный состав  может  по-настоящему
узнать свой корабль.
     Ю. Ф. Ралль очень ревниво следил за тем, чтобы крейсера не застаивались
в базе.
     - Давненько вы не бывали в море, - говорил он, заметив муху,  ползающую
по стеклу иллюминатора. В его голосе в  таких  случаях  звучали  насмешка  и
упрек.
     В 1935 году Ю. Ф. Ралля заменил бывший командир крейсера "Красный Крым"
И. С. Юмашев. Его хорошо знали  на  флоте.  Он  прошел  службу  от  рядового
матроса старого флота и по опыту не уступал своему предшественнику.
     В то лето боевая подготовка бригады крейсеров шла особенно  напряженно.
Мы  отрабатывали  сложные  стрельбы  по  берегу,  проводили   совместные   с
сухопутными частями учения днем и ночью. Лишь ненадолго зайдем в  базу  -  и
снова в море...
     Многому научился я и у  командира  крейсера  "Червона  Украина"  Н.  Н.
Несвицкого, за что очень  благодарен  ему.  Словом,  немало  труда  пришлось
положить мне, прежде чем овладеть искусством управления кораблем.
     Военному моряку приходится  учиться  постоянно.  Каждый  поход  в  этом
отношении чем-нибудь памятен.  Как-то  наш  крейсер  под  флагом  начальника
Морских сил В. М. Орлова участвовал в крупном учении флота. Уже на  обратном
пути, когда корабль прошел все опасные узости Днепро-Бугского лимана, я счел
возможным увеличить скорость. На верхнем мостике, расположившись в  креслах,
мирно беседовали В. М. Орлов, Э. С. Панцержанский и И.К.  Кожанов.  Скорость
достигла 20 узлов. И вдруг я заметил, как огромная волна выросла за кораблем
и, настигнув его, залила палубу на корме.
     - В чем дело? - спросил меня командующий флотом.
     А я сам не знал, что происходит. На всякий случай приказал сбавить  ход
и проверить кормовые отсеки - не залило ли их. У нас уже  был  такой  случай
лет восемь назад в районе Батуми. Тогда мы так же вот "провалились"  и  даже
затопили несколько кормовых кают.
     -  Наверное,  причиной  всему  пресная  вода,  -  сказал  я   Кожанову.
Изменилась плавучесть корабля и...
     - Нет, - вмешался Панцержанский. -  Мы  имеем  дело  с  так  называемой
спутной волной. Почитайте Крылова, он подробно описывает это явление.
     Оказывается, пресность воды в данном случае имеет самое малое значение.
Причина кроется в другом. Крупный  корабль  с  мощными  машинами,  попав  на
мелкое место  и  работая  своими  огромными  винтами  на  больших  оборотах,
образует высокую волну, которая тянется за кораблем и  нередко  захлестывает
его. Вот почему спутная волна появляется только на  мелководье,  в  открытом
море ее не бывает.
     Как всегда, Э. С. Панцержанский преподал  молодому  командиру  полезный
урок. Он всегда с готовностью делился  с  молодежью  своим  богатым  опытом,
давал нам немало полезных советов по вопросам боевой подготовки и содержанию
корабля.
     Однажды сентябрьским  утром  мы  с  артиллеристом  Аркадием  Свердловым
планировали очередные стрельбы. Корабль  стоял  на  рейде  Чауда,  в  районе
Феодосии.
     - Товарищ командир, вам телеграмма, - доложил вдруг появившийся на  юте
Доброштал.
     Голос его прозвучал весело, что являлось хорошим признаком.
     Нашего связиста я знал отлично. Оп ничего не мог скрыть.  На  его  лице
отражалось все - и наши радости, и наши неудачи. По лицу,  по  тону  доклада
можно было  сразу  определить,  какие  вести  он  приносил  -  приятные  или
"фитиль". Телеграмма, принесенная им на этот раз, сулила перерыв в учебе, от
которой команда уже порядком устала.
     "Немедленно сняться с якоря и следовать в Сочи... Комфлот".
     Когда мы подошли к Сочи, погода неожиданно резко переменилась: на  море
поднялась сильная зыбь. Над горами Кавказа то и дело  блистали  молнии.  Для
крейсера это не помеха.
     Зная, что р