дь многие недоумевали, рассматривая по карте наш курс, -
сказал он мне однажды.
     Действительно,  многим  неискушенным  людям  неясно,  почему  во  время
беспосадочного перелета Москва - Дальний Восток самолет летел не по прямой -
вдоль железной дороги, а забирался далеко на север. Что поделаешь, коль наша
планета  круглая  и  кратчайшее  расстояние  между  двумя  точками   на   ее
поверхности пролегает не по прямой, а по дуге...
     Саша Бряндинский вскоре трагически погиб. Его послали на поиск самолета
известных летчиц  Гризодубовой,  Осипенко  и  Расковой.  Уже  уточнив  место
приземления  отважных  летчиц,  он  стал  жертвой  нелепой  катастрофы:  два
самолета столкнулись в воздухе.
     В конце июля 1938 года разразился  конфликт  у  озера  Хасан  -  совсем
близко от Владивостока. Столкновения на  границе  происходили  тогда  часто,
японские провокации были довольно обычным  делом,  и  то,  что  произошло  у
Хасана, мы сперва расценили как очередную  такую  вылазку.  Однако  близость
места, где происходил конфликт, к Главной базе  флота  заставляла  нас  быть
начеку. Японцы нацеливались на  сопки  Заозерная  и  Безымянная.  Заняв  эти
господствующие высоты, они могли прямо угрожать Владивостоку.
     29 июля  в  бой  вступили  крупные  силы  противника  и  вынудили  наши
пограничные части отойти.  Завязалась  серьезная  борьба.  С  той  и  другой
стороны подтягивались в начинали действовать  все  новые  батальоны,  полки,
дивизии.
     На место боев выехал начальник штаба Краснознаменного  Дальневосточного
фронта комкор  Г.М.Штерн.  Мы  успели  с  ним  лишь  коротко  поговорить  по
телефону. Штерн просил ускорить переброску морем в  район  Посьета  воинских
частей и грузов, обещал регулярно информировать о ходе боев.
     Во время событий у озера Хасан у меня  произошла  последняя  встреча  с
В.К.Блюхером.
     1 августа 1938 года Василий  Константинович  позвонил  мне.  Он  спешно
направлялся к месту боев и просил доставить его туда морем.
     К назначенному часу был  приготовлен  эсминец.  Я  выехал  на  аэродром
встречать  маршала.  Было  совсем  рано,  когда  самолет  совершил  посадку.
В.К.Блюхер прибыл с членом Военного совета  П.И.Мазеновым.  Маршал  выглядел
озабоченным и утомленным.
     - Как с перевозками? Много ли прибывает раненых? - поинтересовался  он,
едва мы отъехали  от  аэродрома.  Я  ответил,  что  грузы  доставляются  без
задержки, а раненых немного, всех их разместили в морском госпитале.
     Нигде не задерживаясь, мы подъехали к причалу,  возле  которого  стояли
корабли. На мостике эсминца маршал спросил, когда мы будем на  месте,  потом
все всматривался в даль, часто задумывался и не сразу отвечал на вопросы.
     Район боевых действий был тяжелым. Подходы к  месту  боев  для  крупных
подразделений затруднялись узким, труднопроходимым ущельем, к тому  же  туда
вела единственная плохая дорога. Все  это  я  знал.  Может,  это  беспокоило
маршала?
     Выбрав удачный момент, я спросил его, как оценивает он положение  и  не
следует ли нам, морякам, принять какие-нибудь особые меры предосторожности.
     - Вам следует быть начеку. - Блюхер пояснил, что надо быть  готовым  ко
всяким неожиданностям и в то же время не давать повода для провокаций.
     В августе в Приморье наступает прекрасная осень: туманных  и  дождливых
дней становится все меньше, а ясных -  больше,  до  самого  ноября  держится
тепло. В тот день утренний туман  быстро  рассеялся,  и  неоглядные  морские
горизонты стали более определенными и резкими. Слева от нас  высились  сопки
острова Русский, а справа виднелся берег, где только узкая  полоса  отделяла
нас от беспокойного соседа. Широкий залив Посьет, обычно пустынный, на  этот
раз был оживлен. Встречались транспорты, баржи, шхуны.
     Когда эсминец бросил якорь, а маленький командирский катер стоял уже  у
трапа, мы простились.  Мое  предложение  проехать  с  ним  на  берег  маршал
решительно отклонил:
     - Вы займитесь своими делами, спасибо за скорую доставку.
     Блюхер еще раз говорил со мной по телефону во время боев у озера Хасан.
Наступили решительные дни 6-7 августа 1938 года. Он беспокоился о  средствах
перевозки. Я выехал в Посьет и проверил, как идет разгрузка.  Там  было  все
очень сложно: крупные транспорты к берегу не подходили,  бывали  дни,  когда
приходилось мобилизовывать все  рыболовные  суда  соседнего  колхоза.  Но  в
общем-то с разгрузкой справились.
     Бои шли  более  двух  недель.  Трудно  -было  поручиться,  что  они  не
перерастут в большую войну. Мы имели дело с тем же самым вероломным  врагом,
который в 1904 году без объявления войны напал на русские корабли,  стоявшие
на внешнем рейде  Порт-Артура.  Но  в  1904  году  японцы  использовали  для
нападения лишь миноносцы. А в тридцатые годы они имели очень большой флот  и
к тому же сильную авиацию.
     Обо  всем  этом  я  думал,  возвращаясь  во  Владивосток  на   эсминце,
доставившем маршала Блюхера в Посьет. Я видел  скопление  наших  кораблей  в
бухте Владивостока и понимал, какую беду  может  причинить  внезапный  налет
вражеских  самолетов.  Конечно,  с  самого  начала  конфликта  мы  принимали
некоторые меры предосторожности, но ограничиваться только ими не могли: ведь
в случае налета в  последний  момент  просто  не  успели  бы  отдать  нужные
распоряжения. Мы должны были заранее позаботиться о каждом корабле, воинской
части, о городе, его людях. Требовалась общая четкая система, которая  сразу
вступила бы в действие по определенному сигналу, переданному  одним  словом,
скажем "Пламя".
     Сама идея  оперативной  готовности  флота  не  была  для  нас  каким-то
открытием. О ней я слышал и раньше,  еще  на  Черном  море.  Но  теперь  она
нуждалась в практических разработках, в воплощении в жизнь.
     Начальник штаба флота капитан первого ранга В.Л.Богденко, побывавший  в
Испании, тоже знал, чего может стоить внезапное нападение авиации на корабли
и базу. Он энергично включился в работу. Но наибольшая заслуга в  этом  деле
принадлежала, Пожалуй, начальнику оперативного отдела  М.С.Клевенскому.  Ему
пришлось много потрудиться.
     - Прошу обеспечить нас питанием ночью, и мы выполним задание в срок,  -
только и сказал он, поняв, какая огромная нагрузка ложится на него и  других
работников   оперативного   отдела.   Этот   человек   обладал   необычайной
работоспособностью. С  ним  было  нелегко  не  только  подчиненным,  которым
приходилось выдерживать его темпы, но и начальству.  Если  у  него  возникал
срочный вопрос, он не стеснялся разбудить любого даже глубокой ночью.
     Помнится, в годы  Великой  Отечественной  войны  Клевенский  служил  на
Северном флоте.
     - Опять этот  Клевенский  со  своими  прожектами,  -  частенько  ворчал
комфлот А.Г.Головко.
     А между тем Клевенского  по-настоящему  беспокоили,  тревожили  вопросы
боеспособности флота. Пусть его "прожекты" и не всегда были удачными, но то,
что он делал, всегда было от чистой души, искренне. Отличный штабной офицер,
он заботился обо всех, но подумать о себе у него не оставалось времени. Он и
умер на боевом посту, уже после войны.
     В разгар боев у озера Хасан мы дали кораблям и частям первые  директивы
по оперативной  готовности.  Определили,  что  должны  делать  по  условному
сигналу каждый корабль и каждое соединение. Первые  проверки  показали,  что
все это далеко не просто. Многое делалось гораздо медленнее, чем  планировал
оперативный отдел: готовность корабля зависела не только от его экипажа,  но
и от работы тыла. Какая, скажем, может быть готовность, если корабль вовремя
не обеспечили боеприпасами?
     Особенно трудным  оказалось  быстрое  рассредоточение  кораблей.  Много
времени занимало затемнение базы. Владивосток не столь уж велик,  но  широко
разбросан по сопкам вокруг бухты Золотой Рог. Город надо  было  как  следует
подготовить, разъяснить населению предпринимаемые меры, нужны были, наконец,
частые тренировки, а иногда и тревоги.
     Хорошо помню, как в самый разгар конфликта  я  получил  сведения:  надо
ожидать налета вражеской авиации на Владивосток. Сведения были  не  особенно
надежные и позже не подтвердились. Но в  то  время  я  считал  налет  вполне
возможным. На память пришли слова командира черноморского крейсера  "Красный
Кавказ" Н. Ф. Зайца:
     - Лучше сыграть три ложные тревоги, чем прозевать одну действительную.
     Ложная тревога - это лишнее беспокойство, но зато и учеба, проверка.  Д
тревога запоздалая может привести к непоправимой беде. В масштабе флота  это
особенно опасно.
     Объявив тревогу отдельным частям, я  выехал  на  командный  пункт  ПВО.
Командующего ВВС флота С. Ф. Жаворонкова застал уже там. Он  поднимал  части
ПВО и истребительную авиацию. С высокой сопки мы видели затемненный город  и
многочисленные  бухты.  Соединения  кораблей  покидали  обычные  стоянки   и
расходились по местам рассредоточения.
     Когда  наступил  рассвет  и  опасность   миновала,   мы   вздохнули   с
облегчением. Но  тревога  показала,  что  для  повышения  боевой  готовности
сделано еще мало.
     В  середине  августа  бои  у  озера  Хасан  закончились.  Границы  были
восстановлены, агрессор получил хороший урок. Но опыт боев не  позволял  нам
успокаиваться. Мы твердо знали теперь, что система  оперативных  готовностей
необходима. Знали также, что для ее детальной разработки и введения в  жизнь
нужно немалое время и только постоянные тренировки могут обеспечить  быстрое
выполнение всех предусмотренных мер.
     Затемнение  базы,  прием  боеприпасов,   рассредоточение   кораблей   и
выполнение первых боевых операций - все это отрабатывалось непрерывно.
     Вспоминаю об этом потому, что система оперативных  готовностей,  начало
которой положили на Тихом океане, позднее была  введена  на  всех  флотах  и
сыграла важную роль, когда разразилась  Отечественная  война.  Сначала  наше
начинание встретили недоверчиво: ведь мы вели  работу,  что  называется,  на
собственный страх и риск. Из наркомата потребовали подробных сведений, что и
как делается. Правда, возражений на наши доклады не последовало.
     Вскоре  после  хасанских  событий  маршал  В.К.Блюхер  покинул  Дальний
Восток. Мы и не думали тогда, что больше его не увидим...
     Командование армией принял Г.М.Штерн. На первых порах меня  беспокоило,
как  сложатся  наши  отношения  на  работе,  выдержит  ли  наша  дружба  это
испытание. Но и здесь работать со Штерном оказалось так же просто  и  легко,
как в Испании.
     Надо было детально обсудить ваши совместные планы. Григорий  Михайлович
приехал во Владивосток. У меня в кабинете мы развернули  карту,  на  которой
были дислоцированы части и корабли. Для нас было ясно, что  в  любую  минуту
может возникнуть новый инцидент, и, кто знает, не станет  ли  он  еще  более
крупным,  чем  хасанский!  Особенно  подробно  мы  обсудили   план   обороны
Владивостока. Атаку на него в лоб по-прежнему считали маловероятной:  мощная
береговая  артиллерия  надежно  прикрывала  подходы  с  моря.  Слабее   были
укреплены тогда фланги - Посьет  и  Сучан.  Мы  решили,  что  моряки  должны
ускорить строительство батарей в этих районах, а армейцы примут меры,  чтобы
там было достаточно сухопутных войск.
     Штерн частенько приезжал ко мне во Владивосток. Его обычно сопровождали
начальник  штаба  армии  комбриг  М.М.Попов  и  мой  друг  командующий   ВВС
П.В.Рычагов. К флоту Штерн проявлял живой интерес.
     - Хочу побывать на кораблях, познакомиться с их  боевыми  качествами  и
все увидеть своими глазами, - сказал он мне однажды.
     Вскоре он  так  и  сделал.  Знакомство  с  флотом  помогало  ему  потом
составлять согласованные  планы  совместных  действий  сухопутных  частей  и
моряков.
     На протяжении всей службы я, бывало, наблюдал  споры,  даже  осложнения
между общевойсковыми и флотскими начальниками из-за того,  кто  кому  должен
подчиняться. В подобных бесплодных пререканиях напрасно терялось драгоценное
время. Со Штерном у меня таких споров не возникало. Позднее,  когда  мы  оба
оказались в Москве, я  часто  бывал  в  семье  Штерна.  Григорий  Михайлович
знакомил меня, еще тогда молодого  москвича,  со  столицей.  Если  в  Москве
оказывался Рычагов, он тоже присоединялся  к  нам  и  тащил  всех  в  театр.
Достать билеты в то время было нелегко, но для Рычагова  подобная  трудность
не существовала. Случалось, он приглашал нас на "гвоздь" сезона.
     - А билеты? - спрашивали мы.
     - Будут, -  уверенно  отвечал  Рычагов  и  действительно  умудрялся  их
доставать. Кажется, ему  помогали  ордена.  Грудь  его,  украшенная  Золотой
Звездой и многими орденами, выглядела в самом деле внушительно.
     В начале апреля 1938 года стало известно, что на Тихий  океан  выезжает
нарком П.А.Смирнов. Мы очень обрадовались  этому.  В  первые  месяцы  работы
вновь организованного Наркомата ВМФ возникло много проблем. Мы  думали,  что
нарком поможет нам разрешить все эти вопросы. Но приезд Смирнова разочаровал
всех: он считал своей главной задачей "очистить флот от  врагов  народа".  В
результате мы потеряли немало ценных работников.
     О беззакониях, порожденных культом личности, уже много написано. Однако
слишком просто и легко объяснять все лишь культом личности  Сталина.  Многие
из нас повинны хотя бы в том,  что  молчали  там,  где  положение  требовало
высказать свое мнение. За  такую  пассивность  многие  расплачивались  сами,
когда доходила до них очередь.

АРЕСТЫ НА ФЛОТЕ
     В ноябре 1937 года  командующий  Тихоокеанским  флотом  Г.П.Киреев  был
вызван в Москву.  Помнится,  как  я  провожал  его  на  вокзале.  Давая  мне
указания, он был несколько рассеян и взволнован. А  когда  собрались  в  его
вагоне, он показался мне даже  печальным.  Не  с  таким  настроением  обычно
выезжали в Москву. Но до Киреева так же  уехали  М.В.Викторов  и  Г.С.Окунев
и... не вернулись. Предчувствие не обмануло Киреева. Вскоре  до  меня  дошли
слухи, что он арестован.
     Я ожидал нового командующего, считая себя еще недостаточно опытным  для
такого огромного морского театра. В  конце  декабря  получил  телеграмму,  в
которой сообщалось о моем назначении командующим  с  присвоением  очередного
звания, и без рассуждений, хотя и с  некоторой  опаской,  занял  этот  пост.
Молодость, избыток сил в какой-то степени компенсировали  недостаток  опыта.
По мере того как я вникал в обязанности командующего флотом,  возникали  все
новые и новые проблемы. Хлопот и беспокойств было много. Впрочем, вступая  в
командование флотом, я не ждал легкой жизни. Однако трудности,  связанные  с
быстрым ростом морских сил, с необходимостью надежно укрепить рубежи страны,
осложнялись и усугублялись ударами, которые  мы  получали,  казалось  бы,  с
совсем  неожиданной  стороны,  -  арестами  командных  кадров.   Я   впервые
столкнулся с репрессиями против подчиненных мне людей. Хотя я их еще  близко
не знал, все равно происходящее вызывало недоумение и тревогу.
     В памяти вставали события минувшего года, которым  я  сразу  не  придал
должного значения. Моя работа  в  Испании  была,  очевидно,  тому  причиной.
Издалека все выглядит  иначе.  Вспомнилось,  как  главный  военный  советник
Г.М.Штерн вызвал меня из Картахены в Валенсию. Я вошел к нему в кабинет и не
услышал  обычных  шуток.  Григорий  Михайлович   не   сказал   даже   своего
излюбленного "Салуд, амиго", только молча протянул мне телеграмму из Москвы.
В ней сообщалось об  аресте  М.Н.Тухачевского,  И.П.Уборевича,  И.Э.Якира  и
других крупных военачальников. То были люди,  стоявшие  у  руля  Вооруженных
Сил. Что могло  толкнуть  их  на  чудовищные  преступления,  в  которых  они
обвинялись?
     Из арестованных я знал одного Якира, да и то видел лишь однажды,  когда
он посетил в 1933 году крейсер "Красный Кавказ". Григорий  Михайлович  Штерн
был хорошо знаком со всеми, кто упоминался в  телеграмме.  Он  долгое  время
работал в  Москве,  встречался  с  ними  и  на  службе,  и  во  внеслужебной
обстановке. Я видел, что он поражен не менее меня.
     Мы были в кабинете вдвоем. Штерн рассказывал  о  Тухачевском  и  Якире,
которых знал особенно хорошо. Он высоко  оценивал  их  деятельность  в  годы
гражданской войны, их роль в  строительстве  Вооруженных  Сил.  Так  что  же
произошло? Штерн только пожимал плечами, но не высказывал никаких сомнений в
правильности ареста. Тем меньше мог  в  этом  сомневаться  я.  Вернувшись  в
Картахену, я информировал товарищей-добровольцев о телеграмме, прочитанной в
Валенсии. Не могли мы себе представить тогда, что никакого  преступления  не
было, что арестованные военачальники - жертвы страшного произвола.
     Вернувшись в Москву из Испании, я узнал о новых арестах. В первый день,
еще  по  дороге  в  наркомат,  я  встретился  на  Гоголевском   бульваре   с
К.А.Мерецковым. Мы познакомились с ним еще в  Испании.  -  Куда  спешишь?  -
остановил он меня. - Да вот,  надо  доложиться  своему  начальству.  -  Если
Орлову, то можешь не торопиться, он вчера арестован.
     Я сперва не поверил Кириллу Афанасьевичу. Но такими  вещами  не  шутят.
Весть подтвердили другие, и все  равно  она  не  укладывалась  в  голове.  Я
вспоминал беседы с Владимиром Митрофановичем Орловым, все, что знал  о  нем.
Были у него свои  слабости,  недостатки,  но  чтобы  такой  человек  изменил
Родине?!
     А товарищи рассказывали все  о  новых  арестах.  На  Черном  море  были
арестованы  Н.Моралев,  А.Зельинг,  А.Рублевский...  Я  считал  их  честными
советскими командирами, все силы отдававшими флоту. В них я до  сих  пор  не
сомневался. Как же так?
     - Если ошибка - разберутся,  -  успокоил  меня  товарищ,  с  которым  я
осторожно поделился своим недоумением.
     И я принял тогда эту удобную формулу, еще глубоко  не  задумываясь  над
происходящим. Но теперь, во  Владивостоке,  когда  арестовывали  людей,  мне
подчиненных,  за  которых  я  отвечал,  успокаивать  себя  тем,  что  где-то
разберутся, я уже не мог. Было непонятно и другое - как арестовывают  людей,
даже не поставив в известность командующего?  Я  высказал  эти  мысли  члену
Военного  совета  Я.  В.  Волкову.  Оказалось,   он   лучше   осведомлен   о
происходящем. Значит, мне не доверяют, что ли?
     Некоторое время я еще терпел. Но в феврале 1938 года прокатилась  новая
волна арестов. Опять я узнавал о них  уже  задним  числом.  Как-то  позвонил
комендант  береговой  обороны  А.Б.Елисеев,  спросил,  не  знаю  ли  я,  что
случилось с командиром  артиллерийского  дивизиона  на  острове  Русский.  Я
ничего не знал.
     - Три дня не выходит на службу, - сообщил Елисеев. - Видно, арестовали.
     Предположение подтвердилось. Тогда я отправил телеграмму в  Центральный
Комитет партии. Я писал, что считаю неправильной практику  местных  органов,
которые арестовывают командиров без ведома командующего,  даже  не  поставив
его в известность о происшедшем. Ответа не получил.
     Прошло несколько  дней,  и  ко  мне  приехал  начальник  краевого  НКВД
Диментман.
     - Имейте в виду, - сказал он в тоне сердитого  внушения,  -  не  всегда
надо кого-то извещать, если арестовывают врага народа.
     Я ответил, что обращался не к нему, а в Центральный Комитет  партии,  а
это не только мое право, но и обязанность.
     Диментман ушел весьма раздраженный, но аресты с этого дня прекратились.
Несколько недель все было тихо.
     В начале апреля 1938 года мне сообщили, что  на  Тихий  океан  выезжает
Нарком ВМФ П.А.Смирнов. Я уже довольно давно ждал встречи с ним.  Надо  было
доложить о нуждах флота, получить указания по работе в  новых  условиях.  Мы
понимали, что реорганизация  Управления  Военно-Морскими  Силами  связана  с
большими решениями  по  флоту.  Страна  начинала  усиленно  наращивать  свою
морскую мощь.
     Одновременно с созданием наркомата был  создан  Главный  военный  совет
ВМФ. В его состав входили  А.А.Жданов,  П.А.С