о вы собираетесь перебазировать из  Либавы?  Я  развернул
уже приготовленную подробную карту базирования кораблей.
     - Тут их как селедок в бочке. Между тем близ Риги  -  прекрасное  место
для базирования. Оттуда корабли могут выйти в любом направлении.
     - Послушаем, что скажут другие,- ответил Жданов. На совете  разногласий
не было. Все дружно высказались  за  перебазирование  отряда  легких  сил  и
бригады подводных лодок в Рижский залив. Так и решили.
     - Нужно доложить товарищу Сталину,- заметил А. А. Жданов, прощаясь.
     А. А. Жданов, бесспорно, помогал флоту, но в  то  же  время  в  решении
некоторых вопросов ограничивал наши права.
     - Я ведь не обычный член Главного совета,- заметил он однажды, когда  я
не известил его об одном из своих решений.
     Этим он хотел подчеркнуть и свои контрольные функции в нашем наркомате.
Выполняя эти функции, Жданов не всегда брался отстаивать нашу позицию,  если
она расходилась с мнением  верхов.  Так,  он  не  поддержал  меня,  когда  я
возражал против посылки подводных лодок в глубь финских шхер к порту Або, не
высказался в защиту точки зрения моряков, когда Сталин предложил  базировать
линкор в Либаве.
     На этот раз я, кажется, убедил Андрея Александровича в том, что корабли
целесообразно перебазировать в Усть-Двинск. Жданов предложил мне написать об
этом Сталину, но не захотел говорить с ним сам. А дело-то было спешное.
     Я сразу же  направил  письмо,  но  ответа  не  получил.  Так  случалось
нередко. Поэтому, направляясь в Кремль, я постоянно держал при себе папку  с
копиями наших писем. В кабинете И. В. Сталина, улучив момент, раскрывал  ее:
"Вот такой-то важный документ залежался. Как быть?"
     Часто тут же на копии накладывались резолюции. На этот раз я напомнил о
своем письме и  решении  Главного  военного  совета  ВМФ  о  перебазировании
кораблей. Сталин, правда, резолюции  писать  не  стал,  но  устно  дал  свое
согласие.
     Вернувшись к себе в наркомат,  я  первым  делом  позвонил  командующему
Балтфлотом: - Действуйте, разрешение получено...
     Беспокоились  мы  и  о  Таллине  -  главной  базе  Балтийского   флота.
Расположенный в  Финском  заливе,  Таллинский  порт  был  плохо  защищен  от
нападения с севера. К тому времени рейд еще не успели  оборудовать  хорошими
бонами и сетями, а  на  нем  ведь  стояли  два  линкора.  Посоветовавшись  с
начальником  Главного  морского   штаба   и   командующим   флотом,   решили
перебазировать линкоры в Кронштадт. Всего за  несколько  дней  до  войны  из
Таллина  ушел   "Марат",   а   второй   линкор,   "Октябрьская   революция",
перебазировался только в июле, когда уже шла война, с большим риском.
     Июнь с первых же дней был необычайно тревожным, буквально не  проходило
суток, чтобы В.Ф.Трибуц не сообщал  мне  с  Балтики  о  каких-либо  зловещих
новостях. Чаще всего они касались передвижения около наших  границ  немецких
кораблей, сосредоточения их в финских портах и нарушений  нашего  воздушного
пространства.
     На Черном море было относительно спокойнее: дальше от  Германии.  Но  и
там нарастала угроза. Об этом  свидетельствует,  например,  приказ  комфлота
контр-адмирала Ф.С.Октябрьского,  отданный  в  развитие  директивы  Главного
морского штаба:
     "В связи с появлением у наших баз и побережья подводных лодок соседей и
неизвестных  самолетов,  нарушающих   наши   границы,   а   также   учитывая
всевозрастающую напряженность международной обстановки, когда  не  исключена
возможность всяких провокаций, приказываю:
     1. При нахождении в море всем кораблям особо бдительно и надежно  нести
службу наблюдения, всегда иметь в немедленной готовности  к  отражению  огня
положенное оружие.
     2. О всякой обнаруженной подводной лодке, надводном корабле и  самолете
немедленно доносить с грифом "Фактически".
     Слова о возрастающей напряженности в международной обстановке появились
в приказе,  разумеется,  не  случайно.  На  флотах  с  тревогой  следили  за
развитием событий и  просили  разрешения  принимать  практические  меры  для
обеспечения безопасности.
     - Как быть, если во время учений около наших кораблей будет  обнаружена
неизвестная лодка или на опасное расстояние приблизится немецкий самолет?
     Такие вопросы комфлоты задавали мне неоднократно.
     - Применяйте оружие,- отвечал им и при этом только требовал, чтобы  они
по ошибке не открыли огонь по своим.
     В те дни, когда сведения о приготовлениях фашистской Германии  к  войне
поступали   из   самых   различных   источников,   я   получил    телеграмму
военно-морского атташе в Берлине  М.А.Воронцова.  Он  не  только  сообщал  о
приготовлениях немцев, но и называл почти точную дату  начала  войны.  Среди
множества аналогичных материалов такое  донесение  уже  не  являлось  чем-то
исключительным.  Однако  это  был   документ,   присланный   официальным   и
ответственным лицом.  По  существующему  тогда  порядку  подобные  донесения
автоматически  направлялись  в  несколько  адресов.  Я  приказал  проверить,
получил ли телеграмму И.В.Сталин. Мне доложили: да, получил.
     Признаться, в ту пору я, видимо, тоже брал под сомнение эту телеграмму,
поэтому приказал вызвать Воронцова в Москву для личного доклада. Однако  это
не мешало проводить проверки готовности флотов работниками Главного морского
штаба. Я еще раз обсудил с адмиралом И. С. Исаковым положение  на  флотах  и
решил принять дополнительные меры предосторожности.

САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
     На июнь было запланировано учение  на  Черном  море.  Но  международная
обстановка так накалилась,  что  у  меня  возникло  сомнение:  не  лучше  ли
отказаться от учения? Поскольку проводить  его  предполагалось  совместно  с
войсками Одесского военного округа, мы запросили мнение Генерального  штаба.
Оттуда не сообщили ничего, что дало бы основание изменить наш план. В  целях
предосторожности мы дали флоту указание держать оружие в полной  готовности.
Руководить учением выехал начальник Главного морского штаба  адмирал  И.  С.
Исаков. Перед отъездом мы с ним договорились, что я немедленно поставлю  его
в известность, если обстановка примет чрезвычайный  характер.  Он  на  месте
должен был дать  указание  командующему  применять  в  случае  необходимости
оружие.
     Выехала  на  Черное  море  и  группа  работников  Главного   управления
политпропаганды во главе с бригадным  комиссаром  И.И.Азаровым.  Он  получил
инструкцию говорить политработникам  прямо:  на  случай  нападения  Германии
приводится в готовность оружие.
     Впоследствии И.И.Азаров расказывал мне, в каком  сложном  положении  он
оказался. Выступая перед  личным  составом  крейсера  "Красный  Кавказ",  он
говорил о возможности конфликта с гитлеровской Германией  и  призывал  людей
быть бдительными. А через два дня на корабле приняли сообщение  ТАСС  от  14
июня, категорически отвергавшее слухи о возможности  войны,  объявлявшее  их
провокационными. К Азарову обратился командир "Красного Кавказа" А.М.Гущин с
просьбой снова выступить перед людьми и разъяснить, чему же верить.
     Азаров решил от своей позиции не отступать.  Он  ответил  командирам  и
матросам, что сообщение ТАСС носит дипломатический характер и  направлено  к
тому, чтобы оттянуть столкновение, выиграть время  для  подготовки.  А  наше
дело - военных людей - быть всегда начеку. Команда корабля отнеслась  к  его
заявлению понимающе и сочувственно. Это сообщение ТАСС  от  14  июня  звучит
особенно нелогично теперь, когда мы знаем, как отреагировал на него  Гитлер.
17  июня,  то  есть  буквально  через  три  дня,  он  отдал  приказ   начать
осуществление плана "Барбаросса" на рассвете 22 июня 1941 года. Просматривая
сводки с флотов, можно убедиться в  повышенной  активности  немцев  на  море
именно с этого рокового числа  -  17  июня.  Все  мосты  были  уже  сожжены.
Непринятие чрезвычайных мер (возможно, вплоть до полной мобилизации)  в  эти
последние тревожные дни было уже недопустимо. Но случилось именно так.
     Что ни день, приходили новости, вызывавшие все большую настороженность.
Ход событий, как всегда перед развязкой,  решительно  ускорился.  В  Главном
морском штабе мы вели график, по которому ясно было видно, что немецкие суда
все реже заходят в наши порты. Кривая, круто падавшая к  нулю,  наводила  на
мысль о плане, составленном заранее  и  осуществляемом  с  типично  немецкой
пунктуальностью. Даже в Таллинском порту, где еще совсем недавно было  полно
немецких "купцов", грузившихся очень нужным Германии сланцем, оставалось  их
всего два или три. Как нам стало известно,  немецкий  военно-морской  атташе
фон  Баумбах  обратился  к  своему  начальству  за  разрешением  выехать   в
командировку на родину. Все это  нельзя  было  считать  случайным  стечением
обстоятельств.
     Я пригласил к себе контр-адмирала В.А.Алафузова - он замещал уехав шего
на Черное море адмирала И.С.Исакова. Не прервать ли учение в районе  Одессы?
Но одно  соображение  удержало  нас:  флот,  находящийся  в  море  в  полной
фактической готовности, не будет застигнут событиями врасплох. Это  было  16
или 17 июня. Уже ползли слухи о том,  якобы  Черчилль  и  Рузвельт  прислали
Сталину телеграммы, предупреждая его о готовящемся нападении немцев.
     Я видел И.В.Сталина 13 или 14 июня.  То  была  наша  последняя  встреча
перед войной. Доложил  ему  свежие  разведывательные  данные,  полученные  с
флотов, сказал о большом учении на Черном море, о том, что немцы  фактически
прекратили поставки для крейсера "Лютцов".  Никаких  вопросов  о  готовности
флотов с его стороны не последовало. Очень хотелось доложить еще о том,  что
немецкие транспорты покидают наши порты, выяснить, не следует ли  ограничить
движение советских торговых судов в водах Германии, но мне  показалось,  что
мое дальнейшее присутствие явно нежелательно.
     Для меня бесспорно одно: И.В.Сталин не только не  исключал  возможности
войны с гитлеровской Германией,  напротив,  он  такую  войну  считал  весьма
вероятной и  даже,  рано  или  поздно,  неизбежной.  Договор  1939  года  он
рассматривал лишь как отсрочку, но отсрочка  оказалась  значительно  короче,
чем он ожидал.
     У него, конечно, было вполне достаточно оснований считать, что Англия и
Америка стремятся столкнуть нас с Германией лбами. Такая  политика  западных
держав не являлась секретом, и на этой почве у  Сталина  росло  недоверие  и
неприязнь к ним. Все сведения о действиях Гитлера, исходившие от англичан  и
американцев, он брал под сомнение или даже просто отбрасывал. Так  относился
он не только к сообщениям из случайных источников, но и к  донесениям  наших
официальных  представителей,  находившихся  в  этих  странах,  к  заявлениям
государственных деятелей Англии и Америки.
     "Если англичане заинтересованы в том, чтобы  мы  воевали  с  Германией,
значит, все, что говорится о возможности близкой войны, сфабриковано ими"  -
таким приблизительно представляется мне ход рассуждений И.В.Сталина.
     Он, конечно, понимал, что отрезвить агрессора можно только  готовностью
дать ему достойный ответ - ударом на удар. Агрессор поднимает кулак, значит,
надо показать ему такой же кулак.
     Кулаком Гитлера были дивизии, сосредоточенные на нашей границе. Значит,
нашим кулаком могли стать  советские  дивизии.  Но  совершенно  недостаточно
только иметь дивизии, танки, самолеты, корабли. Необходима их высокая боевая
готовность, полная готовность всего военного организма, всего  народа,  всей
страны.
     Убедившись в том, что его расчеты  на  более  позднюю  войну  оказались
ошибочными, что наши Вооруженные Силы и страна в целом к войне  в  ближайшие
месяцы подготовлены недостаточно, И.В.Сталин старался сделать все возможное,
что, по его мнению, могло оттянуть конфликт, и вести дело так, чтобы не дать
Гитлеру никакого повода к нападению, чтобы не спровоцировать войну.
     В те напряженные дни ко мне зашел заместитель  начальника  Генерального
штаба Н.Ф.Ватутин. Он сказал, что внимательно читает наши оперативные сводки
и докладывает их своему начальству. Ватутин обещал немедленно известить нас,
если положение станет критическим.
     Мы решили однако больше не ждать  указаний,  начали  действовать  сами.
Балтийский флот 19 июня был переведен на оперативную готовность э 2.  Это  в
какой-то мере оберегало его от всяких неожиданностей. На Северном флоте было
спокойнее, чем на Балтике, но и его мы перевели на ту же готовность.
     18 июня из района учений в  Севастополь  вернулся  Черномоский  флот  и
получил  приказ  остаться  в  готовности  э  2.  Большая  часть  матросов  и
командиров кораблей так и не сошла на берег. Многие из них потом еще  долгие
месяцы не видели своих близких.
     За последний предвоенный год мы  не  раз  в  учебных  целях  переводили
отдельные соединения  или  целые  флоты  на  повышенную  готовность.  Теперь
повышение готовности носило иной характер -  оно  было  вызвано  фактической
обстановкой, и люди на флотах это поняли.

НОЧЬ НА 22 ИЮНЯ
     Субботний день 21 июня прошел почти так же, как  и  предыдущие,  полный
тревожных сигналов с флотов. Перед  выходным  мы  обычно  прекращали  работу
раньше, но в тот вечер на душе было неспокойно, и я позвонил домой:
     - Меня не ждите, задержусь.
     Вера Николаевна, моя  жена,  не  удивилась:  я  часто  задерживался  на
работе. Она спросила только, останусь ли я  ночевать  в  своем  кабинете.  Я
поспешил ответить: - Потом расскажу.
     Не хотелось говорить на эту тему по телефону. В  Москве  был  жаркий  и
душный вечер. На небе собирались темные тучи, деревья на  улице  стояли,  не
шелохнув листком, в комнате, несмотря на открытые окна, не чувствовалось  ни
малейшего движения воздуха.
     Затишье царило и в столичных учреждениях. В обычные дни после 18  часов
наступала обеденная пора: руководители разъезжались по домам - часа на  три,
чтобы потом сидеть на работе до глубокой ночи. Но в субботу  многие  уезжали
за город. Деловая страда спадала.
     В тот вечер было как-то особенно тихо. Телефон совсем не звонил,  будто
его выключили. Даже  такие  "беспокойные"  наркомы,  как  В.  А.  Малышев  и
И.И.Носенко, с которыми я был особенно тесно связан, не  напоминали  о  себе
вопросом, ставшим уже привычным в последнее время: "Как дела?"
     Я сидел в своем кабинете, куда с улицы  доносился  привычный  городской
шум - гул машин, иногда громкий и беспечный молодой смех.
     Рассеянно перебирал бумаги. Мысли  не  могли  сосредоточиться  на  них.
Совсем незадолго перед тем мне попался на глаза обзор иностранной  печати  и
сводки ТАСС. Самые разные газеты писали о близкой  войне  между  русскими  и
немцами. Не могли же все они сговориться!
     Вспомнилось, как начинались войны в прошлом, особенно русско-японская в
1904 году. О ней нам часто напоминали в училище и Военно-морской  академии,-
может быть, потому, что ее первый  акт  разыгрался  на  море.  Началась  она
неожиданным торпедным ударом, который японские миноносцы нанесли по  русской
эскадре, стоявшей на внешнем рейде Порт-Артура.
     Преподаватель тактики в военно-морском училище Галль, человек веселый и
остроумный, умел как-то очень  просто,  порой  в  шутливой  форме,  раскрыть
довольно сложные понятия. Рассказ о своем предмете он начинал примерно так:
     - Вот у вас есть знакомые девушки - Таня, Оля и Маня. Вам  представился
случай пойти в  театр,  а  времени  уже  мало.  Вы  быстро  решаете  -  кого
пригласить? "Зайду к Тане,- рассуждаете вы,- если ее нет дома, то дальше, по
пути,- к Оле, ну а в крайнем случае - к Мане, которая живет  около  театра".
Вот это и есть тактика.
     Мы  смеялись.  Пример  был,  конечно,  упрощенным,   но   наглядным   и
доходчивым. Через минуту Галль уже серьезно и глубоко анализировал известные
из истории военные операции на море. Говоря о Порт-Артуре,  подчеркивал:  не
следует удивляться тому, что враг напал без объявления войны,- на  то  он  и
враг.
     Наивно было бы сетовать на его вероломство.  Удивляться  надо,  скорее,
нашему командованию, беспечно подставившему флот под удар.
     Воспоминания юности потянули  за  собой  пережитое  в  Картахене,  где,
случалось, бомбы начинали рваться раньше, чем  раздавался  сигнал  воздушной
тревоги.
     Вспоминалось напряжение, владевшее нами в дни хасанских событий,  когда
мы ждали удара японской авиации по Владивостоку...
     Мои размышления прервал заместитель начальника Главного морского  штаба
В.А.Алафузов. Как всегда, он пришел  с  вечерним  докладом.  Обстановка  как
будто не изменилась: по-прежнему  была  очень  беспокойной  на  Балтике,  на
Черном море - спокойнее; на Севере не происходило ничего особенного... Снова
оставшись один, я позвонил Наркому обороны. - Нарком выехал,-  сказали  мне.
Начальника Генерального штаба тоже не оказалось на месте. Решил связаться  с
флотами. Поговорил сначала с  командующим  Балтийским  флотом  В.Ф.Трибуцем,
затем с начальником штаба Черноморского флота И.Д.Елисеевым,  с  командующим
на Севере А.Г.Головко.  Все  были  на  местах,  все  как  будто  в  порядке.
Командные пункты развернуты, флоты уже  в  течение  двух  дней  поддерживают
оперативную готовность э  2.  На  берег  отпущено  лишь  ограниченное  число
краснофлотцев и командиров. В Севастополе, в Доме флота, идет концерт, но  в
штабах и на командных пунктах работа  не  ослабевает.  Бдительно  следят  за
обстановкой, докладывают обо всем замеченном наблюдатели. Так,  дежурный  по
штабу Черноморского флота подметил, что немецкие транспорты, которые  обычно
в эти часы находились  в  море,  вдруг  исчезли,  укрылись  в  болгарских  и
румынских портах.
     С некоторым облегчением я  подумал:  раз  командующие  на  местах,  они
сумеют, если понадобится, быстро сориентироваться.  Но  почему  нет  никакой
информации сверху? Нарком обороны и Генеральный  штаб  из  наших  оперсводок
знают, что флоты приведены в  повышенную  готовность.  Генеральный  штаб  по
своей линии таких мер не принимает, и нам не говорят ни слова.
     В 20.00 пришел М.А.Воронцов, только что прибывший из Берлина.
     В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том,
что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
     - Так что же все это означает? - спросил я его в упор.
     - Это война! - ответил он без колебаний.
     Едва ушел Воронцов, явился адмирал Л.М.Галлер. Он тоже не уехал домой.
     Уже около года Л.М.Галлер занимался судостроением. Он завел разговор  о
каком-то документе, касавшемся приема кораблей. Дело было неспешное и не бог
весть какое крупное.  Я  понимал,  что  Льва  Михайловича  привело  не  это.
Заговорил о напряженной обстановке, о готовности флотов.
     - "Октябрьская революция" все еще  в  Таллине  и  на  открытом  рейде,-
осторожно напомнил он. За этим стоял невысказанный вопрос: все  ли  сделано,
чтобы обеспечить безопасность линкора?
     Мы  поговорили  о  положении  на  Балтике,  особенно  в  Либаве  -  она
беспокоила меня более других баз.
     Около десяти вечера Лев Михайлович  ушел  из  моего  кабинета.  Еще  не
стемнело, как вдруг поднялся ветер, закрутил воронками пыль на  улице,  стал
трепать гардины на открытых окнах. Разразилась гроза,  хлынул  короткий,  но
сильный дождь, разгоняя веселую толпу гуляющих.
     Я успел выслушать еще один, внеочередной доклад В.А.Алафузова. С флотов
поступали все новые донесения о неизвестных  кораблях,  появляющихся  вблизи
наших берегов, о нарушениях воздушного пространства.
     Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала  С.  К.
Тимошенко:
     - Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.  Быстро  сложил  в  папку
последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова, пошел  вместе  с
ним. Владимир Антонович захватил с собой  карты.  Мы  рассчитывали  доложить
обстановку на морях. Я видел, что Алафузов  оглядывает  свой  белый  китель,
должно быть,