лись и теперь постараются довести дело до  конца.  "Мне
кажется, линкор следует перевести в Картахену", -  сказал  как-то  Буиса.  Я
поддержал это  предложение,  зная,  что  зенитная  защита  базы  значительно
усилилась. Линкор был вскоре переведен и  поставлен  кормой  к  молу  Курро,
недалеко от крейсера "Либертад". "Хайме 1", старый корабль, в период,  когда
эскадра выполняла задачу обеспечения коммуникаций, использовать было трудно.
К  тому  же  сильное  влияние  анархистов  па  нем  доставляло  много  забот
командованию. Приходилось ждать лучших времен для использования линкора.  Но
случилось иначе. 7 июня 1937 года около полудня  я  услышал  сильный  взрыв.
Сначала я подумал о возможности внезапного налета со  стороны  моря:  в  это
время Картахену бомбили самолеты с аэродромов на Мальорке и  подход  с  моря
был им удобнее. Войдя в комнату дежурного,  я  увидел  высокий  столб  дыма,
поднимающийся над "Хайме 1", и не  услышал  никакой  стрельбы  по  воздушным
целям. Воздушной тревоги тоже не было. Некоторые жители  бежали  в  убежище,
другие оставались па месте, ошеломленные страшным зрелищем на рейде.  Вскоре
все выяснилось. Произошел внутренний взрыв в одном из  погребов  линкора,  и
теперь следовало ожидать других взрывов, если не будут  приняты  решительные
меры. Через  несколько  минут  действительно  последовал  ряд  более  слабых
взрывов. Это рвались зенитные снаряды, разложенные около  пушек  на  верхней
палубе. Буксиры заливали  корабль,  используя  свои  мощные  противопожарные
средства, линкор постепенно кренился на правый борт.  Все  корабли  в  порту
оставались на своих местах, и только "Либертад" на всякий  случай  готовился
переменить место, опасаясь общей детонации погребов на линкоре. Как  обычно,
в такой обстановке один совет следовал  за  другим.  Одни  предлагали  взять
линкор на буксир и отвести на мелкое место, другие считали опасным  крейсеру
"Либертад" с комфлотом на борту находиться в  непосредственной  близости  от
горящего линкора, третьи  советовали  приложить  все  силы,  чтобы  удержать
линкор на плаву. М. Буиса был на месте, и самым правильным  было  не  мешать
ему командовать. Бывают моменты, не очень подходящие для  советов;  в  таких
случаях надо либо не вмешиваться, либо действовать.
     Корабль медленно кренился на правый борт, пока, затонув наполовину,  не
сел на грунт.
     Катера с ранеными спешили к берегу.  На  стенке  мола  укладывали  тела
погибших. Позвонил морской министр Прието и сказал, что  он  сам  вылетит  в
Картахену. Я вместе с командующим встретил  его  па  соседнем  аэродроме.  В
машине он не проронил ни слова. Был печален. На следующее утро мы  с  Прието
посетили госпиталь, где лежали раненые, потом долго стояли  на  молу  вблизи
затонувшего линкора.
     - Ке варваридад! (Какое варварство!) - повторял дон Индалесио.
     Почему произошел взрыв? Наиболее вероятными представлялись две причины:
диверсия со стороны мятежников  или  халатное  обращение  с  боезапасом.  На
корабле было сильно влияние анархистов, среди команды отсутствовала  должная
дисциплина. Обе причины были, на мой взгляд, равно вероятны. Прието полагал,
что линкор погиб от диверсии фашистов.
     Потеря крупнейшего корабля  республиканского  флота  произвела  тяжелое
впечатление на моряков. Но  долго  горевать  было  некогда.  Несколько  дней
спустя флот снова вышел в море на поиски противника.
     Вскоре после этого вместе с командующим Мигелем Буиса мы проходили мимо
затонувшего линкора.  Командующий  горестно  смотрел  на  торчащие  из  воды
орудийные башни.
     - Разные  бывают  судьбы  у  кораблей,  -  проговорил  он.  -  У  одних
блестящий, но короткий век, другие плавают долго,  а  гибнут  вот  так,  как
"Хайме 1". Вы никогда не слышали о крейсере "Королева Мерседес"?
     Мигель Буиса рассказал, что испанский крейсер "Королева  Мерседес"  был
построен в 80-х годах прошлого века. Он был снабжен  паровыми  машинами,  но
имел еще и три огромные мачты для парусов и являл собой, должно быть, весьма
внушительное зрелище. В 1898 году, когда началась американо-испанская война,
крейсер  был  на  Кубе,  в  порту  Сантьяго-де-Куба.  Его  затопили,   чтобы
преградить американскому флоту вход в гавань. После войны американцы подняли
корабль. Корпус у него оказался  прочным,  и  его  решили  использовать  как
плавучую казарму для кадетов американского военно-морского училища.
     - Все же старый крейсер еще раз поднял испанский флаг на своей мачте, -
продолжал Буиса. - Произошло это двадцать два года спустя после того, как он
попал в руки американцев. Испанская эскадра посетила тогда американский порт
Аннаполис. Линкор "Альфонс XIII" дал салют. Тогда на стеньге мачты "Королевы
Мерседес", как положено правилами о салютах, взвился испанский флаг. Крейсер
ответил своему соотечественнику - линкору "Альфонс XIII" -  двадцатью  одним
выстрелом. Но испанский флаг  пробыл  на  его  мачте  всего  лишь  несколько
минут...
     Я понял, почему дон Мигель вдруг вспомнил эту старую историю. "Хайме 1"
назывался  прежде  "Альфонсом  XIII".  Значит,  старый   испанский   крейсер
"Королева Мерседес" салютовал тому-самому линкору, который лежал  теперь  на
дне у мола Картахены...
     "Королева Мерседес" еще долго оставалась  плавучей  казармой  на  чужом
флоте. В одном из американских журналов я прочитал сообщение о  том,  что  в
1957 году крейсер сдали на слом.
     Да, судьбы у кораблей, как и у людей,  очень  различны.  Одни  проходят
почетный, блестящий, хотя- и  короткий,  путь.  Другие  кончают  свою  жизнь
бесславно. А третьи гибнут, не успев совершить полезных дел.
     Есть у нас старый крейсер - "Аврора". Он прожил  долгую  и  героическую
жизнь. Его имя стало  бессмертным.  Мы  по  праву  гордимся  историей  этого
корабля. Он участвовал в боях еще в русско-японскую  войну.  В  исторические
дни Октября Центробалт послал "Аврору" вместе с "Зарей Свободы"  (о  которой
рассказывается в драме  Бориса  Лавренева  "Разлом"),  эсминцем  "Самсон"  и
другими кораблями в Петроград. Матросы крейсера штурмовали Зимний.
     В конце сороковых годов, когда решалась судьба корабля, ко мне,  помню,
поступило множество писем от моряков. Все они в один голос  заявляли:  "Надо
сохранить "Аврору" как историческую реликвию". Я обратился по этому  вопросу
в Исполком Ленгорсовета, и в августе  1944  года  по  моему  предложению  он
принял  решение  об  установлении  навечно  крейсера  "Аврора"  на  Неве   у
Петроградской  набережной.  Старый  крейсер  стал  не  только  революционным
памятником и интереснейшим музеем. Он до сих пор служит школой  для  будущих
командиров флота.
     В день празднования пятидесятилетия Великого Октября  крейсер  "Аврора"
встал там, где он стоял в 1917 году. В 21 час 35 минут над  Невой  прогремел
выстрел. Стреляло носовое орудие крейсера, то  самое,  чей  выстрел  полвека
назад ознаменовал начало новой эры в истории человечества.
     Не только крейсер "Аврора" вписал в историю русского флота  героические
страницы. Имена многих наших кораблей останутся в памяти потомков. На Черном
море я знал два корабля, достойных упоминания за  их  долголетие  и  честное
служение народу.  Крейсер  "Коминтерн",  который  раньше  назывался  "Память
Меркурия", в царском флоте считался ненадежным. Потом он был восстановлен  и
в наше время много лет плавал как боевой, а позже - как учебный корабль.  Он
дожил до Великой Отечественной войны. И когда  корпус  и  механизмы  корабля
стали непригодными, его затопили у входа в реку Хопи недалеко от Поти.  Даже
после этого он по мере сил служил флоту - использовался как волнолом.  Нечто
подобное случилось и с "Красным Кавказом". Перед войной он считался отличным
боевым кораблем. В годы войны выполнял самые ответственные поручения. Не раз
прорывал блокаду и доставлял людей и вооружение в осажденный Севастополь.  В
конце 1941 года под командованием А. М. Гущина крейсер  провел  на  редкость
смелую операцию: ворвался в занятую врагами Феодосию, под огнем ошвартовался
у стенки порта и высадил десант, чем помог нашим войскам освободить Феодосию
и Керчь. Когда кончилась война, старый крейсер стал учебным кораблем.  Но  и
этому пришел конец. Свои последние дни крейсер доживал  в  качестве  морской
цели. Он принял участие в испытании новых ракет. Мне хорошо помнится доклад:
первая же  ракета  попала  без  промаху.  "Красный  Кавказ"  начал  медленно
крениться и затонул около Феодосии, возле того города, где он несколько  лет
назад метко разил врага и высаживал десант.
     На флоте издавна существует хорошая традиция  -  именами  прославленных
кораблей называть новые корабли, только что вступившие в  строй.  Тем  самым
как  бы  воскрешаются  страницы  героического  прошлого  и  эстафета   славы
передается от поколения к поколению. Радует, что сейчас у нас  эта  традиция
получила широкое распространение.
     В начале августа 1937  года  меня  вызвали  в  Москву.  Накануне  моего
отъезда в нашем клубе собрались советские моряки-волонтеры. Они пожелали мне
доброго пути и дали  множество  поручений.  В  капитанию  зашел  командующий
республиканским флотом М.  Буиса.  -  Возвращайтесь  скорей,  -  сказал  он.
Короткая остановка в Валенсии: выполнил поручение посла Розенберга,  получил
задание Штерна доложить в Москве  о  его  нуждах,  сделал  визит  вежливости
морскому министру Прието. С ним у пас давно установились неплохие отношения.
     В  Барселоне  с  удовольствием  остановился  у  нашего  консула  В.  А.
Антонова-Овсеенко. Разговорились... Он вспомнил Октябрьские дни,  Балтийский
флот, рассказал, как в начале июля 1917 года сидел в тюрьме вместе с  П.  Е.
Дыбенко,  простым  моряком  с  "Гангута",   ставшим   вскоре   председателем
Центробалта.
     Вернуться в Испанию мне не пришлось. Но  испанские  события  еще  долго
владели моими мыслями.
     Я остался убежденным, что основная масса испанских моряков была глубоко
предана республике, так как героически сражалась с флотом мятежников.  Своим
моральным состоянием  республиканцы,  несомненно,  превосходили  противника.
Главная заслуга флота в войне - обеспечение морских коммуникаций,  и  прежде
всего - с Советским Союзом.  Без  этого  было  бы  немыслимо  создать  новую
республиканскую армию и вести длительную войну на всех фронтах.
     Мог ли республиканский флот достичь больших успехов? Да.  Флот  мог  бы
действовать более решительно, наносить ощутимые удары фашистам,  особенно  в
первое время, пока те были слабы на море. Но это уже зависело не столько  от
команд кораблей, сколько от руководства флотом  и  всей  войной  со  стороны
верховного командования и правительства республики.
     К тому же отсутствие опытных офицеров, нехватка топлива и  боеприпасов,
невыгодное  географическое  расположение  единственной  базы  в   Картахене,
конечно, снижало активность флота.
     Надо иметь в виду и другое:  Испанская  республика  получала  самолеты,
танки, пушки и другую военную технику. А флот имел все годы лишь  те  боевые
единицы, которые остались на стороне правительства в дни мятежа. Фашисты  же
вводили в строй все больше новых боевых кораблей, получая их от  Германии  и
Италии.
     Советский Союз по некоторым причинам не мог  помочь  республике  своими
надводными и подводными кораблями. Даже оружие и технику для флота, учитывая
его особенности, нельзя было получать извне. Лишь Англия могла бы поставлять
республиканскому флоту то, в чем он нуждался. Но  Англия  ничего  давать  не
желала.  Вот  почему   превосходство   на   море,   принадлежавшее   вначале
республиканцам, постепенно перешло к фашистам.
     Во время этой войны мы, советские моряки, приобрели немалый опыт,  ясно
представили роль авиации в любых операциях флота,  необходимость  воздушного
прикрытия его сил в базах; убедились, как важно, чтобы  авиация,  призванная
действовать с флотом, организационно входила в его состав, была  с  ним  под
единым командованием и повседневно обучалась действовать на  море.  Наконец,
мы воочию  увидели,  насколько  быстротечны  события  в  современной  войне,
особенно в ее начале, как внезапным ударом можно повлиять на весь ход войны.
Это заставляло серьезно думать о  постоянной  боевой  готовности  советского
флота.

ТИХИЙ ОКЕАН

ПУТЬ НА ВОСТОК
     Давно ли я расстался с Картахеной,  побывал  на  Всемирной  выставке  в
Париже, пережил неприятные часы, проезжая Германию. Но вот я уже  за  тысячи
километров от Пиренейского полуострова. Скорый поезд мчит меня из  Москвы  в
Сочи. В столице я пробыл совсем недолго.
     - Хотите вернуться в Испанию? - спросил Нарком  обороны,  выслушав  мой
доклад.
     Как известно, военный человек готов служить всюду, куда его пошлют.
     - Нам теперь здесь нужны люди, - добавил К.Е.Ворошилов.
     Определенного решения он не принял. - Пока  отдохните  в  санатории,  а
потом будет видно. Я подъезжал к Черному  морю,  а  мысли  мои  были  еще  в
Испании: как там? что делается в Картахене?
     Шел август 1937 года. Никогда прежде я  не  отдыхал  на  курорте.  Сочи
много раз видел только с моря да однажды сошел на берег на какой-нибудь час,
осмотреть город времени не хватило.
     Сочи оказался переполненным.  В  санатории  имени  Фабрициуса  встретил
друзей по Испании: Я.В.Смушкевича,  Д.Г.Павлова,  И.И.Копца  и  других.  Они
приветствовали меня веселыми шутками, принялись вспоминать  недавние  боевые
дни...
     Не сразу заметил я, что у многих отдыхающих - это были крупные  военные
работники - какое-то мрачное, подавленное настроение. За время нашей  работы
в Испании произошли большие перемены, тревожившие людей. Мы, "испанцы",  еще
не особенно задумывались над происходящим. Разумеется, нас поражало, что тот
или иной известный товарищ оказывался "врагом народа", но  в  обоснованности
арестов  тогда  еще  не  сомневались.  Мы  долго  отсутствовали,  а  теперь,
вернувшись, ходили в "героях".
     Вместе с Яшей Смушкевичем мы  наметили  программу  экскурсий.  Конечно,
надо было съездить в Сухуми, побывать на озере Рица, в горах..
     Но  выполнить  эту  программу  не  удалось:  меня  вызвал  к   телефону
управляющий делами Р.П.Хмельницкий  и  передал  приказание  Наркома  обороны
немедленно выехать в Москву.
     - Вы назначены на ТОФ, - доверительно сообщил Рудольф Павлович.
     - ТОФ, ТОФ...  -  озадаченно  повторял  я,  повесив  трубку,  не  сразу
расшифровав, что это означает Тихоокеанский флот.
     Опять дорога Москва - Сочи, только поезд идет в обратном направлении. Я
мысленно прощаюсь с товарищами, оставшимися в Картахене. Значит,  не  бывать
мне там. Очень хотелось  заглянуть  на  "Червону  Украину",  в  Севастополь,
поделиться  своими  испанскими  впечатлениями  с  друзьями,  но  времени  не
хватило. Стараюсь представить себе далекий Владивосток. Всплывают  в  памяти
слова наркома: "Нам теперь здесь нужны люди". Это  был  намек  на  перемены,
происходящие в руководящих кадрах.
     Прямо  с  вокзала  поехал  в  Наркомат  обороны.   Управляющий   делами
Хмельницкий предложил немного обождать. Прочитал приказ  о  назначении  меня
первым заместителем командующего Тихоокеанским флотом.
     "Раз спешно вызвали, - значит, не сегодня завтра должен буду выехать  к
новому месту службы", - раздумывал я.
     У наркома вдруг образовалось "окно", в которое и протолкнул меня  Руда,
как мы в своем кругу звали Хмельницкого.
     - А  вы  чего  так  быстро  вернулись?  -  спросил  неожиданно  Климент
Ефремович. Я передал слова Хмельницкого "Немедленно выезжайте".
     - Ну, уж такой спешки нет, чтобы прерывать отпуск, - сказал нарком.
     Воспользовавшись его словами, я попросил разрешения на  несколько  дней
съездить в Ленинград. - Вот вам две недели на сборы,  -  ответил  нарком.  Я
вышел из  наркомата,  получив  при  прощании  приказание  явиться  к  своему
флотскому начальнику.
     Неделя, проведенная в Ленинграде, прошла  быстро,  и  я  возвратился  в
Москву. Побывал у нового начальника Морских Сил М.В.Викторова и у начальника
Главного морского штаба Л.М.Галлера. Мне было  известно,  что  это  бывалые,
заслуженные моряки, но до тех пор  встречаться  с  ними  приходилось  редко.
Когда в 1932 году я стажировался в штабе  Балтийского  флота,  Викторов  был
командующим. Я редко переступал порог его кабинета. Дистанция  по  служебной
лестнице между нами была велика, а  Викторов  к  тому  же  не  очень-то  был
доступен. С Галлером, тогдашним начальником штаба  Балтфлота,  я  чувствовал
себя проще. Он интересовался молодежью,  умел  вовремя  дать  добрый  совет.
Несколько раз мы беседовали вне службы, и разговоры эти остались  у  меня  в
памяти.
     Теперь, перед отъездом  на  Тихий  океан,  я  особенно  много  ждал  от
разговора с Викторовым: он прибыл оттуда и хорошо знал дальневосточный флот.
Однако разговора по душам не получилось. Викторов спросил, скоро ли я выеду.
О Тихоокеанском флоте было сказано очень мало.
     - Теперь там командует Киреев. Думаю, сработаетесь. - Затем, сославшись
на срочные дела, направил меня к Галлеру.
     Лев Михайлович встретил меня иначе. Подробно рассказал о составе флота,
объяснил, какие на нем решались задачи боевой  подготовки.  Всех  командиров
соединений он называл по фамилии. Я не  удивлялся:  уже  давно  слышал,  что
Галлер  знает  по  имени   командира   любого   буксира.   Давая   подробные
характеристики людям, с которыми мне предстояло работать, Лев Михайлович  ни
о ком не говорил плохо. Он не скрывал недостатков,  однако  на  первый  план
выдвигал достоинства товарищей. Лишь иногда Галлер предупреждал:
     -  За  этим  командиром  надо  присматривать  внимательно.  Пометьте  в
записной книжке. Ведь вы не сразу узнаете людей.
     Опять поезд, опять дальняя дорога... Помню волнение,  охватившее  меня,
когда из окна вагона я увидел широкий Амурский залив. Легкая рябь  пробегала
по водной глади и  серебрилась  на  солнце.  Миновали  подземный  грохочущий
туннель,  и  перед  глазами  раскинулась  бухта  Золотой  Рог,  величавая  и
спокойная, вся залитая светом.
     Тут мне предстояло теперь  работать  и  жить.  Далеко  позади  осталось
Черное море, к которому я привязался, которое  полюбил  за  годы  службы  на
кораблях.  Новые  просторы  открывались  передо  мной.  Я  не  боялся   этих
малообжитых в то время мест,  у  меня  тогда  не  было  семьи,  для  которой
подобные перемены  обычно  бывают  трудны.  Наоборот.  Увлекала  перспектива
освоения огромного морского театра. Тихоокеанскому флоту в те  годы  уделяли
много внимания.  Поэтому  он  развивался  очень  быстро.  К  тому  вынуждала
международная  обстановка.   Агрессивные   замыслы   японских   милитаристов
требовали от нас быть во всеоружии. Сознавая все это,  я  испытывал  большой
подъем. И вместе с тем в сердце жило  тревожное  чувство:  как  справлюсь  с
новой работой, как пойдут здесь мои дела.
     Представления тогда о Дальнем Востоке у многих были довольно смутные и,
прямо скажу, неправильные.
     Поэтому кое-кто из командиров, которых туда посылали, ходил как в  воду
опущенный: за что такая немилость? Однако большинство ехали охотно. Примерно
с таким бодрым настроением ехал туда и я.
     Дальневосточный край, признаться, мне сразу пришелся  по  душе.  Прежде
всего я познакомился с Владивостоком. Но в слово "Владивосток" я, как моряк,
вкладывал не только то, что входит  в  городскую  черту,  а  несколько  иное
содержание.
     Конечно, как город Владивосток привлекателен. Особенно когда  любуешься
им с мостика корабля, входящего вечером в бухту Золотой Рог.
     - Смотрите! Сколько огней! Отсюда наш Владивосток похож на Нью-Йорк,  -
воскликнул однажды старый моряк, который, видно, бывал в Америке.
     Под Владивостоком я подразумевал и город, и весь комплекс Главной  базы
Тихоокеанского флота, занимавшей огромное пространство. Что там  Севастополь
с его небольшими Северной и  Южной  бухтами!  Во  Влад