у. Неспособна, наверное.

Глава 2

     Ромка ушел, и кофепитие продолжилось уже без лишних разговоров и споров. Первым ушел Виктор, молча кивком поблагодарив меня и Маринку.
     Помаявшись в оскорбительной тишине ужасающе долго, наверное, целых три минуты или даже все четыре, Маринка, бросив взгляд на меня, повернулась к Сергею Ивановичу.
     - Адом этот, вы говорите, новый, да? - спросила она.
     - Как будто ты его не знаешь, - заметила я, - на нем еще две башенки, почти как на консерватории.
     - А-а, вон какой! - протянула Маринка. - Да, его совсем недавно построили. А что там стояло раньше? Какие-то домишки-развалюшки?
     Сергей Иванович, как многие журналисты его поколения, болевший старым уходящим Тарасовым, вздохнул и, сняв очки, протер стекла платочком.
     - Это был район нестарый, - негромко произнес он. - До революции, можно сказать, здесь находилась самая окраина города. Первые дома появились приблизительно в середине тридцатых годов, когда новому тракторному заводу требовалось жилье для своих кадров.
     - Коммуналки! - гордо возвестила Маринка и процитировала:
     - "На тридцать восемь комнаток всего одна уборная!" Это Высоцкий!
     - Здесь были не коммуналки, - мягко поправил ее Сергей Иванович, - а дома-коммуны. Теперь эта форма жилтоварищества, так сказать, уже плотно забыта, может, оно и к лучшему...
     - А что... - начала я, но Маринка меня перебила:
     - Кстати, о Высоцком! Представляете, что я недавно прочитала в одном журнале: Высоцкий был евреем! - Она обвела нас торжествующим взглядом и, вдруг покраснев, пробормотала:
     - Извините, Сергей Иванович, но это так неожиданно...
     Сергей Иванович снова снял очки и снова протер их. Я сидела и ждала продолжения Маринкиного выпада. Пусть сама вылезает из той лужи, в какую себя загнала. Однако Сергей Иванович, вспоминавший о своей национальности всегда в самый неожиданный момент, очевидно, решил, что сегодня этот момент еще не наступил.
     - Я такое же слышал и про Пастернака, - мягко сказал он, - тоже как-то необычно, правда, Мариночка?
     - Про Пастернака это все знают, - проворчала Маринка, - а про Высоцкого я узнала только вот...
     - Ты бы почитала что-нибудь другое, - посоветовала я Маринке, - Елену Проскурину, например. Такие детективы шлепает и, главное, много как!.. Надолго хватит впечатлений и информации.
     Сергей Иванович, тоже, видимо, решив, что вопрос исчерпан, надел очки и продолжил:
     - О чем мы говорили до.., хм... Марининого сообщения? Ах да, коммуна! Люди жили как одна семья. Или правильнее было бы сказать, как один большой пионерский лагерь.
     - А до коммуны? - снова влезла Маринка, заглаживая свое замечание, прозвучавшее явно невпопад, старавшаяся разговорить Сергея Ивановича и тем самым сделать ему приятное, но получилось еще хуже. - А до коммуны там были луга и поля?
     - До коммуны? - задумался Кряжимский. - А вот, если мне память не изменяет... - Сергей Иванович вдруг бросил быстрый взгляд на Маринку и, видимо, хотел промолчать, но, с одной стороны, привычка к законченному повествованию, с другой - наверное, желание поделиться своими знаниями сыграли свою роль, и он нехотя закончил:
     - А до коммуны там было очень старое кладбище, Мариночка.
     - Коммуна на кладбище! Вот это да! - удивленно протянула Маринка и толкнула меня локтем.
     Я едва не облилась кофе, только случайно успела отвести руку. - Кладбищенская коммуна, правда?!
     Пожав плечами, я промолчала. Маринка же, увлекшись новой темой, спросила:
     - Сергей Иванович, а какое кладбище там было?
     - Как вам сказать, Мариночка, - голос Сергея Ивановича стал еще тише, а взгляд еще осторожнее. Я напряглась, ожидая, что же еще такого аппетитного он скажет. Если Сергей Иванович начинает вот так поглядывать на Маринку, значит, он предполагает, что от его информации она может.., того.., немного понервничать. - Там было кладбище тех людей, которых запрещали хоронить на обычных кладбищах при церквях, - наконец сказал он.
     - Самоубийц, что ли? - блеснула Маринка эрудицией.
     - И их тоже, - кивнул Сергей Иванович, - да мало ли еще кого, кто умер без покаяния или вообще не был крещен...
     Кряжимский замолчал и наклонился над чашкой с кофе, а Маринка начала переваривать полученную информацию. Переваривала она ее так, как ей было удобно и привычно. Вслух то есть.
     - "Без покаяния", - фыркнула она, - это значит, что самоубийцы. А те, кого окрестить не успели, это... Это кто же? Кого могли не успеть, если крестили почти сразу после рождения? Младенцев, что ли, хоронили? Ну ни фига себе коммуна! Как же они в таком месте строить начали?
     - Ну как вам сказать, Мариночка, - Сергей Иванович уже начал руками разводить, подкрепляя этим последним ораторским приемом свою речь, - время-то было самое атеистическое, нигилистическое, "мы наш, мы новый мир построим...".
     Все, связанное с религией, было объявлено глупой старушечьей пропагандой, а заводу нужны были рабочие, а рабочим - хотя бы койка в общежитии.
     Тогда на эти вещи смотрели просто.
     Кофе закончился, и мы все встали и начали убирать со стола.
     Сергей Иванович хотел было уйти к своему компьютеру, но Маринка подловила его последним вопросом.
     - А вы не перепутали, Сергей Иванович? - сказала она. - Я же все-таки вспомнила! Точно вспомнила. Когда-то на этом месте, на углу Ленина и Некрасова, базарчик был, вот! Базарчик, и никакой коммуны там не было!
     Кряжимский, уже дойдя до двери кабинета, остановился, повернулся и улыбнулся.
     - Верно, - сказал, он, - был базарчик.
     - Ну вот, - обрадовалась Маринка, поднимая со стола поднос, - а вы тут нам страшилки про кладбища рассказываете. Если не было коммуны, то не было и кладбища. Это где-то в другом месте оно было.
     - Да нет, Мариночка, - мягко ответил Сергей Иванович, - поселок коммунаров потом сгорел, и это место долго пустовало, а потом постепенно там стали приторговывать граждане из окрестных районов, ну а пять лет назад решили перенести базарчик в другое место, а здесь построить новый дом.
     Вот так-то.
     Сказав все это, Кряжимский вышел, и вслед за ним потопала и Маринка, унося поднос с пустыми чашками.
     Я взяла кофеварку, но выйти не успела. В кабинет заглянула Маринка.
     - Посетитель к тебе. Мужчина. В костюме, - выделяя каждое слово, доложила она.
     Я поставила кофеварку на место и кивнула.
     - Приглашай, если мужчина. Куда ж деваться.
     Маринка, хмыкнув, подхватила кофеварку и вышла, гордо неся ее перед собой, что было не совсем правильно. Неизвестно еще, что за посетитель пришел, а она ему сразу показывает, что главный редактор не работает, а кофе литрами хлещет.
     А может, и не подумает, но я так посчитала, и мне это не понравилось.
     Я села за стол, быстро отодвинула в сторону какие-то записки, пододвинула ближе к себе папку, открыла ее и посчитала, что вот теперь я полностью в имидже бизнесвумен.
     Открылась дверь, и вошел улыбающийся мужчина среднего роста, с брюшком, лет приблизительно около сорока, одетый во все черное, коротко подстриженный.
     - Здравствуйте, вы редактор? - спросил он меня и аккуратно прикрыл за собою дверь.
     Кивнув, я пригласила его присесть напротив меня на стул для посетителей.
     Мужчина сел и подал мне свою визитную карточку. Я, в свою очередь, дала ему свою, и он представился:
     - Я Игнатий Розенкранц, доктор теоретической магии и декан факультета астрологии Петербургской академии оккультизма.
     То же самое было написано и в его визитной карточке, украшенной каким-то непонятным знаком вроде планетарной схемы атома.
     Я, немного удивленная, улыбнулась и, начиная разговор, пошутила:
     - Вас сюда привели звезды, господин Розенкранц?
     - Почти, Ольга Юрьевна, почти, - заулыбался Розенкранц, - если вы позволите, я сразу же перейду к делу. Поберегу и ваше время, и свое, тем более что я вижу на основании физиогномических наблюдений, что денек у вас сегодня не самый счастливый, Ольга Юрьевна.
     - Что такое с этим днем? - непонимающе спросила я. - Я на него не жалуюсь. Пока.
     - Я про жалобы и не говорю, - улыбнулся Розенкранц, - я только сказал, что день не самый счастливый! - В его голосе послышались нотки обиды. - Ну, скажите мне, Ольга Юрьевна, скажите, что этот день у вас самый счастливый в жизни!
     Скажите!
     - Сегодняшний день? - озадачилась я, не понимая, чего ко мне пристал этот мужик. Если он так заигрывает, то стиль какой-то уж очень прихотливый.
     - Ну да! - настойчиво произнес Розенкранц.
     - Не скажу! - резко ответила я, подумав, что если уж сегодняшний день самый счастливый в моей жизни, то получается, что мне вообще ожидать больше нечего.
     - И я о том же! - обрадовался Розенкранц. - Я же так и сказал: "не самый счастливый день".
     Я задумчиво посмотрела на этого оракула, пытаясь окончательно сообразить, что же ему от меня нужно, зачем пришел?
     - Вы, Ольга Юрьевна, наверное, подумали:
     "А зачем он пришел?" - спросил меня Розенкранц. - Не буду вас томить, уважаемая Ольга Юрьевна, я пришел просить у вас помощи!
     - Гороскопы составлять не умеем, - призналась я, - но возьмемся, если нужно!
     Розенкранц рассмеялся:
     - Я сам специалист по гороскопам вообще и натальным картам в частности. Могу вам кратко или подробно, по желанию, рассказать о системах Региомонтана, Индуистской школе локаята или червака-вайшешика. Кармический гороскоп - тоже не проблема...
     Я из приличия покивала, делая вид, что разбираюсь в предъявленных мне иероглифах, и вопросительно посмотрела на Розенкранца. Когда к делу-то перейдешь, волшебник? Дама заскучала. :
     - Мне кажется, вам стало немного скучно, - сказал Розенкранц, укладывая ладошки на стол и продолжая улыбаться, но почему-то не становясь от этого симпатичнее. - Перехожу к делу. Сначала немного теории. Чуть-чуть, только не волнуйтесь.
     Итак. Седьмого июля две тысячи второго года в три часа утра по Москве произойдет долгожданный конец света.
     Розенкранц замолчал и лучезарно посмотрел на меня.
     - Это теория? - спросила я. В моем понимании это сообщение было из разряда сказочек. Но, с другой стороны, если сказка - это то, чего нет и быть не может, то все-таки она ближе, конечно, к теории, чем к практике.
     - Пока да, - совершенно серьезно сказал Розенкранц. - В три часа ноль одну секунду это станет практикой. Произойдет смена космических эонов.
     Это на тонком плане. Здесь в нашем измерении тайфун, цунами, сдвижка тектонических плит, как следствие этого всеобщее варварство, примитив, зарождение новой цивилизации. Наша цивилизация станет Шумером, Эламом, Древним Египтом для далеких потомков. Со временем, конечно.
     - А наши книги станут глиняными табличками, - подсказала я, - понятно.
     - Не суть важно, - небрежно заметил Розенкранц, показывая, что тема глиняных табличек его не волнует. - Важно то, что большая часть США уйдет под воду, Англия - туда же, Южная Италия - почти вся тоже. От Японии останется несколько островков. Вершина Фудзи, конечно же, будет самым главным островом. Из космоса Япония и сейчас смотрится не очень презентабельно, а после третьего июля... - Розенкранц задумчиво обвел мой кабинет взглядом и после секундного размышления выдал метафору:
     - Она будет вы, глядеть как горсть семечек, брошенная на голубой ковер океана. - Словно извиняясь, Розенкранц объяснил:
     - Мой язык очень метафоричен, потому что оккультизм - это поэзия, поэзия о живом мире вокруг нас и о живых нас в нем.
     Я почувствовала, что мне срочно нужно закурить, иначе.., не знаю, что иначе, но я почувствовала опасность. Мне стало казаться, что Розенкранц сумасшедший, и сегодняшний день имеет все шансы стать отнюдь не самым счастливым в моей жизни. Это он верно предсказал, негодяй.
     - Вы, наверное, подумали, что я сумасшедший? - спросил Розенкранц и покачал головой, словно слову сумасшедших можно верить. - Ради бога, думайте, я не обижаюсь. Я никого не заставляю верить в мои слова, достаточно, что я сам верю в истинность того, что говорю. И не я один, в общем-то. Из известных людей такого мнения придерживались мессир Нострадамус, например, потом.., ну, в общем, не суть важно, - снова повторил он.
     - Да уж, - охотно согласилась, больше всего желая, чтобы он скорей закончил.
     - Я почти заканчиваю со вступлением, честно глядя на меня, пообещал Розенкранц, еще только пару фраз скажу. Или тройку. Это недолго. Итак. Конец света, понимаете ли, будет неокончательный...
     - Слава богу, - тихо порадовалась я, вынимая из пачки сигарету и закуривая.
     - Что вы сказали? А, ну да, конечно. - Розенкранц быстро перекрестился и продолжил:
     - Вся Великорусская равнина останется практически без повреждений, потому что отцы наши уже пережили свой конец света и отстрадали и за себя, и за своих предков, и за своих потомков. За нас то есть.
     Вот так.
     - Это все? - холодно спросила я. Сигарета вернула мне душевное спокойствие, и я собралась уже расставить все точки над "i".
     Розенкранц, видимо, поняв, что его могут выгнать, если он не перейдет к серьезному разговору, умоляюще сложил ладони перед грудью и просительно проговорил:
     - Почти. Одна фраза еще.
     Я сурово кивнула.
     Розенкранц заговорил торопливо, глотая окончания и нечетко проговаривая некоторые слова:
     - Существует так называемый треугольник Чистоты. Некоторые школы, например Мюнхенская школа парапсихологии, еще называют его треугольником Силы. Это мистическая формула означает территорию, внешне похожую на треугольник: внутри этого треугольника сохранится все без изменений в тот страшный день. Ничего практически не пострадает, и никто не пострадает. Одна вершина этого треугольника - в Тарасове. Точнее даже могу сказать. Она находится в районе второй городской больницы. Вот теперь с теорией все, Ольга Юрьевна.
     Я подозрительно посмотрела на Розенкранца.
     - Вы хотите, чтобы мы выступили с этим... вашим сообщением в газете? - спросила я, прикидывая, как бы повежливее послать к черту этого необычного посетителя.
     Мне по работе приходилось встречаться с разными людьми, и если сначала я еще стеснялась, то потом поняла, что без некоторой жесткости, увы, не обойтись. Если выслушивать целыми днями всех прожектеров, то не хватит ни сил для жизни, ни времени для работы. Но на мое предположение о публикации апокалиптических прогнозов господин Розенкранц отреагировал отрицательно.
     - Ни-ни-ни, уважаемая Ольга Юрьевна! - запротестовал он. - И мыслей у меня таких не было.
     Если только вы сами заинтересуетесь и захотите, то конечно же, а так - зачем?
     Розенкранц пожал плечами, а для наглядности своего отрицательного отношения еще и помахал руками.
     - Имеющий уши да слышит, Ольга Юрьевна, - немного напыщенно сказал он, - имеющий глаза да видит. К сожалению, люди склонны замечать летящий камень только в тот момент, когда он падает им на голову. Увы, таковы реалии. И не людей за это винить...
     - А кого же? - спросила я, безнадежно тоскуя и понимая, что, похоже, попалась. - Колдунов?
     - В каких-то случаях да, безусловно, в каких-то - судьбу. Сами люди часто закрывают глаза на опасности, но это следствие не сегодняшней их жизни, а грехов и не праведных поступков в прошлых реинкарнациях. Так, следовательно, о деле, - очнулся Розенкранц. - Я долго вам говорил во вступлении о паранормальных явлениях не просто так, Ольга Юрьевна, а для того, чтобы вы поняли смысл моей просьбы и значение ее для меня. Я в ваш великолепный город направлен своей академией в командировку для изучения участившихся аномальных явлений.
     Он замолчал, выжидательно глядя на меня.
     - И сильно они участились? - совершенно равнодушно спросила я, заминая сигарету в пепельнице. Мне почему-то стало грустно и одиноко.
     Вот ведь как: придет незнакомый человек, наговорит какой-то ерунды, и станет на душе то ли тоскливо, то ли пусто.
     - Происходит все как положено, - ответил Розенкранц, - мы это давно предсказывали. Перед концом света как раз на границах, а тем более на вершинах треугольника Чистоты так и должно происходить. Хочу вас поблагодарить, Ольга Юрьевна, за то, что вы терпеливо меня выслушали. Я думаю, в милиции так терпимо не стали бы относиться к моим словам. Варвары там средневековые и темные души работают.
     - А при чем тут милиция? - удивилась я, заподозрив, что Розенкранц находится в розыске.
     Я подозрительно посмотрела на его визитку. Можно без проблем самому нашлепать такие, и, кроме того, не знаю, как другие, а я понятия до сего дня не имела о существовании этой академии. Хотя сейчас их развелось неимоверное количество...
     - А вот мы и добрались, наконец, до сути. Понимаете ли, мне для дальнейшего изучения статистики аномальных явлений нужны будут некоторые факты некоторых же происшествий. Эти происшествия разноплановые, некоторые из них числятся даже по уголовному делу. Ну это так органы наши считают, я-то, а теперь и вы знаем, в чем тут дело.
     Произошел просто выброс энергии в определенной точке пространства-времени, и если кто-то из людей случайно оказывается рядом с этим местом, то бедняге не повезет: он может и погибнуть. Однако может произойти и один из вариантов телекинеза, то есть переноса объекта из этого места и времени в какое-то другое. Но ведь это не всем объяснишь!
     Я нахмурилась, потерла виски пальцами и снова ничего не поняла. Что же он от меня хочет наконец?
     - А хочу я, Ольга Юрьевна, - словно нарочно демонстрируя, как легко он ориентируется в моих мыслях, проговорил Розенкранц, - по каналу культурного обмена, фигурально выражаясь, получить от вас информацию не секретную, не тайную, не государственной важности, но вы ее можете добыть, а я нет, по причинам вышесказанным.
     - Ой, вы уж извините меня, Игнатий... - Я заглянула в визитную карточку, но отчества там не обнаружила.
     - Валерианович, - подсказал мне Розенкранц, - именно так: Игнатий Валерианович. Мы из поляков, поэтому и имя такое, для русского слуха не очень привычное.
     - Игнатий Валерианович, - официальным тоном произнесла я, - я не понимаю, что конкретно вы хотите. Вы же пообещали, что с теорией закончили, а до дела так и не дошли.
     - Извините и не судите строго! - засмущался Розенкранц. - Это привычка профессионального лектора: наобещать, потом под обещание подпустить нужных фактов, пока внимание напряжено, ну и только потом выдать обещанное. Но я старался говорить максимально коротко, максимально!
     А теперь излагаю суть, после того как вы поняли, что собой представляет моя работа. Одним словом, вчера произошло одно происшествие, которое может заинтересовать нашу академию в том аспекте, о котором я вам говорил. Произошло якобы преступление. По крайней мере, так считают те, кому положено так считать. - Розенкранц со значением взглянул на меня, положив два пальца себе на плечо. Я кивнула, демонстрируя понимание.
     Он продолжил:
     - Я бы хотел попросить, если у вас имеется такая возможность, узнать максимум открытой информации на этот счет. В ответ обязуюсь упомянуть ваше имя и название вашей газеты в моей новой книге "Протополеменон Апокалипсиса".
     Если пожелаете, я могу на самых льготных условиях консультировать лично вас и вашу газету. Гороскопы, предсказания и прочее, и прочее. Через пару месяцев в Петербурге будет семинар по...
     - Остановитесь, пожалуйста! - Я не сдержалась и почти крикнула. Извинившись, я нервно выудила из пачки еще одну сигарету и постучала ею по столешнице. - Какое происшествие вас интересует? - прямо спросила я.
     - Падение с моста машины некоего Будникова, - поспешно ответил Розенкранц, видимо, серьезно меня испугавшись. Он весь как-то жалко сжался на стуле, даже втянул голову в плечи.
     - Насколько мне известно, тело не найдено.
     Это сообщалось по телевизору, - пролепетал он, жалобно заглядывая мне в глаза. - Как раз в том месте и примерно в то время, по нашим расчетам, произошло открытие временного канала, и этот Б