и какой-то подлизывающийся. Но верить  в  это  покаяние  я  не
собиралась.
   - Где Федор? - проскрежетала я.
   - Какой Федор? - неподдельно изумился он, замерев. Возможно,  прикидывал,
не повредилась ли я в рассудке.
   - Мальчик, с которым вы с утра пораньше плавали в  бассейне!  -  злорадно
уточнила я. - Рыжий такой.
   - А... а Егор? - с видом полного дебила завопил родственник.
   - Ах, так вы думали, что это Егор?  -  продолжала  я  экзекуцию.  -  Нет,
милейший Илья Петрович или как вас там, мальчугана зовут  Федором.  Так  что
похитили вы ребенка, да не того! Возвращайте немедленно Федьку, он  вам  без
надобности!
   Ну вот, отлились ему мои слезы. Все  шутовство  и  показушничество  разом
сползли. Опустившись в кресло, он растерянно, с каким-то мистическим  ужасом
смотрел на меня. Потом потер виски и осторожно спросил:
   -  Но  ты-то,  надеюсь  все-таки  Алиса,  а  не   какая-нибудь   Гликерья
Тихоновна?
   - Именно Гликерья Тихоновна! Я теперь кто  угодно,  только  не  Алиса!  -
злорадно отрезала я. - Алису отпели и похоронили в одной могиле с мужем. И с
его неродившимся ребенком! И непосредственное участие в их печальной  судьбе
принимала его любимая сестрица Сима. Ваша, Илья Петрович, родная дочь, между
прочим! Так почему бы вам, вместо  того,  чтобы  похищать  чужих  детей,  не
носить дочурке передачи в тюрьму или психушку, уж  извините,  не  знаю,  где
именно она сейчас пребывает?!
   Я чувствовала, что у меня начинается самая настоящая истерика. И  свекор,
видимо, тоже это понял, потому что внезапно оказался рядом со мной,  ухватил
за плечи и весьма ощутимо встряхнул. Едва не откусив язык от  неожиданности,
я замолчала, с удивлением прислушиваясь к самой себе. Потом тряхнула головой
и вполне спокойно констатировала:
   - Доктор сказал, что это - нервное. Так что не обессудь. И прошу,  оставь
в покое меня и Егора. А уж Федора - тем более. Нам сейчас меньше всего нужно
чье-то вмешательство.
   С  некоторым  даже  сочувствием  взглянув  на  его  понурившуюся  фигуру,
застывшую на краю кровати, я встала и направилась к двери.
   - Погоди, - раздался за спиной глухой вздох.
   Я остановилась, скорее от удивления, так не похож был этот голос на  тот,
который я уже знала. Илья Петрович Бушуев или, если хотите,  Тайгер,  сильно
изменился буквально за последние несколько минут.
   Сейчас стало заметно, что возраст его никак не меньше сорока пяти лет,  и
выглядит он опустошенным и усталым. А ведь когда  я  нашла  его  избитого  в
овраге, он показался мне молодым мужиком, не моим ровесником, конечно, но не
намного старше.
   - Погоди, - повторил он. - Конечно, я не произвожу впечатление серьезного
человека, и уговоры остаться позавтракать со  мной  и  спокойно  поговорить,
получаются у меня не очень-то хорошо. Но ты сделай поправку на мой  дурацкий
характер...
   - Хорошо, - подумав, согласилась я, - делаю. И даже могу, если хочешь, на
время забыть про  дурацкое  похищение  Федора.  Но  забыть  про  то,  как  я
подобрала тебя на дурацкой помойке и притащила в свой  дом...  Наверняка  ты
околачивался там по ночам, чтобы следить за мной! -  от  злости  я  треснула
кулаком по косяку.
   - Ладно, ругайся... Это даже хорошо. Но пойми, тогда я еще не был уверен,
что ты - Алиса. Я же раньше никогда тебя не видел, - хмыкнул он. - Только на
фотографии. Да что там говорить, я в этой истории выступил полным  болваном.
Ну что, пойдем завтракать?
   И мы вышли в сад и сели за круглый стол. Илья Петрович... нет уж, лучше я
его все-таки буду называть Тайгером... Тайгер принялся  слишком  уж  усердно
кормить меня завтраком и неуклюже лебезить. При этом он то и  дело  сбивался
на  привычный  шутовской  тон,  но  тут  же   спохватывался   и   впадал   в
дипломатический официоз. В общем, не завтрак, а театр абсурда. Терпение  мое
лопнуло.
   - Ты, кажется, собирался спокойно поговорить, - напомнила я, отвергая его
попытку скормить мне третий тост с паштетом и свежей зеленью. -  Ну,  так  я
тебя внимательно слушаю. И перестань подсовывать мне яйца всмятку,  -  я  их
ненавижу!
   Тайгер сгреб в сторону тосты и яйца,  кокетливо  торчащие  из  фарфоровых
подставочек, и нервно заменил их вазочкой с  клубникой,  обильно  сдобренной
взбитыми сливками. Меня перекосило. Я столько клубники слопала за  последнее
время, что хватит на всю оставшуюся жизнь! Родственник, заметив мою реакцию,
пожал плечами, и сам принялся поедать крупные ягоды.
   - Странное дело, но я никак не могу представить тебя  в  роли  отца.  Тем
более Севкиного, - заметила я. Нужно же кому-то начать этот  разговор.  А  я
была почти уверена, что именно в истории семьи моего мужа  кроется  разгадка
того, что произошло.
   - Да уж, - туманно ответствовал родственник.
   - Ну, значит так, - привычно разозлилась я, -  Или  ты  связно  излагаешь
мне, откуда ты взялся на мою голову, или я забираю Федьку, и  мы  сейчас  же
уезжаем! Кстати, а где он?
   - Кто? Мальчик? В детской, конечно, где же еще? Играет, наверное.
   - Так ты и детскую успел тут организовать? - изумилась я.
   - Успел. Я много чего успел. Хотел сделать то, что не  смог  сделать  для
сына, - завелся он с полоборота. Дальше мне оставалось только слушать.
 
*** 
 
   Илюша Бушуев рос на редкость способным мальчиком. Ему легко давалось  то,
чего другие дети добивались упорным трудом.  Он  был  отличным  спортсменом,
Прилично рисовал, пел и играл на гитаре, даже сам сочинял песни. В общем,  -
душа компании. Учился без проблем, переходя из класса в класс практически  с
одними пятерками в табеле. Редко встретишь парня, которого любят и  учителя,
и сверстники, но Илья был именно всеобщим любимцем. И  постоянным  капитаном
команды КВН своего класса.
   Девчонки влюблялись в Илью, как говориться, пачками. Записочки, звонки по
телефону, пылкие признания в любви письменно и устно  -  он  привык  быть  в
центре внимания прекрасной половины школы.
   Как ни странно, но откликаться на эти призывы к романтическим  отношениям
он не спешил. Не зря говорят, что когда  вокруг  много  сладкого,  тянет  на
кислое.  Илюша  влюбился  только  в  выпускном,  десятом  классе.  И  ни   в
кого-нибудь, а в старшую пионервожатую школы. Тогда в старшие  пионервожатые
обычно шли девицы, не поступившие в институт. Работали год,  снова  пытались
поступить, а если не удавалось, продолжали работать в школе.  Некоторые  так
десятилетиями  и  носили  на  пышной  груди   пионерский   галстук,   рявкая
прокуренными голосами на пионерской линейке: "Будь готов!"
   Илюшина любовь была старше его на пять лет и звалась  Тамарой.  Была  она
худощавой и высокой, носила обесцвеченные перекисью челку и  конский  хвост.
Родители Тамары были простыми пьющими работягами и растили не то пятерых, не
то шестерых  отпрысков.  А  у  Ильи  родители  были  интеллигентами  -  мать
пианисткой, а отец преподавателем в университете. И семья была счастливой  -
книги, музыка, культурные знакомые и всеобщая любовь.  Илюше,  единственному
сыну, доставалось сполна и материально и духовно. Так  что  когда  он  после
поездки своей команды КВН на турнир в другой город объявил,  что  влюблен  и
собирается  сразу  после   школы   жениться,   родители   были   в   крайнем
замешательстве.
   Когда же он привел свою избранницу знакомиться с папой и мамой, те пришли
просто в шоковое состояние. Тамара, с ее пионерскими замашками и  абсолютным
отсутствием каких-либо интересов, кроме желания побыстрее вступить в  партию
и  перейти  работать  в  горком  комсомола,  повергла  их  в  ужас.  Полгода
несчастные родители пытались объяснить неразумному чаду, что оно  собирается
связать себя с примитивной и амбициозной девицей.
   А тем временем, на виду у всей школы из-под синей пионерской  юбки  начал
выпирать  недвусмысленный   животик.   Поползли   слухи.   Директор   школы,
естественно, не мог терпеть  такого  грехопадения  вожака  юных  ленинцев  и
призвал Тамару к ответу. В общем, ее поперли с работы.
   Скандал, в котором  принимали  активное  участие  агрессивно  настроенные
родители беременной пионервожатой, райком комсомола, школьная общественность
и педколлектив, обрушился  на  голову  высокодуховного  семейства  Бушуевых,
словно цунами. Отца вызывали на разборки в горком партии, а мать не  пустили
на гастроли в Чехословакию. Илью быстренько исключили из комсомола и грозили
вместо аттестата выдать волчий билет. Но он держался стойко и  твердил,  что
они с Тамарой любят друг друга и собираются создать прочную советскую семью.
Так что аттестат с  единственной  четверкой  по  обществоведению  в  шеренге
круглых пятерок он все-таки получил.
   Деморализованным  родителям   пришлось,   скрепя   сердце,   благословить
мезальянс, и в июле Илья и Тамара  поженились  и  поселились  у  Бушуевых  в
просторной  трехкомнатной  квартире.  В   августе   молодожен   поступил   в
университет, а в сентябре Томочка родила мальчика. Малыш  был  слабеньким  и
болезненным, требовал ухода и заботы. Илюшина мама днем и ночью не  отходила
от кроватки внука. Илюшин папа набрал дополнительных часов, чтобы обеспечить
семью всем  необходимым.  Тамара  несколько  месяцев  почти  не  вставала  с
постели, ссылаясь на необходимость поправить здоровье после родов. Молока  у
нее не было, и мальчика кормили детскими  смесями  и  свежими  продуктами  с
рынка. Тамарины родители один раз навестили внука, подарили соску-пустышку и
распашонку и уничтожили весь запас спиртного в доме. Больше, слова Богу,  не
появлялись.
   Так прошел год. Илья отлично окончил первый курс  и  собирался  ехать  на
практику в Казахстан, когда грянул гром. Отец и  мать  поехали  в  пригород,
чтобы присмотреть на лето дачу, куда собирались вывезти Севу  и  Тамару  для
поправки здоровья. Собственно, хворала или делала вид, что хворает только их
невестка.  Вид  у  нее  был  цветущий,  но  она  постоянно   жаловалась   на
недомогание, по дому ничегошеньки не делала, а к сыну подходила только после
многочисленных напоминаний, брезгливо кривя губы при  виде  грязных  пеленок
или сопливого носика.
   Когда  поздно  вечером  родители  все  еще  не  вернулись,   Илья   начал
беспокоиться. В кроватке  орал  младенец,  привыкший  засыпать  на  руках  у
бабушки,  Тамара  спала,  заткнув  уши  ватой.  Молодой  папаша  носился   с
бутылочками, грелками и погремушками. Под утро раздался  телефонный  звонок.
Только недавно уснувший, Илья  спросонок  не  мог  поверить  услышанному,  -
родительский  "жигуленок"  на  загородной  дороге  был  буквально   размазан
самосвалом, за рулем которого сидел вдым пьяный водитель. Дальше был  кошмар
-  похороны  отца,  сидение  в  реанимации  около  умирающей  матери,  опять
похороны... Тамара скрежетала зубами и требовала нанять няньку для  ребенка,
ее родители исправно напивались на поминках и выматывали  душу  вопросами  о
величине родительского наследства. На практику Илюша не поехал, - нужно было
устраивать ребенка в ясли.
   Едва придя в себя после случившегося, молодой муж и отец окунулся в новый
виток кошмара. Тамара не хотела идти работать,  ей  нравилось  сидеть  дома,
смотреть телевизор и перезваниваться с приятельницами.
   В квартире царил вечный кавардак, а полки в кухне оккупировали невиданные
полчища наглых тараканов.
   Привыкший к порядку и уюту в доме, Илья пытался поддерживать чистоту,  но
бесполезно. Приходя из университета, он неизменно заставал у себя свекра  со
свекровью и двумя-тремя их детьми. Они чинно сидели за накрытым столом, пили
и пели популярные песни, оставляя после себя горы грязной  посуды,  сивушные
запахи и пустой холодильник.
   Денег стало катастрофически не хватать. Кроме  того,  родственники  хором
требовали прописать у себя в "хоромах" парочку Томиных сестер, которых также
требовалось побыстрее  выдать  замуж.  Но  уж  тут  Илья  пришел  в  ужас  и
категорически запротестовал. Даже фингал под глазом, посаженный ему свекром,
не смог переубедить "интелихэнта", как в глаза называла его новая родня (как
они называли его за глаза, можно было только догадываться). Тамара рыдала  и
проклинала тот день, когда связала себя со "жмотом" и "перерожденцем".
   Ощущение того, что он попал в западню, из которой нет выхода,  постоянное
безденежье и откровенная неприязнь  жены  к  собственному  сыну,  превратили
бывшего весельчака, заводилу и  остряка  в  угрюмого,  вечно  замотанного  и
издерганного субъекта. Наука не шла в голову, гудящую после ночных разгрузок
товарных вагонов, пьяных гулянок родственников и ежедневных скандалов  жены.
Севка был заброшен и рос в яслях на пятидневке.
   Наконец наступил день, когда Тамара потребовала, чтобы муж бросил "никому
не нужную учебу" и начал прилично зарабатывать. К тому времени были  проданы
и разбитая машина, и мамин кабинетный рояль, и папина библиотека.  Продавать
ковры, немецкие сервизы и чешские люстры Томочке было жалко.
   Илья растерялся по-настоящему. Он понимал, что  без  высшего  образования
сможет хорошо зарабатывать только на заводе или на стройке. А это означало -
поставить крест на своем будущем, работать на износ, удовлетворяя непомерные
материальные  потребности  супруги,   выпивать   "с   устатку",   постепенно
деградируя.
   Спасли ситуацию, как это ни странно, свекор со свекровью.  Они  заявились
однажды в гости вместе  с  огромным  бородатым  мужиком,  двоюродным  братом
кого-то из них. Мужик выложил в качестве презента мешочек  кедровых  орехов,
пил водку стаканами и рассказывал про таежную жизнь. Работал бородатый  Вася
на золотом прииске и зарабатывал сказочные деньжищи. Участь Ильи была решена
за один вечер. Он подумал, и  не  стал  сопротивляться  -  то  ли  романтика
суровых  мест,  то  ли  возможность  на   время   избавиться   от   постылых
родственников, то ли надежда на то, что жена, оставшись без него,  одумается
и начнет заниматься домом  и  сыном,  прельстили  затравленного  парня...  В
общем, через неделю Илья вместе с изрядно пьяным Васей сел в скорый поезд  и
отбыл в восточном  направлении,  увозя  с  собой  фотографии  жены  и  сына,
нехитрую студенческую одежонку в рюкзаке и ощущение долгожданной свободы.
   Домой он смог приехать только через два года. Письма от  Тамары  все  это
время приходили редко и были одного содержания - все нормально, только денег
не хватает, пришли еще. Когда возмужавший и  даже  отрастивший  бороду  Илья
подошел к дверям своей квартиры, его поразил доносящийся из нее запах щей  и
чего-то сдобного. А ведь о своем приезде  он  заранее  не  сообщал!  Значит,
взялась Томка за ум, научилась хозяйствовать!
   Жена открыла дверь с радостной улыбкой на лице. Но при виде  Ильи  улыбка
медленно испарилась.
   Посторонившись, она пропустила мужа и на его неуклюжую попытку  обнять  и
поцеловать,  ответила  раздраженно:   "Ишь   бородищу   отпустил,   колется!
Разувайся". Илья прошел в квартиру и поразился порядку и чистоте, царившей в
ней. На диване в гостиной сидело несколько  красивых  плюшевых  игрушек,  на
столе стоял включенный утюг. Смущенный и обрадованный,  он  решил,  что  раз
жене не понравилась его борода, то он немедленно должен ее сбрить, и пошел в
ванную. И остановился, как пыльным мешком стукнутый,  -  на  веревках  сохли
детские вещички. Но крохотные чепчики и ползунки никак не могли принадлежать
пятилетнему Севе! Больше всего его поразило именно то, что среди этих милых,
отделанных кружевами и бантиками, явно девчачьих тряпочек не было  ни  одной
рубашонки или шортиков сына.
   На негнущихся ногах Илья отправился в спальню и  увидел  там  в  нарядной
колыбельке сладко спящую крошечную,  месяцев  двух  или  трех,  девочку.  Он
просидел у розовой кроватки достаточно долго, прежде чем решился выйти.
   Тамара сидела с каменным лицом на кухне. На столе стоял пирог с  капустой
и бутылка "пшеничной".
   - Ну что, выпьем за встречу? - спокойно спросил муж.
   Она молча наполнила рюмки, но он достал с полки стакан  и  налил  его  до
краев. Выпив, они долго молчали.
   - Девочка записана на меня? -  наконец  без  всякого  выражения  на  лице
поинтересовался он.
   Тамара молча кивнула и потянулась к бутылке.
   - Оставь! - тихо приказал Илья. - Я не спрашиваю, кто  ее  отец,  я  хочу
знать, живешь ли ты с ним сейчас.
   Она только кивнула, уставившись на газовую плиту.
   - Значит, это ты ему обед приготовила?
   Снова кивок.
   - А где Сева?
   - В садике, - разомкнула  она  наконец  губы.  -  Садик  около  дома.  На
пятидневке он.
   - Понятно.
   Помолчали. Потом он поднялся и тихо произнес:
   - Подавай на  развод  и  алименты.  Ни  копейки  сверх  этого  больше  не
получишь. Я заберу только альбом с фотографиями. Но если  узнаю,  что  Севке
плохо живется, вернусь и всем тут руки-ноги повыдергаю, поняла?
   - Поняла, - тихо, но с явным облегчением  ответила  она  и  пошла  искать
альбом.
   Выйдя из ставшей чужой квартиры, Илья пошел в детский  сад.  Ему  привели
маленького,   худенького,   коротко   стриженого   мальчика.   Поговорив   с
воспитательницей, отец повез Севу в парк. Там  они  до  вечера  катались  на
каруселях и ели мороженое. Но из глаз сына так и не исчезло настороженное  и
удивленное  выражение.  Даже  слово  "папа"   он   произносил   с   какой-то
вопросительной интонацией. Расставаясь, он нерешительно обнял Илью  и  сразу
убежал в группу, словно боялся пробыть с отцом лишнюю минуту. Больше они  не
виделись. Никогда.
   Тамара оформила развод спустя почти год и вышла замуж  за  другого,  отца
Симы. Но они расстались через три года, разменяв  квартиру  родителей  Ильи.
Тамара так и не устроилась на  работу,  жила  на  немалые  алименты,  меняла
мужчин, постепенно спиваясь от безделья. Через несколько лет, когда Сева уже
заканчивал институт, ее, пьяную, сбила машина. Илья не поехал  на  похороны,
только позвонил сыну, за жизнью которого продолжал следить на расстоянии. Но
Сева не захотел с ним разговаривать. От предложенной помощи тоже  отказался,
хотя времена уже настали непростые. Отрезал, что справится сам,  потому  что
отца у него никогда не было.
   - Вот таким папашей я был, -  завершил  повествование  Тайгер.  -  Теперь
понимаешь, что когда я услышал о смерти Всеволода, сразу  же  ринулся  сюда.
Прилетел в понедельник, стал звонить Симе, но она разговаривала со мной так,
словно я собственными руками убил сына. Орала,  как  сумасшедшая.  Запретила
мне приходить  на  похороны,  пытаться  увидеться  с  Егором.  Я  обозлился,
конечно. Заявил, что приду на похороны, даже если вокруг гроба будет  стоять
два взвода автоматчиков.
   - Но если ты был на кладбище, то не мог не видеть Егора! - изумилась я.
   - В том-то и дело... Видел я его, конечно,  Но,  во-первых,  издалека,  а
во-вторых, на нем была такая дурацкая кепочка с козырьком. Да  еще,  похоже,
зрение у меня портиться начинает. В  общем-то,  дети  в  этом  возрасте  все
немного похожи друг на друга, - расстроенно признался он.
   Вот так мужики! Тайгер почти дословно повторил  слова  Купавина.  Похоже,
они детей различают только по особым  приметам!  Совсем  кретины.  Ну  разве
Федька похож на Егора? Разве?... Но если убрать вихры, у Федьки рыжие,  а  у
Егорки светло-пшеничные, если не знать, у кого какие  зубы  выпали  и  какие
коленки содраны, если учесть невозможность издали разобрать цвет глаз, а еще
- небольшую разницу в росте, то остаются курносые носы, худенькие  тельца  и
огромные глазищи. Да, учитывая все это, приходится признать,  что  мальчишек
можно перепутать. Я-то, конечно на это  не  способна,  но  вот  сына  Наташи
Симоновой, Костика, постоянно называю Мишей, так он похож на племянника Коли
Носкова. Мой внутренний голос пробормотал: "Ну, так уж и быть, прости ты ему
эту глупую ошибку". Что поделать, придется...
   - Ну а теперь рассказывай, как ты додумался следить за моим домом? Откуда
ты узнал про меня? - сердясь на себя за только что принятое в отношении  его
персоны послабление, прокурорским тоном спрос