- Алексей Воинович, я ж знаю ваше хладнокровие...
   - Ты как сюда попал?
   - Обыкновенно. Завалялась в кармане  невидная  железка,  я  ею  деликатно
замочек  ковырнул,  а  он  возьми  и  отворись.  Не  один  Пантелей  хитрыми
рукомеслами владеет, хоть и любит хвастаться, что лучше его во  всем  отряде
нет...
   - Итоги, С„ма, итоги, - сказал Бестужев, вытянув ноги. -  Время  позднее,
устал, как собака...
   - Итоги в следующем, - мгновенно посерьезнел  С„ма.  -  Мною  был  принят
объект наблюдения, которому в соответствии  с  обычной  практикой  присвоена
кличка Облом, - больно уж здоров, черт, щеки  лопаются...  После  того,  как
Облом безнадежно сбился со следа Пантелея, он еще минут несколько говорил  с
напарником в канотье. Судя по жестикуляции и выражению лиц,  сначала  мерзко
ругались, потом выясняли, надо полагать, кто больше виноват в неудаче, - так
оно обычно и бывает в таких случаях. Затем Канотье  удалился  в  неизвестном
направлении, а я согласно данной вами инструкции пошел за  Обломом.  С  того
места  он  довольно  целеустремленно  направился  в  некое  место,   каковое
впоследствии оказалось, по  его  туда  прибытии,  торговым  заведением.  Под
вывеской "Съестные припасы и бакалея Даника", Николаевская слобода...
   - Всехсвятская улица, дом одиннадцать, - сказал Бестужев. - Знаю уже. Как
он шел?
   - Как человек, полностью в себе уверенный, - сказал С„ма. - И в мыслях не
держал, что его могут тропить.  Благодаря  чему  я,  рискнув  войти  за  ним
следом, прекрасно слышал, как он потребовал  у  приказчика  провести  его  к
хозяину, что приказчик и исполнил с таким видом, словно оба давно знакомы  и
просьба эта уже привычна. Я, конечно, в задние  комнаты  следом  за  Обломом
последовать  не  мог,  пришлось  вести  чисто  наружное  наблюдение.   Через
восемнадцать минут Облом появился в лавке, вышел, в течение  минут  примерно
сорока бесцельно болтался по улицам, явно не зная, куда себя деть.  Потом  в
скверике на Почтовой к нему подошел  субъект,  мне  неизвестный:  лет  около
тридцати пяти, роста среднего, глаза темные, черноволос, усы и  борода  того
же цвета, одет как купец средней руки - русское платье, не  европейское,  во
всем облике есть нечто цыганистое, почему и был зашифрован мною  как  Цыган.
Перекинувшись несколькими словами, оба остановили извозчика.  Я  тоже  сумел
остановить другого и следовал за ними до места, известного в Шантарске,  как
Афонтова гора - обширная лесистая возвышенность на  восточном  краю  города,
застроена дачами и так называемыми заимками  -  отдельно  стоящими  частными
домами. В одной из таких заимок оба и  скрылись.  Пребывали  там  достаточно
долго, до десять тридцати шести вечера, когда вышли, не  осталось  сомнений,
что употребляли спиртное в приличном количестве. Пешком направились в город,
благодаря поддавшему состоянию и лесной местности вести за  ними  наблюдение
было нетрудно. В черте города Цыган взял извозчика и скрылся  в  неизвестном
направлении, а Облома я повел дальше, пока он меня  не  привел  к  частному.
деревянному домику по  улице  Пристанской,  семнадцатый  номер.  Последующие
наблюдения убедили, что там он и проживает, -  собака  хвостом  вертела,  на
грудь кидалась, потом во двор вышел враспояску, папироску выкурил. Я  решил,
что моя миссия выполнена, и отправился на ваши поиски. По  причине  позднего
времени людей на Пристанской не было, так что порасспросить оказалось  не  у
кого. Но там он живет, это точно.
   - Молодец, - сказал Бестужев.
   Работать С„ма умея, несмотря на относительно молодой возраст,  именно  он
однажды, ведя порученный его заботам объект, оказался  вынужденным  с  тремя
рублями в кармане прыгнуть вслед за клиентом в поезд дальнего следования.  И
оказался за девятьсот девяносто верст от Петербурга,  в  глухом  белорусском
местечке, где и русского-то толком не знали. Претерпев  разные  приключения,
коих хватило бы на полромана Дюма, С„ма ухитрился просуществовать  как-то  и
установить адрес, куда направлялся объект, - там потом был  вскрыт  неплохой
эсеровский гадюшник...
   - Что дальше?
   - Ничего пока, - оказал Бестужев, чуть подумав. - Будьте  с  Пантелеем  в
полной боевой готовности. Как станут развиваться события, толком неизвестно.
   - Алексей Воинович...
   - Ну, что ты мнешься?
   Еще немного поерзав, С„ма сказал решительно:
   - Алексей Воинович, что-то тут неладно.
   - А конкретно?
   -  Эти  двое.  Облом  и  Канотье,  мне,  уж  простите  на  глупом  слове,
чрезвычайно напоминают филеров. Я  наших  давно  уж  без  промаха  узнаю  по
ухваткам, этакому чему-то неуловимому... как и нелегалов,  впрочем.  Пудель,
знаете ли, даже если во всю жизнь волкодавов не  видел,  встретив  такового,
тут же опознает, что имеет дело с такой же собакой, а не, скажем, с козой...
   - Вот что, С„ма, - сказал Бестужев тихо и серьезно.  -  Ты,  родной  мой,
помалкивай. Нет, со мной ты просто-таки обязан делиться всеми  соображениями
и догадками, а вот с прочими, если приведется, помалкивай. Усек?
   - С полным разумением... Разрешите скрыться черным ходом?
   - Валяй, - кивнул Бестужев.
   Заперев за Акимовым дверь, он тщательно повернул ключ в  замке.  И  перед
тем, как погасить перед сном керосиново-калильную лампу, положил под подушку
браунинг с патроном в стволе. Он вовсе не ждал скверного визита,  но  ничего
не мог с собой поделать, душа требовала присутствия оружия рядом.
   Вопреки тяжелым предчувствиям, на кровати покойника  спалось  не  так  уж
плохо, и никакие кошмары не приснились, а приснилась прекрасная незнакомка с
бесценными рубинами на шее - снилась поэтически, светло и  чисто,  почему-то
лес вокруг был осенний, багряно-золотой, их разговор казался во сне душевным
и нежным до щемящей тоски в груди. Вот только,  проснувшись,  Бестужев,  как
это случается сплошь и рядом, забыл все до единого сказанные во сне слова, и
свои, и ее. А вот щемящая тоска осталась...
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СУВОРОВСКАЯ ТАКТИКА С МЕСТНЫМИ ПОПРАВКАМИ
   Глава первая. Обстоятельно и подробно
   -  Пантелей  пусть  походит  вокруг  Даника,   -   сказал   Бестужев.   -
Осторожненько, не  его  учить,  но  все  равно  напомни  лишний  раз  насчет
скрупулезности...
   - Ага, - сказал С„ма. - А мне, значит, этот, Облом?
   - Не спеши, - поморщился Бестужев. - Этот Облом как личность, несомненно,
представляющая собой чистой воды рядового  исполнителя,  меня  интересует  в
последнюю очередь. У тебя - не Облом, а  девица  по  имени  Анюта  Белякова.
Имеющая жительство в меблирашках на Покровской. Сразу уточню, что девицей ее
следует звать чисто фигурально - поскольку промышляет тем древним  ремеслом,
что связано с полным отсутствием  девичества...  Сначала  опять-таки  походи
вокруг, разузнай по возможности, сильно пьет или не особенно, не употребляет
ли порошочки и вообще не слывет ли записной  фантазеркой.  Одним  словом,  в
быстрые сроки сделай  мне  полный  "портрет".  Вот  и  все  пока.  А  сейчас
испаряйся, за мной скоро должны приехать гостеприимные хозяева.
   - Чересчур уж гостеприимные,  -  проворчал  Сем„н.  -  С  ходу  "хвостов"
поставили...
   - С„ма, - серьезно сказал Бестужев. - Я  тебе,  как  ценному  сотруднику,
иногда позволяю вольности, но  ты  все-таки  тонко  чувствуй  момент,  когда
начальство не расположено выслушивать твои комментарии... Брысь!
   Сем„н улетучился из номера, и, как оказалось, очень вовремя  -  буквально
через минуту в дверь решительно постучали. Бестужев крикнул:
   - Прошу!
   Сначала он увидел голубую жандармскую  фуражку  и  лишь  потом  узнал  ее
хозяина. Вот так неожиданность...  Рокицкий,  удивленный  еще  больше,  даже
воскликнул:
   - Вы?
   - Я, - сказал  Бестужев,  ощутив  мучительную  неловкость.  -  Я  полагал
отчего-то, Иван Игнатьевич, что вы - в Иркутском управлении...
   - Нет, меня направили именно сюда, - сказал штабс-ротмистр Рокицкий,  уже
полностью  овладев  собой.  -  Имею  честь  служить  помощником   полковника
Ларионова. За вами прислан экипаж. Если вы готовы, прошу пожаловать...
   Он теперь сохранял на лице  бесстрастное  выражение  хорошо  воспитанного
человека, умеющего к тому же надежно скрывать  свои  эмоции,  -  по  крайней
мере, после первой, минутной растерянности. Сторонний наблюдатель, войди  он
с опозданием, мог вообще не понять, что Бестужев с Рокицким прекрасно  знают
друг друга...
   - Сию минуту, - оказал Бестужев, торопливо надевая саблю.
   - Полковник просил передать эту бумагу, он сказал, вы ее просили...
   Бестужев бегло просмотрел справку. Очередной тупик и очередная тайна.  Из
опознанных покойников, поступивших к шантарским божедомам за соответствующий
период, ни один не ассоциировался с Кузьмой Штычковым, а трое  неопознанных,
судя по беглому описанию, были совершенно другими людьми, не  подходили  под
описание Штычкова ни по возрасту, ни по внешним приметам... Что ж, на  войне
именно это и называется - "пропасть без вести". Но - в мирное  время,  пусть
даже при яростном противоборстве охраны  и  ее  врагов?!  Убивали,  конечно,
калечили - это было, но чтобы опытный филер  пропал  без  вести...  Бестужев
даже не мог припомнить прецедента.
   - Пойдемте, - сказал он, стараясь держаться непринужденно и корректно.
   И все равно, как бы оба ни старались изображать мнимое отсутствие эмоций,
напряжение висело в воздухе. Бестужев  с  неудовольствием  ощутил  виноватым
себя - хотя, видит бог, он здесь вообще ни при чем...
   История, разыгравшаяся в прошлом году, была банальной, как беседа  пьяных
крючников. Штабс-ротмистр Рокицкий, довольно  уверенно  делавший  карьеру  в
Санкт-Петербурге, поскользнулся, цинично  выражаясь,  на  форменной  ерунде:
всего-то поставил якобы революционную подпольную  типографию,  начавшую  уже
печатать листовки возмутительного содержания, а потом якобы ее  обнаружил  и
накрыл. И даже успел получить Владимира.
   Потом, увы, грянуло... Бестужев ни  в  армейские  времена,  ни  позже,  в
Отдельном корпусе, не страдал младенчески  наивным  взглядом  на  российское
бытие. Не только в Российской империи, но  наверняка  и  в  других  державах
подобное случается чаще, чем думают прекраснодушные идеалисты. Даже  легенда
отечественного уголовного и политического сыска Иван Путилин, как выяснилось
позже, был уличен в излишне вольном, в свою пользу, обращении  с  секретными
казенными суммами, что говорить о рыбешке помельче?
   Строго рассуждая, вовсе не Рокицкий являлся  первооткрывателем  подобного
способа  заработать  орденок  или  внеочередное  производство.  Не  оскудела
талантами земля русская, все придумали до  него  -  и  постановку  фальшивых
типографий тоже.  И  многим  эти  шалости  сходили  с  рук,  оставались  без
последствий, пусть  даже  все  вокруг  были  в  курсе.  Невезение  Рокицкого
оказалось в том, что он подвернулся под горячую руку в тот час, когда срочно
потребовалось организовать образцово-показательную порку. Нет ничего хуже, и
в  России,  и  за  рубежом,  как  попасть   под   показательную   борьбу   с
прегрешениями. Кампании эти замышляются не  с  кондачка,  проводятся  пышно:
реют флаги и вымпелы, строятся шеренги, пуговицы  драятся  зубным  порошком,
парадные шпицрутены  чуть  ли  не  бантами  украшены...  Потом  все  надолго
затихает, до следующей вспышки начальственного гнева.
   Рокицкий подобным образом и подвернулся. Многим сходило, а ему не  сошло.
Если разобраться, с ним поступили где-то даже и милостиво  -  не  уволили  в
отставку, не подвергли суду офицерской  чести,  всего-то  навсего  отправили
подальше с глаз долой, в Сибирь, - но карьера, вне  сомнения,  после  такого
поворота оказалась разрушенной напрочь. Та же ссылка, если подумать. Заранее
можно предсказать, что с чинопроизводством и наградами отныне будет обстоять
самым печальным образом. Впору пустить пулю в висок  -  и  некоторые,  между
прочим, пускали, а некоторые нет. Не  столь  уж  простое  дело...  Бестужев,
спускаясь по  лестнице,  старался  не  смотреть  на  бывшего  сослуживца  по
Петербургу - и боялся, что тот расценит это как  демонстративное  презрение,
но что тут прикажете делать? Ситуация щекотливейшая... Хорошо еще,  Рокицкий
попросту молчал, не пытался  непринужденно  беседовать,  делать  вид,  будто
ничего и не было...
   - Позвольте... - промолвил Бестужев с нескрываемым неудовольствием.
   Лакированную коляску, запряженную парой гнедых, еще можно было  перенести
- хотя до жандармского управления всего-то полверсты14. Но  вот  два  конных
жандарма  в  качестве  эскорта  -  это  уже,  как   выражаются   картежники,
законченный перебор-с...
   Рокицкий, поняв, в чем дело, пожал плечами:
   - Простите, таково  распоряжение  полковника.  Надо  полагать,  он  решил
оказать должный почет посланцу всемогущего генерала Герасимова...
   "Я считал его умнее", - подумал о  Ларионове  Бестужев,  но  делать  было
нечего, пришлось лезть в коляску и восседать  в  ней  полным  и  законченным
идиотом - прохожие на улице, все без исключения, с  любопытством  таращились
на неизвестного им офицера, явно представлявшего  собой  важную  персону,  -
иначе почему коляску сопровождают конные жандармы? В какой-то  миг  Бестужев
ощутил себя  обезьянкой  шарманщика  -  еще  и  оттого,  что  его  профессия
предполагала скорее анонимность...
   Поистине, грозная слава генерала Герасимова докатилась и  до  этих  богом
забытых мест, до Ветропыльска...
   Вчерашняя оговорка полковника о том, что иногда дворянское  происхождение
для службы в Отдельном корпусе вовсе необязательно, несомненно, касалась как
раз Герасимова Александра Васильевича. Происходя из малороссийских  казаков,
он некогда пытался стать инженером, но попал под циркуляр министра  Делянова
"о кухаркиных детях", надежно отрезавший пути  к  образованию  для  подобных
"плебеев". С трудом поступив  в  Черниговское  пехотное  юнкерское  училище,
Герасимов после окончания оного тянул лямку в запасных батальонах, где  само
понятие "производство  по  службе"  считалось  величайшей  редкостью,  вроде
находки на улице бриллианта размером с вишню. Такое если и случается, то  не
чаще, чем раз в столетие, а то и реже. Не видя никаких для себя  перспектив,
Герасимов решил перейти в Отдельный корпус  -  что  для  лица  недворянского
происхождения опять-таки было чем-то  вроде  выигрыша  миллиона  золотом  на
бегах. Однако чудо свершилось, упрямый хохол надел-таки  фуражку  о  голубым
околышем.
   Дальнейшее,  учитывая  полное  отсутствие  высоких   покровителей,   было
прямо-таки фееричным. За  пять  лет  -  из  ротмистров  в  генерал-майоры  и
начальники  Петербургского  охранного  отделения,  созвездие   орденов,   до
Станислава 1-й степени включительно. Более  того,  если  рассуждать  вопреки
иерархическим таблицам,  именно  Герасимов  занимает  сейчас  самое  высокое
положение в политическом сыске империи. Он не  подчинен,  как  следовало  бы
согласно субординации, ни начальнику Особого отдела Департамента полиции, ни
вице-директору по политической части,  ни  самому  директору.  Промежуточных
инстанций (кои, помимо всего прочего, еще и непременно отщипывают свою  долю
пирога) попросту нет. Генерал  сносится  либо  непосредственно  с  премьером
Столыпиным, либо, на крайний  случай,  с  его  товарищем15  по  Министерству
внутренних  дел.  Фактически  все  охранные  отделения  империи  подчиняются
Герасимову, планы действий обсуждаются не с департаментом, а с  ним,  отчеты
идут в первую очередь не в департамент, а к  нему.  По  сути,  Петербургское
охранное отделение подменило  собой  не  только  Особый  отдел  Департамента
полиции, но и сам департамент...
   Неизвестно, что на этот счет думали те, кого Герасимов  столь  нахраписто
отодвинул в сторону  (вряд  ли  лучились  умилением  и  кротостью),  но  для
молодых, дерзких офицеров вроде Бестужева карьера  генерала  была  примером,
позволявшим полагать, что  времена  Бонапарта  отнюдь  не  ушли  в  прошлое.
Причины такого взлета были широкой  публике  неизвестны,  но  посвященные-то
понимали: достичь  без  протекции  подобного  положения  можно  лишь  одним:
блестящей работой на ниве сыска...
   Ничего удивительного, что провинциальные полковники чуть  ли  не  коврами
устилают  путь  герасимовскому  личному  посланцу.  Следуя   логике,   можно
опасаться, что в губернском жандармском управлении встретит цыганский хор  с
его классическим: "К нам приехал, к нам приехал...".
   Зря опасался. Ни цыганского хора у крыльца, ни военного оркестра, ни даже
почетного караула из нижних чинов. Вое прошло предельно обыденно, в  хорошем
деловом  стиле:  в  вестибюле   Бестужева   встретил   полковник   Ларионов,
выглядевший  энергичным  и  бодрым,  ничуть   не   похожий   на   вчерашнего
рассолодевшего, крепко тряхнул руку - судя  по  хватке,  стоит  решить,  что
вчера он прибеднялся, выставляя себя чуть ли  не  старцем,  рамоликом,  -  и
повел наверх. Дежуривший в вестибюле вахмистр, правда, встал во  фрунт  так,
как, строго  говоря,  положено  тянуться  лишь  перед  генералами.  Бестужев
попросту притворился, что не заметил этих почестей не по чину,  и  побыстрее
направился следом за Ларионовым, браво шагавшим через две ступеньки. Они шли
по безликому казенному коридору, не угнетавшему, но и не радовавшему взгляд,
- обычное присутственное место... Кабинет, куда они вошли, судя по  табличке
на двери, принадлежал Ларионову. Обставлен просто, без роскошных затей.  Это
Бестужеву  понравилось,  особенно  после  рассказов   полковника   Прудкова,
разбиравшего  недавно  затянувшийся  конфликт  меж  охранным  отделением   и
жандармским управлением в соседней с Шантарской губернии.  Тамошний  коллега
Ларионова, желая придать должности помпезность, превратил кабинет  в  помесь
антикварного магазина с декорациями к опере "Хованщина"...
   - Прошу знакомиться, господа, - сказал Ларионов, занимая  свое  место.  -
Ротмистр Бестужев Алексей Воинович из Петербурга. Наш  начальник  розыскного
пункта, подполковник Баланчук Илья Кузьмич.
   Невысокий плотный офицер с ухоженными усами поклонился.
   - Коллежский секретарь Силуянов Евгений Павлович,  начальник  агентурного
отдела внутреннего наблюдения, исполняющий временно обязанности  заведующего
Шантарским охранным отделением.
   Молодой,  двумя-тремя  годами  старше  Бестужева,  человек   в   штатском
раскланялся  столь  же  безукоризненно.  Бестужев  присмотрелся  к  нему   с
любопытством - Силуянов по  внешности  походил  скорее  на  университетского
преподавателя  или  приват-доцента,   а   то   и   на   земского   либерала:
интеллигентного  вида,  с  аккуратной  русой  бородкой,  добавить  пенсне  -
получится вылитый  Антон  Павлович  Чехов,  покойная  знаменитость.  Правда,
внешность сплошь и рядом бывает обманчива, когда речь идет о сотрудниках  их
епархии. Гораздо интереснее другое: Силуянов как раз и есть тот,  кто  может
отправить для слежки за кем угодно немаленький отряд филеров... ну,  правда,
не он один. И не факт еще, что он сумы слом посылал топтунов, тут есть  свои
нюансы,  неизвестные  и  непонятные  постороннему  по  причине   их   полной
засекреченности...
   - Давайте не будем терять времени, господа? - уверенно начал Ларионов.  -
Ротмистр командирован к нам  лично  генералом  Герасимовым,  а  потому  всем
присутствующим должно быть ясно, что Петербург  раздражен  и  обеспокоен,  -
причем мы, к нашему стыду, пока что ничего  не  в  состоянии  сделать,  дабы
развеять эти чувства... Алексей Воинович?
   - Я  кратко  изложу  историю  вопроса,  -  сказал  Бестужев,  устраиваясь
поудобнее  в  расчете  на  долгое  сидение  на  жестком  казенном  стуле.  -
Случившиеся у вас ограбления золотых караванов стали предметом  рассмотрения
в самых высоких сферах. Поверьте, господа, я не стараюсь сгущать  краски,  а
добросовестно излагаю истинное положение дел... Всем  присутствующим  должно
быть известно, что  в  соседней  губернии  расположены  кабинетские  з