кренне пытались доставить вас по начальству, но вы  по  дороге  ухитрились
бежать. Интересно, кто докажет  обратное?  Вот  именно,  милейший.  Посудите
сами, для чего мне представлять  вас  по  начальству?  Чтобы  вы  отделались
минимальными неприятностями, которые я только что подробно описал?  Нет  уж,
хороший вы мой. Я вас передам людям Иванихина.  Изволили  слышать  про  Луку
Лукича Гнездакова? Судя по вашему изменившемуся личику, имели  такую  честь.
Вот они будет с вами душевно беседовать - где-то в таежной глуши,  вдали  от
прокуроров и восторженной либеральной печати. Гнездаков мне омерзителен,  но
он,  в  отличие  от  меня,  не  скован  статьями   Уголовного   уложения   и
ведомственными инструкциями. А я вовсе не обязан знать, какими методами Лука
станет вырывать у вас имена и явки... Что-то  вы  побледнели?  Ну  да,  этот
таежный мизерабль вам ремни со спины нарежет... Уж ему-то,  будьте  уверены,
выложите все, что только знаете. А  потом...  Ну  кто  же  станет  оставлять
свидетеля?  Вас  и  закапывать  не  будут,  бросят  труп  в  тайге,   зверье
управится...
   - Вы не посмеете...
   - Интересно, почему это? - с искренним недоумением  спросил  Бестужев.  -
При том, что мне никто не способен помешать, а люди мои, могу вас  заверить,
сохранят полнейшее молчание... Простите, я сатрап.  Голубая  крыса.  Высокой
моралью не отягощен, а такие, как вы, у меня стоят поперек горла. Честно вам
признаюсь, все равно никому не расскажете... Ну да,  цапнул  я  с  Иванихина
хорошую взятку. Благо его устремления полностью совпадали с моими,  так  что
насилия над собой делать  не  пришлось.  Все  просто  прекрасно  устроилось:
впоследствии Гнездаков поделится со мной всей добытой у вас  информацией,  я
ее представлю  по  начальству,  и  все  будут  довольны:  Иванихин,  я,  мое
начальство... Все, кроме вас - ваши-то  косточки  будут  раскиданы  по  всей
тайге...
   -  Вы  не  посмеете...  -  повторил  пленник,  судя  по  его  лицу,   уже
придерживавшийся абсолютно противоположного мнения.
   - Да посмею, посмею, - скучным голосом сказал  Бестужев.  -  Ну  кто  мне
помешает? Экий вы, право... Возможно, с вашей  точки  зрения  я  и  поступаю
дурно, но кого интересует ваша точка зрения?  Какие  глупости...  Знаете,  я
больше ни о чем вас  не  буду  спрашивать.  Подите  вы  к  черту,  любезный.
Возиться с вами... Все равно уже через несколько  часов,  когда  прибудет  с
приисков Лука  Гнездаков,  из  вас  с  помощью  совершенно  нецивилизованных
методов вытряхнут все, что знаете. К чему мне  себя  утруждать,  оскорбления
ваши слушать? Желаю удачи... хотя в вашем положении об удаче говорит  смешно
и неуместно...
   Он сделал ручкой пленнику, глядевшему на него  с  пола  уже  без  прежней
заносчивости, наоборот, с ужасом, вышел во двор и отвел в сторону.  Пантелея
с С„мой.
   - Вот что, ребятки, - сказал он  устало.  -  Бросьте  его  куда-нибудь  в
чулан, пусть полежит там часочка три. Кляп  забейте  для  пущей  надежности,
чтобы не орал. Не обращайтесь к нему, не говорите с ним,  смотрите,  как  на
пустое место... Один пусть сторожит дом вместе с Савелием, а другой  сбегает
в город и подыщет  надежное  место,  куда  его  можно  будет  переправить  с
темнотой. Вы же толковые  сотрудники,  обучены  делать  чудеса,  с  подобной
задачей справитесь шутя... Когда стемнеет, переправьте его на новое место  и
караульте  как  следует.  Я  сейчас  поеду  в  Шантарск  и   вернусь   через
день-другой. Ну а часика через два, когда дойдет  до  кондиции,  прежде  чем
переправить на новое место, расколите. Он уже доходит, полежит в чулане  еще
немного, полной мерой осознает безнадежность своего положения. Вряд  ли  ему
хочется попадать в лапы Гнездакова, откуда живым не вырваться... Ну, не  вас
мне учить. Сами на вокзале не  появляйтесь,  оставьте  для  меня  письмо  на
почте, до востребования. Все поняли?
   Оба кивнули, глядя  на  него  грустно-понимающе.  Не  задали  ни  единого
вопроса, которые в такой ситуации у толковых филеров  просто-таки  вертелись
на языке. Ну хотя бы - "а почему мы его не  везем  в  Шантарск?"  Но  именно
потому, что оба были опытными сотрудниками, прошедшими огни и воды (а медных
труб им, увы, и не полагается вовсе), должны были догадываться  о  многом  -
быть может, обо всем.
   -  Ну,  я  на  вас  полагаюсь,  -  сказал  Бестужев,  видя,   что   пауза
затягивается. - По сравнению  с  иными  переделками  не  задача  перед  вами
поставлена, а сущие пустяки... Я - на вокзал.
   ...Как и следовало ожидать, на вокзале он  застал  непривычную  для  этих
мест суету - там толокся весь наличный состав здешней полиции и  жандармерии
вкупе с местными властями. Товарняк давно отогнали на запасной путь, так что
публика и не понимала, что, собственно, происходит...
   - Ваше благородие... - неуверенно сказали за спиной.
   Бестужев обернулся. Давешний жандарм,  не  так  давно  провожавший  их  в
дорогу, мялся, плохо понимая, стоит ли раскрывать вслух инкогнито  гостя  из
губернии.
   - Ну?
   - Господин поручик хотят поговорить с вашим благородием...
   - Когда ближайший поезд на Шантарск?
   - Через восемь минут подойдет пассажирский западного направления.
   - Тогда ничего не получится,  -  сказал  Бестужев.  -  Некогда.  Поручику
передашь, пусть  все  идет  обычным  порядком...  В  Шантарск  по  телеграфу
доложили?
   - Конечно, первым делом...
   - Вот и прекрасно, - сказал Бестужев, нетерпеливо глядя на  запад,  в  ту
сторону, откуда должен был появиться пассажирский. - Кругом!
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. БЕССТРАСТНЫЙ СВОД НЕБЕС
   Глава первая, во многом невеселая
   - Вот, изволите ли видеть! - воскликнул  подполковник  Баланчук,  щелкнув
ногтем по извлеченной из конверта бумаге казенного вида. - Алексей Воинович,
вы ведь, кажется, близко сталкивались с Иваном Мызгиным? Волков,  Петрусь  и
прочая, и прочая?
   - Ну как же, - сказал Бестужев, оживившись. - Несмотря на  молодость,  на
этом волчонке клейма ставить негде. Боевая  дружина  эсдеков,  участвовал  в
переправке оружия из-за границы, в Львовской школе бомбистов со мною  вместе
учился, "эксов", в коих участвовал, и не  перечесть  по  пальцам,  поскольку
пальцев не хватит. Искалечил агента охраны, а уж  вооруженное  сопротивление
полиции для сего вьюноши - дело столь обыденное, что о нем и упоминать особо
не стоит... Он ведь пойман на Урале?
   - И даже судим, - кивнул  Баланчук.  -  Вот-с,  сводка...  Интересно  вам
знать, сколько отмерила этому молодцу Казанская  судебная  палата?  Всего-то
восемь годочков каторги... а потом снизила срок до двух лет  восьми  месяцев
каторжных работ с последующей вечной ссылкой в отдаленные районы Сибири. Как
будто эти господа надолго в отдаленных районах задерживаются...
   - Сколько лет?!
   - Два года восемь месяцев, -  с  горькой  иронией  повторил  Баланчук.  -
Судебная палата, изволите ли видеть, приняла во  внимание  несовершеннолетие
обвиняемого в момент совершения им большей части преступлений.  Гуманно,  не
правда ли?
   - Черт знает что такое, - с сердцем сказал  Бестужев.  -  Как  будто  ему
несовершеннолетие мешало калечить агентов, стрелять  в  городовых  и  красть
взрывчатку... Это ведь волчина, несмотря на юные годы, прекрасно его  помню.
Звереныш.
   - Вот так. Мы ловим, а  судебная  палата...  Вам  доводилось  слышать  об
североамериканском Кук-лос-клане, Алексей Воинович? Честное  слово,  есть  в
этом что-то привлекательное: явиться ночью к такому вот  Петрусю,  веревочку
на суку примостить...  И  никакой  тебе  либеральной  юстиции.  И  ведь  нас
сатрапами именуют ихние газетенки...
   - Господи, подполковник... - устало вздохнул Бестужев. - Сам знаю, что мы
связаны по рукам и ногам, да что поделаешь...
   - Можете вы мне  ответить  на  щекотливый  вопрос?  Государь,  вообще-то,
читает то, что ему сообщает начальство охраны? - Баланчук понизил  голос.  -
Простите за ересь, но кажется иногда, что - нет. Иначе  не  было  бы  такого
разгула либерализма...
   Бестужев усмехнулся:
   - Знаете, Илья Кузьмич, я, к сожалению, не имел чести быть допущенным  во
дворец, так что вы не по адресу обращаетесь...
   - Бросьте. Вы прекрасно понимаете,  что  я  имею  в  вицу.  Вы  как-никак
работаете в столице,  должны  знать  обстановку.  Что  у  нас  происходит  в
империи? Любая  европейская  держава,  хоть  на  словах  и  выставляет  себя
светочем либерализма, со  своими  бомбистами  расправляется  так,  что  небу
жарко... А у нас...
   - Эх, Илья Кузьмич, не наша это компетенция...
   - Я знаю, - кивнул Баланчук. - Но порой бывает невероятно обидно...
   Он встал, вытянув руки по швам. Бестужев тоже поднялся.
   - Ну что, Алексей Воинович,  -  с  явным  удовольствием  сказал  вошедший
Ларионов. - Подняли тарарам? Должен сказать, поневоле восхищаюсь изяществом,
с коим вы провели операцию. В Аннинске творится такое,  что  городок  больше
всего напоминает разворошенный муравейник.  Только  что  туда  выехала  наша
команда... От ваших филеров по-прежнему никаких известий?
   Бестужев мотнул головой:
   - Никаких. Следовательно, продолжают поиски.
   - Как это он ухитрился сбежать...
   Бестужев насторожился, но  в  голосе  полковника  не  было  ни  малейшего
двойного смысла -  он  откровенно  переживал  мнимую  неудачу  Бестужева,  и
только. Со вздохом повторил:
   - Как он ухитрился... В руках у вас был... Напустив на  себя  грустный  и
расстроенный вид,
   Бестужев пожал плечами:
   -  И  на  старуху  бывает  проруха...  Ловок  в  приемчиках,  несомненно,
специально обучался всяким хитростям вроде джиу-джитсу.  Первым  сшиб  меня,
кинулся в тайгу, агенты,  болваны,  бросились  ко  мне,  вместо  того  чтобы
немедленно начать преследование или стрелять по ногам...
   - Ну, ничего, - ободряюще сказал Ларионов. - Человек со связанными руками
в таком городишке, как Аннинск, - вещь приметная. Вряд ли будет отсиживаться
в тайге, пойдет в город...
   - А в городе у него наверняка явка, - уверенно сказал Бестужев.
   - Ничего, постараемся отыскать... Я говорил  с  губернатором,  в  Аннинск
перебрасывают три вагона со стражниками. Устроим хар-рошую облаву...
   "Как бы они от излишнего усердия не наткнулись на мою троицу,  -  подумал
Бестужев озабоченно. - Да нет, Пантелей с С„мой сумеют продержаться..."
   И спросил:
   - Труп того, что выпал из теплушки, не опознали?
   - Нет пока. Судя по всему, совершенно чужой  в  этих  местах  человек,  -
досадливо ответил Ларионов. - Работают-с... Алексей Воинович, тут у нас  еще
один труп. Господин Силуянов не верил в интуицию  подполковника  -  но,  как
оказалось, зря. Илья Кузьмич нюхом своим хвалился не зря...
   - Что стряслось? - приподнялся Бестужев.
   - Енгалычев покончил с собой, - сказал полковник,  грузно  усаживаясь  за
свой стол. - С поезда отправился прямиком к себе на дачу, на Афонтову  гору,
и там... Снял люстру, приспособил веревку на  крюк...  Там  сейчас  работают
наши сотрудники, обыск еще  не  завершился,  но  и  того,  о  чем  доложили,
достаточно. Господа офицеры, на даче Енгалычева обнаружено около двух фунтов
шлихового  золота,  кроки  местности,  подозрительно  напоминающие   чертежи
отдельных участков дороги, ведущей из Аннинска на прииски, два кавалерийских
карабина, а главное - из мусорной корзины вытащили обрывки письма  и  сумели
их сложить... Рано пока строить полную  версию,  но  уже  сейчас  несомненно
явствует, что наш безобидный, остававшийся вне подозрений господин Енгалычев
был связан с налетчиками.  Автор  письма  недвусмысленно  на  это  намекает,
вообще письмо выдержано в угрожающем духе, из него явствует, что  в  случае,
если Енгалычев провалит дело, к нему  будут  применены  самые  жесткие  меры
критики. Должно быть, когда сорвался налет и наш герой вернулся в  Шантарск,
нервишки  у  него  не  выдержали,   предпочел   сам,   не   дожидаясь   кары
"товарищей"...
   - Говорил же я! - со вполне понятным торжеством воскликнул Баланчук. -  А
Силуянов не верил... Письмо у вас, господин полковник?
   - Да, уже доставили. Ознакомьтесь, господа. С одной стороны, проскользнул
он у нас меж пальцев... но с другой... - полковник значительно поднял палец.
- Быть может, все обстоит не так уж плохо? После самоубийства  Енгалычева  и
провала  очередного  налета,  завершившегося  жертвами   исключительно   сих
стороны, они наверняка приутихнут, а то  и  вовсе  откажутся  от  дальнейших
планов. Теперь нужно напрячь агентуру...
   Бестужев взял у Баланчука письмо, аккуратно наклеенные на плотную  бумагу
и расправленные обрывки. Быстро прочитал про себя.  Что  ж,  составлено  оно
было крайне убедительно -  полностью  ложилось  в  эту  версию.  Вот  только
имевшиеся у него сведения эту самую версию полностью опровергали. Но сказать
об этом он пока что не мог... Значит, вот так. Под угрозой  разоблачения  не
остановились перед убийством. Судя по тому, как  оперативно  все  проделано,
задумано было, не исключено, заранее - при первых известиях о  провале  план
стал претворяться в жизнь...
   - Что скажете? - ликующе спросил Баланчук.
   - Что тут скажешь? - пожал плечами  Бестужев,  старательно  изображая  на
лице радость. - Жаль, что не попал нам в руки... Но вы  безусловно  правы  -
теперь известно направление поисков...
   - А не пора ли докладывать в Петербург? - потер руки полковник. - Алексей
Воинович, мы так долго блуждали в потемках, что сейчас я не могу удержаться,
хочется побыстрее донести об успехах... ведь это успех!
   -  Безусловно,  -  кивнул  Бестужев.  -  В  некоторой  степени  успех.  Я
немедленно отправляюсь на телеграф. Простите, господа,  у  меня  свой  шифр,
таковы уж инструкции...
   Однако, выйдя из жандармского управления, он свернул  в  другую  сторону.
Старательно проверяясь, прошел пару кварталов, свернул за угол. Не обнаружив
за собой слежки, остановил извозчика и распорядился:
   - В Николаевскую полицейскую часть, да поживее...
   ...Великан Зыгало, провожавший его по коридору, выглядел сегодня каким-то
необычным - насупленным, словно бы удрученным. Трудно было представить,  что
на свете отыщутся вещи, способные всерьез удручить незатейливого  сибирского
богатыря, но Бестужев не стал  приставать  с  вопросами,  собственных  забот
хватало.
   Однако он почувствовал что-то определенно неладное,  когда  навстречу  им
попался тщедушный - полная противоположность фамилии -  Мишкин.  У  этого  в
лице тоже наличествовало что-то странное, словно  бы  на  полицейскую  часть
внезапно обрушилась некая беда, оставив на всех без  исключения  физиономиях
свой унылый отпечаток.
   Бестужев вошел в дверь, откуда Мишкин как раз вышел. Пристав Мигуля сидел
за столом в расстегнутом кителе, молча глянул на Бестужева, нехотя кивнул  в
сторону шаткого стула (шаткого, надо полагать,  из-за  того,  что  очень  уж
частенько с ним вместе летели на пол клиенты,  коим  Зыгало  отвешивал  свои
неопровержимые аргументы во всю силушку), потянулся к откупоренной бутылке с
водкой и налил себе треть стакана.
   Никаких казенных бумаг  на  столе  на  сей  раз  не  было  -  вместо  них
красовалась помянутая бутылка, блюдечко с ломтиками сала  и  разломанной  на
крупные  дольки  чесночной  головкой.  Подобный  натюрморт   был   абсолютно
неуместен в кабинете уважающего себя  полицейского  пристава  -  средь  бела
"дня, на глазах у подчиненных, будучи в форме?! Бестужев  сел,  окончательно
удостоверившись, что здесь происходит нечто из ряда вон выходящее по здешним
меркам.
   Одним  движением  выплеснув  водку  в  рот,  Мигуля  сглотнул,   легонько
передернувшись, вместо закуски понюхал очищенную дольку  чеснока.  Уставился
на Бестужева:
   - У вас, говорят, успех?
   - Так, некоторый... - пожал плечами Бестужев. Он видел, что Мигуля  вовсе
не пьян - как недавно Иванихин, находился в  состоянии,  когда  определенная
доза  спиртного  служит  скорее  аналогией  английской   чашке   овсянки   к
завтраку...
   - А  у  нас  вот  несчастье,  -  признался  Мигуля,  глядя  на  ротмистра
совершенно трезвыми глазами побитой собаки. - Петеньку Сажина убитым  нашли.
У нас тут, знаете ли, ротмистр, все кому-нибудь да родня, вот и Петенька  на
моей крестнице был женат. Аглая, бедная, на сносях, а тут такое стряслось...
   - Как?!
   - Да вот так, обыкновенно, - устало промолвил пристав. - Был человек -  и
нету... Господин ротмистр, ежели у вас ко мне нет срочных служебных  дел,  я
бы вам, право, был весьма даже признателен...
   - Я не уйду, - сказал Бестужев. - Поскольку как раз и пришел поговорить с
вами откровенно. По-моему, самая пора.
   - Да о чем говорить...
   - О деле, - сказал Бестужев решительно.  -  Сажин  знал...  и  вы  знаете
что-то такое, что должен знать я.
   - Полагаете?
   - Да хватит вам вилять, - сказал Бестужев, кладя на стол шляпу (он был  в
партикулярном). - Ваши  с  Сажиным  расследования  имели  какую-то  связь  с
самоубийством  коллежского  асессора  Струмилина...  вернее,  в  чем  я  уже
нисколько не сомневаюсь, убийством, замаскированным под  самоубийство.  И  я
должен знать, к чему вы пришли, каким образом, почему...
   Мигуля молча смотрел на него, иронично щуря печальные глаза.
   - Хватит! - сказал Бестужев. - Судя по вашим погонам, вы пришли в полицию
не с гражданской  службы,  а  с  военной.  Следовательно,  имеете  некоторое
понятие об офицерской чести...
   - Да уж, позвольте таковое иметь!
   - Что ж, я только рад, что вы имеете...  -  сказал  Бестужев.  -  Ермолай
Лукич, хотите, я скажу, что вы так старательно  пытаетесь  от  меня  скрыть?
Ваше убеждение в том,  что  к  смерти  Струмилина  и  нападению  на  золотые
караваны причастны свои. Точнее, наши. Кто-то, занимающий достаточный пост в
охранном отделении или жандармском управлении. Я прав? Не смотрите  на  меня
так. Я, да будет вам известно,  самостоятельно  пришел  к  тем  же  выводам.
Правда, мне пока непонятно, кто именно. Но я обязательно его найду. Покойный
Струмилин был моим хорошим другом, я учился у него ремеслу...  И  ничего  не
намерен оставлять безнаказанным. Мне нечего опасаться, простите. За спиной у
меня - Петербург. А вам,  как  человеку  с  опытом,  должно  быть  прекрасно
известно,  какое  значение  придается   сейчас   в   департаменте   генералу
Герасимову... Даю вам слово офицера, что я  действительно  намерен  покарать
виновного. Невзирая на прошлые заслуги. Ситуация такова, что никакие заслуги
не спасут... У вас есть выбор: либо работать  со  мной,  либо...  черт,  мне
просто нечем на вас воздействовать. Я просто  буду  считать  вас  человеком,
недостойным вашего мундира. Можете рассмеяться над этой угрозой... но  чутье
мне подсказывает, вы хороший полицейский, вам небезразлично мнение  о  вашей
персоне со стороны...
   - А водки  выпьете?  -  спросил  вдруг  Мигуля.  Не  колеблясь,  Бестужев
протянул руку  к  стакану  пристава,  поскольку  другой  посуды  в  пределах
видимости не имелось, налил себе на треть,  залпом  выпил  и  бросил  в  рот
ломтик сала.
   - Слово, значит, даете? - протянул Мигуля.  -  Ох,  Алексей  Воинович,  в
мои-то годы столько словес наслушался...
   И все же он теперь был другим. Некий  перелом  произошел.  Чувствуя  это,
отчаянно пытаясь найти верный тон, Бестужев сказал:
   - А вы рискните, Ермолай Лукич. Пытайся я что-то затушевать,  покрыть,  я
бы к вам и не пришел вовсе. И Тутушкина искал бы не я, а другие...
   - Думаете, они его не ищут? - фыркнул Мигуля.
   - Конечно, ищут, - кивнул Бестужев. - И могут найти раньше нас... Вы ведь
его тоже пока что не нашли, а?
   - Откуда вы знаете?
   - Нюхом чувствую.
   - Не нашел, - признался Мигуля. - Я, собственно, лишь помогал Петеньке...
   - Что с ним стряслось?
   - Нашли в меблирашках Покровской, - сказал Мигуля. -  Выглядит  все  так,
словно  она  сначала  его  ножиком  пырнула  под  сердце,   а   потом   сама
зарезалась... только я Петеньку знаю давно. Не позволил  бы  он  девке  себя
пырнуть, да  еще  положить